Перевод Леси Украинки
1
Был на свете тулуп. Простой овчинный тулуп, даже не особенно новый; правда, без заплат, но уже порядком поношенный, пропитанный запахом человеческого пота, с давно поблекшими украшениями, которые когда-то придавали ему вид настоящего покутского тулупа. Словом, теперь это был тулуп обыкновенный, будничный, невзрачный, неинтересный для этнографа-любителя и, на первый взгляд, не имеющий ни малейшего права гордиться собой.
А между тем он очень собой гордился и в разговорах с самим собою, которые он вел обыкновенно во тьме ночной, вися на шесте над постелью хозяина, хвастался и кичился необыкновенно.
"Что, в самом деле, -- размышлял он, -- какой тулуп, какая шуба, какое облачение имеет больше прав на гордость и почести, чем я? Правда, перед барской лисьей шубой, крытой темно-синим сукном, больше кланяются и шапки ломают, перед церковным облачением больше припадают, да что все это значит? Это все только для видимости! Потому что, правду сказать, какие же их заслуги? разве только, что дороговизна. Да могут ли они сравниться со мной, простым, бедным тулупом, который своим натуральным теплом согревает всю семью? Да! Смело могу сказать, что без меня одного никто, как есть никто из всей хозяйской семьи не мог бы зимой выглянуть из избы, потому что я их единственный тулуп, единственная теплая одежда. И пусть мне их благородия -- лисьи да волчьи шубы -- укажут хоть одну одежду, которая бы так верой и правдой, так неутомимо и бескорыстно служила свому хозяину, как я!
Чуть только первые петухи пропоют, уже встает хозяин, тащит меня с шеста и отправляется в конюшню давать лошадям резки с овсом. Придет он из конюшни и примется за работу -- крошить резку для лошадей, тогда уж хозяйка накидывает меня на плечи и в коровник идет доить коровушку! Вернется она от коровы, опять хозяин меня надевает, идет на двор рубить дрова. Нарубит он дров, напоит лошадей и корову у колодца, воды принесет и возвращается в избу, а мне все нет отдыха. Уже меня надевает дочь, девушка, чтобы идти на весь день прясть богатому соседу, за ложку щей да за доброе слово. Едва она придет туда, как уж служанка этого богача несет меня опять домой, потому что я нужен для новой службы. Сынок хозяина, семилетний мальчонка, съевши кусочек хлеба с чесноком и чашку теплой "затирки" [мелкие клецки на воде без приправы. Их делают просто, растирая тесто в руках, не раскатывая скалкой, не разрезая и не набирая ложкой. Отсюда слово -- "затирка"], должен идти в школу. Вот он тоже берет меня на свои жиденькие плечи, хотя я достаю ему почти до щиколоток и сзади тащусь по снегу, и идет в школу. Но и тут мне нельзя долго замешкаться. Еще в сенях снимает меня с мальчика парень -- слуга другого богатого соседа, которому нужен мой хозяин, чтобы молотить или навоз из конюшни выгребать. А в полдень, когда дети уходят из школы, опять тот же парень несет меня в школу, чтобы я укрывал от холода мальчугана по дороге домой, а из дома несет меня опять к хозяину, вечером я опять отправляюсь за дочкой. И так день-деньской мыкаюсь я, словно ткацкий челнок, из угла в угол с плеч на плечи, от работы к работе, всегда готовый к услугам, всегда желанный, с тоской ожидаемый и с благодарностью принимаемый. Право, так жить -- значит не даром жить! Это значит -- исполнять свое назначение служить усердно, быть полезным! Живя так, можно чувствовать удовлетворение от исполнения своих обязанностей, можно гордиться собой".
Так рассуждал бедняга-тулуп. Одно только его смущало -- это, что он слишком скоро изнашивался.
"Чувствую, что недолго уже мне существовать. Того и гляди, швы разойдутся, шерсть вылезет, да даже и кожа кое-где начинает уже лопаться. Что же тогда будет делать мой бедный хозяин? Знаю, что уже давно самое горячее его желание -- сколотить деньги на новый тулуп, но как же далек он от исполнения этого желания! С тех пор, как помещик вырубил свои леса, нет заработка с лошадьми зимой. Овец хозяин не держит, а что зимой своими руками заработает, того едва хватает на какую-нибудь обувь да на подати. Какой же при этом тулуп? А зимой без тулупа хоть ложись да помирай! Эх, тяжела ты, мужицкая доля!"
2
Однажды случилась маленькая перемена в расписании услуг тулупа. Утро, впрочем, прошло, как обыкновенно.
Тулуп отвел мальчугана в школу, как вдруг прибегает отец мальчика в легкой "полотнянке". Вбежал он в школу -- учителя не было -- и, дуя в кулак, торопливо сказал мальчику:
-- Дай-ка мне, Юрочка, тулуп. Там барин прислал за мной, чтобы ехать с его подводами в лес.
-- Ай, ай! а как же я приду из школы без тулупа? -- говорил мальчик, почесывая затылок.
-- Что ж делать, сынок, припусти духу, беги скоренько, авось согреешься, ничего с тобой не случится, -- сказал отец, надевая тулуп. А за то, бог даст, найду у барина работу получше, тогда выгадаем и на другой тулуп, -- прибавил он, чтобы утешить озабоченного мальчугана.
В тот день тулуп уже ни на минуту не слезал с хозяйских плеч. Когда вечером они оба вернулись домой, тулуп лопнул в трех местах на рукавах, и хозяин недовольно ворчал, потому что приказчик мало заплатил за работу и даже не велел приходить завтра.
Но главную беду они застали дома: Юрочка лежал больной. Жар пожирал мальчугана, он стонал бессознательно запекшимися губами и все повторял: колет в боку, ай колет!
С этого дня изменилась жизнь тулупа. Мальчик не ходил в школу. Что советовали, как выгоняли болезнь, как шептали, сколько слез было, родители и рассказать не могут. Как бы то ни было, но, повалявшись недели две, Юрочка выздоровел. Вынослива мужицкая натура! Жар прошел, кашель остановился, не стало колотья в боку, осталась только слабость. Мальчик порывался в школу, да мать, видя его бессилие, не хотела его отпустить.
Вдруг однажды, как раз вся семья сидела вокруг чашки с затиркой, а тулуп висел на шесте, -- отворяются двери, и входят в избу законные сельские общественные власти: десятский и присяжный.
-- Слава Исусу Христу! -- сказали они, входя в избу.
-- Во веки веков аминь, -- ответил хозяин, вставая из-за стола.
-- Время обедать, -- сказала хозяйка.
-- С богом святым, благослови вас бог, -- ответила общественная власть.
Минуту в избе царило молчание.
-- Прошу садиться, -- сказал хозяин.
Власть села на скамью.
-- Что же вас, господа, к нам привело? -- спрашивает хозяин.
-- Да мы-то, кум Иван, не сами от себя, -- сказал присяжный, почесав затылок, -- нас господин начальник послал.
-- Ахти, что случилось? -- ахнул хозяин. -- Ведь я, кажись, мирское отработал.
-- Дело тут не в работе, -- сказал десятский, -- а вот вы мальчика в школу не посылаете [в Австрии по закону требуется обучение всех детей с семилетнего возраста, за уклонение от этого без уважительных причин взимается штраф]. Господин учитель представил его к оштрафованию. Придется вам гульден уплатить.
-- Гульден? Господи! -- вскрикнул Иван. -- Да ведь мальчик-то был болен!
-- А кто же это знал? Почему вы учителю об этом не доложили?
-- Ах ты, боже мой! Да нешто мне до того было? -- сказал Иван.
-- Ну, и мы тоже тут ни при чем. Нам приказано взять с вас гульден штрафа.
-- Пытайте меня, жгите меня на медленном огне, если найдете во всем дворе гульден наличными.
-- Это не наше дело, куманек милый, -- сказали присяжный и десятский, -- мы, кум, мирские слуги: что нам велено, то мы и должны исполнять. Нет денег, нам приказано брать, что можем. Вот тулуп!
-- Кум! в этом тулупе все наше добро! -- крикнул хозяин как ужаленный. -- Без него никому из нас не в чем будет из избы на мороз высунуться!
Но напрасны были все мольбы. Тулуп уже был в руках десятского, который, посмотрев его, сказал, качая головой.
-- Ну, два-три гульдена он еще пожалуй стоит!
-- Не бойтесь, кум, -- сказал присяжный, -- тулуп ваш не пропадет. Мы отнесем его к Юдке, вы сегодня принесете гульден -- сегодня же мы вам и тулуп этот отдадим.
-- Кум, бога вы не боитесь! -- сказал Иван. -- Откуда я вам этот гульден возьму! Ведь я без тулупа зимой ничего заработать не могу!
-- Какое нам дело? Возьмите откуда хотите! Нам строго приказано.
-- Да ведь тулуп мокрый, -- сказала хозяйка, ломая руки, -- хоть бы его Юдка высушил раньше, чем бросить куда-нибудь в клеть.
Но власть уже не слушала этих слов. Десятский взял тулуп под мышку и, ни с кем не простясь, ушел из избы. За ним ушел и присяжный. Оставшиеся в избе после того, как унесен был тулуп, испытывали такое чувство, как будто вынесено было тело кого-нибудь самого дорогого из семьи. Минуту сидели они как остолбенелые и только потом, словно по команде, обе женщины громко зарыдали, мальчик отер слезы рукавом, а сам хозяин сидел угрюмо у окна; он взглядом провожал властей, которые, ворвавшись неожиданно, как вихрь, унесли именно то, без чего вся семья вдруг стала вдвое беднее и совсем беспомощна.
3
Прошла неделя с этого дня. Иван каким-то чудом добыл гульден, отнес войту и получил позволение взять назад заграбленный тулуп. Вместе с десятским пошел он к Юдке, радуясь, что, по крайней мере, опять в избе будет тулуп. Но радость его скоро прошла. Когда Юдка вынес тулуп из клети, Иван уже издали почуял запах гнили. Мокрый тулуп, пролежавши неделю в сырой клети, сделался вовсе негоден к употреблению, сгнил и расползался под пальцами. Иван ахнул и даже за голову схватился.
-- О, чтоб вас бог наказал! -- сказал он, обращаясь то к десятскому, то к Юдке.
-- Ну, а меня за что? -- ответил Юдка. -- Разве я обязан сушить ваши тулупы?
-- Я тоже в этом не виноват, -- говорил десятский, -- мне сказано взять, я и взял, остальное меня не касается.
-- Побойтесь вы бога! -- сокрушался Иван. -- Я заплатил гульден и потерял тулуп! Кто же мне за мой убыток заплатит?
Юдка и десятский только плечами пожали.
Примечания
Текст издания: Леся Украiнка. Зібрання творів у 12 тт. -- К. : Наукова думка, 1976 р., т. 7, с. 447 -- 452.
Впервые опубликовано в сборнике "Только час" А. Крандиевской и другие рассказы", Ростов-на-Дону, "Донская речь", 1905, No 61, стр. 54 -- 60.