Въ какомъ-то обществѣ пернатыхъ,
Разнокалиберныхъ крылатыхъ,
Славился разговоръ про птицъ,
Извѣстныхъ въ государствѣ лицъ.
Конечно всѣхъ критиковали
(У насъ должно быть переняли),
Но больше всѣхъ терпѣлъ индюкъ.
"Ну что за птица? вонъ изъ рукъ!
И посмотрѣть-то даже жалко!" --
Подругамъ говорила галка, --
"Не мѣсто индюку въ лѣсу".
-- "А посмотрите на носу
Какую онъ таскаетъ штуку!
А ноги-то его! а ростъ!
Какъ неуклюжъ онъ! что за хвостъ!...
Ужъ намъ не наложить ли руку, --
-- Прибавилъ гусь, -- на индюка?
Прогнать урода, дурака."
-- "Конечно, -- подхватила утка, --
Онъ глупъ, какъ пень, угрюмъ, сердитъ;
Собою онъ насъ всѣхъ срамитъ;
А это, господа, не шутка!"
Вотъ такъ честили индюка,
До самой той поры, пока,
Благодаря его супругѣ,
А можетъ быть и по заслугѣ,
Судьба его не возвела,
Въ министры у царя-орла.
Какъ только принялъ онъ портфели,
Къ нему всѣ птицы налетели!
Кричатъ, что онъ уменъ, красивъ;
И величавъ, и милъ, и живъ.
Изъ первыхъ галка подскакала;
И комплиментовъ насказала.
"Пустите!-- загорланиль гусь, --
Ему я первый поклонюсь!"
А утка индюку твердила,
Что бабушка ея ходила,
На томъ дворѣ, гдѣ его дѣдъ,
Пройдя, оставилъ какъ-то слѣдъ;
Такъ значитъ вовсе не чужая
Она ему, почти родная,
Чуть не племянница!
Такъ вотъ,
Какой случился оборотъ,
Какая значитъ сила въ чинѣ.
Такъ было прежде, такъ и нынѣ:
Покуда не въ чинахъ
Позоръ онъ всѣмъ, дуракъ, уродъ;
Его по шеѣ всякій тычетъ.
Судьба Ѳедота возвеличитъ --
И около него возня!
Рабы всѣ передъ нимъ! родня!