Мадемуазель Диана де Совенбург долго рыдала у себя в карете.
Сколько бессонных ночей потратила она на обдумывание своих планов! Сколько труда стоило знакомство с Норбертом! Оно удалось как нельзя лучше. И вдруг -- такой бесславный конец!
Шесть лет? Да это же целая вечность! Будет чудом, если любовь Норберта выдержит такое долгое ожидание.
Как же она ненавидит этого жадного и сурового старика де Шандоса, который стоит на пути к ее счастью!
Что ей теперь делать? Как обойти неумолимый закон?
Надо увидеться с Норбертом. решила она. И как можно скорее.
Диана велела кучеру ехать к дому Руле.
Там, не выходя из кареты, она вызвала к себе несчастную вдову и сказала:
-- Я видела Домана. Придите в себя и успокойтесь. Все устроится. Но для этого мне нужна помощь одного человека.
На девушку градом посыпались благословения, но она, не дослушав, потребовала:
-- Дайте мне скорее перо и бумагу.
Ей подали грязный и рваный клочок какой-то выкройки и тупое перо, служившее еще покойному Руле. Вдова догадалась плеснуть немного вина в старую, засохшую чернильницу, и Диана кое-как нацарапала:
" Завтра в два часа жду вас у ростовщика Домана.
Д ".
Сложив письмо конвертиком, девушка сказала:
-- Слушайте меня внимательно, тетушка Руле. Если вы хотите, чтобы ваши долги были уплачены, то сделайте так, чтобы это письмо сегодня же попало в руки господина Норберта де Шандоса. Причем так, чтобы ни одна живая душа об этом не узнала.
Вдова с радостью пообещала все исполнить. Ее дочь Франсуаза понесет в замок рубашку, сшитую ею по заказу одного из работников герцога, и заодно передаст письмо. Никто ничего не заподозрит.
На следующий день Норберт под проливным дождем бежал, сломя голову к адвокату.
Не успел он войти в дом, как у крыльца остановилась карета с гербами маркиза де Совенбурга. Оттуда вышла Диана, бледная, с запекшимися губами.
Доман, увидев их, мигом сообразил, какую выгоду он может извлечь из встречи влюбленных под его крышей.
-- Мадемуазель, я получил письмо от кредитора вдовы Руле, -- сказал он, кланяясь гостям. -- Мне с большим трудом удалось уговорить его отсрочить уплату ее долга. Да где же оно? -- продолжал ростовщик, делая вид, что ищет письмо на столе. -- Одну минуту, господа, оно, наверное, в другой комнате.
Он вышел и закрыл за собой дверь.
Конечно же, никакого письма не было. Доману просто нужен был предлог, чтобы оставить влюбленных наедине.
Надо ли говорить, что он никуда не ушел и усердно подглядывал в щелочку, стараясь не упустить ни одного слова, ни единого жеста?
-- Во имя всего святого, мадемуазель, скажите мне, что с вами случилось? -- донеслись слова Норберта, и адвокат еще сильнее навострил уши.
-- Неужели вы не считаете меня другом? -- продолжал юноша. -- Отвечайте же, не мучайте меня!
Диана молчала. Только тяжелый вздох вырвался из ее груди, а в глазах засверкали слезы.
Это повергло Норберта в полное отчаяние.
Она увидела, что молчать больше нельзя, и в нескольких словах сообщила, что отец приказал ей принять предложение одного богатого и знатного дворянина.
На юношу страшно было смотреть, настолько злость и ревность исказили его лицо.
-- И вы отказались принять это предложение? -- спросил он замогильным шепотом.
Но Диана не стала отвечать ему прямо. Она заговорила о своем жалком положении в семье и о невыносимом деспотизме родителей. Может ли молодая, неопытная, беззащитная девушка ослушаться своего отца и господина? Ведь ее будут мучить, унижать и преследовать до тех пор, пока она не подчинится! В крайнем же случае ее навсегда упрячут в монастырь.
-- А девчонка не глупа! -- одобрительно проворчал Доман у своей щелки. -- Мой урок пошел ей на пользу. Впрочем, послушаем, что будет дальше...
-- Но за кого же вы принимаете меня? -- воскликнул Норберт с пылающими от гнева глазами. -- Разве я не могу спасти вас, предложив вам свою руку? И разве эта рука давно уже не ваша? За что вы меня так обижаете? Если вы сразу же не вспомнили обо мне, то вы меня просто не любите!
-- Вы ошибаетесь.
-- В чем?
-- Я люблю вас, -- сказала Диана.
-- Тогда почему же вы не обратились ко мне за помощью и защитой?
-- Увы! Наши положения слишком похожи. Ведь и вы -- жертва предрассудков своей семьи. Вспомните, что вы мне рассказывали о своей жизни и о той роли, к которой вас готовит отец.
Жгучей болью отдавалось в душе Норберта каждое слово девушки.
Юноша почувствовал, как в нем закипает гордая, властная, непокорная кровь герцогов де Шандосов.
-- Я не ребенок и не трус, -- медленно сказал он. -- Ваша любовь... Твоя любовь, Диана, переродила меня. И нет в мире той силы, -- продолжал он, впадая в экстаз, -- которая бы смогла вырвать тебя из моих объятий!
Рыцарь упал на колени перед своей дамой и стал покрывать поцелуями ее руки.
Доман едва не завопил от восторга.
Норберт обнял девушку. Она, не имея сил защищаться, тихо молила его о пощаде.
Диана любовалась своим избранником. Как прекрасен и благороден он был в эту минуту!
Юноша постепенно пришел в себя и смущенно просил Диану стать его женой.
-- Скоро уже я буду свободен и кто тогда осмелится помешать мне следовать велениям сердца?
Девушка грустно покачала головой и мягко отстранилась от Норберта.
-- Знаете ли вы, что не сможете жениться против воли отца до двадцати пяти лет?
-- Браво! -- сказал адвокат в своей засаде. -- Так вот, девочка, для чего ты его сюда позвала! Чтобы сообщить этому дурню то, что от меня же и узнала... Ничего. Тебе приятно давать уроки, ты хорошо их запоминаешь.
-- Что? Я еще шесть лет должен оставаться рабом выжившего из ума старика?
-- Норберт, я вас никогда не забуду.
-- Вы опять меня оскорбляете! Потомок славных де Шандосов не может изменить своему слову!
-- Но таков закон.
-- И пускай он себе существует! В крайнем случае я вырву у отца согласие. Пусть даже силой...
При этих словах Доман с треском распахнул дверь.
Влюбленные вскрикнули от удивления: погруженные в свои чувства и мысли, они забыли о существовании адвоката.
-- Черт его знает, куда запропастилось это проклятое письмо! -- буркнул в сердцах измученный поисками хозяин, возвращаясь к гостям. -- Ну да ладно. Мадемуазель де Совенбург, я обещаю вам, что у вдовы Руле все будет в порядке. А теперь, если не возражаете, давайте поговорим о ваших делах...
Юноша и девушка испуганно переглянулись.
-- Вы, конечно, вправе сказать мне: не суйся, куда не просят. Но таков уж мой характер: не могу спокойно смотреть, как сильные притесняют слабых. Сразу же бросаюсь на помощь. Это принесло мне много страданий, но что делать! Натуру не изменишь. Я вижу, вы любите друг друга. И думаю, что только злоба людская мешает вам соединиться навеки...
-- Милостивый государь! Вы забываетесь! -- воскликнула оскорбленная Диана.
-- Простите меня, мадемуазель, -- поклонился Доман. -- Я простой человек, почти крестьянин, не получивший светского воспитания. Если вам не угодно, чтобы я говорил, я готов молчать.
Норберт уже привык во всем полагаться на адвоката.
-- Нет, нет, месье Доман! -- сказал он. -- Мадемуазель де Совенбург прощает вас. Говорите!
Но Диана молчала, и старый мошенник снова ушел, придумав пустячный предлог.
-- Почему вы не доверяете ему, Диана? Он очень опытен и много раз давал мне хорошие советы.
-- Вы хотите этому бессовестному ростовщику открыть нашу тайну?
-- Он ее уже угадал.
-- Он нас выдаст! Неужели вы не видите, что ради денег этот человек готов на все?
-- Тем лучше. Если его можно купить за деньги, то давайте купим. Он будет молчать в надежде на хорошую плату.
-- Делайте, как хотите.
Норберт позвал Домана.
-- Мы все решили. Положение наше вам известно. Что вы нам посоветуете?
-- Прежде всего -- научиться ждать, господин маркиз, -- быстро ответил адвокат. -- От этого умения зависит все. До вашего совершеннолетия любой опрометчивый шаг может привести к беде. А вы очень неосторожны, господа. Вас часто встречают гуляющими вместе, да еще рука об руку. Сплетни об этом могут достигнуть ушей герцога де Шандоса и маркиза де Совенбурга. Они не позволят вам встречаться. Потерпите... Что значит подождать считанные месяцы, если это обеспечит вам счастье на всю оставшуюся жизнь?
-- А когда я стану совершеннолетним...
-- Я в тот же день предложу вам три способа, с помощью которых мы вырвем согласие у ваших родителей.
Несмотря на предупреждение адвоката, влюбленные вышли из его дома, взявшись за руки.