Был разгар второй половины дня 15 мая 1936 года.
Почти тропическое солнце изрядно разогрело воздух в помещениях корабля.
Лейтенант королевского флота Уотерс допил кофе, промокнул губы салфеткой и, благодарно кивнув старшине-буфетчику, покинул кают-компанию крейсера Кумберленд.
Настроение у Уотерса было хорошим. До заступления на вахту оставалось ещё целых полчаса – уйма времени по меркам знающего цену каждой свободной минутке морского офицера.
Уотерс легко взбежал по нескольким трапам и оказался на носовой надстройке, откуда открывался великолепный вид на рейд порта Усун и устье Хуанпу. Кумберленд, представляющий интересы Великобритании в китайских водах, стоял на якоре всего в тысяче метров от берега.
Ближе к полуразрушенному в событиях четырехлетней давности форту, был виден белоснежный колосс Хаустон – 10000-тонный флагманский крейсер американской эскадры в Азии. На его мачте развевался хорошо различимый флаг командующего эскадрой адмирала Нокса.
Уотерс достал из кармана кителя блокнот, из другого – карандаш, вырвал из блокнота лист, оперся локтем об ограждение надстройки и задумался.
Лейтенант прибыл на место службы два месяца тому назад прямо из Лондона. Дома осталась молодая жена, которую Уотерс очень любил и по которой очень скучал. Чтобы скрасить тоску, Уотерс взял за правило каждый день писать своей далёкой супруге письма. И хотя отсылать их часто на Родину не было никакой возможности, каждый раз, когда молодой муж брался за карандаш, ему казалось, что он в вживе беседует со своей ненаглядной Катрин.
Уотерс поудобнее взялся за карандаш и написал:
«Моя дорогая жена. Я очень о тебе тоскую. Моя служба на крейсере слишком спокойна и размеренна, чтобы я мог за ее тяготами забыть о горести расставания с тобой… День за днем проходят, а вокруг ничего не меняется. Меня окружают одни и те же люди.
Единственным мало-мальски заметным развлечением можно считать посещение Шанхая.
Вчера я и мой товарищ лейтенант Асквит сопровождали наших матросов в их отпуске на берег. Прогулку можно было б считать славной, если бы мы не стали свидетелями самой разнузданной драки, какую мне только доводилось видеть. Прости, мне наверно не стоит писать об этом в послании, адресованном тебе, сердце мое, но это зрелище меня действительно потрясло. На улице квартала Хонгку два десятка американских матросов отчаянно бились на кулаках с оказавшимися здесь же японскими солдатами. Что меня, дорогая, потрясло больше всего, так это то, что рядом стояло несколько американских офицеров и не один из них не делал ничего, чтобы пресечь это безобразие! Представляешь? В итоге, к дерущимся американцам присоединились, привлечённые дракой товарищи и японцы были вынуждены ретироваться в самом жалком виде.
Японцы держат свои войска в Шанхае для охраны проживающих тут граждан японской национальности со времени подавления китайских беспорядков в 1932 году. Примерно столько же здесь пребывает и американская эскадра. И всё время отношения японцев и американцев были достаточно ровными и предупредительными. Но в последние месяцы, очевидно в связи с ухудшением отношений между двумя крупнейшими тихоокеанскими державами, в Шанхае всё чаще и чаще происходят стычки между янки и японцами. И хорошо, что дело пока ограничивается кулаками…»
Тут Уотерс вынужден был прерваться, так как на надстройку быстро поднялся его хороший знакомый и сослуживец лейтенант Асквит:
-Оторвись, дружище, от письма своему прекрасному, но далекому ангелу. Нас ожидает презабавнейшее зрелище! Сигнальщик сообщил, что из устья Хуанпу идёт японский боевой корабль. Следуя по фарватеру, он неминуемо пройдёт между нами и Хаустоном.
-И что из того?
-А то, что адмирал Нокс является старшим на рейде. Согласно принятым морским обычаям, японцы должны будут первыми отсалютовать американскому кораблю. Но вот вопрос, захотят ли они это сделать после полученных от янки вчера в Хонгку побоев?
-Я думаю, что командир японского корабля – человек чести и дисциплины. Он отсалютует первым.
-Ха-ха. А я считаю, что этим азиатам слова «дисциплина» и «честность» вовсе не известны! Японец молча пройдёт мимо американского адмирала и глазом не моргнет.
Тем временем стало видно, что идущий корабль – небольшой миноносец.
Оставляя за собой длинный шлейф дыма, японский корабль ходко шел в сторону открытого моря. Между трубами миноносца был натянут большой брезентовый тент, который не только защищал команду корабля от жгучих лучей солнца, но и прятал ее от глаз посторонних наблюдателей.
По мере того, как японский миноносец подходил все ближе и ближе, на палубе Хаустона скапливалось все больше и больше праздных американских матросов. Кое-кто из них показывал в сторону корабля императорского флота кулаки, кто-то громко разражался нецензурной бранью.
Наконец, эсминец оказался в не более, чем в трехстах метрах от белоснежного борта Хаустона. Перекрывая все прочие звуки, с американского корабля донесся дружный презрительный свист.
-Хотите пари, Асквит? Ставлю фунт на японского командира.
-Ставлю два на то, что японцы салютовать не будут.
Уотерс протянул руку. Асквит было сделал движение пожать ее, но не успел.
-Мой бог!.., - рука Асквита повисла в воздухе.
Потрясенные английские офицеры увидели, как прямо из-под тента японцев в воду вылетели два металлических болида. Словно зачарованные, Уотерс и Асквит следили за тем, как торпеды с плеском рухнули в волны и рванулись к борту Хаустона.
Все, кто это видел, окаменели от ужаса.
Оставив за собой хорошо различимый пенный след, два смертоносных снаряда угодили в борт Хаустона прямо под носовыми восьмидюймовыми башнями.
Взрыв торпед был ужасен. За ними прогремел ещё один взрыв – намного более мощный. Это взорвались пороховые погреба американского крейсера. Во все стороны полетели куски разорванных человеческих тел и раскалённые обломки корабля. Сила взрыва была такова, что те американцы, что не погибли от пламени и осколков, молниеносно погибли от удара взрывной волны.
Хаустон полностью исчез в громадном облаке дыма и пара.
Когда спустя минуту ветер разорвал этот занавес в клочья, стало видно, что носовая часть американского крейсера уничтожена напрочь.
Хаустон почти перевернулся вверх килем, упёршись левым бортом в неглубокое дно. С обнажившихся громадных гребных винтов погибшего корабля шумным потоком стекала обратно в море вода.
Убийца же, к невыразимому удивлению зрителей, вовсе не торопился сбежать с места преступления. Японский миноносец застопорил ход. Его команда спешно спускала шлюпки.
Тут Кумберленд содрогнулся от звука колоколов громкого боя.
Ошеломлённый произошедшим не меньше других, вахтенный офицер английского крейсера наконец-то вспомнил о необходимости объявить боевую тревогу.
Отсеки корабля наполнились топотом матросов.
Уотерс и Асквит оторопело переглянулись и тоже бросились бегом к своим постам.
Тот самый ветер, что чуть раньше так беззастенчиво явил взглядам людей агонизирующий американский корабль, легко подхватил и унёс за борт уже позабытое, так и не дописанное письмо лейтенанта королевского флота...
Так неожиданно все началось.
Но о всех последствиях этого никто еще не смел догадываться.