Японія уже въ древности обращала на себя вниманіе наблюдательныхъ путешественниковъ.
Одинъ изъ китайскихъ императоровъ называлъ ее земнымъ раемъ, а знаменитый Марко Поло описывалъ ее, какъ настоящее эльдорадо.
Въ наши дни Японія заняла видное мѣсто на міровомъ рынкѣ. Съ каждымъ десятилѣтіемъ увеличивается спросъ на японскія шелковыя матеріи, чайную посуду, бронзовыя издѣлія. Японскіе часы и колеса побиваютъ продукты европейскаго производства. Японскія спички вытѣснили во всей Азіи шведскія. Странѣ принадлежитъ, несомнѣнно, блестящее будущее въ экономической жизни народовъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ растетъ ея политическое могущество.
Быть можетъ, небезынтересно вспомнить главные моменты литературнаго развитія этого даровитаго и умнаго народа, получить нѣкоторое представленіе о творчествѣ его романистовъ и драматурговъ.
I.
Послѣ того, какъ въ VII в. китайская императрица Джинго завоевала Корею, находилась политическая и умственная жизнь Японіи долгое время подъ сильнымъ вліяніемъ Небесной Имперіи.
Законодательство носило слѣды китайскихъ образцовъ, науки преподавались по китайскимъ источникамъ, поэты и поэтессы пользовались исключительно китайскимъ языкомъ, и сама страна называлась отнынѣ не Ямато, а по-китайски Ниппонъ.
Начиная съ IX в., вліяніе Небесной Имперіи замѣтно слабѣетъ.
Глубокій общественный и нравственный упадокъ, замѣчаемый тогда въ Китаѣ, поднялъ въ японцахъ чувство собственнаго достоинства, внушилъ имъ презрѣніе къ прежнимъ учителямъ.
Пробуждавшееся національное самосознаніе нашло въ X в. убѣжденнаго проповѣдника въ лицѣ генерала, дипломата и литератора Мичигане, который всю жизнь перомъ и словомъ боролся противъ китайскаго престижа. Посланный однажды съ дипломатическимъ порученіемъ въ Китай, онъ вернулся оттуда съ сознаніемъ безнадежнаго упадка прежней культурной метрополіи. "Китай такъ отсталъ и въ своихъ политическихъ учрежденіяхъ, и своей общественной нравственности,-- говорилъ онъ,-- что мы можемъ заимствовать оттуда развѣ одно только плохое". Имя этого перваго защитника японской самобытности до сихъ поръ свято чтится въ странѣ: школьники, знакомясь съ его жизнью и трудами, величаютъ его не иначе, какъ -- тенджинъ-санъ, т.-е. Господь Богъ.
Проповѣдь Мичигане постепенно принесла свои плоды. При дворѣ рядомъ съ обществомъ Ши, поддерживавшимъ китайскія традиціи, возникъ кружокъ Ута, ратовавшій за развитіе національной литературы. Между ними разгорѣлась жаркая война, устраивались поэтическія состязанія, въ которыхъ дѣятельно участвовали и придворныя дамы.
Подъ вліяніемъ подобныхъ художественныхъ состязаній поэзія развивалась очень быстро. Въ эту эпоху пробуждавшагося національнаго самосознанія японцы изобрѣли, наконецъ, и свой собственный шрифтъ или Кана -- что значительно облегчило занятія литературой, такъ какъ прежде писателямъ приходилось паломничать въ Китай и тамъ на мѣстѣ изучать китайскую азбуку. Долголѣтняя борьба за національную литературу была завершена въ XVIII столѣтіи трудами Атоутапе, автора древнѣйшей исторіи Японіи, слѣпого Хокинчи, собравшаго богатѣйшую въ странѣ библіотеку, и, въ особенности, поэта-филолога Норинага, который считается родоначальникомъ самобытной японской литературы.
Теперь японскій языкъ совершенно вытѣснилъ китайскій, и только научныя сочиненія пишутся особымъ слогомъ, въ которомъ перемѣшаны китайскія и японскія слова.
По мѣрѣ того какъ слабѣло вліяніе Небесной Имперіи, обнаруживалось въ японской интеллигенціи все возраставшее тяготѣніе къ европейской цивилизаціи. Однимъ изъ главныхъ представителей этого западническаго теченія былъ человѣкъ универсальнаго ума, дипломатъ Хакусеки, занимавшійся политической экономіей, исторіей, филологіей, богословіемъ и литературной критикой. Въ своихъ двухъ главныхъ сочиненіяхъ "Извѣстія изъ Европы" и "Исторія Голландіи" онъ старался ознакомить соотечественниковъ съ европейскимъ бытомъ и европейской культурой.
Въ концѣ XIX в. вліяніе европейскихъ образцовъ сказывается все замѣтнѣе въ творчествѣ японскихъ писателей. Одни подражаютъ нѣмецкимъ и англійскимъ писателямъ, другіе переводятъ Толстого и Тургенева, третьи увлекаются Гюго и Зола. Появляются романы съ опредѣленной политической тенденціей, встрѣчаются попытки создать соціальный романъ въ духѣ Зола {Tomitsu Okasaki: Geschichte der japanischen Litteratur von den ältesten Zeiten bis zur Gegenwart.}.
II.
Восемнадцатое столѣтіе было въ японской жизни ознаменовано не только торжествомъ національнаго самосознанія, а также побѣдой буржуазіи надъ феодалами.
Два города стояли тогда въ центрѣ жизни. На западѣ въ Іедо селилась преимущественно аристократія -- военная и чиновничья. Здѣсь господствовали еще рыцарскія нравы, законы долга и чести, литература поэтизировала приключенія и поединки. Къ востоку, въ мѣстности, окружавшей городъ Осака, жило богатое купечество -- чонинъ. Не играя никакой политической роли, оно искало только развлеченія, жаждало роскоши и наслажденій. Любимымъ авторомъ японской буржуазіи былъ Ибара Сапкаку, герои котораго живутъ исключительно для собственнаго удовольствіе. "Вокругъ нихъ сіяетъ солнце,-- говоритъ одинъ японскій писатель,-- порхаютъ бабочки, цвѣтетъ весна и поютъ соловьи". Величайшій драматургъ XVIII въ Монзанмонъ, написавшій около 100 пьесъ, въ которыхъ, "какъ живая, встаетъ восточная Японія съ ея мечтательными преданіями, зеленѣющими горами и старинными храмами", обработывалъ точно также одни только эротическіе мотивы.
Въ серединѣ XVIII в. буржуазія вытѣснила феодаловъ и въ городѣ Іедо и наложила на всю жизнь отпечатокъ своихъ эпикурейскихъ настроеній. Погоня за богатствомъ и наслажденіями охватила всѣ классы общества; чайные дома были переполнены гейшами; безнравственность писателей дошла до того, что правительство запретило публичное чтеніе художественныхъ произведеній; даже школьники интересовались ученіемъ Конфуція меньше, чѣмъ вопросомъ, красива ли была его жена.
Въ XIX в. буржуазія стала господствующимъ классомъ, и литература продолжала описывать прелести гейшъ и тайны чайныхъ домовъ. Особенной популярностью пользовались такіе писатели, какъ Кводенъ, Квозанъ, Бакинъ... "Тщетно будете вы искать у нихъ возвышенныхъ идеаловъ, благородныхъ порывовъ и глубокихъ мыслей. Авторы всецѣло ушли въ настоящее и не интересуются ни прошлымъ, ни будущимъ. Они не думаютъ надъ загадкой жизни и говорятъ больше всего о ѣдѣ" {T. Okasaki: l. c.}.
Недавно въ Токіо произвелъ большую сенсацію романъ о куртизанкѣ Имамурасаки, разсказанный разсказчикомъ Иншіо и потомъ напечатанный въ журналѣ, который читаетъ императрица. Этотъ романъ можетъ дать нѣкоторое представленіе о вкусахъ японской публики.
При дворѣ владѣтельнаго принца жили два преподавателя фехтовальнаго искусства, два благородныхъ рыцаря или самураи, по имени Шимива Наоки и Тсеруга Деннаи. Въ виду постоянныхъ столкновеній между ихъ учениками изъ-за вопроса, кому должна принадлежать пальма первенства, принцъ рѣшилъ покончить распри дуэлью соперниковъ. Тсеруга былъ побѣжденъ. На майскомъ праздникѣ во время пира онъ предательски убилъ побѣдителя и скрылся. По законамъ чести, обязательнымъ для всѣхъ самураи, сынъ убитаго долженъ мстить за убійство. Цѣлыхъ пять лѣтъ искалъ молодой Нао Сабуро убійцу отца. Такъ очутился онъ въ городѣ Йошиварѣ, гдѣ въ чайномъ домѣ познакомился съ красавицей-куртизанкой Имамурасаки, въ которую влюбился. Они видались каждый день, и отъ взоровъ гейши не укрылось его вѣчное безпокойство. Выслушавъ разсказъ самураи, Имамурасаки посовѣтовала ему не бывать больше въ кварталѣ цвѣтовъ: она сама отыщетъ убійцу, и тогда пусть онъ придетъ и совершитъ кровавое дѣло. Нѣсколько недѣль спустя самураи получилъ письмо отъ куртизанки и поспѣшилъ на улицу цвѣтовъ. Когда онъ вошелъ въ чайный домъ, Имамурасаки быстро поднялась, извинилась у своихъ гостей и сказала ему:
-- Вчера вечеромъ здѣсь былъ одинъ человѣкъ и пригласилъ мою подругу Тамасако. Онъ очень напомнилъ мнѣ убійцу твоего отца. Я его спросила, кто онъ. Онъ отвѣтилъ, что онъ -- странствующій учитель фехтованія и зовутъ его Тсеруга Деннаи.
-- Это онъ -- вскричалъ Нао. Гдѣ онъ живетъ?
Имамурасаки оказала адресъ.
-- Сегодня же вечеромъ я буду у него.
Когда самураи сталъ прощаться со своей возлюбленной, сердце его дрогнуло, и онъ пробормоталъ:
-- Я плохо дерусь. Мой противникъ меня убьетъ. Если ты завтра услышишь о смерти одного самураи,-- знай, это я. Помолись за мою душу и зажги благовонныя куренья за ея упокой.
Голосъ его дрожалъ, и на глазахъ показались слезы. Имамурасаки вскочила съ своего мѣста и сказала съ презрительной усмѣшкой:
-- Если бы мнѣ приходилось зажигать благовонныя куренья каждый разъ, когда умираетъ одинъ изъ моихъ любовниковъ, у меня не хватило бы времени. Ты слишкомъ большого о себѣ мнѣнія.
И, обратившись къ служанкамъ, она воскликнула:
-- Этотъ самураи сошелъ съ ума. Смѣйтесь надъ нимъ, дѣвушки.
Служанки валились громкимъ смѣхомъ, а Нао въ бѣшенствѣ покинулъ чайный домъ. Онъ рѣшилъ сначала раздѣлаться съ убійцей отца, а потомъ убить коварную гейшу. Отыскавъ Тсеруга Деннаи, онъ условился встрѣтиться съ нимъ на другой день рано утромъ въ уединенной аллеѣ, недалеко отъ буддійскаго храма. На зарѣ они сошлись. Тсеруга скоро понялъ, что передъ нимъ слабый боецъ, и замахнулся рѣшительнымъ ударомъ. Вдругъ изъ темной аллеи, изъ-за ограды буддійскаго храма показалась фигура замаскированнаго самураи; она быстро приближалась, точно привидѣніе, старикъ въ оцѣпененіи остановился, и сабля противника вонзилась ему прямо въ грудь. Обливаясь кровью, упалъ Тсеруга на землю.
-- Ты отомщенъ отецъ?-- воскликнулъ Нао. Потомъ онъ бросился на колѣни передъ незнакомцемъ, стоявшимъ у изголовья трупа, въ таинственной маскѣ.
-- Кто ты?-- спросилъ онъ, полный благоговѣйнаго ужаса.
Незнакомецъ снялъ маску и сказалъ, улыбаясь:
-- Поздравляю тебя съ побѣдой, Нао.
Самураи угналъ куртизанку.
-- Такъ это ты,-- воскликнулъ онъ удивленно,-- ты, которая вчера такъ жестоко надо мной издѣвалась.
-- О Нао,-- перебила она его. Когда вчера ты уходилъ отъ меня, казалось, что ты наполовину умеръ. Я и хотѣла разжечь твое мужество. Послѣ твоего ухода я выпросила у одного изъ моихъ гостей его платье и саблю. Я всю ночь шла за тобой и спряталась за деревьями аллеи.
-- Какой ты рыцарь, -- сказалъ въ восторгѣ Нао. Вся моя жизнь принадлежитъ тебѣ. Я выпрошу у принца позволенія жениться. И самураи обвѣнчался съ куртизанкой {Revue des deux Mondes 1901. Avril. Beilesort. Voyage à Japon.}.
III.
Старинная японская драма даетъ не мало цѣннаго матеріала для выясненія постепенной эволюціи этого литературнаго жанра.
На низкихъ ступеняхъ культуры драма предстаетъ передъ нами исключительно въ видѣ безсловесной пантомимы: напримѣръ, у алеутовъ или австралійцевъ. Пантомима превращалась потомъ, вѣроятно, въ діалогъ, сопровождаемый соотвѣтствующими жестами: такія пантомимы-діалоги пользуются большой популярностью у эскимосовъ. Слѣдующей затѣмъ стадіей въ развитіи драматическаго искусства нужно, очевидно, пригнать словесную пантомиму, снабженную пояснительными замѣчаніями, вложенными въ уста посторонняго лица.
Въ этомъ отношеніи очень любопытна японская пьеса "Достовѣрная исторія Асагао", авторомъ которой является Ямада Какаши.
Молодая дѣвушка Міюки, по прозванію Асагао, всюду ищетъ исчезнувшаго возлюбленнаго. Отъ вѣчныхъ слезъ она лишилась зрѣнія. Слѣпой нищей приходитъ она въ мѣстечко Шимада, гдѣ находитъ пріютъ въ гостиницѣ и развлекаетъ гостей пѣніемъ и игрой на цитрѣ. Случайно черезъ мѣстечко проѣзжаетъ ея женихъ Комазава и останавливается въ той же харчевнѣ. Угнавъ отъ хозяина трагическую исторію слѣпой дѣвушки, онъ проситъ послать за ней.
Слѣдующая сцена можетъ дать представленіе о томъ фазисѣ въ эволюціи драмы, когда послѣдняя совмѣщала въ себѣ пантомиму, діалогъ и пояснительный текстъ. Въ японскомъ театрѣ эти объясненія, произносимыя нараспѣвъ, речитативомъ, подъ звуки музыкальнаго инструмента, даются актеромъ, сидящимъ въ закрытой ложѣ спиной къ публикѣ.
Служанка.
Барышня Асагао, васъ зовутъ, барышня Асагао.
Речитативъ.
На громкій зовъ служанки
Появляется Міюки, дочь Акитсуки,
Бѣдная, достойная сожалѣнія,
Подавленная тяжестью безпредѣльной тоски,
Словно слѣпая птичка поздней ночью,
Потерявшая свое гнѣздо.
Такъ идетъ Міюки, ступая по камнямъ
Двора, осторожно нащупывая дорогу,
Вотъ она достигла комнаты, садится и говоритъ:
Міюки.
Здѣсь находится тотъ господинъ, который меня звалъ! Не мастерица я играть, но моя пѣсня, быть можетъ, васъ развлечетъ.
Речитативъ.
Когда Комазава угналъ въ слѣпой дѣвушкѣ свою невѣсту, онъ подавляетъ слезы, подступающія въ горлу при видѣ несчастной. Онъ сидитъ молча. А его спутникъ, рыцарь Иваширо, ничего не подогрѣвающій о ихъ отношеніяхъ, говоритъ.
Иваширо.
Вставай, жалкая дрянь и убирайся.
Комазава.
Какъ вамъ не совѣстно, рыцарь Иваширо, такъ грубо говорить. Она пришла сюда по моему приглашенію, и я угналъ въ въ ней... угналъ... Бранить несчастную недостойно рыцаря... Если моя просьба тебѣ не въ тягость, спой мнѣ пѣсню, Асагао.
Речитативъ.
Его сердце полно тоски. А Иваширо, который ни о чемъ не догадывается, говоритъ, надувъ щеки:
Иваширо.
Вижу, вижу, рыцарю Комагава ужъ очень хочется слушать. Ну, пой же, слѣпая.
Асагао.
Какъ прикажете.
Речитативъ.
Она не догадывается, что возлюбленный, котораго такъ жаждетъ увидѣть ея сердце, находится около нея. Дрожащей рукой беретъ она цитру и надѣваетъ на палецъ кольцо изъ слоновой кости. Она начинаетъ играть скорбную прелюдію, словно эхо ея собственной скорби, и затѣмъ поетъ:
Только утромъ, обрызганная сверкающей росой,
Цвѣтетъ и живетъ анемона;
Когда же солнце взойдетъ, оно губитъ
Своими горячими лучами бѣдную анемону,
Изсушая жемчужины росы.
О, если бъ небесный дождь снова вернулъ ее въ жизни.
Комазава.
Что за трогательная мелодія? Сколько въ ней нѣжной тоски, будящей отзвукъ и въ нашемъ сердцѣ, и т. д.
Другая еще и теперь очень популярная японская пьеса "Деревенская школа" даетъ наглядное представленіе о нравахъ феодальной эпохи. Она является собственно отрывкомъ изъ большой исторической трагедіи, озаглавленной "Зерцало каллиграфическаго искусства, завѣщаннаго потомству министромъ Мичигане". Надъ ней работало нѣсколько авторовъ, и среди нихъ создатель японскаго театра Такеда Ивумо, скончавшійся въ 1740 г. Отрывокъ, озаглавленный "Деревенская школа", часто ставится на сценѣ и производитъ всегда сильное впечатлѣніе. По содержанію онъ нѣсколько напоминаетъ трагедію Лопе де Вега. "El gran duque de Moscoviа" или драму Грилльпарцера "Ein treuer Diener seenes Herrn."
Дѣйствіе происходитъ въ X вѣкѣ.
Министръ Мичигане произвелъ въ рыцарское званіе трехъ сыновей своего арендатора. Оба старшихъ служили ему вѣрой и правдой, какъ подобаетъ вассаламъ, младшій -- Матсуо -- измѣнилъ своему господину и поступилъ на службу къ его заклятому врагу, второму министру Токихира. Оклеветавъ Ачигане, Токихира добился его отставки и, боясь мести его родичей, убилъ ихъ всѣхъ, исключая младшаго сына Шусаи. Послѣдняго спасаетъ одинъ изъ вассаловъ Мичигане, Гензо, и, выдавая его за собственнаго ребенка бѣжитъ въ деревню Серіо, гдѣ открываетъ школу. Однажды во время его отсутствія появляется неизвѣстная дама съ мальчикомъ. Она объясняетъ женѣ учителя Тонами, что пріѣхала недалека, и проситъ на время пріютить сына: она скоро за нимъ вернется. Не успѣла дама уйти, какъ домой возвращается учитель съ озабоченнымъ лицомъ. Вдругъ его взоръ падаетъ на мальчика, оставленнаго неизвѣстной дамой, и лицо его свѣтлѣетъ...
Тонами.
Опять такое мрачное лицо. Скажите, что съ вами, что случилось. Прошу васъ.
Гензо.
Насъ выдали. Министру донесли, что мы скрываемъ принца. Теперь онъ жаждетъ крови мальчика, боясь его мести, когда онъ подрастетъ.
Тонами.
Ужасно! Я это предчувствовала. Какъ вы угнали это!
Гензо.
Я былъ на пирушкѣ у старосты, какъ вдругъ камергеръ министра, Гемба, подошелъ ко мнѣ во главѣ сотни воиновъ и сказалъ: Намъ все извѣстно, Гензо. Если черезъ два часа ты намъ не выдашь голову принца, мы сами за ней придемъ.-- Такъ говорилъ онъ, а я... я былъ готовъ отвѣтить ударомъ меча. Однако, я притворился покорнымъ и просилъ только нѣсколько часовъ отсрочки. Теперь слушай, какъ намъ дѣйствовать. Бѣжать невозможно. Мы со всѣхъ сторонъ окружены. Необходимо достать чью-нибудь голову, похожую на голову принца. Нашъ новый воспитанникъ удивительно напоминаетъ его. Жена, здѣсь виденъ перстъ неба. Боги хотятъ спасти нашего господина* Мы убьемъ его, покажемъ его голову министру, а сами убѣжимъ съ нашимъ юнымъ господиномъ туда, гдѣ будемъ въ безопасности отъ всякаго преслѣдованія.
Тонами.
О часъ мученій. Бѣдное дитя. Несчастная мать. Горе и намъ. Вмѣсто того, чтобы замѣнить ребенку родителей, мы должны стать его убійцами.
Въ эту минуту входитъ во главѣ вооруженнаго отряда Гемба, а съ нимъ на носилкахъ больной Матсуо, обязанный засвидѣтельствовать подлинность головы принца. За ними по пятамъ слѣдуетъ толпа крестьянъ.
Крестьяне.
Почтенные господа, будьте милосердны. Наши дѣтки тамъ учатся. Впустите насъ.
Первый мужикъ.
Мой сынокъ только что началъ учиться грамотѣ. Отпустите его.
Второй.
Моего внука тоже. Если вы по ошибкѣ снесете ему голову, его потомъ не воскресишь. Отпустите его, благородные рыцари.
Третій.
Будьте осторожны. Мой сыновъ ровесникъ принца.
Всѣ.
Впустите насъ, благородные рыцари.
Гемба.
Проклятыя, назойливыя твари. Жужжатъ, точно жуки навозные. Убирайтесь. Берите вашихъ парней и убирайтесь въ чорту. Дураки. Воображаютъ, что ихъ мужицкія рожи примутъ за лицо благороднаго самураи.
Матсуо (выходя изъ носилокъ).
Подожди, Гемба. Я долженъ отвѣчать за голову принца. Кто знаетъ, быть можетъ они въ заговорѣ, и одинъ изъ нихъ выдаетъ своего сына за Шусаи. (Къ крестьянамъ). Успокойтесь. Зовите вашихъ ребятъ по именамъ. (Всѣ мужики орутъ разомъ). Тише, одинъ за другимъ.
Первый мужикъ.
Чома! Чома. (Мальчикъ выходитъ изъ сосѣдней комнаты).
Матецо.
Хорошо онъ вымазался тушью. Отпустить его. Это не принцъ.
Второй.
Ивама, Ивама.
Ивама.
Здѣсь, дѣдушка.
Матсуо.
Веселый онъ у тебя мальчуганъ, круглый, какъ свѣжее яйцо. Убирайся.
Третій.
Токусанъ, эй, Токусанъ. Пожалуйста, не смѣшайте его съ принцемъ. Онъ у меня красавецъ. (Токусанъ дѣлаетъ попытку прошмыгнуть. Матсуо его останавливаетъ).
Матсуо.
Стой, паренекъ, стой. Совѣсть не чиста, что ли? Дай-ка я на тебя посмотрю. Лицо, какъ дыня. Фи, какой грязный. Бѣги, маршъ. Когда всѣ ребятишки разбѣжались, Гензо быстро идетъ въ сосѣднюю комнату, убиваетъ мальчика, сына неизвѣстной дамы, и выноситъ его голову. Матсуо долго и нѣжно вглядывается въ черты лица, потомъ удостовѣряетъ, что голова принадлежитъ принцу. Оставшись наединѣ, учитель съ женой возносятъ Будди благодарственныя молитвы, какъ вдругъ въ дверь раздается стукъ. Входитъ незнакомка;-- это Чийо, жена Матсуо.
Чийо.
О господинъ, я заклинаю васъ, окажите, мой сынъ умеръ. Палъ онъ жертвой за своего сюзерена Шусаи. Окажите мнѣ всю правду.
Гензо.
Какъ? Жертвой? Развѣ вы его нарочно сюда привели.
Чийо.
Мое милое, дорогое дитя! Да, я пожертвовала сыномъ, чтобы спасти жизнь его господина.
Гензо.
Вы пугаете меня. Я васъ не понимаю. Кто вы? Кто вашъ мужъ?
Въ комнату входитъ подавленный горемъ Матсуо.
Матсуо.
Моя мужественная жена. Плачь, ты имѣешь право плакать. Прости Гензо, если родительское сердце не вытерпѣло.
Гензо.
Я все еще не могу очнуться. Не во снѣ ли я? Вѣдь ты, Матсуо, вассалъ Токихиры, и долженъ быть нашимъ врагомъ. А между тѣмъ...
Матсуо.
Ваше удивленіе законно. О, злополучная судьба, заставившая меня сойти съ пути правды. Тяжело я страдалъ. Видно, въ прежней жизни я много грѣшилъ. Но я раскаялся. А теперь я совершилъ послѣдній свой долгъ и приношу богамъ благодарность, что дали мнѣ возможность искупить свою вину. Генэо, мой мальчикъ зналъ, что его ожидаетъ смерть. Я ему все сказалъ. Добровольно пошелъ онъ на смерть, какъ истинный герой. Скажи, какъ умеръ онъ? Молилъ онъ о пощадѣ.
Гензо.
Нѣтъ! Мужчина не взглянетъ мужественнѣе въ лицо смерти. Когда я вынулъ мечъ, онъ съ милой улыбкой протянулъ свою шею...
Матсуо.
Мой храбрый сынъ. Ты умеръ вѣрнымъ слугой своего господина. Прости, Гензо... слезы мѣшаютъ мнѣ говорить.
Тѣмъ временемъ пріѣзжаетъ мать спасеннаго принца, и всѣ рѣшаютъ бѣжать въ провинцію Кавачи {Обѣ эти драмы цѣликомъ переведены на нѣм. язык. проф. Флоренцъ. Japanische Dramen. Terakoya und Asagao. Изданіе на японской бумагѣ съ японскими рисунками.}.
IV.
Въ послѣдніе годы XIX столѣтія въ японской литературѣ замѣчается несомнѣнное оживленіе. Въ Токіо возникъ цѣлый рядъ кружковъ, стремящихся возбудить интересъ въ поэзіи. Первое мѣсто среди нихъ занимаетъ "общество любителей чернильницы" -- главный разсадникъ японcкаго натурализма. Предсѣдателемъ этого популярнаго кружка является писатель Озаки Ковіо, авторъ большого еще неоконченнаго романа "Демонъ золота", гдѣ на судьбѣ героевъ показано гибельное вліяніе денегъ. Молодая дѣвушка измѣняетъ бѣдному студенту и выходитъ замужъ за богатаго купца: она скоро разочаровывается въ окружающей ее роскоши, и ей становится совѣстно за себя и своихъ родителей. А ея женихъ поступаетъ на службу къ ростовщику и мститъ за поруганную любовь, доводя до отчаянія и гибели несостоятельныхъ должниковъ. Другой писатель этого кружка Изуми Кіокува прославился романомъ, гдѣ, наоборотъ, студентъ измѣняетъ гейшѣ и женится на богатой дѣвушкѣ: раскаявшись, онъ возвращается къ покинутой возлюбленной, и они кончаютъ самоубійствомъ.
Рядомъ съ "обществомъ любителей чернильницы" возникъ въ Токіо другой литературный кружокъ, проводящій принципъ идейнаго товарищества. Предсѣдателемъ этой группы является Кода Роганъ. Лучшій его романъ озаглавленъ "Пятиэтажная пагода".
Въ Токіо живетъ талантливый архитекторъ. Не желая заискивать у сильныхъ и богатыхъ людей, онъ предпочелъ стать простымъ столяромъ. Когда одинъ изъ наиболѣе извѣстныхъ строителей отказался отъ постройки пятиэтажной пагоды, на его мѣсто былъ назначенъ герой повѣсти. Съ лихорадочнымъ увлеченіемъ принялся онъ за исполненіе своего художественнаго замысла. Онъ хотѣлъ показать міру, что можетъ создать геній, независимый отъ прихотей заказчика, будь то милліонеръ или толпа. Все было противъ него. Одинъ изъ учениковъ архитектора, вообразившій, что послѣдній устраненъ отъ постройки вслѣдствіе интригъ, рѣшилъ отомстить: подкравшись къ художнику, упоенному творческой работой, онъ нанесъ ему рану въ спину. Но тотъ продолжалъ работу, необращая вниманія на струившуюся изъ раны кровь.
Вдругъ поднялся страшный вихрь. Онъ выворачивалъ деревья, опрокидывалъ дома. Закачалась подъ его напоромъ и пятиэтажная пагода. Художникъ замеръ въ ужасѣ. Онъ видѣлъ, какъ само небо вооружается противъ его творчества. Быстро вбѣжалъ онъ на пятый этажъ. По небу неслись тучи, блистала молнія, ревѣлъ ураганъ, и безпомощно качалась пагода изъ стороны въ сторону. Но художникъ стоялъ безбоязненно тамъ на верху, кидая смѣлый вызовъ грому и бурѣ. Онъ гналъ, что небо также безсильно уничтожить вдохновенный трудъ генія, какъ и люди. И тучи разсѣялись, затихъ ураганъ, прояснилась лазурь и солнце заливало потоками свѣта пятиэтажную пагоду -- символъ честнаго и мужественнаго служенія искусству {Revue des Revues, 1900, Dec. Le roman japonais par Hitomi. 1901. Août. Le roman japonais par Tebla.}.
Сборникъ "Итоги". Изданіе газеты "Курьеръ". М., 1903 г.