Еще не начав посещать Андре, Сабина обрела глубочайшую уверенность в его благородстве, чести и уважении к ней. Без этого она никогда бы не решилась на подобный шаг...
После приветствия Сабина поспешила развязать широкие ленты своей шляпы и передала ее своей горничной Модесте.
-- Как вы меня находите, мой друг? -- спросила она у молодого живописца.
Восторженное восклицание было ей ответом.
-- Вы меня не поняли, Андре! Я хотела сказать, что для портрета без шляпы, пожалуй, лучше, -- краснея, заметила Сабина.
Сабина Мюсидан была красавицей в полном смысле этого слова, но красота ее была полной противоположностью красоте Розы, и сравнивать их мог только Поль в злую минуту... Красота первой напоминала о рафаэлевских мадоннах, красота второй -- о вакханках.
Выражение лица Сабины свидетельствовало о живости ее ума и вместе с тем было полно детской прелести и обаяния, что действовало на душу возвышающе.
Глаза Розы пылали огнем и будили лишь земные страсти.
К тому же, чтобы оценить всю прелесть Сабины Мюсидан, надо было непременно знать ее: с первого взгляда она не поражала и не блистала ничем, и долго могла оставаться незамеченной, как драгоценная картина в скромной раме на чердаке деревенской церкви.
Но зато, если кто-нибудь замечал ее, то не было сил оторваться от созерцания ее высокой красоты: строгий профиль, полузакрытые бархатные глаза, в которых, как в зеркале, отражалась вся ясность возвышенной души...
Сабина была брюнеткой, но не той жгучей, смуглой, а с самым прозрачным, матовым цветом лица. Для портрета она избрала самую простую, давно вышедшую из моды прическу, которая ей шла как нельзя лучше. И вот касательно этой прически и задала она Андре свой вопрос.
-- Увы, -- отвечал он, -- когда вы тут, я начинаю сознавать свое бессилие, как живописец. Нередко целыми часами я сижу над вашим портретом, но не могу передать нюансы характера...
Сказав это, он резко сорвал с портрета зеленую тафту, покрывающую мольберт, и образ Сабины предстал во всем своем блеске.
Безусловно, это не была гениальная вещь, но на ней уже присутствовала та печать совершенства, которая свойственна всем великим мастерам.
С минуту Сабина стояла молча, затем с беспредельной нежностью и уважением взглянула на молодого живописца и произнесла:
-- Боже мой, ваша работа прекрасна!
Но тот был недоволен, его не ободрило даже это восторженное признание.
-- Да, он похож, если хотите... но все это не то! Фотография, которую вы мне подарили -- тоже похожа, но разве этого достаточно? Я мечтал выразить вашу душу, я пытался, но кроме ваших черт у меня ничего не выходит, я ожидал, что вы придете, и я попытаюсь еще раз... Жестом руки Сабина остановила его:
-- Не надо ничего переделывать, мой друг. Обстоятельства складываются иначе. Мой визит к вам сегодня -- последний, -- проговорила она нежно, но твердо.
Это неожиданное известие, а также тон, которым оно было произнесено, как громом поразило Андре.
-- Что же случилось, Сабина? Какие обстоятельства?
-- Их много, мой друг, но главное то, что вы не должны отказываться от своей цели -- стать великим художником... Вы хотели иметь мой портрет, и я уступила вашему желанию, лучше вы его не сделаете. Вы не достигли еще той вершины таланта, что ждет вас. Чтобы достичь ее, нужно много учиться и работать...
-- Но я ведь учусь и работаю, Сабина!
-- Да, я вам верю, но вы могли бы быть более настойчивы в достижении своей цели. Видимо, я мешаю вам, Андре. Простите меня, но я так люблю вас, что не могу скрыть от вас правды...
-- Какой, какой правды? -- с испугом спросил Андре.
-- С тех пор, как я стала приходить к вам, Андре, вы успокоились и перестали идти вперед, а я этого не хочу! Я не хочу и не могу любить посредственного художника, я хочу, чтобы вы стали первоклассным мастером! И когда это случится, приходите в дом моего отца, графа Мюсидана, и мы вместе будем просить его согласия на наш брак. До той поры нам не следует видеться...
Андре был побежден. Он чувствовал всю неотразимую правду этих слов. Он понял жертву Сабины. Для нее, вечно забытой и одинокой, свидание с близким человеком было единственной отдушиной, но она сказала себе, что если у Андре не хватает сил отказаться от этих посещений, то у нее должно хватить любви, чтобы прекратить их.
Во время этой беседы Сабина сидела в кресле, а Андре -- на скамеечке возле ее ног.
-- Итак, мой дорогой, значит, мы пришли к нужному соглашению? -- говорила Сабина, не выпуская его руки. -- Следовательно, пока есть время поговорить о наших делах...
Дела эти заключались для нее в успехах Андре, который и подробно рассказывал ей все о своей работе, о своих замыслах и еще неясных образах, которые еще только появлялись в его голове. Таким образом они то спорили, то советовались...
-- Я сейчас в большом затруднении, -- сказал Андре,-- позавчера барон Сильвереаль, знаешь, этот известный любитель и знаток живописи, зашел ко мне и просмотрел мои эскизы. Один ему понравился, и он сказал, что хотел бы заказать мне картину, за которую пообещал заплатить шесть тысяч.
-- Ого! Да это начало целого состояния!
-- Пожалуй! Скверно только то, что ему хочется иметь ее как можно скорее...
-- В чем же затруднение?
-- Дело в том, что у меня есть еще один заказ по декору, а он тысяч на семь, на восемь...
-- Я бы на твоем месте выбрала картину, -- заметила Сабина после некоторого размышления.
-- Мне тоже так кажется, но только, видишь ли...
-- И не стыдно тебе, -- тихонько прошептала она, -- чем брать там задаток, возьми лучше у меня, я ведь угадала твои трудности?
Но Андре возмутился.
-- Этого мне только не хватало!
Сабина вздохнула, но настаивать не стала.
-- В таком случае, делать нечего, бери работу по декору.
Пробило пять часов. Сабина поднялась со своего кресла.
-- Перед уходом, мой друг, я хочу сообщить еще одну новость: ведутся переговоры о моем браке с бароном Брюле-Фаверлеем.
-- Это тем миллионером, за которым гоняются все невесты?
-- Именно. Противиться желанию отца я не смею, и потому я решила рассказать всю правду самому барону, я его немного знаю; мне кажется, что он настолько честен, что не будет требовать моей руки. Как ты оценишь мою мысль, Андре?
Андре грустно пожал плечами.
-- Она мне нравится, только вряд ли это поможет: откажется один, найдется другой...
-- Весьма может статься, но тогда я повторю все сначала. Надо же, чтобы и у меня были трудности и препятствия!
Но именно эти препятствия были явно не по вкусу молодому художнику.
-- На что же станет похожа твоя жизнь, Сабина, если ты все время будешь бороться против своей семьи?
Сабина просто ответила ему:
-- Я не сомневаюсь, Андре, ни в себе, ни в тебе, а это главное.
Через минуту она уже была готова уходить. Андре собрался отправиться за каретой, но она твердо отклонила его намерение, объявив, что они с Модестой справятся с этим сами. Она подала Андре руку и уже в дверях сказала:
-- Завтра я поговорю с бароном, а послезавтра жди от меня письма.
Андре остался один.
Ужас овладел им при мысли, что он так нескоро увидит Сабину. С минуту он еще постоял в нерешительности, потом бросился за своим пальто и шляпой, наскоро, как попало, оделся и стремглав выскочил на лестницу.
-- Всего один раз увидеть хотя бы издали... -- бормотал он себе под нос, перескакивая через ступеньки.
Через пять минут он был на углу улицы и почти догнал Сабину, идущую рядом с Модестой. Они, по счастью, еще не успели нанять фиакр.
Андре шел сзади, шагах в двадцати. Он любовался походкой, манерой придерживать платье, гордым профилем...
"Господи, когда же наступит день, когда я открыто пойду рядом с ней рука об руку..."
Одна лишь эта мысль была способна удвоить его энергию.
В эту минуту Сабина с Модестой остановили экипаж и, усевшись в него, приказали кучеру ехать как можно скорее.
Фиакр тронулся и тут же скрылся из виду.
Взглянув еще раз в ту сторону, куда укатил фиакр, Андре повернул было домой, но тут его окликнул чей-то звонкий, молодой голос.
Он обернулся и увидел, как из новенькой коляски, запряженной парой прекрасных лошадей, вышла молодая дама, одетая самым роскошным образом и сделала ему знак подойти к ней.
Андре напряг свою память...
-- Мадемуазель Роза, если не ошибаюсь?
-- Скажите лучше, мадемуазель Зора де Шантемиль, -- услышал он мужской голос над самым ухом.
Андре обернулся и чуть не столкнулся нос к носу с господином, который только что отдавал какие-то приказания кучеру.
-- Извините, -- проговорил он очень удивленный и отступил на два шага.
-- Да, милостивый государь, -- продолжал господин, по виду очень смешной и недалекий. -- Шантемиль -- поместье, которое я ей подарю на следующий же день по смерти моего папа!
Андре чуть не прыснул со смеху, до того забавна была фигура господина, заговорившего с ним. Черты этого лица можно было определить одним словом: "гусь", что же касается его туалета, то это был гибрид шута и попугая.
Тото-Шупен, передавая его приметы Тантену, забыл почему-то столь выдающееся свойство.
-- Мое имя не имеет значения, -- продолжал между тем господин, -- поехали лучше к нам обедать!
И, не дожидаясь согласия со стороны Андре, Роза живо схватила его за руку и втолкнула в дверцу шикарного экипажа.
-- А ведь она добра, как вы считаете, а? -- заговорил опять чудак в красных перчатках, -- я, по крайней мере, так ее понимаю. Видно, делать нечего: друзья наших друзей -- наши друзья! Пойдемте, я должен исполнить ее желание! О, мы приехали!
-- Да-да! Я этого хочу, хочу! -- повторяла Роза, направляясь к дому и таща за руку Андре.
Он подумал, что ему не помешает развлечься, а эта парочка обещала много интересного. В особенности этот гусь весьма занимал Андре. Он подумал еще минуту и согласился.
-- Пусть будет так! Пойду посмотрю на этого дурака. Какие фигуры лепит из него этот красивый чертенок! -- подумал он про себя, но не счел нужным рекомендоваться ему.
Об этом, впрочем, позаботилась Роза.
-- Господин Гастон де Ганделю! -- представила она своего "гуся", дергая его за рукав, и он при этом смешно шаркнул тоненькой ножкой.
Андре едва удержался от смеха.
-- А это монсеньор Андре, великий художник! -- продолжала она, хватая Андре за рукав.
-- Монсеньор Андре -- художник? -- удивился гусь, -- погодите, я что-то такое слышал от папа! Не тот ли это Андре, который будет отделывать дом, построенный папа на Елисейских полях?
-- Тот самый, -- ответил Андре, едва сдерживая улыбку.
-- В таком случае -- очень приятно, очень приятно! Теперь вы совсем наш!
Радости его, казалось, не было пределов.
-- Идемте же, -- крикнула Роза, взбегая по лестнице, убранной цветами.
Андре уже хотел подниматься следом за ней, когда Ганделю догнал его и с самым таинственным видом зашептал на ухо:
-- А? Какова? Не женщина, а восторг, -- шептал он, подмигивая при этом самым вульгарным образом, -- погодите, ведь в умении держать себя, правду говоря, равных себе я здесь не знаю, так что учитель у нее будет превосходный!
-- Это уже заметно, -- серьезнейшим тоном отвечал ему Андре.
-- Да придете ли вы наконец? -- крикнула Роза, топая ножкой.
-- Сию минуту, -- отвечал Ганделю, поспешно взбегая по лестнице и увлекая за собой Андре.
-- Твердый характер, не правда ли, -- успел он еще шепнуть Андре с тем же таинственно-вульгарным видом.
Пройдя в комнату, Роза мгновенно сбросила верхнюю одежду и схватив Андре за руку, повела его по квартире, показывая ему свои апартаменты.
Бедный художник вынужден был обозревать и хвалить все это нелепое нагромождение мебели, золота, лазури, подобранное самым нелепым образом. Причем, от него требовали, чтобы он по достоинству оценил толщину и богатство тканей, стоимость всего этого бедлама и вкус, с которым он создавался.
Впереди шествовал "гусь" с торжествующим, полным счастья лицом, указывая на все предметы и называя их цену.
Причем Розе не приходило в голову, что все это -- цена ее позора, ее доброго имени, которое куплено этим шутом.
В это время послышался шум в зале.
-- А вот и наши гости, -- воскликнул "гусь", окончательно пришел в восторг и побежал в зал.
Роза и Андре остались одни.
-- Как видите, я решилась оставить Поля, -- заметила она, переходя от веселого тона к несколько грустному. -- Ему не всегда хватало даже на хлеб, к тому же он стал мне надоедать...
-- Ему не на что купить хлеба? -- удивился Андре, -- как же так, два часа назад он был у меня и хвастал, что получил место на двенадцать тысяч франков в год!
-- Скажите лучше -- на двенадцать тысяч лжи и пустяков, -- со смехом бросила Роза, -- все, что он умеет, это занимать деньги подчас даже у незнакомых людей!
При этом она сделала знак Андре, что ей еще много чего надо рассказать ему, но не сейчас.
В это время сияющий Ганделю вел гостей, которые явно были достойны тех, кто их принимал.
Едва только Андре успел себя поздравить с приобретением столь "приятного" знакомства, как в дверях показался огромного роста лакей в перчатках и белом жилете и громогласно объявил:
-- Кушать подано!