С наступлением летней кампании (422 г.) заключенный на год мирный договор {IV. 117-119.} прекратился впредь до Пифийского празднества. Еще во время священного перемирия афиняне выселили с Делоса делосцев, придя к тому убеждению, что остров был признан священным прежде, чем его жители очистились от некоей давней вины, что и сами афиняне недостаточно еще исполнили дело очищения острова, удалив с него гробницы умерших и сочтя это правильным, как об этом рассказано мною выше. {III. 104.} Из делосцев одни поселились в Азии, в Атрамиттии, предоставленном им Фарнаком, другие направились туда, куда каждый из них желал.
По окончании перемирия Клеон склонил афинян отплыть к Фракийскому побережью и сам направился туда. С ним были тысяча двести гоплитов и триста всадников из афинян и еще большее число союзников, а также тридцать кораблей. Прежде всего Клеон пристал к Скионе, осада которой все еще продолжалась. {IV. 131. 132. 133.} Часть гоплитов, стоявших там на страже укреплений, он присоединил к своим и направился морем к гавани Кофу, {Собств. Тихой.} отстоящей недалеко от Тороны. Здесь Клеон узнал от перебежчиков, что Брасида в Тороне нет и что находящийся там гарнизон не в силах сопротивляться, а потому с сухопутным войском стал подвигаться к городу, десять же кораблей отправил с приказанием крейсировать у гавани. Прежде всего Клеон подошел к той части обводной стены, которую в дополнение к прежней Брасид провел вокруг города, желая включить в него и предместье; разобрав старую стену, Брасид образовал тем самым один город с предместьем. На защиту укрепления явились начальник лакедемонян Пасителид {IV. 1323.} и находившийся там гарнизон; они отразили атаку афинян. Но так как лакедемоняне были жестоко теснимы, а в то же время посланные Клеоном корабли крейсировали в гавани, то Пасителид испугался, как бы флот не опередил его и не захватил оставшегося без охраны города и как бы сам он, с падением укрепления, не был зажат в тиски; поэтому он покинул укрепление и скорым маршем направился к городу. Однако находившиеся на кораблях афиняне успели завладеть Тороною, а следовавшее тотчас за ними сухопутное войско прорвалось вместе с ними в город через пробоину в старой стене. {V. 24.} Часть пелопоннесцев и торонян афиняне перебили тут же в рукопашном бою, других взяли в плен, в том числе и начальника Пасителида. Брасид шел на помощь к Тороне; но, узнав на пути о взятии ее, повернул назад: он отстал стадий на сорок, {Около одной мили.} почему и не мог поспеть раньше. Клеон и афиняне водрузили два трофея, один у гавани, другой подле укрепления, обратили в рабство торонских женщин и детей, самих же торонян, пелопоннесцев и других халкидян, какие там были, всего около семисот человек, отправили в Афины. Впоследствии, по заключении договора, пелопоннесцы возвратились из Афин на родину; остальные, будучи обменены на такое же число пленников, увезены были олинфянами. В то же время беотяне при помощи измены взяли пограничное афинское укрепление Панакт. Клеон, поставив гарнизон в Тороне, снялся с якоря и направился кругом Афона к Амфиполю.
Около того же времени сын Эрасистрата Феак, с двумя товарищами отправился по поручению афинян в Италию и Сицилию с двумя кораблями в качестве посла. Дело в том, что, после того как по заключении договора афиняне ушли из Сицилии, {IV. 65.} леонтинцы приняли в свою среду много новых граждан, и демократическая партия помышляла о переделе земли. Узнав об этом, олигархическая партия призвала сиракусян и изгнала демократов. Изгнанники рассеялись в разные стороны, олигархи же вступили в соглашение с сиракусянами, разорили и покинули город и поселились при условии получения гражданских прав в Сиракусах. Впоследствии некоторым из них не понравилось в Сиракусах; поэтому они покинули и этот город и заняли какую-то местность на леонтинской территории, по имени Фокеи, а также укрепление Брикиннии в области Леонтин. Тогда явилось к олигархам большинство изгнанников из демократической партии и, утвердившись там, стало вести войну с сиракусянами из обоих укрепленных пунктов. Получив сведения об этом, афиняне и отправили Феака с поручением попытаться склонить как-нибудь тамошних своих союзников и, если можно, прочих сицилийцев к тому, чтобы общими силами пойти на сиракусян, так как последние стремились к владычеству и спасти демократическую партию в Леонтинах. По прибытии на место Феак склонил на свою сторону жителей Камарины и Акраганта, но в Геле встретил сопротивление. Предчувствуя, что остальных сицилийцев ему не убедить, Феак не обращался уже к ним, но повернул назад, через область сикулов в Катану; вместе с тем по дороге из Гелы в Катану он зашел в Брикиннии, ободрил их жителей и отплыл домой. На пути в Сицилию и на обратном пути оттуда Феак вступил в переговоры также с некоторыми городами Италии о заключении дружественного союза с афинянами. Встретил он и локрских колонистов, изгнанных из Мессены. {Сицилийской, теперь Мессина.} Они, после того как состоялось соглашение между сицилийцами {IV. 651.} и когда возникли междоусобицы среди мессенян, причем одна из партий призвала локров, {Эпизефирских.} были посланы в Мессену в качестве колонистов, так что некоторое время она даже принадлежала локрам. Феак повстречался с этими локрами в то время, когда они возвращались; обиды им он не причинил, потому что раньше локры изъявили согласие вступить в союз с афинянами. Дело в том, что они одни из того союза, к которому принадлежали, после примирения сицилийцев не заключили договора с афинянами, не вступили бы в него и теперь, если бы их не застигла война с ионийцами и медмеями, соседями и колонистами. Некоторое время спустя Феак прибыл в Афины.
Между тем Клеон, отплывший в то время от Тороны к Амфиполю, атаковал, опираясь на Эион, колонию андриян Стагир, но безуспешно; зато он взял приступом колонию фасиян Галепс. {IV. 882. 1073.} После того он отправил посольство к Пердикке с требованием явиться с войском в силу заключенного с ним договора; {IV. 1321.} других послов Клеон отправил во Фракию к царю одомантов {Ср.: II. 1013. } Поллу, и приказал ему привести с собою возможно больше фракийских наемников. Сам Клеон бездействовал в Эионе. Уведомленный об этом Брасид также занял позицию против афинян у Кердилия. Эта местность аргилиев {IV. 1033.} расположена на возвышенности по ту сторону реки, недалеко от Амфиполя. Отсюда видно было все, так что Клеон не мог бы двинуть войско на Амфиполь, не будучи замечен Брасидом; а последний того и ждал, что Клеон, пренебрегая численностью противника, поднимется с наличным войском на Амфиполь. В то же время Брасид готовился к битве, призвав к оружию полторы тысячи наемных фракиян и всех эдонов, {Ср.: I. 1003.} пелтастов и конных воинов; к тем, которые были в Амфиполе, он присоединил тысячу пелтастов из миркинян {IV. 1073.} и халкидян. Всего было собрано Брасидом около двух тысяч гоплитов и триста конных воинов из эллинов. Тысяча пятьсот человек из этого войска с Брасидом во главе расположились лагерем у Кардилия, а остальные выстроились при Амфиполе под начальством Клеарида. Некоторое время Клеон держался спокойно, но потом вынужден был сделать то, чего ожидал Брасид. {V. 63.} В самом деле, воины Клеона тяготились бездействием, а по поводу командования его стали сопоставлять его невежество и малодушие с опытностью и отвагою противника; {Ср.: IV. 285. 933.} вспоминали они и то, с какою неохотою шли за ним из дому. Клеон знал ропот воинов и, не желая раздражать их пребыванием в бездействии на одном месте, снялся из лагеря и выступил в поход. Способ действий Клеона был здесь тот же, что и под Пилосом, где благодаря выдавшейся удаче он уверовал в свой ум. Клеон рассчитывал, что никто не пойдет сражаться против него, говорил, что поднимается только ради рекогносцировки. Действительно, он ждал подкреплений не для того, чтобы с безопасностью достигнуть перевеса в битве, если вынужден будет принять ее, но для того, чтобы окружить город кольцом и взять его штурмом. Прибыв к Амфиполю, он расположил войско на укрепленном холме перед городом, а сам осматривал болотистую местность Стримона, {IV. 108.} исследовал положение города по отношению к Фракии. Клеон полагал, что может, когда ни пожелает, отступить без битвы. И правда, на укреплении не показывалось никого, никто не выходил из ворот, и все они были заперты. Поэтому Клеон считал даже ошибкою, что не взял с собою машин, полагая, что город остался без войска и что поэтому он взял бы его. Брасид, лишь только заметил движение афинян, тотчас спустился от Кердилия {V. 63.} и вступил в Амфиполь. Он не делал вылазки и не выстраивал войска против афинян, потому что не полагался на свои силы и считал их слабее неприятельских, но не в отношении численности (в этом они были почти равны), а качества: в походе участвовали свежие войска афинян, самая лучшая часть лемниян и имбрян. {Ср.: III. 51.} Поэтому Брасид решился употребить хитрость при нападении. Если бы он обнаружил перед противником численность своего войска и необходимое только его вооружение, думал Брасид, победа была бы достигнута не так-то легко, как в том случае, если афиняне не увидят их заранее и не проникнутся презрением к действительному их положению. Итак, сам Брасид отобрал для себя полтораста гоплитов, Клеарида поставил во главе остального войска и решил напасть на афинян внезапно, раньше отступления их. Он полагал, что если к афинянам прибудет вспомогательное войско, то в другой раз ему не удастся застигнуть их столь изолированными, как теперь. Брасид созвал всех воинов и с целью ободрить их и сообщить им свой план сказал следующее.
"Пелопоннесцы, достаточно кратко указать на то, что мы пришли из такой страны, которая благодаря доблести всегда была свободна, что вам, дорянам, предстоит сражаться с ионянами, которых мы привыкли побеждать. План же задуманного мною нападения я вам сообщу, чтобы кто-нибудь из вас не струсил ввиду того, что положение наше кажется слабым, так как мы идем на опасность в небольшом числе, не всеми силами. Я предполагаю, что враги подошли к этому месту, чувствуя презрение к нам и в надежде, что никто не дерзнет выйти на битву с ними; я думаю, теперь они, беззаботные, разбрелись в беспорядке и заняты рекогносцировкой местности. Кто вполне постиг подобные ошибки неприятеля и в то же время в соответствии со своими силами нападет не открыто и не в правильном боевом порядке, но так, как требуется данными обстоятельствами, тот всего более может преуспеть. Такого рода военные хитрости приносят прекраснейшую славу, потому что они всего более обманывают врага и доставляют величайшую пользу друзьям. Итак, пока враги еще не приготовлены и уверены в своей безопасности, пока они, насколько мне кажется, помышляют больше об отступлении, нежели об удержании позиции, пока, по беспечности, они не остановились на определенном решении, я хочу со своими воинами предупредить, если смогу, их отступление и скорым маршем ударить в середину их войска. Затем ты, Клеарид, когда увидишь, что я уже тесню их и, что весьма вероятно, навел на них страх, веди своих воинов, амфиполитов и прочих союзников, внезапно открой ворота, бросайся на врага и спеши возможно быстрее вступить врукопашную. Следует надеяться, что так вернее всего враги приведены будут в ужас; ведь кто нападает позже, тот страшнее врагам, чем те, с которыми уже ведется борьба. И сам ты будь доблестен, как и подобает спартиату, и вы, союзники, следуйте за ним мужественно и знайте, что для славной борьбы нужны три условия: решимость, чувство чести и повиновение начальнику. Будьте убеждены, что сегодня вы или докажете нашу доблесть и стяжаете себе свободу и имя союзников лакедемонян, или же сделаетесь рабами афинян, -- это в наилучшем случае, не то будете проданы в рабство или перебиты; и рабство ваше будет тягостнее прежнего, а освобождению остальных эллинов вы воспрепятствуете. Итак, не робейте, помня, за что идет борьба. Что касается меня, то я докажу, что могу не только давать советы другим, но и сам выполнять их на деле".
После этой речи Брасид сам стал готовиться к вылазке, а остальное войско, под начальством Клеарида, поставлено было у так называемых Фракийских ворот с тем, чтобы также сделать вылазку, как было приказано. {V. 97.} Когда стало видно, как Брасид спустился от Кердилия, как в городе (извне можно было видеть, что там делается) он занят жертвоприношением подле святилища Афины и готовится к вылазке, Клеону, выступившему в то время вперед для рекогносцировки местности, {V. 73.} дали знать, что в городе видно все неприятельское войско, что под воротами заметны в большом числе ноги лошадей и людей, которые, по-видимому, готовятся к вылазке. Выслушав это, Клеон подошел к городу и сам увидел это. Не желая давать сражение прежде, чем явятся к нему вспомогательные отряды, и полагая, что ему удастся отступить своевременно, Клеон приказал дать сигнал к отступлению и в то же время велел отступающим поворачивать левым крылом в сторону Эиона, что только и было возможно. Так как Клеону казалось, что дело подвигается медленно, он сам оборотил правое крыло и повел войско назад, оставив его неприкрытым со стороны неприятеля. В это время Брасид, видя, что настал благоприятный момент и что афинское войско в движении, сказал своим и прочим воинам: "Враги нас не ждут, что ясно по движению копий и голов: не так обыкновенно ожидают нападающих. Пусть кто-нибудь откроет ворота, которые я приказал открыть, и смело возможно скорее ринемся на них". И Брасид вышел через ворота у палисада и через первые ворота в тогдашней длинной стене {1024. 1035.} беглым маршем направился по прямому пути, где теперь на укрепленнейшем пункте стоит трофей, ударил на афинян, испуганных расстройством своих рядов и приведенных в панику отвагою Брасида. Ударив в середину войска, Брасид принудил афинян к отступлению. В то же время Клеарид, согласно приказанию, {V. 97.} сделал вылазку через Фракийские ворота и устремился на неприятельское войско. И неожиданность, и внезапность нападения с двух сторон произвели смятение среди афинян. Левое крыло их, обращенное к Эиону и уже выступившее вперед, тотчас отделилось и бежало. Фланг этот уже отступал, когда Брасид, пробившийся к правому крылу, был ранен. Афиняне не заметили его падения, а стоявшие вблизи воины подняли его и унесли. Правое крыло афинян держалось дольше. Так как Клеон с самого начала не думал удерживать позицию, то он тотчас стал готовиться к бегству, но был настигнут миркинским пелтастом и убит. Гоплиты его, собравшись на холме, хотя они два-три раза отражали атаку Клеарида, подались только тогда, когда миркинская и халкидская конница, а также пелтасты, окружившие их и метавшие дротики, вынудили обратить тыл. Так все войско афинян уже обратилось в бегство, с трудом спасаясь по многим дорогам через горы. Все воины, которые не были истреблены тотчас же в рукопашном бою или халкидской конницей и и пелтастами, убежали в Эион. Между тем воины, подняв Брасида с поля битвы и спасши его, принесли в город еще с признаками жизни. Он узнал о победе своего отряда и немного спустя скончался. Остальные воины под начальством Клеарида возвратились из погони за неприятелем, сняли доспехи с убитых и водрузили трофеи.
После этого все союзники в полном вооружении проводили прах Брасида и похоронили его на общественный счет в городе перед нынешней площадью. Амфиполиты воздвигли ограду кругом его гробницы и с того времени в честь его, как героя, закалывают жертвенных животных, устраивают почетные состязания и приносят ежегодные жертвы. Они также признали его экистом колонии, разрушив сооружения Гагнона {IV. 1024.} и уничтожив все, что должно было бы напоминать когда-либо в будущем об основании им колонии, -- все это потому, что амфиполиты считали Брасида своим спасителем, а кроме того, при тогдашнем положении, из боязни афинян, дорожили союзом с лакедемонянами. Что же касается Гагнона, то вследствие вражды к афинянам, амфиполиты не находили, как прежде, ни выгоды для себя, ни удовольствия воздавать ему почести. Убитых амфиполиты выдали афинянам. Афинян пало около шестисот человек, а неприятелей семеро: объясняется это тем, что под Амфиполем не было правильного сражения, а оно произошло при столь чрезвычайных обстоятельствах, когда предварительно наведен был ужас на афинян. После погребения убитых афиняне отплыли домой, а союзники лакедемонян вместе с Клеаридом занялись устройством дел в Амфиполе.
В то же время в конце летней кампании лакедемоняне Рамфий, {I. 1393.} Автохарид и Эпикидид направлялись к Фракийскому побережью с вспомогательным войском из девятисот гоплитов и по прибытии в Гераклею, что в Трахине, улаживали дела, в чем-либо казавшиеся им неправильными. {Ср.: III. 92. 93.} Пока они замешкались здесь, произошло сражение при Амфиполе и наступил конец летней кампании.
В начале следующей зимней кампании Рамфий с товарищами прошел до Пиерия, что в Фессалии. Но так как фессалияне оказывали противодействие, а кроме того умер Брасид, для которого они и вели войско, то Рамфий и товарищи повернули назад; они решили, что, после того как афиняне, потерпев поражение, отступили, благоприятный момент миновал; к тому же они чувствовали себя бессильными самим приводить в исполнение те или иные планы Брасида. Впрочем, возвратились они главным образом потому, что усматривали в лакедемонянах, когда выступали вперед, больше склонности к заключению мира.
Случилось так, что вскоре после битвы при Амфиполе и возвращения Рамфия из Фессалии ни та, ни другая из воюющих сторон не предпринимала уже никаких военных действий и обе склонялись больше к миру. Афиняне склонны были к этому, потому что, потерпев поражение при Делии и вскоре после того новое при Амфиполе, {IV. 100-101; V. 10.} потеряли уже ту уверенность в своих силах, благодаря которой они раньше отвергли предложение о мире, когда им казалось, что при тогдашней удаче они выйдут победителями. {Ср.: IV. 212-3. 41.} Они боялись также, как бы союзники, ободренные их неудачами, не отложились еще в большем числе. Ввиду всего этого афиняне раскаивались, что не заключили мира после пилосского дела, когда представлялся к тому удобный случай. С другой стороны, лакедемоняне склонялись к миру, потому что война принимала неожиданный для них оборот (они думали, что в немного лет сокрушат могущество афинян разорением их страны), а также потому, что испытали на острове {Сфактерии.} такую неудачу, какая никогда еще не постигала Спарту. Кроме того, страна их подвергалась грабежу из Пилоса и Кифер; {IV. 412. 544.} илоты перебегали к неприятелю, и лакедемоняне постоянно ждали, как бы оставшиеся на месте илоты, рассчитывая на беглецов и на сложившееся тогда положение дел, не возмутились против них снова, как прежде. {I. 1012.} К этому присоединилось и то, что заключенному с аргивянами тридцатилетнему договору истекал срок, заключать же новый аргивяне не желали, если не возвратят им Кинурии. {IV. 562; V. 412.} Лакедемонянам казалось невозможным воевать разом и с аргивянами, и с афинянами; они подозревали, что некоторые города Пелопоннеса намерены перейти на сторону аргивян, как и случилось на самом деле. {V. 29-30.} Таковы были соображения, по которым обе стороны находили, что следует заключить мирный договор. В особенности склонны были к этому лакедемоняне, так как они сильно желали вернуть граждан, бывших на острове: в числе пленных были знатнейшие спартиаты, {IV. 385.} находившиеся в родстве с равными им по положению гражданами. Вот почему лакедемоняне начали переговоры немедленно после взятия в плен этих спартиатов; но афиняне, пока счастье им благоприятствовало, ни за что не хотели кончать войну на равных условиях. {VI. 414.} Когда лакедемоняне немедленно после поражения афинян при Делии узнали, что теперь последние будут уступчивее, они заключили однолетнее перемирие, в течение которого должны происходить сношения и совещания о более продолжительном замирении. {IV. 117. 11813. 11193.} Потом, когда произошло поражение афинян и при Амфиполе, когда умерли Клеон и Брасид, лица, с той и другой стороны наиболее противодействовавшие миру, последний потому, что войною добывал себе успехи и почет, первый -- в той уверенности, что с водворением мира низости его легче обнаружатся, а клеветнические наветы его будут внушать меньше доверия, тогда в обоих государствах наиболее стали действовать в пользу мира царь лакедемонян Плистоанакт, сын Павсания, и Никий, сын Никерата, из стратегов того времени счастливейший в командовании войском. Мир предпочитали они тем более по следующим соображениям: Никий, еще не испытавший неудачи и пользовавшийся уважением, желал сохранить свое счастье до конца, теперь же почить от трудов самому и освободить от них граждан, а на будущее время сохранить славное имя как человек, не причинивший никакого ущерба государству; он полагал, что это удается при безопасности положения тому, кто меньше всего подвергнет себя испытаниям судьбы, безопасность же дается миром. Что касается Плистоанакта, то по поводу его возвращения недруги клеветали на него и всякий раз, когда лакедемоняне терпели какую-либо неудачу, ставили на вид, что случилось это вследствие противозаконного возвращения Плистоанакта. {I. 1142; II. 211. Ср.: VII. 182.} Они обвиняли его в том, что вместе со своим братом Аристоклом он уговорил дельфийскую пророчицу изрекать являвшимся в Дельфы лакедемонским феорам в течение долгого времени следующее: "Из чужой земли в свою возвратить семя полубога, Зевсова сына; иначе будут пахать серебряным плугом". Обвиняли они Плистоанакта также в том, что впоследствии он побудил лакедемонян возвратить его в Спарту, на девятнадцатом году его изгнания из Ликея, куда он бежал потому, что, казалось, отступил в свое время из Аттики вследствие подкупа, и где из страха перед лакедемонянами занимал во время своего изгнания половину того помещения, которое принадлежало святилищу Зевса; обвиняли его и в том, что при возвращении его участвовали хоры и совершались те жертвы, с какими при первом основании Лакедемона лакедемоняне ставили царей. Плистоанакт, тяготясь этой клеветой и полагая, что станет неуязвим для своих врагов в мирное время, когда никаких неудач не будет и когда вместе с тем лакедемоняне получат обратно своих сограждан, {Из Сфактерии.} между тем как во время войны всегда выдающиеся люди по поводу неудач неизбежно подвергаются клевете, очень стремился к заключению соглашения. В эту же зимнюю кампанию воюющие стороны вступили в переговоры, и уже к весне лакедемоняне с целью угрозы разослали по государствам приказ готовиться к возведению укреплений, {В Аттике.} чтобы сделать афинян более сговорчивыми. Во время совещаний обе стороны взаимно предъявили многочисленные притязания, но затем согласились заключить мир на условии, что каждая сторона возвратит то, что приобретено во время войны, афиняне же Нисею удержат за собою {IV. 69.} (на требования афинян возвратить Платею фивяне отвечали, что они не силою овладели городом и не вследствие измены, но что жители его присоединились к ним по соглашению; {Ср.: III. 522.} в силу того же, указывали фивяне, афиняне удерживают Нисею). После этого лакедемоняне созвали своих союзников, и так как все они, за исключением беотян, коринфян, элеян и мегарян, которым условия договора не нравились, подали голоса за прекращение войны, то лакедемоняне вступили в соглашение с афинянами, заключили с ними, а афиняне с лакедемонянами следующий клятвенно утвержденный договор.
"Договор заключили афиняне и лакедемоняне со своими союзниками на следующих условиях и принесли клятвы от каждого государства. Что касается общих святынь, то всякому желающему можно, по заветам отцов, приносить жертвы, вопрошать оракулов, отправлять феории сушею и морем безопасно. Святыне и храму Аполлона в Дельфах и дельфийцам, им самим и их земле, быть независимыми, {От фокидян: I. 123.} свободными от податей, решать дела собственным судом по заветам отцов. Договору существовать пятьдесят лет между афинянами с союзниками афинян и лакедемонянами с союзниками лакедемонян без коварства и ущерба на суше и на море. Да не дозволено будет лакедемонянам и их союзникам браться за оружие с целью нанесения вреда афинянам и их союзникам, ни афинянам и их союзникам для нанесения вреда лакедемонянам с их союзниками какими бы то ни было способами. Если между договаривающимися сторонами возникнет какая-либо распря, они обязаны решать ее судом и клятвами согласно условиям, какие будут приняты. Лакедемоняне и их союзники должны возвратить афинянам Амфиполь. Во всех городах, какие возвратили лакедемоняне афинянам, пусть дозволено будет каждому уходить со своим достоянием, куда угодно. Городам, вносящим форос, установленный при Аристиде, быть автономными. {Ср.: I. 962.} Да не дозволено будет, по заключении договора, ни афинянам, ни их союзникам браться за оружие во зло городам, если они уплачивают форос. Города эти: Аргил, Стагир, Аканф, Стол, Олинф, Спартол. {IV. 1033. 882. 881; I. 582; II. 792.} Они не должны быть союзниками ни тех, ни других, ни лакедемонян, ни афинян; если афиняне склонят города к союзу, то да будет дозволено им, если пожелают, вступить в союз с афинянами. Мекибернянам, санеям, {IV. 1903.} сингиям жить в своих городах, равно как олинфянам и аканфянам. Лакедемоняне и союзники должны возвратить афинянам Панакт; {V. 35.} афиняне должны вернуть лакедемонянам Корифасий, {IV. 32.} Киферы, {IV. 531.} Мефаны, {IV. 452.} Птелей, Аталанту {II. 32.} и всех лакедемонских граждан, какие содержатся в афинской темнице или заключены в какой-либо другой части афинских владений; афиняне должны отпустить также осаждаемых в Скионе пелопоннесцев и прочих лакедемонских союзников, какие находятся в Скионе и каких послал туда Брасид, {IV. 1201. 1234. 1311. 1334.} равно всех лакедемонских союзников, какие содержатся в афинской темнице или заключены в какой-либо другой части афинских владений. Также лакедемоняне и их союзники должны возвратить всех афинян и их союзников, каких у себя имеют. Касательно скионян, торонян, {IV. 1101.} сермилиев {I. 652.} и жителей всякого другого города, находящегося в афинской власти, афинянам предоставляется обсудить участь их и прочих городов, как они решат. Афиняне обязуются дать клятвы лакедемонянам и их союзникам 9 в каждом городе отдельно. Обе стороны в лице семнадцати человек от каждого государства пусть дадут клятву, какая в нем считается величайшей. Клятва должна гласить так: "Я пребуду в этих условиях и договоре по справедливости и без обмана". {Ср.: V. 478.} Такую же клятву должны дать лакедемоняне и их союзники афинянам. Обеим сторонам возобновлять клятву ежегодно. Стелы поставить в Олимпии, в Пифоне, на Истме, в Афинах на акрополе, в Лакедемоне в Амиклеоне. Если какая из сторон в чем-либо в каком-либо пункте делает упущение, предоставляется тем и другим, афинянам и лакедемонянам, в согласии с клятвенным договором, после справедливых переговоров внести такие изменения, какие решат обе стороны".
"Договор начинается при эфоре Плистоле за четыре дня до окончания месяца Артемисия, в Афинах же при архонте Алкее за шесть дней до окончания месяца элафеболиона. Давали клятвы и заключали договор следующие лица: из лакедемонян -- Плистоанакт, Агид, Плистол, Дамагет, Хионид, Метаген, Аканф, Диаф, Исхагор, Филохарид, Зевксид, Антипп, Теллид, Алкинад, Эмпедий, Менас, Лафил; из афинян -- Лампон, Истмионик, Никий, Лахет, Евфидем, Прокл, Пифодор, Гагнон, Миртил, Фрасикл, Феаген, Аристократ, Иолкий, Тимократ, Леонт, Ламах, Демосфен".
Этот договор состоялся в конце зимней кампании, к началу весны (421 г.), тотчас после городских Дионисий, по прошествии полных десяти лет и нескольких дней со времени первого вторжения в Аттику и начала этой войны. {II. 1.} Вернее исследовать события по периодам времени, не отдавая предпочтения перечислению имен лиц должностных или иных, облеченных теми или иными почетными должностями в каждом государстве, по которым обозначаются прошлые события. Такое исчисление неточно, так как то или иное событие имело место в начале, в середине или в какой-нибудь другой срок службы такого лица. Напротив, ведя счет по летним и зимним кампаниям, как это сделано у меня, и считая каждую из этих кампаний за половину года, можно установить десять летних и столько же зимних кампаний в этой первой войне. {Так называемой Архидамовой.}
Так как, по жребию, лакедемонянам выпало на долю первыми возвратить свои приобретения, то они тотчас отпустили содержащихся у них пленных и отправили на Фракийское побережье посольство, состоявшее из Исхагора, Менаса и Филохарида, с приказанием Клеариду {V. 113.} передать Амфиполь афинянам, а остальным фракиянам принять договор, согласно установленным для каждого города условиям. Но фракийские города не желали этого, считая договор для себя неприемлемым. Клеарид также, в угоду халкидянам, не отдал Амфиполя, говоря, что против их воли он не мог бы его возвратить. Сам Клеарид с послами поспешно прибыл оттуда в Лакедемон с целью оправдаться, если бы Исхагор и его товарищи стали обвинять его в ослушании. Вместе с тем он желал узнать, нельзя ли еще изменить соглашение. {По отношению к фракийским городам.} Увидев, что лакедемоняне связаны договором, Клеарид один отправился поспешно в обратный путь: лакедемоняне посылали его теперь с решительным приказанием возвратить город, в противном случае вывести из него всех находящихся там пелопоннесцев.
Так как союзники находились еще в Лакедемоне, то тем из них, которые не приняли договора, лакедемоняне велели признать его. Но на таких же основаниях, на каких отвергали союзники договор сначала, они отказались принять его и теперь, если в договоре не будет иных, более справедливых условий. Так как союзники не подчинялись лакедемонянам, то последние отпустили их и решили одни заключить союз с афинянами, полагая, что аргивяне, не пожелавшие по прибытии к ним Ампелида и Лихаса возобновить договор с лакедемонянами, им нисколько не страшны и что, наверное, остальной Пелопоннес остается в покое. Итак, во время пребывания афинских послов в Лакедемоне лакедемоняне, после переговоров, пришли к соглашению с ними и заключили следующий, подтвержденный клятвами, союз.
"На следующих условиях афиняне и лакедемоняне будут союзниками в течение пятидесяти лет: если кто-либо пойдет врагами на землю лакедемонян и будет творить зло лакедемонянам, афиняне обязуются помогать лакедемонянам всяческим способом по мере сил и возможности. Если, по опустошении страны, враг удалится, город его считается неприятельским для лакедемонян и для афинян, несет наказание от тех и других, и мир с ним заключается обоими государствами купно. Это должно соблюдаться справедливо, ревностно, без обмана. Если кто-либо пойдет врагами на землю афинян и будет творить зло афинянам, лакедемоняне обязуются помогать афинянам всяческим способом по мере сил и возможности. Если по опустошении страны враг удалится, город его считается неприятельским для лакедемонян и для афинян, несет наказание от тех и других, и мир с ним заключается обоими государствами купно. Это должно соблюдаться справедливо, ревностно, без обмана. Если восстанут рабы, афиняне обязуются помогать лакедемонянам всеми силами по мере возможности. Обязательства эти утверждают с обеих сторон клятвами те самые лица, которые клятвенно утверждали и другой договор. Возобновляется договор ежегодно, для чего лакедемоняне являются в Афины на Дионисии, {V. 201.} а афиняне -- в Лакедемон на Гиакинфии. Те и другие ставят стелы, одну в Лакедемоне у Аполлона в Амиклеоне, {1810.} другую в Афинах на акрополе у Афины. Если лакедемоняне и афиняне решат прибавить к союзному договору или изъять из него что бы то ни было, обоим предоставляется это в согласии с клятвою".
"Клятвы давали со стороны лакедемонян следующие лица: {V. 192.} Плистоанакт, Агид, Плистол, Дамагет, Хионид, Метаген, Аканф, Диаф, Исхагор, Филохарид, Зевксид, Антипп, Алкинад, Теллид, Эмпедий, Менас, Лафил. Со стороны афинян: Лампон, Истмионик, Лахет, Никий, Евфидем, Прокл, Пифодор, Гагнон, Миртил, Фрасикл, Феаген, Аристократ, Иолкий, Тимократ, Леонт, Ламах, Демосфен".
Союз этот состоялся немного спустя по заключении мира. Афиняне возвратили лакедемонянам пленных с острова, {Ср.: V. 151.} и началась летняя кампания одиннадцатого года войны. Описание первой войны, непрерывно веденной в течение этих десяти лет, закончено.
По заключении мирного договора и союза между лакедемонянами и афинянами, состоявшихся после десятилетней войны при эфоре Плистоле в Лакедемоне, архонте Алкее в Афинах, мир водворился между народами, принявшими договор и союз. Но Коринф и некоторые пелопоннесские государства стали расшатывать достигнутые результаты, и тотчас началось новое брожение в отношениях союзников к Лакедемону. Кроме того, с течением времени афиняне стали подозрительно относиться к лакедемонянам, так как последние кое в чем не исполнили постановлений договора. В течение шести лет и десяти месяцев стороны воздерживались от походов в земли друг друга, но за пределами своих земель они среди ненадежного замирения причиняли друг другу очень большой вред. Потом, будучи вынуждены разорвать договор, заключенный после десяти лет войны, стороны снова вступили в открытую борьбу. Тот же Фукидид-афинянин описал и эти события в том порядке, как совершались они, по летним и зимним кампаниям, до тех пор, пока лакедемоняне и их союзники не положили конец владычеству афинян и не овладели длинными стенами и Пиреем. До этого момента война длилась в общей сложности двадцать семь лет. Если кто-либо не будет считать за войну состоявшееся в промежутке ее примирение, тот будет судить неверно. Если судить о времени примирения по тем фактам, которые отличают его от времени более раннего и более позднего, то окажется, не следует считать его мирным временем: не все, определенное договором, было возвращено и получено; сверх того с обеих сторон происходили нарушения договора в Мантийской и Эпидаврской войнах {V. 33 сл., 53 сл.} и в других предприятиях; да и союзники Фракийского побережья были не менее, чем прежде, враждебно настроены к афинянам, а беотяне соблюдали перемирие, которое должно было возобновляться каждые десять дней. {V. 325.} Таким образом, производя счет по зимним и летним кампаниям, каждый найдет указанное число лет с несколькими днями, если к первой десятилетней войне прибавить подозрительное замирение после нее и следовавшую за тем войну. Для людей, опиравшихся на предсказания оракулов, только один этот счет и оправдался. Я помню, все время от начала войны и до конца многие указывали, что война должна продлиться трижды девять лет. Я пережил всю войну, благодаря своему возрасту понимал ее и внимательно наблюдал с тем, чтобы узнать в точности отдельные события. К тому же случилось так, что в течение двадцати лет после моей стратегии под Амфиполем я был в изгнании, стоял близко к делам той и другой воюющих сторон, преимущественно вследствие моего изгнания, к делам пелопоннесцев, и на досуге имел больше возможности разузнать те или иные события. Итак, я изложу наступившие после десяти лет {Войны.} распри, нарушения мирного договора и последовавшие затем военные события.
После того как заключены были пятидесятилетний мир и затем союз, {V. 18-19. 23-24.} из Лакедемона стали расходиться и приглашенные для этой цели из Пелопоннеса посольства. Все прочие возвратились домой, коринфяне же направились прежде всего в Аргос и в переговорах с некоторыми должностными лицами аргивян высказывали следующее: так как лакедемоняне заключили мирный договор и союз с афинянами, прежними своими злейшими врагами, не на благо Пелопоннеса, но ради порабощения его, то аргивянам следует принять меры к спасению Пелопоннеса и постановить, что всякий эллинский город, автономный и уважающий самостоятельность других, может, по желанию, вступить в союз с аргивянами с целью взаимной обороны, что аргивяне должны предоставить немногим лицам неограниченные полномочия власти, что докладывать об этом в народном собрании не нужно, чтобы лица, не убедившие народную массу, не были обнаружены. {Перед лакедемонянами.} Коринфяне уверяли, что многие присоединятся к ним из ненависти к лакедемонянам. Дав эти наставления, коринфяне удалились домой. Аргивяне же, с которыми вели переговоры коринфяне, выслушав их предложения, доложили их властям и народу. Аргивяне постановили принять предложения и избрали двенадцать лиц, с которыми каждому желающему эллину можно было заключить союз, кроме афинян и лакедемонян: ни с теми ни с другими не дозволялось вступать в договор без соизволения аргивского народа. Аргивяне согласились с предложениями коринфян тем охотнее, что предвидели войну свою с лакедемонянами (срок договора с ними истекал) {V. 144.} и вместе с тем возымели надежду стать во главе Пелопоннеса. Дело в том, что в это время слава Лакедемона сильно померкла, и к нему, из-за постигших его неудач, относились пренебрежительно, аргивяне же находились во всех отношениях в благоприятнейшем положении, потому что они не участвовали в Аттической войне и даже извлекли себе выгоды из того, что были в мире с обеими воюющими сторонами. Благодаря этому аргивяне и стали принимать в союз всякого желающего эллина. Прежде всех присоединились к аргивянам мантинеяне с их союзниками из боязни лакедемонян. В самом деле, еще во время войны лакедемонян с афинянами мантинеяне подчинили себе и сделали подвластной часть Аркадии и полагали, что лакедемоняне теперь, так как они освободились от войны, не потерпят такой власти со стороны мантинеян. Поэтому они с радостью обратились к аргивянам, принимая в соображение, что государство аргивян велико, постоянно враждует с лакедемонянами и, подобно им самим, имеет у себя демократический строй. После отпадения мантинеян и остальной Пелопоннес заговорил, что и ему следует поступить так же; мантинеяне, рассуждали жители Пелопоннеса, лучше знали, почему они переменили фронт; к тому же пелопоннесцы были раздражены против лакедемонян, между прочим за то, что в аттическом договоре стояло: не нарушая клятвы, предоставляется лакедемонянам и афинянам прибавить к договору или изъять из него то, что решат оба эти государства. {V. 1811. 236.} Действительно, эта статья договора всего больше смущала пелопоннесцев и внушала подозрение, как бы лакедемоняне вместе с афинянами не пожелали подчинить их себе. Право делать изменения в договоре, говорили они, должно быть предоставлено всем союзникам. Таким образом, из страха большинство пелопоннесцев стало стремиться к аргивянам, причем каждый заключал союз за себя. Узнав, что в Пелопоннесе пошли такие речи, 30 что вести их научают коринфяне, которые и сами, в свою очередь, собираются заключить договор с Аргосом, лакедемоняне отправили посольство в Коринф, желая предотвратить грядущее. Они обвиняли коринфян в том, что те начали все дело, и говорили, что если они отложатся от лакедемонян и сделаются союзниками аргивян, то нарушат клятву. Неправы коринфяне уже и в том, продолжали послы, что они не принимали договора с афинянами, хотя в нем сказано, что решение большинства союзников имеет обязательную силу для всех, если нет какого-либо препятствия к тому со стороны богов или героев. В присутствии союзников, которые тоже не приняли договора {V. 172.} (они приглашены были раньше самими коринфянами), корфиняне возражали лакедемонянам. Не указывая прямо на то, чем они были обижены, именно на невозвращение им от афинян Соллия и Анактория {II. 301; IV. 49.} и на кое-что иное, в чем они считали себя обойденными, коринфяне выставляли как предлог то, что они не намерены предавать эллинов Фракийского побережья, так как связаны с ними частною клятвою, данною в то время, когда те впервые отложились вместе с потидеянами, {Ср.: I. 581.} и другою, данною позже. Таким образом, утверждали коринфяне, они не нарушают союзнической клятвы тем, что не вступают в договор с афинянами; напротив, дав клятву верности эллинам Фракийского побережья именем богов, они нарушили бы ее, если бы предали их. Было сказано, продолжали они: "если не будет препятствий со стороны богов и героев", а данная клятва является в их глазах именно препятствием со стороны божества. Вот что сказали коринфяне относительно старинных клятв. Что же касается союза с аргивянами, то они намерены посоветоваться с друзьями и поступить так, как требует справедливость. С тем лакедемонское посольство и удалилось домой. В Коринфе присутствовали тогда и аргивские послы, которые рекомендовали коринфянам вступить в союз и не медлить; коринфяне предложили им явиться на ближайшее собрание в Коринф. Вскоре явилось и посольство элеян и прежде всего заключило союз с коринфянами; затем оттуда послы прибыли в Аргос, как было положено раньше, {V. 272. 281.} и вступили в союз с аргивянами. В это время элеяне были в ссоре с лакедемонянами из-за Лепрея. Дело в том, что некогда была война между какими-то городами Аркадии и лепреатами; последние пригласили войти в союз с ними элеян, обещая уступить им половину своей земли. По окончании войны элеяне уступили землю самим лепреатам, но обязали их уплачивать ежегодно по одному таланту {1461 р. 70 к.} Зевсу Олимпийскому. До Аттической войны {Ср.: V. 282.} лепреаты уплачивали деньги, потом под предлогом войны перестали; будучи снова побуждаемы к тому элеянами, лепреаты обратились к лакедемонянам. Дело передано было на суд последних. Подозревая, что решение суда будет небеспристрастное, элеяне отказались от передачи дела {На суд лакедемонян.} и опустошили землю лепреатов. Тем не менее лакедемоняне признали лепреатов автономными, а элеян виноватыми, так как последние уклонились от передачи дела на суд и послали в Лепрей гарнизон из гоплитов. По мнению элеян, лакедемоняне приняли под свою защиту восставший против них город; они указывали и на договор, в силу которого те, кто участвовал в Аттической войне, владеют и по окончании ее тем, что имели вначале. Считая решение суда неправым, элеяне перешли на сторону аргивян и, как упомянуто выше, также заключили с ними союз. Скоро после них союзниками аргивян сделались коринфяне и халкидяне Фракийского побережья. Беотяне и мегаряне, будучи единодушны между собою, держались спокойно и были в выжидательном положении, полагая, что демократический строй аргивян не столь выгоден для них при их олигархическом правлении, {IV. 743.} как государственный строй лакедемонян.
Около той же поры этой летней кампании афиняне взяли при помощи осады Скиону, {IV. 1226. 1234; V. 122. 187-8.} перебили взрослых мужчин, детей и женщин обратили в рабство, а землю передали в пользование платеянам. Делосцев афиняне снова водворили на Делосе, согласно изречению Дельфийского бога, памятуя неудачи, испытанные в сражениях. {Ср.: V. 1.} Фокидяне и локры также начали войну между собою. Коринфяне и аргивяне, будучи уже союзниками, явились в Тегею с намерением отторгнуть ее от лакедемонян. Они видели, что Тегея -- кусок большой, и с переходом ее к ним надеялись приобрести весь Пелопоннес. Но так как тегеяне ответили, что они не предпримут никаких враждебных действий против лакедемонян, то коринфяне, действовавшие до сих пор энергично, поубавили свое рвение и испугались, что из прочих эллинов никто не примкнет к ним. Тем не менее они явились к беотянам с просьбою вступить в союз с ними и с аргивянами и во всем действовать сообща. Кроме того, коринфяне рекомендовали беотянам отправиться вместе с ними в Афины и добиться для них такого же дополнительного десятидневного договора, какой существовал между афинянами и беотянами и состоялся немного спустя после заключения пятидесятилетнего мирного договора, а если афиняне не пойдут на это, отказаться от перемирия и впредь не заключать с афинянами договора без коринфян. Относительно союза с аргивянами беотяне в ответ на просьбу коринфян советовали немного подождать. По прибытии в Афины вместе с коринфянами беотяне не добились десятидневного договора, причем афиняне отвечали, что договор с коринфянами у них имеется, поскольку коринфяне -- союзники лакедемонян. Поэтому беотяне не отказывались более от десятидневного договора, невзирая на требования коринфян отказаться от этого и упреки их в том, что между ними состоялось соглашение. Между афинянами и коринфянами существовало перемирие без договора.
В ту же летнюю кампанию лакедемоняне со всем войском выступили в поход против паррасиев в Аркадии, под начальством лакедемонского царя Плистоанакта, сына Павсания. Паррасии подчинены были мантинеянам и, вследствие возникших у них междоусобиц, призвали к себе лакедемонян. Вместе с тем лакедемоняне намеревались, если можно, срыть укрепление в Кипселах, которое соорудили и охраняли гарнизоном мантинеяне; находится оно в земле паррасиев у Скиритиды Лаконской. Лакедемоняне стали опустошать землю паррасиев, мантинеяне же передали свой город аргивскому гарнизону, а сами защищали область своих союзников. Не будучи в силах спасти укрепление в Кипселах и города паррасиев, они удалились. Лакедемоняне даровали паррасиям автономию, срыли укрепление и возвратились домой.
В ту же летнюю кампанию, уже по возвращении домой войска, 34 отправившегося с Брасидом на Фракийское побережье и уведенного обратно Клеаридом после заключения мира, {IV. 781. 805; V. 21.} лакедемоняне постановили даровать свободу илотам, принявшим участие в битвах вместе с Брасидом, и предоставить им жить, где угодно. Немного спустя они переселили их вместе с неодамодами в Лепрей, лежащий на границе Лаконики и Элей, потому что были уже во вражде с элеянами. {V. 31.} Пленных своих, взятых на острове {Сфактерии.} и выдавших оружие, лакедемоняне лишили гражданских прав, хотя те занимали уже некоторые должности. Лакедемоняне опасались, как бы испытанное этими гражданами несчастие не заставило их вообразить, что они будут ограничены в своих правах, и как бы, оставаясь полноправными гражданами, они не учинили государственного переворота. Лишение гражданских прав состояло в том, что эти лица утратили возможность занимать должности, что-либо покупать или продавать. Впрочем, с течением времени они были восстановлены в своих гражданских правах.
В ту же летнюю кампанию дияне захватили Фисс, находившийся в союзе с афинянами и лежащий на Афонском полуострове. {IV. 1092.}
В течение всей этой летней кампании афиняне и пелопоннесцы мирно сносились между собою, хотя немедленно же по заключении мирного договора они стали подозрительно относиться друг к другу, потому что завоеванные местности не возвращались. Дело в том, что лакедемонянам, по жребию, следовало первым {Ср.: V. 21.} возвратить Амфиполь; но они не возвращали ни его, ни остальных пунктов, а равно не принуждали принять мирный договор ни фракийских союзников, ни беотян и коринфян, хотя постоянно уверяли, что в случае отказа этих народов они сообща с афинянами принудят их к тому силою. Без письменного условия они назначили сроки, по истечении которых не вошедшие в договор должны считаться врагами лакедемонян и афинян. Замечая, что ничего этого на деле не исполняется, афиняне стали подозревать, что лакедемоняне нисколько не помышляют о соблюдении справедливости, а потому, невзирая на требование их, не возвращали Пилоса, раскаивались даже в том, что выдали обратно пленных с острова, и решили удерживать за собою все прочие занятые ими до тех пор пункты, пока и лакедемоняне не выполнят условий мира. Со своей стороны лакедемоняне уверяли, что они сделали все возможное: отпустили содержавшихся у них афинских пленников, увели обратно войско, находившееся на Фракийском побережье, и вообще выполнили все, что было в их власти; Амфиполем же, указывали они, они не владеют настолько, чтобы возвратить его; беотян и коринфян они постараются приобщить к мирному договору, а Панакт отобрать назад, {Ср.: V. 187.} всех афинских пленников, какие находились у беотян, они возвратят. Пилос тем не менее лакедемоняне требовали возвратить им; в противном случае, вывести оттуда мессенян {IV. 412.} и илотов, как поступили лакедемоняне на Фракийском побережье; афиняне же, если желают, могут держать там свой гарнизон. Многократными и продолжительными переговорами, бывшими в эту летнюю кампанию, лакедемоняне уговорили афинян вывести из Пилоса мессенян и прочих илотов, которые перебежали туда из Лаконики. Афиняне поселили их в Краниях на Кефаллении. {II. 302. Ср. также: V. 563.} Итак, эта летняя кампания прошла спокойно, и афиняне и лакедемоняне мирно сносились между собою.
В следующую зимнюю кампанию, когда во главе управления в Спарте были уже другие эфоры (не те, при которых состоялся мирный договор) и некоторые из них относились к нему с неприязнью, в Лакедемон прибыли посольства от союзников. Лакедемоняне долго вели переговоры с прибывшими афинянами, беотянами и коринфянами, но не пришли ни к какому соглашению. Когда послы собирались уходить, Клеобул и Ксенар, те именно эфоры, которые всего больше желали разорвать договор, вступили в частные переговоры с беотянами и коринфянами и убеждали их быть вполне единодушными; кроме того, беотяне должны были постараться прежде всего войти в союз с аргивянами, а потом вместе с коринфянами привлечь к союзу с лакедемонянами и аргивян: таким образом, указывали Клеобул и Ксенар, беотяне оказались бы менее всего вынуждены вступить в Аттический договор, так как лакедемоняне предпочли бы дружбу и союз аргивян вражде с афинянами и разрыву договора. Действительно, беотяне знали, что лакедемоняне всегда желали быть в прочной дружбе с Аргосом, так как тогда легче было, по их мнению, вести войну за пределами Пелопоннеса. Все-таки эфоры просили беотян передать Панакт лакедемонянам, чтобы взамен его, если можно, получить обратно Пилос и тем легче приготовиться для войны с афинянами. Получив эти поручения от Ксенара, Клеобула и прочих своих лакедемонских друзей для сообщения их своим правительствам, беотяне и коринфяне удалились. Два высших должностных лица аргивян поджидали их на обратном пути и, вступив в переговоры с ними, спросили, желательно ли беотянам вступить в союз с аргивянами по примеру коринфян, элеян и мантинеян; по их мнению, если бы это устроилось, беотянам легко уже будет, коль скоро они пожелают, и вести войну, и заключать мир с лакедемонянами или с кем вообще придется, потому что они будут тогда опираться на общий совет. Беотийским послам речи эти пришлись по душе. Вышло так, что аргивяне просили их о том же, добиваться чего поручили им и друзья их из Лакедемона. Заметив, что беотяне склонны принять предложение, аргивяне сказали, что отправлят посольство к беотянам, и удалились. По возвращении домой беотяне уведомили беотархов {II. 21.} о предложениях, полученных ими из Лакедемона и от повстречавшихся аргивян. Беотархи были довольны этим и стали действовать тем энергичнее: {В пользу заключения союза с Аргосом.} вышло так, что и лакедемонские друзья склоняли их к тому же, к чему побуждали и аргивяне. Немного спустя явились {В Фивы.} аргивские послы с требованием принять предложения. Беотархи одобрили эти предложения и отпустили послов с обещанием отправить посольство в Аргос для заключения союза. Тем временем беотархи, коринфяне, мегаряне и послы с Фракийского побережья решили прежде всего обязать себя взаимными клятвами помогать друг другу, если представится в том нужда, ни с кем не воевать и не заключать мира без общего постановления; поэтому, говорили они, беотянам и мегарянам, как действующим единодушно, следует заключить договор с аргивянами. Прежде чем принести клятву, беотархи сообщили свои решения четырем беотийским советам, которым принадлежит вся верховная власть, и побуждали их обязать клятвою все те государства, какие пожелают, ради взаимной помощи заключить между собою клятвенный союз. Между тем состоявшие в советах беотяне не приняли предложения из опасения, как бы клятвенным союзом с коринфянами, отложившимися от лакедемонян, {V. 30-31.} не пришлось действовать наперекор последним. Действительно, беотархи не сообщили советам известий из Лакедемона, {V. 361.} именно что эфоры Клеобул и Ксенар и друзья их советуют беотянам войти сначала в союз с аргивянами и коринфянами, а потом уже сообща с ними заключить союз с лакедемонянами. Беотархи рассчитывали на то, что совет, даже без предупреждения с их стороны, постановит то решение, какое они заблаговременно примут и потом внушат совету. Но так как дело приняло иной оборот, то коринфские послы и послы Фракийского побережья удалились ни с чем, а беотархи, намеревавшиеся прежде сделать попытку, если бы удалось склонить их к тому, заключить союз также с аргивянами, не вносили более никакого предложения в советы относительно аргивян и не отправляли обещанного {V. 375.} посольства в Аргос. Во всем проявлялись какая-то беспечность и промедление.
В ту же зимнюю кампанию олинфяне сделали набег на Мекиберну, охраняемую афинским гарнизоном, и взяли ее. {V. 186.}
После этого ввиду происходивших непрерывных переговоров между афинянами и лакедемонянами о взаимных приобретениях, {Сделанных во время войны.} лакедемоняне, в надежде вернуть себе Пилос, если афиняне получат от беотян Панакт, отправили послов к беотянам, просили передать им Панакт и выдать афинских пленников, чтобы за это вернуть себе Пилос. Беотяне отказались выдать пленных, если лакедемоняне не заключат с ними сепаратного союза, как заключили его с афинянами. Лакедемоняне знали, что этим они обидят афинян, так как между ними было условлено ни с кем не заключать договора и не воевать без обоюдного согласия, но они желали добыть Панакт, чтобы в обмен за него получить Пилос. Так как вместе с тем лица, стремившиеся расстроить мир, {V. 361.} сильно желали вступить в договор с беотянами, то лакедемоняне заключили этот союз уже в конце зимы и к началу весны. Панакт беотяне стали немедленно срывать. Одиннадцатый год войны приходил к концу.
В самом начале весны следующей летней кампании (420 г.) аргивяне, так как обещанное посольство беотян не являлось, а вместе с тем они слышали о том, что беотяне приступили к срытию Панакта и что ими заключен сепаратный союз с лакедемонянами, испугались, как бы им не остаться в изолированном положении и как бы все союзники {Пелопоннесские: V. 384.} не примкнули к лакедемонянам. Аргивяне полагали, что беотяне по наущению лакедемонян срыли Панакт и вступили в союз с афинянами и что все это афинянам известно. Таким образом, думали аргивяне, им нельзя уже будет войти в союз с афинянами; раньше вследствие разлада между афинянами и лакедемонянами они надеялись сделаться, по крайней мере, союзниками афинян, если не упрочится их договор с лакедемонянами. Находясь в таком затруднении и опасаясь, что придется вести войну против лакедемонян и тегеян, а также против беотян и афинян вместе, аргивяне, прежде в гордой надежде стать во главе Пелопоннеса {V. 222. 282.} отвергавшие договор с лакедемонянами, отправили теперь со всею поспешностью послов в Лакедемон, Евстрофа и Эсона, к которым, казалось, лакедемоняне были расположены больше всего. При данном положении дел аргивяне считали для себя наиболее выгодным заключить договор с лакедемонянами на каких бы то ни было условиях и самим оставаться в покое. Аргивские послы, по прибытии в Лакедемон, начали переговоры об условиях, на каких может быть заключен договор. Сначала аргивяне требовали отдать на суд какого-либо государства или отдельного лица спор о Кинурии, {IV. 562.} из-за которой у них были постоянные распри, так как земля эта лежит на границе (в ней находятся Фирея {II. 272.} и город Анфена, владеют же ею лакедемоняне). Но потом, так как лакедемоняне отказались упоминать в договоре о Кинурии и изъявили готовность, если угодно, заключить договор на прежних условиях, {V. 144.} аргивские послы все-таки принудили их к следующей уступке: в настоящее время заключить договор на пятьдесят лет с тем, что каждой стороне, если не будет ни в Лакедемоне, ни в Аргосе болезни или войны, предоставляется вызвать другую сторону для решения спора об этой земле оружием, как было в старину, когда обе стороны изъявляли притязания на победу, причем возбраняется преследовать противника дальше границ Аргоса и Лакедемона. Сначала предложения эти показались лакедемонянам нелепостью, но потом они согласились на требования аргивян и составили письменный договор (они желали во что бы то ни стало приобрести дружбу Аргоса). Однако, прежде чем договор вошел в силу, лакедемоняне предложили послам, по возвращении в Аргос, показать условия его народу и, если они будут угодны ему, явиться к Гиакинфиям для принесения клятвы. Послы удалились. Между тем как аргивяне заняты были этими переговорами, послы лакедемонян, Андромен, Федим и Антименид, которые должны были получить от беотян Панакт и пленников для возвращения их афинянам, нашли, что Панакт уже срыт самими беотянами под тем предлогом, будто с давнего времени, вследствие распри из-за Панакта, существовала клятва между афинянами и беотянами, в силу которой обеим сторонам предоставлялось не селиться на этом месте, но сообща пользоваться им. {V. 234.} Афинских пленников, содержавшихся у беотян, Андромен и его товарищи получили, доставили их в Афины и возвратили афинянам; сообщили о срытии Панакта, считая, что и он возвращен, так как, говорили они, никакой враг афинян не будет более жить на этой земле. Афинян эти речи возмущали, потому что в срытии Панакта, который беотяне должны были возвратить им целым, они усматривали обиду со стороны лакедемонян. Узнав, что лакедемоняне заключили и с беотянами сепаратный союз, хотя раньше обещали принудить общими силами к заключению мирного договора уклонившиеся от этого государства, {V. 353.} афиняне, принимая во внимание и другие нарушения договора и все, в чем они считали себя обманутыми, дали послам суровый ответ и с тем отпустили их.
Вследствие такого разлада между лакедемонянами и афинянами те лица в Афинах, которые со своей стороны желали нарушения мирного договора, тотчас стали действовать настойчиво. В числе их был сын Клиния, Алкивиад, по летам в то время человек еще молодой, как считалось бы это во всяком другом государстве, но благодаря славным предкам пользовавшийся значением. Хотя он и находил более выгодным обратиться поскорее к аргивянам, однако от противился сохранению мира главным образом из гордого самолюбия вследствие того, что лакедемоняне заключили мирный договор при посредстве Никия и Лахета, а его, по его молодости, обошли и не почтили его вниманием, как следовало бы ввиду давней проксении. {Ср.: VI. 892.} Правда, дед Алкивиада отказался было от нее, но Алкивиад благодаря своим услугам по отношению к лакедемонским пленникам с острова думал возобновить ее. Считая себя во всех отношениях обойденным, Алкивиад сначала говорил против мира, называл лакедемонян ненадежными и уверял, что лакедемоняне заключили договор с афинянами для того, чтобы сокрушить аргивян, а затем идти на афинян, оказавшихся в изолированном положении. Потом, когда возник разлад, он немедленно отправил частным образом вестника в Аргос с предложением явиться возможно скорее в Афины вместе с мантинеянами и элеянами и привлечь афинян к союзу, указывая, что теперь удобный для этого момент и что сам он будет всячески содействовать тому. Аргивяне, выслушав эти сообщения и узнав, что союз с беотянами состоялся у лакедемонян без согласия афинян, что, напротив, между афинянами и лакедемонянами возник сильный разлад, не обращали внимания на то, что послы в то время находились в Лакедемоне и вели там переговоры о заключении союза, и стали больше уповать на афинян. Они принимали в соображение, что Афины с давних времен были в дружбе с ними {Ср.: I. 1024.} и, подобно им, имеют демократический строй, что, кроме того, в случае войны, имея значительные морские силы, могут воевать вместе с ними. Поэтому аргивяне тотчас отправили послов к афинянам для переговоров о союзе; вместе с ними явились послы от мантинеян и элеян. {V. 291. 311. 482.} Поспешно прибыли в Афины в качестве послов от лакедемонян лица, которые, казалось, были угодны афинянам, именно Филохарид, Леонт и Эндий. {IV. 119-2; V. 192. 241; VIII.} Лакедемоняне испугались, как бы афиняне в гневе на них не вступили в союз с аргивянами; в то же время целью их было потребовать назад Пилос в обмен на Панакт, а относительно союза с беотянами объяснить в свою защиту, что они заключили его не во вред афинянам. Когда послы доложили об этом в совете и заявили, что они явились в качестве уполномоченных уладить все спорные пункты, Алкивиад испугался, как бы они то же самое не стали говорить и перед народным собранием; тогда они могут привлечь народную массу на свою сторону и союз с аргивянами будет отвергнут. И вот Алкивиад придумал против посольства следующую уловку: дав слово, он уверил лакедемонян, что будет содействовать возвращению Пилоса, если они согласятся не выступать в народном собрании в качестве уполномоченных, и уладит все прочие недоразумения, что он сам будет склонять к этому афинян, точно так же, как он теперь противодействует этому. Таким способом действия Алкивиад желал отвратить лакедемонян от Никия, а равно и возбудить подозрение в народе, что лакедемоняне вовсе не питают искренних намерений, постоянно говорят разное, и тем самым ввести аргивян, элеян и мантинеян в союз с афинянами. Так и случилось. Когда послы явились в народное собрание и на предложенный вопрос ответили, что они не снабжены полномочиями, как говорили это в совете, афиняне перестали сдерживать себя, напротив, они внимали Алкивиаду, который громче прежнего кричал против лакедемонян, и изъявляли готовность тотчас же пригласить аргивян и тех, что были с ними, и заключить союз. Так как, прежде чем состоялось какое-либо решение, случилось землетрясение, то собрание это было отложено. В следующем народном собрании {На другой день.} выступил Никий. Хотя Никий вследствие того, что сами лакедемоняне были обмануты Алкивиадом, и сам был сбит с толку этим отречением послов от звания уполномоченных, тем не менее он заявил, что предпочтительнее оставаться в дружбе с лакедемонянами, приостановить переговоры с аргивянами и отправить новое посольство к лакедемонянам с целью узнать их намерения; при этом Никий говорил, что отсрочка войны послужит на пользу афинян и к посрамлению противников: так как дела афинян теперь в хорошем состоянии, то выгоднее всего сохранить возможно дольше это счастливое положение, тогда как для лакедемонян, дела которых плохи, было бы находкой как можно скорее попытать счастья в борьбе. Никий убедил афинян отправить посольство, в котором участвовал и сам, с предложением лакедемонянам, если замыслы их честны, возвратить Панакт целым, {Т. е. неразрушенным.} равно и Амфиполь, а также разорвать союз с беотянами, если они не примут договора, потому что было условлено ни с кем не вступать в соглашение без участия другой стороны. Кроме того, афиняне поручали объявить, что и они, если бы захотели действовать несправедливо, заключили бы уже союз с аргивянами, так как ради этого аргивяне и явились к ним. Никию и другим послам афиняне поручили предъявить вообще все их претензии и отпустили их. Послы явились в Лакедемон, объявили все и в заключение сказали, что если лакедемоняне не разорвут союза с беотянами ввиду отказа последних от договора, то и афиняне заключат союз с аргивянами и их союзниками. Тогда лакедемоняне, по настоянию эфора Ксенара и других единомышленников его, ответили, что не разорвут союза с беотянами. Что касается клятвы, то, по просьбе Никия, они возобновили ее. {V. I89.} Дело в том, что Никий боялся подвергнуться нападкам, если он возвратится ни с чем, что и случилось, так как его считали виновником договора с лакедемонянами. Когда он возвратился, афиняне, услышав, что в Лакедемоне не достигнуто никаких результатов, тотчас разгневались, сочли себя обиженными и, так как аргивяне с союзниками находились, по совету Алкивиада, в Афинах, то они заключили с ними договор и союз на следующих условиях.
"Афиняне, аргивяне, мантинеяне и элеяне заключили (друг с другом) мирный договор на сто лет за самих себя и союзников, над которыми та и другая сторона властвуют, без обмана и без вреда, на суше и на море. Пусть не дозволено будет ни аргивянам, ни элеянам, ни мантинеянам с союзниками каким бы то ни было образом поднимать для нанесения вреда оружие на афинян и союзников, (над которыми властвуют афиняне), а равно афинянам и союзникам, (над которыми властвуют афиняне), на аргивян, элеян и мантинеян с союзниками. На этих условиях быть союзниками афинянам, аргивянам, элеянам и мантинеянам сто лет. Если враги пойдут в землю афинян, аргивяне, элеяне и мантинеяне, по какому бы то ни было требованию афинян, обязаны, являясь на помощь в Афины, помогать по силе возможности всеми доступными для них самыми надежными способами; если, по опустошении земли, враги уйдут, государство их должно считаться неприятельским для аргивян, мантинеян, элеян и афинян и нести наказание от всех этих государств. Ни одному из государств нельзя прекращать войну с этим государством без общего на то согласия всех их. Точно так же, если враги пойдут на землю элеян или мантенеян или аргивян, афиняне по какому бы то ни было требованию этих государств обязаны, являясь на помощь в Аргос, в Мантинею и в Элиду, помогать по силе возможности всеми доступными для них самыми надежными способами; если по опустошении земли враги уйдут, государство их должно считаться неприятельским для афинян, аргивян, мантинеян и элеян и нести наказание от всех этих государств; (ни одному из государств) нельзя прекращать войну с этим государством без общего на то согласия всех их. Государства эти не должны никого пропускать с оружием в руках для войны ни через земли свои и союзников, над которыми властвует каждое из этих государств, ни по морю, если не последует относительно пропуска решения всех государств, афинян, аргивян, мантинеян, элеян. Государство, посылающее вспомогательное войско, должно доставлять ему съестные припасы до истечения тридцати дней с того времени, как войско вступит в государство, испрашивавшее помощи; то же и для обратно выступающего войска. Если же пожелают пользоваться войском дольше, то пригласившее его государство обязано доставлять прокормление гоплиту, легковооруженному и стрелку по три эгинских обола на каждый день, а всаднику по эгинской драхме. Командование должно принадлежать государству, пригласившему (войско), когда война ведется на его земле. Если же (все) государства решат предпринять поход сообща, то командование должно принадлежать всем государствам в равной мере. Афиняне обязаны утвердить договор клятвою за самих себя и за своих союзников, а аргивяне, мантинеяне, элеяне и союзники их пусть дадут клятву по государствам. Каждый должен давать ту клятву, какая в земле его считается величайшею, при принесении в жертву взрослых животных. Клятва пусть будет такая: "Пребуду верным союзу согласно договору, по правде, без вреда и обмана и никаким способом не преступлю ее". В Афинах должны давать клятву совет и городские власти, а принять ее обязаны пританы. В Аргосе дают клятву совет и восемьдесят и артины, а принимают ее восемьдесят. В Мантинее дают ее демиурги, совет и прочие власти, а принимают феоры и полемархи. В Элиде дают клятву демиурги и шестьсот, а принимают демиурги и блюстители законов. Для возобновления клятвы афиняне должны являться в Элиду, Мантинею и Аргос за тридцать дней до Олимпийских празднеств, аргивяне, элеяне и мантинеяне должны являться в Афины за десять дней до Великих Панафиней. Условия относительно мирного и договора, клятв и союза афиняне должны начертать на каменной стеле, на акрополе, аргивяне -- на площади, в святыне Аполлона, мантинеяне -- на площади, в святыне Зевса; сообща должна быть поставлена бронзовая стела в Олимпии на предстоящих вскоре олимпийских празднествах. Если государства эти решат за лучшее прибавить что-либо к условиям договора, то должно войти в силу то, что решат все государства при совместном обсуждении".
Так состоялись мирный договор и союз. Но этим не был упразднен ни одною стороною договор между лакедемонянами и афинянами. Коринфяне, хотя и были союзниками аргивян, {V. 316.} не вступили в договор и не присоединились к клятве, так как у них раньше был заключен союз с элеянами, аргивянами и мантинеянами с обязательством вести войну и жить в мире с одними и теми же государствами. Коринфяне заявили, что для них достаточно того, что состоялся первый оборонительный союз с обязательством взаимной помощи, но не совокупного нападения на кого-либо. Таким образом, коринфяне отделились от союзников и снова {Ср.: V. 326. 361.} стали склоняться на сторону лакедемонян.
В это лето происходили Олимпийские празднества, на которых аркадянин Андросфен одержал в первый раз победу в панкратии. Лакедемонян элеяне устранили от святыни с воспрещением им приносить жертвы и участвовать в состязаниях за то, что те не уплатили пени, наложенной на них элиянами по суду, согласно Олимпийскому уставу, именно: элияне обвинили лакедемонян в том, что они обратили оружие против их укрепления Фирка и во время Олимпийского перемирия послали в Лепрей {Ср.: V. 314. 341.} своих гоплитов. Пеня была в две тысячи мин, {Около 75 000 руб.} по две мины на каждого гоплита, согласно уставу. Лакедемоняне через послов возражали, что их принудили к уплате пени несправедливо, так как в то время, когда они послали своих гоплитов, в Лакедемон не пришло еще известие о перемирии. Элеяне отвечали, что перемирие лакедемонянам уже было известно, так как его объявляют прежде всего им, что в то время, когда они, элеяне, полагаясь на перемирие, оставались в покое, ничего не ожидая, лакедемоняне тайком нанесли им обиду. Лакедемоняне на это возражали, что элеянам вовсе не нужно было бы давать знать в Лакедемон, если бы действительно они считали себя уже обиженными, но они это сделали именно потому, что так не думали, и что с того времени лакедемоняне нигде больше на них не нападали. Однако элеяне оставались при прежнем мнении и говорили, что лакедемоняне не могут разубедить их, будто не наносили им обиды; но если они желают возвратить им Лепрей, то элеяне откажутся от причитающейся им доли денег и уплатят за лакедемонян ту часть, которая следует божеству. Лакедемоняне не вняли этому. Тогда элеяне снова обратились к ним со следующим требованием: пусть Лепрея не возвращают, если не хотят, но так как лакедемоняне стремятся получить доступ к святыне, то должны подняться к алтарю Зевса Олимпийского и в присутствии эллинов поклясться в том, что уплатят пеню позже. Лакедемоняне не желали и этого, а поэтому не были допущены к святыне, к жертвоприношению и состязаниям и приносили жертвы дома; остальные эллины, кроме лепреян, участвовали в празднестве в Олимпии. Тем не менее элеяне боялись, что лакедемоняне силою проникнут в святыню для принесения жертвы, и потому поставили стражу из вооруженных юношей. К ним прибыли тысяча аргивян и столько же мантинеян, а также афинские всадники, которые в Герпине поджидали празднества. Участники празднества объяты были большою тревогою, как бы с оружием в руках не явились лакедемоняне, особенно после того, как лакедемонянин Лихас, {Ср.: V. 222. 763; VIII. 39. 43. 52. 84. 87.} сын Аркесилая, был избит на ристалище рабдухами. Дело было так: колесница, запряженная парой Лихаса, одержала победу, но вследствие запрещения лакедемонянам участвовать в состязаниях победителем провозглашено было беотийское государство; тогда Лихас выступил на ристалище и увенчал своего возницу с целью показать, что колесница принадлежала ему. Вот почему еще более все встревожились и ожидали, что произойдет нечто ужасное. Однако лакедемоняне остались спокойными, и празднество для греков так и закончилось. После Олимпийских празднеств аргивяне и союзники прибыли в Коринф с намерением просить коринфян присоединиться к ним. В то время были в Коринфе и послы лакедемонян. Продолжительные переговоры не привели ни к чему: по случаю происшедшего землетрясения все разошлись по домам. Летняя кампания приходила к концу.
В следующую зимнюю кампанию энианы, долопы, малияне и часть фесалиян имели сражение с гераклеотами, что в Трахине {III. 92-93. 1002; IV. 781; V. 221.} Племена эти, живя по соседству с Гераклеей, относились к этому городу враждебно, так как укрепление этого пункта направлено было исключительно только против их земель. Едва стал основываться город, как они стали действовать против него и, сколько могли, вредили ему. И на этот раз они одержали в сражении победу над гераклеотами, причем был убит и начальник гераклеотов лакедемонянин Ксенар, сын Книдиса; пали и другие гераклеоты. Зимняя кампания приходила к концу, а с нею и двенадцатый год войны.
В самом начале следующей летней кампании (419 г.) беотяне заняли Гераклею, так как она сильно пострадала после сражения, и за дурное управление выслала оттуда лакедемонянина Гегесиппида. Они заняли этот пункт из опасения, как бы не захватили его афиняне в то время, как лакедемоняне были сильно обеспокоены пелопонесскими делами. Тем не менее лакедемоняне гневались за это на беотян.
В ту же летнюю кампанию сын Клиния Алкивиад, афинский стратег, при содействии аргивян и союзников явился в Пелопоннес с небольшим числом афинских гоплитов и стрелков, присоединил к своему отряду некоторых из пелопоннесских союзников и, проходя с войском через Пелопоннес, старался вообще организовать союз; также он уговорил жителей Патр продолжить стены города до моря, сам же задумал возвести новое укрепление у Рия Ахейского. {II. 844.} Но коринфяне, сикионяне и все, кому укрепление Рия могло вредить, пришли на помощь и воспрепятствовали работам.
В ту же летнюю кампанию произошла война между эпидаврянами и аргивянами. Предлог к ней был следующий: эпидавряне должны были послать жертву Аполлону Пифейскому за произведенную ими потраву, но жертвы этой не послали (верховное заведование святынею принадлежало аргивянам). Впрочем, и помимо этого повода. Алкивиад и аргивяне решили присоединить, если можно, к союзу Эпидавр для того, чтобы удерживать Коринф в бездействии, а также для того, чтобы афиняне имели возможность отправлять вспомогательное войско из Эгины более кратким путем, чем когда они обходили кругом Скиллея. Итак, аргивяне сами собирались вторгнуться в область Эпидавра, чтобы потребовать жертву. Около того же времени и лакедемоняне под начальством царя Агида, сына Архидама, предприняли поход со всем войском против Левктр, которые лежат на границе Лаконики по направлению к Ликею. Никто из лакедемонян не знал, куда они идут, даже государства, {Союзные.} доставившие войско. Но так как жертвы, приносимые при переходе через границы, оказывались неблагоприятными, то сами лакедемоняне возвратились домой, а союзникам велели готовиться к походу после ближайшего месяца. Это был месяц карней, праздничный для дорян. После отступления лакедемонян аргивяне вышли за четыре дня до конца месяца, предшествующего карнею, продлили этот срок на все время похода, вторглись в Эпидаврскую область и стали опустошать ее. Эпидавряне стали призывать на помощь союзников; но одни из них ссылались на святость месяца, другие, хотя и явились на границу эпидаврской земли, оставались в бездействии. Между тем как аргивяне были в области Эпидавра, посольства от государств по приглашению афинян собрались в Мантинею. Во время переговоров коринфянин Евфамид заявил, что слова идут вразрез с фактами: в то время как они, послы, совещаются о мире, эпидавряне с союзниками и аргивяне стоят друг против друга с оружием в руках. Таким образом, прежде всего необходимо отправиться послам к обеим враждующим сторонам и примирить войска, а затем уже снова вести переговоры о мире. На это последовало согласие, послы удалились и увели аргивян из эпидаврской земли. После этого послы собрались в то же место, но не могли придти к соглашению; аргивяне же опять вторглись в эпидаврскую землю и стали опустошать ее. Лакедемоняне также выступили в поход против Карий, но возвратились, так как и теперь жертвы, приносимые при переходе через фаницы, были неблагоприятны для них. Аргивяне опустошили почти третью частью эпидаврской земли и ушли домой. На помощь к ним, по получении известия о выступлении лакедемонян в поход, явилась тысяча афинских гоплитов со сфатегом Алкивиадом во главе; но в них уже не было нужды, и они удалились обратно. Так прошла летняя кампания.
В следующую зимнюю кампанию лакедемоняне тайно от афинян отправили к Эпидавру морем гарнизон в триста человек под начальством Агесиппида. Аргивяне явились к афинянам с жалобами на то, что они дозволили лакедемонскому войску пройти по морю вдоль берегов, хотя в мирном договоре было сказано, что никому нельзя пропускать неприятеля {Союзного государства.} через свои владения, и при этом прибавили: если афиняне не доставят мессенян и илотов в Пилос против лакедемонян, то аргивяне будут считать себя этим обиженными. {V. 357.} По внушению Алкивиада афиняне написали внизу на лаконской стеле, {Ср.: V. 1810.} что лакедемоняне не остались верны клятве, и переправили из Краний {Ср.: V. 357.}, в Пилос илотов для грабежа. Вообще, впрочем, афиняне держались спокойно. В эту зимнюю кампанию продолжалась война между аргивянами и эпидаврянами, но правильного сражения не было. Устраивались только засады и делались набеги, в которых каждый раз гибло по несколько человек с обеих сторон. В конце зимней кампании, уже к началу весны, аргивяне явились с лестницами к Эпидавру с намерением взять город штурмом, так как по случаю войны в нем не было гарнизона, но ушли назад ни с чем. Зимняя кампания приходила к концу, а с нею и тринадцатый год войны.
В середине следующей летней кампании (418 г.), когда эпидавряне, союзники лакедемонян, были в бедственном положении, а из прочих государств в Пелопоннесе одни отложились от Лакедемона, другие были ненадежны, лакедемоняне решили, что, если быстро не предупредить событий, последние еще более осложнятся. Поэтому сами они и илоты выступили со всем войском против Аргоса. Предводительствовал ими царь лакедемонян Агид, сын Архидама. В походе участвовали тегеяне и вообще все аркадяне, находившиеся в союзе с лакедемонянами. Лакедемонские союзники из остального Пелопоннеса и иноземные собирались во Флуинт: от беотян пять тысяч гоплитов, столько же легковооруженных, пятьсот конных воинов и столько же пехотинцев, прикомандированных к всадникам, от коринфян две тысячи гоплитов, от остальных государств по мере сил каждого, от флиунтян все войско, потому что армия была в их земле. Аргивяне заранее, в самом начале, узнали о приготовлениях лакедемонян, а когда последние направились к Флиунту для соединения с прочими союзниками, они выступили в поход. На помощь им явились мантинеяне со своими союзниками и три тысячи элейских гоплитов. На пути встретились они с лакедемонянами при Мефидрии, в Аркадии; каждая сторона заняла холм. Увидев, что лакедемоняне одни, аргивяне готовились дать сражение; но Агид ночью снялся с лагеря и тайно стал двигаться во Флуинт к прочим союзникам. Аргивяне заметили это на заре и в свою очередь направились сначала к Аргосу, потом по дороге к Немее, куда, по их расчетам, должны были спускаться лакедемоняне вместе с союзниками. Однако Агид, вопреки ожиданию аргивян, пошел не этим путем; дав соответствующие распоряжения лакедемонянам, аркадянам и эпидаврянам, он пошел другой, трудной, дорогой и спустился в аргивскую равнину. Коринфяне, пелленяне и флиунтяне избрали также иной, крутой, путь. Беотянам, мегарянам и сикионянам приказано было спускаться по Немейской дороге, где расположились аргивяне, чтобы в случае появления последних на равнине и нападения на главный отряд Агида они могли воспользоваться своей конницей и ударить в тыл неприятеля. Так распределив войска, Агид вторгся в равнину и стал опустошать Саминф {Пункт неизвестный.} и другие местности. Узнав об этом, аргивяне уже днем спешили сюда на помощь из Немей, встретились с войском флиунтян и коринфян и перебили небольшое число флиунтян, но и сами потерпели от коринфян более значительные потери. Беотяне, мегаряне и сикионяне пошли, согласно приказанию, но направлению к Немее, но аргивян уже не застали там. {V. 583.} Последние, спустившись на равнину и увидев, что земли их опустошаются, выстроились к сражению; лакедемоняне также готовились к битве. Аргивяне были заперты неприятелем со всех сторон: со стороны равнины они были отрезаны от города лакедемонянами и стоявшими вместе с ними отрядами, на высотах равнины находились коринфяне, флиунтяне и пелленяне, со стороны же Немей -- беотяне, сикионяне и мегаряне. Конницы у аргивян не было, потому что из всех союзников только афиняне {У которых была также конница.} до сих пор еще не прибыли. Масса аргивян и союзников не считала своего положения особенно опасным; напротив, им казалось, что сражение произойдет при выгодных для них условиях, что они заперли лакедемонян в своей земле близко к городу. Но двое из аргивян, Фрасилл, один из пяти стратегов, и проксен лакедемонян Алкифрон, в то время, когда войска готовы уже были начать сражение, подошли к Агиду и стали убеждать его не давать сражения: аргивяне, говорили они, готовы решить дело судом равным и одинаковым, если лакедемоняне имеют какие-либо поводы к жалобам на аргивян, и на будущее время они готовы пребывать в мире с ними, заключив договор, Эти аргивяне говорили так по собственному почину, а не по поручению аргивского народа; равным образом Агид лично принял их предложения, тоже не посоветовавшись с большинством предводителей различных отрядов. Он сообщил об этом только одному из должностных лиц, {Вероятно, одному из эфоров.} участвующих в походе, и заключил перемирие на четыре месяца, в течение которых аргивяне должны были выполнить предложенные ими условия. Немедленно увел Агид войско назад, не сообщив о том никому из союзников. Лакедемоняне и союзники, по требованию закона, {Военной субординации.} следовали за Агидом, так как он был главнокомандующим, но между собою очень его обвиняли, считая, что им представлялся удобный случай сразиться с врагом, так как аргивяне были отрезаны со всех сторон конницей и пехотой, а между тем они отступили, ничего не сделав соответствующего их боевой подготовке. И в самом деле, это было превосходнейшее эллинское войско, какое до сих пор собиралось. Таким оно представлялось особенно тогда, когда находилось еще все вместе подле Немей, где в полном сборе были лакедемоняне, а также аркадяне, беотяне, коринфяне, сикионяне, пелленяне, флиунтяне, мегаряне, причем в каждом отряде были все отборные воины. Казалось, они в силах сразиться не только с союзным войском аргивян, {Союз состоял из Аргоса, Элиды и Мантинеи.} но и со всяким другим, сколько бы ни присоединилось еще союзников к аргивянам. Так с жалобами на Агида войско стало отступать, и составные его части разошлись по домам. С другой стороны, аргивяне еще сильнее стали обвинять тех лиц, которые, не спросив народа, заключили мирный договор. Они думали, что никогда не представилось бы им более благоприятного случая, {Дать битву.} и тем не менее лакедемоняне ускользнули от них; сражение, рассуждали аргивяне, должно было произойти вблизи их собственного города {Аргоса.} с участием многочисленных превосходных союзников. На обратном пути в Харадре, где до вступления в город аргивяне судят военные преступления, они начали было побивать Фрасилла камнями, {Как виновного в измене.} но он бежал к жертвеннику и тем спасся; тем не менее имущество его было конфисковано.
После этого на помощь аргивянам явилась тысяча афинских гоплитов и триста конных воинов под начальством Лахета и Никострата. Однако аргивяне колебались нарушить договор с лакедемонянами, а потому предлагали афинянам удалиться, не представляя их народному собранию, с которым афиняне желали вести переговоры, до тех пор, пока просьбами не побудили их к тому мантинеяне и элеяне, все еще находившиеся в Аргосе. {V. 581. 594. 605.} Афиняне, среди которых был в звании посла и Алкивиад, указывали между аргивянами и союзниками на то, что заключение договора {V. 601.} без участия остальных союзников {Элеян, мантинеян и афинян.} было неправильно и что теперь со своевременным прибытием афинян следует предпринять войну. Речью своей они убедили союзников и затем все, кроме аргивян, отправились на Орхомен аркадийский. Аргивяне, хотя также соглашались с афинянами, сначала оставались на месте, но позже пришли и они. Расположившись у Орхомена, все войска начали осаду и штурмовали город, желая по разным причинам, чтобы он присоединился к ним, между прочим, и потому, что здесь помещены были лакедемонянами заложники из Аркадии. Слабость укреплений, многочисленность неприятельского войска, отсутствие какой-либо помощи внушали страх орхоменцам, и, чтобы спастись от гибели, они изъявили согласие вступить в союз, дать мантинеянам заложников из своей среды и выдать тех, которых поместили у них лакедемоняне. После этого, приобретя уже Орхомен, союзники совещались, против какого из остальных неприятельских пунктов следует им идти прежде всего. Элеяне предлагали идти на Лепрей, мантинеяне на Тегею. Аргивяне и афиняне присоединились к мантинеянам. Раздраженные тем, что не было решено нападение на Лепрей, элеяне удалились домой. Прочие союзники готовились в Мантинейской области к походу на Тегею, тем более, что некоторые из горожан Тегеи готовы были передать им город.
Удалившись из области Аргоса по заключении четырехмесячного перемирия, {V. 602-4.} лакедемоняне были в большой претензии на Агида за то, что он не покорил им Аргоса, хотя, по их мнению, никогда еще не было столь удобного для того случая: нелегко, думали они, получить одновременно союзников в таком количестве и такого достоинства. Когда же лакедемоняне получили известие о падении Орхомена, раздражение их еще более усилилось, и они в гневе решили было тотчас, вопреки существовавшему у них обычаю, {Ср.: I. 1325.} срыть дом Агида и наложить на него пеню в сто тысяч драхм. {По эгинскому счету около 50 000 р.} Он упрашивал их ничего этого не делать, обещая доблестным поведением в дальнейшем походе смыть с себя вину или уже после него поступить с ним, как им будет угодно. Лакедемоняне воздержались от наложения пени и срытия дома, но, считаясь с настоящим положением, установили закон, какого прежде у них не было, именно: они назначили Агиду в советники {Ср.: II. 851.} десять мужей, без согласия которых Агид не имел права выводить войско из города.
Тем временем из Тегеи от расположенных к лакедемонянам лиц пришла к ним весть, что, если они скоро не явятся, Тегея перейдет от них на сторону аргивян и союзников и что город почти уже восстал. Тогда, с небывалою еще до тех пор поспешностью, явилось на помощь все войско лакедемонян, состоящее из них самих и из илотов. Они направлялись к Оресфию, что в меналийской земле. Лакедемоняне приказали из своих союзников аркадянам собраться и следовать непосредственно за ними к Тегее. Сами они прибыли все к Оресфию, оттуда отослали домой шестую часть войска, в том числе старших и младших воинов, для охраны родины, а с остальным войском явились к Тегее. Вскоре затем пришли и союзники из аркадян. Лакедемоняне отправили также послов в Коринф, к беотянам, фокидянам и локрам с требованием явиться поскорее на помощь в область Мантинеи. Но приказ для беотян, фокидян и локров получился внезапно: не собравшись вместе и не дождавшись друг друга, нелегко было пройти через неприятельскую землю, которая по своему промежуточному положению замыкала им проход; тем не менее они торопились идти на помощь. Со своей стороны лакедемоняне, взяв с собою прибывших аркадских союзников, вторглись в Мантинейскую область, расположились лагерем подле святилища Геракла и стали опустошать поля. Увидев неприятеля, аргивяне и союзники заняли укрепленный, трудно доступный пункт и выстроились к бою. Лакедемоняне немедленно пошли на них и приблизились на расстояние, откуда мог долететь камень и дротик. Тогда кто-то из старших, {Может быть, один из советников, сопровождавших Агида.} заметив, что лакедемоняне направляются к сильному пункту, закричал Агиду, что тот думает зло лечить злом, намекая, что теперешнею неуместною энергию Агид желает возместить отступление из Аргоса, которое ему ставилось в вину. {V. 632-4.} Вследствие ли этого восклицания, или потому что сам Агид внезапно составил какой-то другой план, он скорым маршем повел войско назад до стычки с неприятелем. Прибыв в тегейскую землю, он отвел в мантинейскую землю реку, ту самую реку, из-за которой большей частью враждуют между собою мантинеяне и тегейцы, так как она причиняет вред той области, в какую течет. Агид желал, чтобы находившееся на холме войско аргивян и союзников, узнав об отводе реки, поспешило воспрепятствовать этому, сошло вниз, и битва произошла на равнине. Этот день Агид оставался на месте и отводил воду. Между тем аргивяне и союзнику, изумленные внезапными отступлением лакедемонян на столь близком расстоянии, сначала не знали, что и подумать; но потом, когда отступающие скрылись с глаз, а они не двигались с места и не преследовали их, снова стали обвинять своих стратегов в том, что и прежде они дали лакедемонянам, столь удачно застигнутым у Аргоса, {Ср.: V. 683.} возможность ускользнуть, и теперь никто не преследует убегающих: неприятель преспокойно спасается, а им изменяют. Стратеги первое время были смущены, но затем повели войско с холма и, спустившись на равнину, расположились лагерем, готовые напасть на врагов.
На следующий день аргивяне и союзники выстроились в боевой порядок в намерении сразиться с неприятелем, если встретятся с ним. Между тем лакедемоняне на обратном пути от реки к прежней стоянке, у святилища Геракла, увидели, что все неприятели сошли с холма и невдалеке от них уже выстроились к бою. Никогда еще до тех пор лакедемоняне, насколько помнилось им, не испытывали такого страха. После краткой заминки они стали готовиться и тотчас со всею поспешностью выстроились в свойственный им боевой порядок, причем каждое распоряжение по обычаю исходило от царя Агида. Дело в том, что когда войском предводительствует царь, все исходит от него: полемархам он дает надлежащее приказание, полемархи передают его лохагам, лохаги пентеконтерам, далее пентеконтеры эномотархам, а последние эномотии. {Ср.: V. 594. 605.} Одним и тем же порядком отдаются те приказания, которые желает сделать царь, и быстро достигают своего назначения, потому что все почти войско лакедемонян, за исключением небольшой части, состоит из начальников над начальниками и забота об исполнении лежит на многих. В то же время левое крыло образовывали скириты, единственные из лакедемонян, которые всегда занимают это место. При них стояли Брасидовы воины, прибывшие с Фракийского побережья, {V. 355.} и с ними неодамоды; {V. 341.} за ними уже следовали сами лакедемоняне, поставленные в ряд по лохам, а подле них аркадяне из Гереи; дальше стояли меналяне, {V. 642.} на правом крыле, в конце линии, тегеяне с небольшим числом лакедемонян; конница помещалась на обоих флангах. Так выстроились лакедемоняне. Что касается противников, то правое крыло у них занимали мантинеяне, потому что битва происходила на их земле; при них стояли аркадские союзники, затем тысяча отборных аргивян, которых государство с раннего их возраста обучало военным упражнениям на общественный счет; к ним примыкали остальные аргивяне, за которыми следовали союзники их, клеоняне и орнеаты; наконец, на краю линии, на левом фланге, стояли афиняне и при них собственная их конница. Таковы были боевые силы обеих сторон и так они были расположены; впрочем, войско лакедемонян было, по-видимому, многочисленнее. Я не мог бы, однако, точно определить численности сражавшихся ни по отдельным составным частям войска каждой из сторон, ни во всей совокупности его. Дело в том, что количество лакедемонян было неизвестно по причине скрытного характера, свойственного их государственному строю; нельзя было относиться с доверием и к количеству аргивян и их союзников, так как люди склонны преувеличивать свои силы. Однако, до известной степени, можно определить численность лакедемонян, находившихся тогда в строю, при помощи такого расчета: в сражении участвовало семь лохов, не считая скиритов, которых было шестьсот человек; каждый лох содержал в себе четыре пентекостии, а каждая пентекостия четыре эномотии. В первом ряду каждой эномотии сражалось четыре человека; но не все лохи имели одинаковое число шеренг, так как это зависело от усмотрения каждого лохага; вообще же они состояли из восьми рядов. Не считая скиритов, в первой линии во всю длину было четыреста сорок восемь человек. Когда неприятели собирались уже вступить в бой, вожди каждого отряда обратились к своим воинам со следующими увещаниями. Мантинеянам они говорили, что в предстоящей битве дело идет о родине и, кроме того, о господстве или о подчинении, о том, как бы не потерять первого, испытав его на опыте, и не подпасть снова под второе. {Ср.: V. 291.} Аргивянам вожди говорили, что они будут сражаться за старинную гегемонию, за то, чтобы не навсегда утратить равной {С лакедомонянами.} некогда доли ее в Пелопоннесе, что они должны отомстить своим соседям-врагам за многие причиненные им обиды. Афинянам внушали, сколь почетно сражаться рядом с многочисленными храбрыми союзниками и никому из них не уступать в доблести; указывалось также, что победой над лакедемонянами в Пелопоннесе они укрепят и расширят свое владычество и никто никогда не вторгнется к ним в их собственную страну. Таковы были внушения, сделанные аргивянам и союзникам. Лакедемоняне же ободряли свое войско, по отдельным отрядам его, теми воинственными песнями, какие они знали, вспоминая в них о своей доблести; они знали, что долговременное упражнение в подвигах более спасительно, нежели кратковременное увещание, как бы красноречиво оно ни было.
Затем последовала схватка. Аргивяне и союзники наступали стремительно и с яростью, лакедемоняне медленно, в такт воинственной песни, исполняемой многими, размещающимися между воинами, флейтистами, не в силу религиозного обычая, но для того, чтобы все подвигались вперед одинаковым мерным шагом и чтобы не разрывалась боевая линия, как часто случается с большими войсками при атаке. Еще в то время, как войска сходились на бой, царь Агид решился на следующую меру. Всякое войско при наступлении действует так, что на правом фланге выступает за край, вследствие чего обе стороны правым флангом выдвигаются дальше неприятельского левого крыла, так как из страха каждый желает стать открытою стороною тела как можно ближе к щиту воина, стоящего вправо; кроме того, каждый убежден, что тесно сомкнутые ряды представляют надежнейшую защиту. Первым виновником такой ошибки бывает передовой правого крыла, так как он всегда руководствуется желанием охранить от неприятеля незащищенную сторону тела; та же боязнь заставляет следовать за ним и остальных. И на этот раз фланг мантинеян выступил далеко за линию скиритов, еще дальше выступили лакедемоняне и тегеяне за линию афинян, потому что и войско их было многочисленнее. Тогда-то, опасаясь, как бы левое крыло лакедемонян не было обойдено неприятелем, и полагая, что мантинеяне зашли слишком далеко, Агид скомандовал скиритам и Брасидовым воинам растянуть свою линию и выравняться с мантинеянами, а в образовавшееся через это пустое пространство приказал Гиппоноиду и Аристоклу, полемархам двух лохов, перейти с правого фланга и занять очистившееся место. Агид полагал, что его правое крыло все еще будет иметь перевес и что линия против мантинеян будет выстроена таким образом безопаснее. Так как приказ был отдан во время самого наступления и неожиданно, то Гиппоноид и Аристокл не пожелали перейти (за это впоследствии они признаны были виновными в недостатке мужества и изгнаны из Спарты), и неприятель напал раньше. Когда лохи не перешли к скиритам, Агид приказал последним соединиться снова со своими, но они не могли уже сомкнуть рядов. Хотя лакедемоняне в опытности оказались на этот раз во всех отношениях слабее неприятеля, однако они доказали превосходство свое в мужестве. Во время рукопашной схватки с неприятелем правое крыло мантинеян принудило к отступлению лакедемонских скиритов и Брасидовых воинов; мантинеяне с союзниками и тысяча отборных аргивян пробились на пустое место, где линия была разорвана, стали наносить большой урон лакедемонянам, окружили их и гнали до повозок, убили даже несколько старых солдат, поставленных на страже их. На этой стороне лакедемоняне терпели поражение; но на другой стороне, главным образом в центре, где был царь Агид и с ним так называемые триста всадников, лакедемоняне ударили на аргивских ветеранов и на так называемые пять лохов, также на клеонян, орнеатов и на стоявших подле них афинян и обратили их в бегство. Большая часть неприятелей не устояла даже против рукопашной схватки, но при наступлении лакедемонян тотчас подалась назад, причем некоторые были смяты своими же, желавшими избежать неприятеля. Когда подалось в этом месте назад войско аргивян и союзников, линия его оказалась уже почти разорванной на обоих флангах; в то же время правое крыло лакедемонян и тегеян благодаря большей своей численности, окружило афинян, {V. 712.} которым грозила опасность с двух сторон: с одной -- их окружали, с другой -- уже побеждали. И афиняне пострадали бы больше остального войска, если бы не присутствие оказавшейся полезной для них их конницы. {V. 611.} Агид со своей стороны, увидя, что левое крыло его теснят мантинеяне и тысяча аргивян, {V. 723.} скомандовал всему войску идти в ту сторону, которая терпела поражение. Затем, когда лакедемонское войско переменило позицию и повернуло назад, афиняне, равно как и побежденная часть аргивского войска, спокойно отступили. С этого момента мантинеяне, союзники их и отборные аргивяне не думали уже о наступлении на врага, но, видя поражение своих и наступление лакедемонян, обратились в бегство. Мантинеяне потеряли довольно много убитыми; напротив, большая часть отборных аргивян уцелела. Однако и бегство, и отступление не были стремительными, не шли на далекое расстояние, потому что лакедемоняне ведут битву долго и упорно, оставаясь на месте лишь до тех пор, пока противник не подался, но раз неприятель обернул тыл, они преследуют его недолго и недалеко.
Такова или приблизительно такова была эта битва, самая большая за очень долгое время из числа тех, какие вели между собою значительнейшие эллинские государства. Затем лакедемоняне выстроились в боевом порядке впереди трупов неприятеля, немедленно водрузили трофей и сняли доспехи с убитых врагов, подобрали своих убитых, переправили их в Тегею, где предали погребению, и по уговору выдали трупы неприятелей. Аргивян, орнеатов и клеонян пало семьсот человек, мантинеян двести, столько же афинян вместе с эгенянами и оба стратега. {Лахет и Никострат: V. 611.} Напротив, союзники лакедемонян не потерпели сколько-нибудь значительной убыли; относительно самих лакедемонян трудно было добиться истины, {Ср.: V. 682.} но, рассказывали, их пало около трехсот. Незадолго перед битвой из Лакедемона вышел было на помощь своим другой царь Плистоанакт, со старшими и младшими гражданами. {V. 643.} Но, дойдя до Тегеи и узнав о победе, он отступил. Лакедемоняне отменили также приказ, данный союзникам из Коринфа и тех местностей, что лежат по ту сторону перешейка. {V. 644.} Распустив союзников, сами они возвратились домой на праздник: как раз в это время были у них Карнеи. {Ср.: V. 761.} Одной этой битвой лакедемоняне избавили себя от обвинений в недостатке у них мужества, а сверх того в нерассудительности и медлительности, тех обвинений, которые раздавались по их адресу со стороны эллинов за неудачу их на острове. {Сфактерии: IV. 551; V. 143.} Оказалось, что если лакедемоняне и потерпели тогда неудачу вследствие неблагоприятного стечения обстоятельств, то мужество их осталось тем же.
Накануне этой битвы эпидавряне вторглись со всем войском в Аргивскую область, которая оставалась без обороны, и перебили значительную часть остававшегося там гарнизона, после того как аргивяне выступили в поход. После сражения к мантенеянам явились на помощь три тысячи элеян и тысяча афинян в дополнение к прежним. {V. 611.} Все эти союзники выступили немедленно в поход к Эпидавру, пока лакедемоняне справляли Карнеи, и, поделив между собою работу, стали возводить окопы вокруг города. Вскоре, однако, все прочие остановили работу, и лишь афиняне быстро завершили сооружение выпавшего на их долю укрепления со стороны мыса, где храм Геры. Все союзники оставили в этом укреплении общий гарнизон и разошлись по домам. Летняя кампания подходила к концу.
В самом начале следующей зимней кампании, отпраздновав Карнеи, лакедемоняне вышли в поход и по прибытии к Тегее отправили в Аргос послов с предложениями о заключении мирного соглашения. Уже и раньше в Аргосе была дружественно расположенная к лакедемонянам партия, желавшая ниспровержения демократии в Аргосе. После сражения она гораздо легче могла склонить большинство к примирению с лакедемонянами. Эти лица желали прежде всего заключить мирный договор, потом и союз с лакедемонянами, и только тогда уже напасть на демократическую партию. В Аргос от лакедемонян явился аргивский проксен Лихас, сын Аркесилая, {V. 504.} с двумя предложениями: одно -- на тот случай, если аргивяне желают войны, другое -- в случае согласия их на мир. Так как случайно присутствовал здесь и Алкивиад, то возражения за и против были продолжительные; наконец сторонники лакедемонян, выступавшие теперь уже открыто и смело, склонили аргивян принять предложения о мирном соглашении. Гласит оно так.
"Народное собрание лакедемонян решает заключить мир с аргивянами на следующих условиях: аргивяне должны возвратить орхоменянам сыновей их, {Т. е. заложников: V. 615.} меналянам их граждан, {V. 671.} лакедемонянам граждан, что в Мантинее; {V. 723.} должны выйти из Эпидавра и срыть укрепления. {V. 75.} Если афиняне не удалятся из Эпидавра, то должны считаться врагами аргивян и лакедемонян, а равно союзников лакедемонских и союзников аргивских. Если в руках лакедемонян находятся какие-либо граждане, они должны возвратить их всем государствам по принадлежности. Что касается жертвы божеству, {Аполлону Пифейскому: V. 53.} то аргивяне дадут клятву эпидаврянам, если угодно им поклясться, или же дадут клятву сами. Всем государствам в 5 Пелопоннесе, и малым и большим, быть автономными согласно заветам отцов. Если какое из внепелопоннесских государств пойдет на пелопоннесскую землю со злым умыслом, договаривающиеся обязаны сообща принять меры к отражению врага, справедливейшие по решению пелопоннесцев. Все союзники лакедемонян внепелопоннесские будут в том же положении, как и союзники лакедемонян и аргивян, и останутся при своих владениях. Договор этот заключается лишь по предварительном представлении его союзникам и при их согласии; а если что-нибудь союзники решат от себя, пусть они пошлют условия домой". {Т. е. в Спарту.}
Аргивяне приняли сначала эти условия, и лакедемонское войско возвратилось из Тегеи домой. Немного спустя после этого, когда взаимные сношения между государствами уже восстановились, аргивяне благодаря дальнейшим хлопотам тех же самых лиц отказались от союза с мантинеянами, элеянами и афинянами и заключили мирный и союзный договор с лакедемонянами. Вот какой он был.
"Лакедемоняне и аргивяне решили заключить между собою мирный и союзный договор на пятьдесят лет на нижеследующих условиях: распри разрешаются судом равным и одинаковым по заветам отцов. Прочим государствам в Пелопоннесе предоставляется присоединиться к договору о мире и союзе с сохранением своих владений, при условии разрешения распрей судом равным и справедливым по заветам отцов. Все союзники лакедемонян внепелопоннесские будут в том же положении, как и лакедемоняне; союзники аргивян будут в том же положении, как и аргивяне, с сохранением своих владений. Если потребуется общий поход куда-либо, лакедемоняне и аргивяне должны, по совещании, решить, как совершить его справедливейшим для союзников способом. Если возникает спор между какими-либо государствами, внутри ли Пелопоннеса или вне его, из-за границ, или по какому-нибудь иному поводу, он должен быть решен судом. Если одно союзное государство заспорит с другим, оно должно обратиться к тому государству, которое признают беспристрастным обе стороны. Споры между гражданами отдельного государства должны решаться по заветам отцов".
Таковы были условия состоявшегося мира и союза, причем стороны пришли к соглашению относительно сделанных тою и другою из них завоеваний и всякого рода иных недоразумений. Так как с этого времени дела решались сообща, то союзники постановили не принимать ни глашатая, ни посольства от афинян, если они не оставят укреплений {V. 756. 771.} и не удалятся из Пелопоннеса, не заключать ни с кем мира и не вести войны иначе, как по общему соглашению. Во всем союзники действовали с большою энергией; между прочим, та и другая стороны отправили послов на Фракийское побережье и к Пердикке. Последнего они склонили к заключению союза с ними. Впрочем, Пердикка не тотчас отложился от афинян; решение это он принял тогда, когда увидел пример аргивян: предки Пердикки происходили из Аргоса. {II. 993.} Союзники возобновили также давний клятвенный договор с халкидянами и заключили новый. {Ср.: V. 316; I. 581.} Аргивяне отправили также посольство к афинянам с требованием очистить укрепление в области Эпидавра. Ввиду своей малочисленности по сравнению с более сильным сборным гарнизоном афиняне послали Демосфена вывести свое войско. {V. 755-6.} По прибытии на место Демосфен устроил для виду гимнастические состязания перед укреплением и, когда вышла оттуда иноземная часть гарнизона, велел запереть ворота. Позже, по возобновлении договора с эпидаврянами, афиняне сами возвратили им это укрепление. После выхода аргивян из союза мантинеяне первое время сопротивлялись; потом, видя свое бессилие без аргивян, также заключили соглашение с лакедемонянами и отказались от господства над государствами. {V. 291. 332. 581.} Лакедемоняне и аргивяне, те и другие в числе тысячи человек, выступили вместе в поход. Придя в Сикион одни, лакедемоняне организовали в нем олигархическое правление; затем оба войска соединились, низвергли демократию в Аргосе и установили любезное сердцу лакедемонян правление олигархическое. Это происходило уже в конце зимней кампании, к началу весны; подходил к концу и четырнадцатый год войны.
В следующую летнюю кампанию (417 г.) дияне, {V. 351.} что на Афоне, отложились от афинян и перешли на сторону халкидян. Лакедемоняне в Ахее на место прежнего, не расположенного к ним правления установили новое. {Олигархическое.} Между тем демократическая партия в Аргосе малопомалу сплотилась, почувствовала уверенность в себе и напала на олигархов, выждав время празднования лакедемонянами гимнопедии. В городе произошла битва, и демократическая партия одолела; одни из олигархов были перебиты, другие изгнаны. Лакедемоняне, пока друзья звали их, вовремя не явились, но потом отложились гимнопедии и вышли на помощь аргивянам. Подле Тегеи они узнали о поражении олигархов и, невзирая на просьбы изгнанных олигархов, отказались идти дальше, а по возвращении домой стали праздновать гимнопедии. Позже явились в Лакедемон послы от аргивян, остававшихся в городе и за пределами его; присутствовали также и союзники. После продолжительных объяснений с обеих сторон лакедемоняне признали виновными находившихся в городе аргивян и решили идти войною на Аргос, но тут оказались препятствия и проволочки. Тем временем демократическая партия аргивян опасалась лакедемонян, снова стала стремиться к союзу с афинянами, ожидая очень больших от него выгод, соорудила длинные стены до моря, чтобы при содействии афинян обеспечить себе подвоз съестных припасов морем, если они будут отрезаны с суши. О сооружении стен знали и некоторые из пелопоннесских государств. Над укреплением работали все аргивяне, мужчины, женщины и рабы; к ним явились также из Афин плотники и каменщики. Летняя кампания подходила к концу.
В следующую зимнюю кампанию лакедемоняне, узнав о сооружении стен, выступили в поход против Аргоса, как сами они, так и союзники их, за исключением коринфян. Из Аргоса с ними также поддерживались сношения. {Очевидно, олигархами.} Во главе войска был царь лакедемонян Агид, сын Архидама. Но брожение в городе, которое, по расчетам лакедемонян, должно было предшествовать их появлению, не пошло дальше. Поэтому лакедемоняне завладели стенами, которые еще строились, срыли их, заняли аргивскую местность Гисии, всех свободорожденных, захваченных в плен, перебили и, удалившись назад, разошлись по городам. После этого и аргивяне пошли войною во Флиунтскую область (там нашли себе приют их изгнанники; большинство их действительно поселилось там) и, по опустошении ее, ушли назад. В ту же зимнюю кампанию афиняне блокировали Македонию, обвиняя Пердикку в том, что он заключил союз с аргивянами и лакедемонянами, {V. 802.} а также в том, что во время сборов их к походу на халкидян Фракийского побережья и на Амфиполь под начальством сына Никерата, Никия, Пердикка нарушил союз и главным образом из-за него поход расстроился. Выходило так, что Пердикка был врагом афинян. Эта зимняя кампания приходила к концу, а с нею кончался и пятнадцатый год войны.
В следующую летнюю кампанию (416 г.) Алкивиад отплыл на двадцати кораблях в Аргос, забрал в плен триста аргивян, остававшихся еще в подозрении и, по-видимому, державших сторону лакедемонян. Афиняне поместили их на ближайших, зависимых от них, островах. Кроме того, афиняне предприняли поход против острова Мелоса, имея тридцать кораблей своих, шесть хиосских, два лесбосских, а также тысячу двести своих гоплитов, триста пеших и двадцать конных стрелков, а из числа союзных островитян около тысячи пятисот гоплитов. Мелияне -- колонисты лакедемонян и в противоположность прочим островитянам не желали подчиняться афинянам. {III. 912. 941.} Вначале они соблюдали нейтралитет и держались спокойно; но потом, вынужденные афинянами, которые опустошили их землю, они начали открытую войну. С упомянутыми выше силами вторглись афиняне в землю мелиян и расположились там лагерем под начальством стратегов Клемеда, сына Ликомеда, и Тисия, сына Тисимаха. Прежде чем причинить какой-либо вред стране, стратеги отправили посольство к мелиянам для переговоров. Мелияне не представили послов народу, но предложили им объяснить цель своего посольства пред должностными лицами и "немногими". Афинские послы говорили следующее.
"Так как переговоры ведутся не перед народом с тою, очевидно, целью, чтобы большинство, выслушав убедительные и неопровержимые наши доводы все зараз, не было введено в обман непрерывною речью (мы, ведь, понимаем, что ради этой именно цели вы и представили нас "немногим"), вы, сидящие здесь, поступайте с большею безопасностью. Выносите решение не по выслушиванию всей речи зараз, но по отдельным пунктам ее, с немедленными возражениями против того, что покажется вам сказано неверно. Итак, прежде всего скажите, принимаете ли вы наше предложение?"
Мелосские синедры отвечали: "Уступчивость, дающая возможность спокойно объясниться между собою, порицания не заслуживает, но принятые уже, а не предстоящие только военные меры, кажется, стоят с этим в противоречии. Мы, ведь, видим, что вы явились сюда с тем, чтобы самим быть судьями того, что будет сказано, и что вероятным исходом беседы, если перевес правды будет на нашей стороне и если поэтому мы не уступим, будет война, если же согласимся с вами, -- рабство".
Афиняне. "Разумеется, если вы собрались для того, чтобы строить подозрение насчет будущего, или с какою-нибудь иною целью, а не для того, чтобы на основании настоящего и того, что вы видите, позаботиться о спасении вашего государства, мы наши переговоры можем прекратить; но если вы собрались именно ради последней цели, мы будем говорить".
Мелияне. "В таком положении, в каком мы находимся, естественны и простительны и многоречивость, и продолжительное размышление. Конечно, спасение наше служит предметом настоящего совещания, а потому, если вам угодно, пусть собеседование происходит так, как вы заявляете".
Афиняне. "Хорошо. Однако мы, оставив в стороне пространные, изобилующие красивыми фразами, но неубедительные речи о том, например, что мы сокрушили персов и потому господствуем по праву, или о том, что мы мстим теперь за обиды; не думаем также, чтобы вы рассчитывали убедить нас, будто вы, будучи колонистами лакедемонян, не участвовали вместе с ними в походах, или что вы не причинили нам никакой обиды. Нет, мы желаем добиться при правдивой оценке с вашей и нашей стороны, возможно при обоюдном убеждении, что на житейском языке право имеет решающее значение только при равенстве сил на обеих сторонах; если же этого нет, то сильный делает то, что может, а слабый уступает".
Мелияне. "Мы полагаем, по крайней мере, что польза (мы должны употребить это слово, потому что вы, отстранив право, положили в основу беседы пользу) состоит не в том, чтобы вы уничтожали общее благо, но в том, чтобы всякий раз человеку, находящемуся в опасности, уделялось то, что ему следует, и чтобы какую-либо пользу он извлекал и тогда, когда доводы противника не вполне убедительны. И по отношению к вам это применимо тем более, что в случае поражения вы можете подать остальным пример ужасной мести".
Афиняне. "Мы не падаем духом при мысли, что может настать конец нашему владычеству; ведь не владыки над другими, каковыми являются лакедемоняне, страшны для побежденных (да и не с лакедемонянами происходит у нас состязание), но подчиненные, если каким-нибудь образом они возьмут верх и обратятся сами против своих владык. Идти в данном случае на риск пусть будет предоставлено нам! Но мы постараемся доказать, что присутствуем здесь ради пользы нашего владычества, что те условия, какие мы предложим вам, послужат ко спасению вашего государства; мы не желаем достигнуть господства над вами, которое было бы тягостно для вас, нет, мы желаем спасения вашего к обоюдной выгоде".
Мелияне. "Но каким образом рабство может быть полезно для нас в такой же мерб, в какой владычество полезно для вас?"
Афиняне. "Если бы вы подчинились нам, то это охранило бы вас от ужаснейших бедствий, а для нас было бы выгодно, чтобы вы не погибли".
Мелияне. "Так что вы не согласитесь на то, если мы из врагов ваших станем друзьями, оставаясь, однако, в спокойствии и сохраняя нейтралитет?"
Афиняне. "Нет! Ведь для нас вредна не столько вражда ваша, сколько такая дружба, которая является примером слабости нашей в глазах наших подданных, тогда как ненависть к нам служит доказательством нашего могущества".
Мелияне. "Неужели ваши подданные находят правильным одина- 96 ковое отношение как к тем, которые не близки вам, так и к тем, которые большею частью колонисты ваши и из которых иные восставали уже и были усмирены?"
Афиняне. "Наши подданные того мнения, что ни у тех, ни у других 97 нет для этого законных оснований, но что одни из них сохраняют свою независимость благодаря своей силе и что мы не нападаем на них из страха. Таким образом, помимо даже расширения нашего владычества, подчинение ваше может обеспечить нашу безопасность, особенно тем, что вы, островитяне, притом более слабые, чем другие, окажетесь бессильными одолеть морскую державу".
Мелияне. "Неужели вы не считаете безопасным то, что мы предлагаем? Так как вы отклонили наши соображения, опирающиеся на право, и предлагаете подчиняться требованиям вашей пользы, то и нам, в свою очередь, следует попытаться убедить вас указанием на то, что наша польза в этом случае совпадает с вашей. Действительно, каким образом вы избавитесь от войны с теми, которые теперь не стоят в союзе ни с одной из воюющих сторон, коль скоро они, приняв в расчет здесь происходящее, {Т. е. нашу судьбу.} придут к той мысли, что когда-нибудь вы пойдете и на них? Разве таким образом действуя вы не увеличите число ваших теперешних врагов и не возбудите против себя, наперекор их желанию, тех, которые и не думали стать вашими врагами?"
Афиняне. "Нет! По нашему мнению, не столько опасны для нас какие-нибудь обитатели материка, которые благодаря своей свободе долго еще будут медлить принимать меры предосторожности против нас, сколько непокоренные еще островитяне, как вы, например, а также те, которые раздражены уже своим вынужденным подчинением нам. Такие государства, не рассчитав своих сил, больше всего способны подвергнуть и себя, и нас явной опасности".
Мелияне. "Если вы для удержания вашего владычества, а государства, уже подчиненные вам, ради избавления от него, отваживались на величайшие опасности, то мы, свободные пока, были бы подлейшими трусами, если бы не решились испытать все, лишь бы избежать рабства".
Афиняне. "Вовсе нет, если только вы благоразумно разберете ваше положение: дело идет не о состязании в доблести с равным противником, чтобы избежать посрамления, напротив, вы должны рассудить о том, как спасти себя, не сопротивляясь тем, кто гораздо сильнее вас".
Мелияне. "Да, но мы знаем, что успех войны не всегда зависит от количественного превосходства одной из воюющих сторон, что иногда военное счастье является общим для той и другой. И для нас тотчас уступить значит потерять всякую надежду, между тем как, если мы будем действовать, у нас есть еще надежда на благополучный исход".
Афиняне. "Надежда, служа утешением в опасности, если и причинит ущерб людям, лелеющим ее и располагающим избытком средств, не сокрушает их вконец; но люди, которые рискуют всем достоянием, начинают питать надежду (по природе она расточительна) уже после своего крушения, и она не оставит им ничего для сбережения в будущем, после того как они уже узнали, что такое надежда. Не подвергайте себя этому, вы, бессильные, зависящие от одного мановения судьбы, не уподобляйтесь большинству людей, которые, имея еще возможность спастись человеческими средствами, после того как их в беде покинут явные надежды, обращаются к надеждам скрытым, к мантике, предсказаниям, ко всему тому, что ведет питающихся надеждою к гибели".
Мелияне. "Мы сами, будьте уверены в этом, убеждены, что трудно бороться против вашего могущества и против счастья, если оно не будет одинаково распределено. {Между враждующими сторонами.} Однако мы верим, что судьба, управляемая божеством, не допустит нашего унижения, потому что мы, люди богобоязненные, выступаем против людей несправедливых, на помощь же недостаточным силам нашим прибудет союз лакедемонян: они обязаны подать нам помощь, хотя бы в силу родства с нами и из собственного чувства чести. Таким образом, решимость наша вовсе уже не так неосновательна".
Афиняне. "Да, но мы думаем, что божество и нас не оставит своею благодатью: ведь мы и не делаем ничего такого, что противно вере людей в божество или что противоречит законному стремлению людей установить взаимные друг с другом отношения. В самом деле, относительно богов мы это предполагаем, относительно людей знаем наверное, что повсюду, где люди имеют силу, они властвуют по непререкаемому велению природы. Не мы установили этот закон, не мы первые применили его; мы получили его готовым и сохраним на будущее время, так как он будет существовать вечно. Согласно с ним мы и поступаем в той уверенности, что и вы, и другие, достигнув силы, одинаковой с нашей, будете действовать точно так же. Таким образом, что касается божества, то при подобающем отношении к нему мы не боимся поражаться. Относительно же надежды вашей на лакедемонян, которые, как вы верите, подадут вам помощь из чувства чести, мы благословляем вашу наивность, но не завидуем вашей глупости. Правда, ради самих себя, ради своих собственных установлений лакедемоняне в большинстве случаев действуют доблестно; о поведении же их относительно других можно было бы многое сказать, но лучше всего в кратких словах указать на то, что из всех тех, кого мы знаем, они совершенно откровенно признают приятное для них прекрасным, а полезное справедливым. Вот почему в вашем нынешнем положении подобного рода расчеты на спасение неосновательны".
Мелияне. "Поэтому-то мы больше всего и верим, что они ради собственной пользы не пожелают предать мелиян, своих колонистов, чтобы в тех из эллинов, которые благосклонно к ним настроены, не вселить недоверия, а врагам не оказать помощи".
Афиняне. "Неужели вы не думаете, что польза там, где безопасность, что борьба за право и честь сопряжена с опасностью? Лакедемоняне обыкновенно на это вовсе не дерзают".
Мелияне. "Но, по нашему мнению, лакедемоняне ради нас тем охотнее возьмут на себя эти опасности, что нас они считают более надежными, чем других, особенно потому, что мы находимся вблизи военных действий, разыгрывающихся около Пелопоннеса, и благодаря кровному родству с лакедемонянами доверяем им больше других".
Афиняне. "Те, которые готовы соединиться с другими для борьбы, находят опору для себя не в доброжелательстве к ним со стороны просящих у них помощи, но в значительном превосходстве сил их. И лакедемоняне больше других придают важность этому. Действительно, не полагаясь на собственные военные средства, они наступают на врагов с многочисленными союзниками. Поэтому невероятно, чтобы лакедемоняне переправились на ваш остров при нашем господстве на море".
Мелияне. "Но ведь они могли бы и других прислать нам. Впрочем, Критское море велико, и на нем тому, кто владычествует над морем, захватить неприятеля труднее, нежели последнему спастись, если бы он пожелал укрыться от преследования. Если бы лакедемонянам не удалось подать нам помощь морским путем, они могут обратить свои силы на вашу землю и на остальных союзников, до которых не доходил Брасид. Тогда вам придется вести борьбу не за ту землю, которая не принадлежит вам, а, напротив, за землю свою собственную и своих союзников".
Афиняне. "Если бы что-нибудь подобное и случилось с нами, это не будет новостью для нас, да и вы хорошо знаете, что никогда еще афиняне ни одной осады не снимали из страха перед другими. {Ср.: I. 1054; III. 161.} Но мы замечаем, что вы, вопреки обещанию рассуждать здесь о вашем спасении, {V. 87. 88.} не сказали в столь длинной беседе ничего такого, на чем люди могут основывать свои расчеты на спасение. Надежды на будущее -- вот ваша сильнейшая опора, ваши же наличные силы ничтожны по сравнению с теми, которые уже выставлены против вас. Вы слишком нерассудительны, если, отпустив нас, не примете какого-либо более разумного решения. Ведь вы из чувства чести, которое столь часто губило людей, не станете же ввергать себя в позорные и несомненные опасности. {Имеется в виду утрата политической независимости.} В самом деле, многие, имея еще возможность предусмотреть всю тяжесть бедствия, какое они навлекли на себя, но будучи подстрекаемы так называемым чувством чести, поддавались силе чарующего слова и, пленившись им, добровольно подвергали себя действительно невыносимым бедствиям и прибавляли к ним еще более тяжкий позор не столько вследствие несчастно сложившихся обстоятельств, сколько по причине собственного неразумения. Берегитесь этого, если вы благоразумны, и не считайте непристойным подчиниться умеренным требованиям могущественнейшего государства, сделаться его союзниками, сохраняя за собою вашу землю и уплачивая дань. Когда вам предоставляется на выбор война или безопасность, не настаивайте на худшем. Преуспевает всего более тот, кто не уступает равному себе, кто хорошо относится к более сильному, кто по отношению к более слабому проявляет умеренность. Итак, после того как мы удалимся, поразмыслите и не раз подумайте о том, что вы решаете судьбу отечества, что отечество одно, что вы одним решением можете погубить или сохранить его".
Афиняне удалились из собрания, и мелияне остались одни. После того, как были высказаны близкие одно к другому мнения и представлены возражения, мелияне дали такой ответ: "Мы приняли, афиняне, то же решение, что и вначале. Государство наше существует уже семьсот лет, и мы не согласимся потерять свободу так быстро. Полагаясь на свою судьбу, которая зависит от божества и до сих пор хранила нас, опираясь на людскую помощь, мы попытаемся спасти нашу свободу. Мы согласны быть вашими друзьями и не враждовать ни с той, ни с другой из воюющих сторон; мы призываем вас удалиться из нашей земли по заключении договора, приемлемого как для вас, так и для нас". Таков был ответ мелиян. Афиняне, готовые уже прервать переговоры, сказали: "Из вашего решения видно, что вы -- единственные люди, считающие будущее более ясным, нежели очевидное настоящее, что смутное представляется вашим взорам как уже осуществляющееся, ибо оно вам желательно. Но чем больше вы отрешаетесь от действительности и уповаете на лакедемонян, на судьбу и предаетесь надеждам, тем вернее будет ваша гибель".
Афинские послы возвратились к войску. Так как мелияне ничему не внимали, то афинские стратеги тотчас стали готовиться к военным действиям и, разделив между собой работу по городам, {Мелоса.} окружили Мелос стеною. Потом афиняне оставили гарнизон из своих воинов и союзников на суше и на море и с большею частью войска удалились. Оставшиеся воины вели осаду Мелоса.
В то же время аргивяне вторглись во Флиунтскую область; подвергшись нападению из засады со стороны флиунтян и своих изгнанников, {V. 833.} они потеряли убитыми около восьмидесяти человек. Афиняне, бывшие в Пилосе, захватили у лакедемонян большую добычу. За это лакедемоняне, не нарушая договора, открыли военные действия против афинян и через глашатая объявили, что всякий желающий из лакедемонян может грабить афинян. Коринфяне из-за каких-то своих споров также начали войну с афинянами. Прочие пелопоннесцы остались в покое. Мелияне атаковали ночью ту часть афинских сооружений, что подле рынка, и взяли ее, людей перебили; потом они ввезли в город съестные припасы и, насколько могли, другие нужные предметы, отступили и держались спокойно. Афиняне на следующее время усилили стражу. Летняя кампания близилась к концу.
В следующую зимнюю кампанию лакедемоняне собирались в поход на аргивскую землю, но возвратились домой, так как пограничные жертвы были неблагоприятны для них. {Ср.: V. 542. 553.} Сборы лакедемонян вселили в аргивян подозрение против некоторых лиц, находившихся в Аргосе; одних из заподозренных они схватили, другие спаслись бегством. Около того же времени мелияне овладели какою-то другою частью афинских укреплений, так как там была малочисленная стража. После этого, когда позже из Афин прибыло новое войско под начальством Филократа, сына Демея, афиняне энергично повели осаду; к тому же кто-то из осажденных изменил. Тогда мелияне сдались на волю афинян. Последние умертвили всех захваченных взрослых мелиян, а детей и женщин обратили в рабство; местность афиняне заселили сами, выслав сюда впоследствии пятьсот колонистов.