ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
РОЖДЕНИЕ МОРЯКА
Глава первая
ВЕСНА В ГУЛЬЁНКАХ
Весна 1788 года в Гульёнках была поздней: уже стояли первые дни мая, а в помещичьем парке еще только зацветали северные фиалки — бледные, непахнущие цветы, и веселое галочье еще только готовилось устраивать гнезда в дуплах старых парковых лип.
В этот день птицы с утра собрались огромной стаей на голых еще и темных вершинах и о чем-то галдели, а потом вдруг притихли и расселись парочками по отдельным веткам.
За криками и возней галок наблюдали два мальчика. Один из них, постарше, лет двенадцати, в мягких сапожках, без шапки, со смуглым и смышленым лицом, был Вася — барчук, глядевший черными блестящими глазами на птиц, на разлатые вершины старых деревьев. А другой, весь белый, с белыми волосами, с маленькими синими глазками, был дворовый мальчик Головкиных Тишка, определенный тетушкой Екатериной Алексеевной в казачки к молодому барчуку. Одет он был в новенький мундир со светлыми пуговицами, из-под которого, однако, виднелся край длинной рубахи, сшитой из грубого домотканого холста нянькой Ниловной, — Тишка приходился ей внучатым племянником.
С различными чувствами наблюдали мальчики за этой галочьей возней и слушали весенний птичий гам в старом гульёнковском парке. Вася смотрел на столь обыкновенных птиц восторженно и немного грустно. Он прощался с ними. Через несколько дней он уезжает в Морской корпус, куда волей своего покойного отца и дядюшки Максима, жившего в Москве, он был предназначен уже давно.
А Тишка, который никуда не уезжал из родных Гульёнок, давно уже перестал смотреть на галок, так как не находил в них ничего интересного. Забравшись на ствол молодой черемухи, поваленной бурей, он старался перебраться через яму, на дне которой еще стояла лужа черной весенней воды.
— Гляди, гляди, Тишка! — услышал он вдруг крик барчука.
Тишка испуганно обернулся, ожидая увидеть либо няньку Ниловну, либо самое тетушку Екатерину Алексеевну, потерял равновесие и шлепнулся в грязную лужу.
Сначала Вася громко расхохотался, но, нагнувшись над ямой и взглянув на жалкое лицо своего казачка, на его новый мундир, залепленный грязью, сразу перестал смеяться и помог Тишке вылезти из ямы. Тишка заплакал, сгребая с мундирчика густую илистую грязь.
— Чего теперь будет? — хныкал Тишка. — Съест меня Ниловна! Чего ты меня зря напугал?
Вася нахмурился. Он не хотел его пугать, он хотел только показать на галок: какие они умные.
— А чего они сделали? — продолжая всхлипывать, спросил Тишка.
— А вон гляди, у каждого дупла сидят по парочке, караулят отведенные им на сходке гнезда. А до того слышал, как галдели? Это они сговаривались о дележе.
— Пропади они пропадом, эти галки! — плакался Тишка. — Открутит теперь мне уши Ниловна!
При этих словах барчук нахмурился еще больше. Пухлые детские губы его приняли выражение твердости и даже упрямства.
— Я скажу тетушке, что это я тебя толкнул.
— Ты? — отозвался Тишка. — Она тебя и слушать не будет.
Вася задумался. То, что говорил Тишка, была сущая правда. Вася знал, что в родовом имении Головниных, Гульёнках, хозяйничает тетушка Екатерина Алексеевна, которая считает его мальчиком дерзким, непослушным и даже злым.
Подумав немного, Вася сказал:
— Никто ничего не узнает, Тишка. Мы пойдем на пруд, вымоем твой мундир и высушим его на солнце. Вот и все. Не буду я тетушке ничего говорить. А ты пока в рубахе походи.
И мальчики побежали к пруду.
Пруд в Гульёнках был большой. Начинался он в парке, затем выходил далеко за его пределы, оканчиваясь где-то в заболоченном лесу, и потому никогда не пересыхал.
Мальчиков тянуло к воде, как уток. Летом они часами просиживали в пруду, ловя золотистых карасей в верши, сплетенные из лозы, и наблюдая за тем, как плотно наевшиеся гуси, затевая веселую игру, носятся вперегонки по его зеркальной поверхности и, ленясь подняться на воздух, чертят лапками по воде.
— Ленивые, — говорил, глядя на них, Вася. — Смотри, как хорошо летают чайки, все небо облетят кругом. А ты бы хотел быть птицей? — спросил он вдруг Тишку.
Оказывается, и Тишка хотел быть птицей. — Коли хочешь, так надо быть птицей, — уверял Вася. — А чего же зря хотеть?
Но Тишка в ответ только качал головой.
Тишка хорошо знал, что он крепостной человек и что птицей ему быть не дозволено.
— Ну, если птицей не можно нам быть, — задумчиво отвечал Вася своему другу, — то начнем плавать на нашем славном корабле «Телемаке».
Так он называл старый плоскодонный дощаник, уже давно валявшийся в одном из заливчиков пруда в полузатопленном виде.
Немало трудов потратил Вася вместе с Тишкой, чтобы втайне от тетушки превратить это дырявое корыто в «бриг с парусами, послушный океанским ветрам».
К сожалению, под парусом можно было плавать по пруду только при юго-западном ветре, который сравнительно редко бывал в той части Рязанской губернии, где находилось имение Головниных.
Но сегодня такой ветер как раз начинался, когда мальчуганы вышли на берег пруда.
Едва Тишка успел снять свой мундир, сполоснуть его в воде и повесить на куст, как стеклянная до того гладь пруда начала морщиться, постепенно покрываясь густой рябью.
— Тишка! — крикнул Вася. — Зюйд-вест! Выводим бриг из гавани!
Ветер между тем крепчал, порывами налетая на пруд. Дощаник был вытащен из зарослей ивняка. Отпихиваясь длинными шестами, мальчики вывели его на ветер.
— Поднять паруса! — скомандовал Вася, стоявший за штурвалом, сделанным из колеса старой прялки.
Тишка быстро распустил парус. Он сразу наполнился ветром. Дощаник накренило и потащило боком.
— Понимаешь ты, почему наш бриг идет боком? — спрашивал Вася у Тишки, на этот раз шедшего в «плавание» без всякого воодушевления, ибо его мысли были заняты вовсе не тем.
— А чего тут понимать-то? — отвечал Тишка. — Гонит ветром, вот и все.
— Но боком почему? Боком?
— А кто его знает!
— Вот дурень, сказано тебе было: потому, что киля нет. Гляди вперед, гляди вперед!
Тишка испуганно взглянул по ходу дощаника.
— На нас идет эскадра! Гляди зорчей! — командовал Вася. Тишка даже плюнул с досады:
— Какая там эскадра! Гуси плывут. Кши ты, красноглазый!
И Тишка замахнулся на длинношеего белого гуся, подплывшего к самой лодке и косившего на Тишку ярко-голубым, а вовсе не красным глазом.
Когда вышли «на траверз «Зеленого мыса», как Вася называл болотистый выступ парка, поросший густым ивняком, ветер хватил с такой силой, что дощаник зачерпнул не только бортом, но и парусом.
При виде этого Тишка поспешил скинуть с себя рубашку.
— Трус! — с возмущением крикнул Вася, стараясь выправить крен неповоротливого дощаника.
— Там поглядим еще... — ответил Тишка. — Може, и ты, барчук, портки скинешь.
Налетел новый порыв ветра, еще более сильный. Дощаник накренило еще резче и до половины наполнило водой.
— Ну? — в свою очередь не без торжества спросил Тишка.
— Все наверх! Пустить помпы! — скомандовал Вася.
Тишка, отлично знавший значение этой команды по прошлым плаваниям, подхватил черпак, всплывший посредине лодки, я начал вычерпывать из нее воду.
— Раздевайся, барчук, — посоветовал он. — Плыть придется далеко.
Вася, стоявший в воде чуть не по колена, не тронулся с места. «Где же это видано, чтобы капитан корабля во время бури снимал с себя панталоны! Даже когда корабль гибнет, он велит привязать себя к мачте и идет вместе с ним на дно».
Но вскоре Вася должен был пожалеть, что пренебрег советом Тишки, так как новый порыв ветра опрокинул дощаник.
И тут Тишка вдруг преобразился. Его синие глаза, глядевшие до этого немного сонно, вдруг оживились. В них блеснула сила. Он поддержал Васю за плечо и помог ему ухватиться за опрокинутый дощаник.
— Лезь на днище! — командовал он теперь, хотя Вася свободно держался на воде.
Вася вскарабкался на осклизлые доски дощаника.
— Разоблачайся! — продолжал командовать Тишка. Отфыркиваясь и дрожа от холодной весенней воды, Тишка помог барчуку освободиться от сапог и мокрой одежды.
Потом мальчики поплыли к берегу, бросив на волю судьбы славный корабль «Телемак» с парусом и колесом от прялки. Плыли сажонками, легко и свободно, хотя Тишка держал в зубах барские сапоги.
А на берегу все было по-прежнему спокойно: пели птицы, в зелени сосен дрались звонкоголосые иволги, где-то баба шлепала вальком, где-то звонко ржал жеребенок.