История моей жизни
По всей вероятности, моим читателям не безынтересно услышать кое-что относительно моей жизни и узнать о ходе моего физического развития.
Я родился 20 июля 1878 года (по старому стилю), так что по новому летосчислению — 2 августа 1878 г. Город, в котором я родился, был Дерпт. У меня есть еще брат и сестра, оба моложе меня. Мои родители, оба, среднего телосложения, однако, мои брат и сестра располагают более, чем средней силой. Мой дед со стороны матери — которого я, к тому же, никогда не знал, так как он умер, когда мне было три года — представлялся мне всегда, по рассказам, как из ряда вон выходящий человек по величине и силе. Он переселился около 60 лет тому назад из Швеции в Россию. Моя мать часто рассказывает мне, что я очень похожу на своего деда, с тою разницей, что он был крупнее меня, ростом в 6 футов.
Насколько я могу припомнить, я с самого моего детства всегда очень увлекался физическими упражнениями и когда мне было около 8 или 9 лет, я командовал над маленькой армией моих сверстников в силу того веского основания, что я был самым сильным из них. Поступив к этому времени в Дерптское Реальное Училище, я вскоре обнаружил особенное предпочтение к занятиям гимнастикой. При одних состязаниях, имевших место в 1891 году, я выиграл в возрасте 14 лет первый приз, как лучший из вступивших в состязания моего возраста — обстоятельство, о котором сообщил в немецкие газеты мой тогдашний учитель, немец, по имени Древес. В то время мой рост был 141 см, а вес — 111 фунтов и я был довольно здоровым мальчиком. Я был одним из лучших игроков в городки, лучше всех упражнялся и с гантелями, мог прыгать 1,90 метра в длину и 1,40 — в вышину. Правой рукой я мог выжать гантель, весом в 30 фунтов 16 раз, а левой — даже 21 раз. Во время одного состязания в беге я пробежал расстояние в 180 метров в 26 секунд. Мою склонность к физическим упражнениям я наследовал, очевидно, от моего деда.
Окончив в 1895 году реальное училище, я поступил в качестве ученика на одну большую машиностроительную фабрику в Ревеле, с тем, чтобы впоследствии стать инженером. Но — человек предполагает, а Бог располагает.
К этому времени я вступил в члены Ревельского Атлетического и Велосипедного Клуба и с наибольшим усердием занялся велосипедным спортом, при чем получил за этот род спорта несколько призов. При наступлении осени и дурной погоды я начал посвящать больше внимания упражнениям с тяжелыми гирями и гантелями, при чем в результате этого рвения оказалось то, что вскоре я превзошел в в этой области всех моих сверстников.
Самым любимым времяпровождением в клубе было поднимание тяжелых гирь и борьба. К последнему у меня было сначала мало склонности и поэтому меня часто тогда побеждали при наших товарищеских состязаниях.
Между тем я значительно вырос и размеры частей моего тела в 1896 году, в возрасте 18 лет, были следующие:
У нас был, в нашем клубе, один очень опытный тренер, по имени Андрушкевич, служивший на государственной службе, который давал нам, молодежи, очень полезные советы относительно ухода и тренировки тела. При одном состязании, происходившем в клубе в это время (осень 1896 года) я обнаружил в поднимании тяжестей следующие результаты:
Правой рукой с плеча я выжимал: 145 фунтов двенадцать раз, 155 фунтов десять раз, 198 фунтов три раза и 214 фунтов один раз. Я поднимал с полу одной рукой, при участии только бицепса, справа — 125 фунтов и слева — 119 фунтов.
В сентябре 1896 года я познакомился с профессионалом-борцом Лурихом. Он был лишь немногими годами старше меня, был только год профессионалом и в то время ездил с небольшой труппой по восточным провинциям.
Лурих вызывал всех желающих бороться с ним; многие из наших сочленов боролись с ним, но все без исключения были им положены. До того времени у меня не было большой склонности к борьбе и я только изредка боролся, занимаясь за то больше подниманием тяжестей. Тем не менее, я несколько раз боролся с Лурихом, который уже в то время был довольно хорошим борцом, хотя, как я скоро убедился, не превосходил меня по силе. Конечно, всякий поймет, что Луриху не представилось особого затруднения побороть такого, почти вовсе технически не обученного борца, каким я тогда был; все же один раз, когда я боролся с ним публично — это происходило в Ревельском Офицерском Собрании, — ему не удалось положить меня в первую схватку, а во вторую я выдержал против него 17 минут.
Георг Гаккеншмидт
Я упоминаю об этом моем легко понятном поражении, которое я потерпел вследствие того, что не имел почти никакого опыта в борьбе, потому что Лурих часто хвастался впоследствии тем, что неоднократно клал меня. С тех пор, в течение многих лет он старательно избегал встречи со мною. Однако, это поражение раздражило меня и я начал часто бороться, в результате чего, в течение следующей зимы, положил всех членов нашего клуба.
В феврале 1897 года в Ревель приехал один немецкий борец, Фриц Коницко. Говорили, что он положил в Магдебурге знаменитого Тома Каннон, который в свое время боролся несколько раз с Карлом Абс и всегда выходил победителем из этого состязания. Коницко был значительно меньше меня; ростом он был всего в 168 см и весил около 165 фунтов, Таким образом, в общем, он не представлял из себя импонирующей фигуры. Тем не менее, он был очень ловкий и обладал прямо невероятной силой рук. Эти его качества давали ему возможность победить, до этого времени, всех его противников, а прежде всего и потому, что ему приходилось иметь дело со слабейшими противниками. Я был единственным из любителей, который мог выдержать борьбу с ним; мы боролись в течение 10 мин. без результата. Спустя немного времени после этого в Ревель приехал Владислав Пытлясинский, известный польский борец, который в то время находился в зените своей славы, и положил Коницко. Пытлясинский легко поборол и меня, и мы научились весьма многому от этого выдающегося по технике борца. В следующем году он первый положил в Париже знаменитого турка Кара Ахмеда. Я помню еще, что у нас был тогда из ряда вон выходящий по силе школьный учитель из окрестностей Ревеля, который был одним из главных противников Пытлясинского. Этот учитель знал всего два-три приема, но их было достаточно, чтобы он мог побеждать своих противников. Один раз он положил меня в семь минут.
Как я уже заметил, эти поражения были для меня весьма поучительны, и я начал, правда медленно, но за то настойчиво, совершенствоваться в борьбе. Прежде всего я значительно усовершенствовался в поднимании тяжестей и улучшил развитие своего тела; в июле 1897 года я был в состоянии выжать обеими руками штангу в 243 фунта. В это же время я побил всемирный рекорд, правда, который был весьма скоро, в свою очередь побит, но который впоследствии я опять взял, превзойдя его и который с тех пор уже держу. Скрещенными за спиной руками и при согнутых коленях я поднимал гирю в 171 фунт. Далее, я брал в каждую руку по гире в 94 1 / 2 фунта и одним движением выбрасывал их с полу на вытянутые вверх руки. Наш инструктор Андрушкевич сделал измерения моего тела в декабре 1897 года, при чем они были следующие:
В декабре 1897 года я развил свою силу до того, что мог вытолкнуть обеими руками двенадцать раз штангу в 216 фунтов, вытолкнуть штангу в 187 фунтов семь раз одной рукой, вытолкнуть штангу в 216 фунтов одной рукой.
Около этого времени я познакомился с одним замечательным человеком, который оказал огромное влияние на мою последующую жизнь. Незначительное повреждение руки, которое произошло при моих занятиях в качестве инженера — тогда я был все еще любителем — заставило меня обратиться за советом к врачу. Этот врач, очень любезный старичок, находился случайно в обществе одного выдающегося коллеги, именно д-ра Краевскаго, доктора, который находился на службе у Его Величества Государя. Этот д-р Краевский был основателем атлетического и велосипедного клуба в С.-Петербурге, президентом которого был Великий Князь Владимир Александрович. Среди членов этого клуба находилось много аристократов и богатых людей. Д-р Краевский, несмотря на свои 56 лет, был все еще очень подвижный энергичный человек и большой сторонник физического развития и поднимания тяжестей. Доктор, конечно, посетил наш клуб и тотчас-же узнал меня. Когда я разделся для того, чтобы можно было тщательно исследовать мое поранение, д-р Краевский, вместе с моим собственным врачом, начал осматривать меня и нашел, что за исключением легкого повреждения руки (небольшая контузия), я был совершенно здоров. Д-р Краевский обратил внимание на мое телосложение, которое ему очень понравилось, и пригласил меня посетить его в Петербурге и пожить у него, так как он возлагал надежды на то, что из меня может выработаться профессиональный борец.
Иван Владимирович Лебедев, «Дядя Ваня», проф. русской атлетики
Я узнал от него, что он тренировал некоторое время и Луриха, и я был очень обрадован, когда он мне сказал, что во мне есть материал на то, чтобы стать самым сильным человеком в мире.
Под влиянием увещаний моих товарищей по клубу, которые усиленно советовали мне воспользоваться предложением д-ра Краевскаго, но против воли моих родителей, отправился весной 1898 года в Петербурге. Д-р Краевский холостяк жил в большом доме на Михайловской площади в С.-Петербурге. У него была огромная практика в лучших кругах общества и он слыл миллионером. Я был принят весьма гостеприимно в доме этого покровителя атлетики. Доктор относился ко мне, как к родному сыну, и в течение моего тренирования представил в мое распоряжение все то, что он знал в деле атлетики. Одна комната в его доме была украшена портретами лучших атлетов и борцов всего света, и если кто-либо из них приезжал в Петербурге, он приглашал его к себе в дом, в котором все время находили радушное гостеприимство иностранные атлеты. Д-р Краевский был, кроме того, основателем частного клуба, в котором еженедельно происходили упражнения с тяжелым весом, гантелями и другими гимнастическими аппаратами и где также усердно боролись. В своей гимнастической зале у д-ра Краевскаго находились в громадном выборе многочисленные штанги, гантели, гири, а также разного рода аппараты для развития силы, словом, все, что нужно атлету при тренировании. Это была превосходно устроенная школа физического развития.
Все профессионалы и борцы, приезжавшие в С.-Петербурге, являлись к д-ру Краевскому и экспонировали свое искусство в его гимнастическом зале; при этом они подвергались тут-же тщательному измерению, взвешиванию и исследованию. Благодаря этому д-р Краевский приобрел превосходный материал и выдающиеся познания относительно способностей к физическому развитию и различных систем тренирования.
Пример всех этих атлетов действовал на нас поощряющим образом. Всякий видел свою честь в том, чтобы показать себя с наилучшей стороны. Так как теперь у меня не было другого занятия, как заниматься атлетикой и спать, я начал делать быстрые успехи в приобретении ловкости и силы. Доктор Краевский убеждал меня при этом не прикасаться ни к табаку, ни к алкоголю, но у меня не было слабости ни к тому, ни к другому, так что для меня не было большим трудом следовать этому совету.
Я пил почти исключительно молоко, при чем выпивал его в день около трех литров, а ел все, что мне хотелось; мой аппетит был всегда превосходным. Я купался ежедневно с доктором в его купальном помещении, представлявшем из себя очень большую комнату в непосредственной близости гимнастического зала. После ванны мы занимались подниманием тяжестей до тех пор, пока не обсыхали; ни один из нас не пользовался для вытирания полотенцем. В январе 1898 г. я выталкивал на вытянутые вверх руки штангу в 275 фунтов; одной правой рукой я выталкивал 243 фунта; лежа на полу на спине, я выталкивал обеими руками 304 фунта, а немного спустя даже 333 фунта. С согнутыми коленами я поднимал тяжесть в 180 1 / 2 фунтов — что в течение многих лет оставалось всемирным рекордом, пока я сам не побил его в 1902 году, подняв 187 фунтов.
В феврале я сопровождал д-ра Краевскаго в Москву, где барон Кистер, другой великий покровитель атлетов, устроил для любителей состязание в поднимании тяжестей. Здесь я взял несколько призов; между прочим, мне удалось поднять одной рукой тяжесть в 255 1 / 2 ф. За это я был награжден, вскоре по возвращении, золотою медалью, данной мне С.-Петербургским Атлетическим и Велосипедным Клубом, членом которого я сделался к тому времени.
Тренирование у д-ра Краевскаго было весьма разносторонне и я скоро приобрел значительную силу во всех частях своего тела. Кроме того, я тренировался регулярно и в борьбе; частые посещения профессиональных борцов в доме д-ра Краевскаго давали часто возможность тренироваться. К этому времени президент СПБ-го Атлетического и Велосипедного Клуба, граф Рибопьер, был возведен в шталмейстеры Его Императорского Величества Государя.
Граф Рибопьер сильно интересовался мною и с тех пор не переставал оказывать мне самое любезное внимание. Впоследствии он не раз оказывал мне поддержку, и я обязан ему глубокою благодарностью.
В апреле 1898 года мой клуб организовал состязание в поднимании тяжестей на звание чемпиона России, в котором я получил 1-й приз и смог вытолкнуть следующее: обеими руками я поднял 114 кг, т. е. 228 фун., над головой на вытянутых руках; это было только на 1 кг менее мирового рекорда, побитого французом Бонном, который поднял 115 кг.
К концу апреля этого года в Петербурге приехал знаменитый французский борец Павел Понс, и я победил этого борца (с несколько устаревшими приемами) в 45 мин. Точно также я положил и Янковского, в 11 минут. Возможно, что Понс при этом случае не был в хорошей форме, так как несколько времени спустя мне пришлось выдержать с ним более упорную борьбу.
Я в то время был в очень хороших условиях и продолжал регулярно мое тренирование у д-ра Краевскаго. Д-р Краевский решил теперь выпустить меня на всемирный чемпионат и чемпионат Европы, который должен был иметь место в конце июля того года в Вене, вместе с выставкою спорта.
Для того, чтобы привыкнуть выступать перед большой публикой, я поступил, по совету моего учителя, за несколько недель до этого чемпионата в один цирк в Риге и выступал там под вымышленным именем, как атлет и борец. Д-р Краевский, как видно из этого, не упустил из внимания то замешательство, в которое впадает молодой борец, впервые выступая перед многолюдным собранием. В Риге я имел хороший успех, так как в борьбе я положил всех моих противников. Все же мне многого еще недоставало в технике, хотя я и был очень силен и разделывался со всеми моими противниками в несколько минут. Даже мой былой победитель, вышеуказанный учитель Кальде, должен был признать это, так как я клал этого очень сильного борца несколько раз подряд в течение немногих минут, чему он был весьма удивлен.
Лучшие результаты, которых я достиг по прошествии шести месяцев моего пребывания у гостеприимного доктора, были следующие:
Упражнения эти я проделывал частью в доме доктора, а частью в школе верховой езды графа Рибопьера; тяжести, которыми я упражнялся, каждый раз подвергались тщательной проверке.
Это наводит меня на мысль о забавном случае, при воспоминании о котором я впоследствии часто от души смеялся. Доктор сшил себе в это время пару новых брюк, которые на нем так хорошо сидели, что и я выразил желание иметь такие же брюки. На это доктор ответил мне с улыбкой: «Дорогой мой Георг! Когда вы побьете в поднимании рекорд Сандова (116 килограмм одной рукой), тогда вы получите такие брюки». Эти несколько насмешливые слова дали мне толчок сделать новую попытку поднять 112 1 / 4 килограмм одной рукой. Это произошло в частном манеже гр. Рибопьера, который для этой цели был обращен в своего рода цирк. Места для зрителей были полны лицами из высшего петербургского общества. Когда мне удалось поднять этот вес, д-р Краевский вскочил со своего места и с энтузиазмом замахал своей шляпой. Никогда я не забуду его, каким он был в этот момент. Его воодушевление и восторг при виде проявления силы доходили до непостижимости. Но его энтузиазм, казалось, передался всем остальным зрителям, так как они один за другим подходили ко мне и поздравляли меня. Затем, доктор исчез на несколько минут и вернулся с обещанными брюками. Я должен сознаться, что в первый момент я больше обрадовался этому подарку, чем той большой золотой медали, которую мне передали несколько дней спустя за этот рекорд.
Д-р Краевский имел, надо сказать, что-то особенное в себе — я бы сказал мистическое. Что-то в этом человеке оказывало на людей совершенно особенное влияние. Мне часто приходилось слышать это от многих: «Мы не знаем, как это происходит, но как только появляется наш доктор — наша сила как будто вырастаете». Такое же чувство было и у меня, тем не менее меня поразило это у других.
Итак, я отправился в Вену с д-ром Краевским в сопровождении лучших петербургских любителей-атлетов и среди них на первом месте Гвидо Мейера и Александра фон-Шмеллинга. Мы были приняты очень радушно Венским Атлетическим Клубом и в нем я завязал знакомства со многими первоклассными атлетами и борцами.
Здесь же, я встретился в первый раз с Вильгельмом Тюрк, выдающимся атлетом, которому тогда было уже почти 40 лет. Он ростом почти в 6 футов и весит 260 фунтов. Он мог с помощью одной своей силы поднять на высоту вытянутых над головой рук шаровую штангу в 330 ф., а также мог поднять обеими руками две гири, весом в 264 ф., имея в каждой руке по гире в 132 ф. Лучшее, что я мог показать в этом отношении, было тогда поднимание 114 ф. в каждой руке. Однако, в поднятии тяжестей одной рукой, что требует большей ловкости, он мог поднять только 138 3 / 4 ф. против моих 242 ф.
Я хотел бы тут-же напомнить, что показать свои лучшие выполнения при таких всемирных состязаниях очень трудно в виду того возбуждения, которое вызывается ими. Я мог выполнить следующее:
В поднимании тяжестей я был третьим, после Тюрка и Биндера, который был также венским атлетом. Впрочем, мне казалось, что весь чемпионат был так организован, чтобы благоприятствовать венцам; например, чрезвычайно сильный французский чемпион Пьер Бонн не мог добыть себе места в нем. Но, с другой стороны, возможно и то, что венцы тренировались совершенно особенным образом и долгое время для специальных упражнений, которые требовалось исполнить на эти состязания. Точно так же обстояли дела и со специальными тяжестями, например, с так называемыми «Bohlig-Hantel». Мой товарищ по клубу Мейер, в остальном весьма порядочный атлет, не мог в этом показать ничего особенного; фон-Шмеллине, гигант, ростом более 193 см, боролся ранее со мною и с Павлом Понс без результатов в течение целого часа и считался лучшим борцом, чем я; здесь же он не выдался ничем и, после того, как он положил Сириля Ветаза, лучшего борца Вены, он должен был, вследствие недоразумения с жюри, оставить чемпионат. Таким образом, и в борьбе я был единственной надеждой д-ра Краевскаго. Я был в превосходной форме и последовательно поборол многих венских любителей в очень короткое время, а именно менее, чем в одну минуту каждого. Затем мне пришлось сойтись с баварским чемпионом Михаилом Гитцлером, весьма выдающимся борцом, но который был слишком легок для меня. Я напряг всю свою силу и положил Гитцлера, после упорного сопротивления, в пять минут. С Бурхгартом, который не был так хорош, мне пришлось проработать всего две минуты.
Таким образом, в борьбе я получил первый приз, звание чемпиона Европы, великолепную золотую медаль и роскошный пояс чемпиона. Д-р Краевский был просто вне себя от восторга, и меня поздравляли со всех сторон. Профессор Гюппе, из Праги, был одним из членов жюри в этом чемпионате. Он очень увлекался атлетикой и был так любезен, что выразил мне свое одобрение и похвалу. Во время ужина, который был дан клубом по окончании чемпионата, я был центром особой овации и Атлетический Клуб пригласил д-ра Краевскаго, Мейера, фон-Шмеллинга и меня на вечеринку.
К вечеру следующего дня мы собрались, таким образом, в помещении клуба и наш старый доктор первый приступил к работе. Он стал выжимать обеими руками много раз подряд шаровую штангу в 154 ф., а затем совершил еще целый ряд трудных упражнений. Все были поражены тем, что такой почтенный господин в состоянии выполнять подобные, требующие большой силы, упражнения. Воодушевленный его примером, я сделал следующее: лежа на спине, я поднял через голову на вытянутые вверх руки 331 1 / 2 фунт.
На следующий день, по приглашению одного из судей чемпионата, г-на Виктора Зильберера, мы совершили экскурсию в его летнее местопребывание на Семмеринге и провели там время очень приятно.
Г-н Зильберер — издатель и редактор «Allgemeinen Sportzeitung» и кроме того, сам очень усердный спортсмен.
По возвращении нашем в Петербурге, после всякого рода предварительных переговоров, мне бросили вызов венец Ветаза и Лурих защитить полученный мною чемпионат Европы и бороться с ними. Д-р Краевский взял на себя вести переговоры по этому поводу; но оба борца ставили такие невозможные условия, что борьба не могла состояться. Со своей стороны я нисколько не боялся борьбы с ними. Ветаза уже вообще перешел через высший пункт своей славы, а Лурих, хотя и был очень опытным борцом, все же был слабее меня. Я провел конец года у д-ра Краевскаго и затем в январе 1899 года выиграл против упорной борьбы против 20 противников чемпионат Финляндии.
Хотя со времени моего первого большого успеха в борьбе я все меньше тренировался в поднимании тяжестей, мне все же удалось тогда, в январе 1899 года выжать, обеими руками штангу в 279 3 / 4 ф.
Между тем пришло время отбывать мне воинскую повинность; я был зачислен в Преображенский полк Лейб — Гвардии Его Величества, но по прошествии пяти месяцев был отпущен со службы. 16-го мая я боролся, в до тех пор еще в не решенном матче, с фон-Шмеллингом в манеже графа Рибопьера и положил моего противника в 25 минут при помощи половинного Нельсона (Halb-Nelson). Этим я выиграл чемпионат России на 1898 год. Несколько дней спустя, 19-го мая, я одержал новую победу над Шмеллингом и с нею получил звание чемпиона России за 1899 г. Одним словом, г-н фон — Шмеллине был одним из моих самых серьезных противников.
Георг Гаккеншмидт
Вслед за тем я снова тренировался в течение некоторого времени в поднимании тяжестей и сделал успехи, так как смог вырвать обеими руками штангу в 330 фунтов. Однако, когда я попробовал медленно выжать одной рукой тяжесть в 286 ф., я повредил себе сухожилие в правом плече, повреждение которому суждено было в течение многих последующих лет докучать мне. Впрочем, я не обращал особенного внимания на эту неприятную боль и стал тренироваться ко всемирному чемпионату, который должен был иметь место в Париже в сентябре. К тому времени я уже твердо решил стать профессиональным борцом. Хотя моя рука еще не вполне поправилась, я все же поехал в Париж и принял участие в чемпионате.
Список участников этого состязания был следующий: Шарль Ле-Менье (Франция), Генрих Пешон (Франция), Франсуа Ле-Фарнье (Швейцария), Луар дит Партос, Трилла Ле-Савуайар, Капитен Ле-Паризьен, Луи Шапп (все из Франции), Фериал Мариус (тоже), Генрих Альфонс (Швейцария), Ниманн (Германия), Камиллус Эверстен (Дания), Пиетро Далемассо (Италия), Баркен Ле-Деменажер, Жакавайль, Эдгар Жоли (Франция), Дэво (Бельгия), Дирк Ван-ден-Берг (Голландия), Рауль Ле-Бушер, Раймонд Френк, Виктор Дельмас, Готье Ле-Бретон, Леон Ле-Жутер, Эмабль де Ла-Кальметт, Жан Ле-Марсене, Эдуард Робин, Жакс Ле-Туро, Генрих Лоранж, Робинэ, Лоран Ле-Букеруа, Констан Ле-Буше, Пейрусс, Шарль Пуарэ, Поль Понс (все из Франции), Бонери Доменико (Италия), Штарк (Германия), Фенглер (Германия), Алис Амба (Африка), Эберлэ (Германия), Кара Ахмед (Турция) и, наконец Миллер (Германия).
Моим первым противником был довольно средний борец Луар, по прозванию Портос. Я положил его в 18 секунд. Вторым, с кем мне пришлось бороться, был француз с юга, по имени Робинэ, борец с очень хорошей техникой и пользовавшийся тогда порядочной известностью. Быть может, вполне естественно, что публика встречает сначала с некоторым недоверием иностранных, еще неизвестных борцов. Я еще не был тогда хорошо знаком большой публике, и поэтому неудивительно, что я возбудил всеобщее изумление, положив популярного Робинэ всего в 4 минуты. Робинэ был слишком хороший спортсмен, чтобы отнести это свое поражение на счет случая, и когда его спрашивали, силен ли я, отвечал: «Его гриффы прямо железные, а уж если он сведет противника в партер, то дело пропало». В это самое время публика стала называть меня «русским львом».
На следующий день после борьбы с Робинэ, я отправился тренироваться в гимнастическое заведение Пиаза на улице Фобуре С.-Денис. При этом случае я вывихнул себе плечо, тренируясь с французским борцом Леоном Дюмонт, отчего моя правая рука долгое время была как бы расслабленной. Г-н Пиаза лечил меня горячими и холодными обливаниями, а также и электричеством, но без особого успеха.
Среди мира борцов долгое время было обыкновение ставить на пути начинающих борцов, которые обещали в свое время сделаться опасными противниками, всякого рода препятствия и тем помешать им в их новом призвании. Мне самому как то говорили: «Начинающие борцы, которые кажутся опасными, должны быть часто и основательно положены, чтобы мы избавились от них».
Этого рода политику разделял третий борец, с которым мне было назначено бороться, один из лучших французских борцов, именно ловкий Эмабль де Ла-Кальметт. Этот атлет, как я скоро открыл, был далеко не так силен, как я, но что касается техники, то он во многом превосходил меня, обстоятельство, которое делало моим долгом быть очень осторожным с ним, так как технически совершенный борец гораздо опаснее, чем такой, который обладает только силой. Здесь никогда нельзя быть уверенным против неожиданностей, и здесь никогда неизвестно, что подобный борец сделает в следующий момент. Тем не менее, я положил Эмабля в 47 минут и многому научился в эту борьбу. На следующий день на сцене появился Лоран Ле-Бокеруа, очень сильный и ловкий борец. До этого времени я не думал, чтобы такой корпулентный мужчина он весил более 250 ф. — мог быть таким проворным и ловким. Лоран был очень опытен в своей профессии, так как он был борцом уже более 15 лет, и принимая во внимание, что я боролся всего 15 месяцев, казалось, у меня не могло быть никаких видов на победу. По силе я был равен французу, если и не превосходил его, и поэтому я решил быть весьма настороже с ним и не дать ему случая опрокинуть меня. Мы боролись 30 минут, после чего наша борьба была объявленной недавшей результатов.
После этой последней борьбы слабость в моей руке причиняла мне сильное раздражение, так что я решил выйти из чемпионата; к тому же мой французский врач, лечивший меня, посоветовал мне избегать всякого напряжения в течение следующих 12-ти месяцев. Я искренно сожалею теперь, что я не послушался этого совета.
Я поборолся еще раза два и затем вернулся домой, чтобы заняться лечением моей руки, при чем еще 6 месяцев лечил ее электричеством. Я почти склонен думать, что это мне более вредило, чем помогало. Тем не менее, я стал поправляться мало по малу, и в мае 1900 г. начал снова упражняться с тяжелым весом.
Со свойственной юности необдуманностью я начал снова поднимать тяжелые штанги, и при одной попытке установить новый мировой рекорд, снова повредил себе только что было поправившуюся руку. Д-р Краевский стал серьезно предостерегать меня, и я, вняв этим предостережениям, решил избегать в последующем подобных упражнений.
В июле 1900 года в Москве происходило состязание в борьбе. Здесь я в первый раз выступил, в России, как профессиональный борец. Чемпионат длился 40 дней; мое жалование было 1250 рублей в месяц. Мы боролись на два приза: на звание чемпиона С.-Петербурга и чемпиона Москвы. Так как я заслужил оба, то получил, кроме звания чемпиона и моего жалования, еще 2000 рублей в качестве приза. При этом случае я положил, как Ла-Кальметта, так и Петрова. Далее я поборол в пять минут проворного как угорь молодого бельгийца Констана Ле-Бушер. Болгарин Петров уже тогда обнаруживал чрезвычайную силу. Констан был в высшей степени подвижным и ловким, и казалось, не ожидал встретить во мне серьезного противника. Он потом говорил, что слышал, что я хотя и очень силен, за то весьма неловкий. После того, как я победил Констана, французские борцы выставили против меня Пейрусса. Этот борец был до невероятности силен, но не отличался уверенностью в себе, так что едва мы начали борьбу, он, так сказать, сам лег к великому удивлению своих соотечественников, которые уже рассчитывали на его победу. Моя вторая схватка с ним продолжалась всего 7 секунд. После Пейрусса я победил страшно сильного казака, по имени Михайлов, которого я бросил в 10 минут. В то время, как наш чемпионат все еще продолжался, в Вене открылось новое состязание в борьбе. К сожалению, я записался туда слишком поздно и достиг Вены тогда, когда уже шли заключительные борьбы. Мой старый соперник Павел Понс получил первый приз, Кара Ахмед, выдающийся турецкий борец, был вторым и толстый Лоран — третьим. Ни Понс, ни турок не имели охоты померятся силами со мною. Очевидно, у них не было желания рисковать только что добытыми победными лаврами. Один только добродушный Лоран предоставил себя в мое распоряжение. Вслед за тем я все же боролся с одним страшно толстым испанцем, по имени Корелья, и положил его в 29 секунд. Больших усилий мне стоил голландец Дирк Ван-дер-Берг, атлет очень хорошего сложения. Ван-дер-Берг ограничился оборонительным положением и рассчитывал только на то, что я сделаю какой-либо промах, все же, в конце концов, я положил его в 22 минуты. Я нашел гораздо более покладистого противника в немце Фенглере, который казался очень добродушным, но перед борьбой требовал всякого рода условий. Когда мы начали с ним борьбу, я скоро заметил, что он ничего так не желал, как положить меня. Тут я стал все более убеждаться в том, что для одержания победы надо обладать не только силой, но прежде всего и расчетом и тактикой. Я бросил Фенглера в 26 минут. На следующий день я боролся с соглашающимся на все Лораном Ле-Бокеруа. Мы поборолись в красивой, оживленной схватке, при чем француз ясно дал понять, что он не питает надежды побороть меня, так как по прошествии часа он отказался от борьбы. В начале сентября я отправился в Дрезден, чтобы принять участие в небольшом состязании в борьбе. Я был главной притягательной силой этого состязания и боролся почти ежедневно с 3–5 противниками, которых почти всех я побеждал в очень короткое время, например:
Гамбуржца Винцера в 7 минут.
Австрийца Бурггарта в 6 минут.
Обоих братьев Эмилио и Джиовани Райцевич в 6 минут, всех в один вечер. В другой раз, я поборол Фенглера и Коницко почти в три минуты. Далее, в Дрездене я встретился с очень толстым и тяжелым, борцом Себастьяном Миллер. Этот человек весил почти 350 ф. и был довольно силен; все же я бросил его в три минуты, и непосредственно вслед за тем я положил очень ловкого, но легковесного борца Гамбье в 5 минут и баварца Гитцлера в 23 минуты. Гитцлер к этому времени порядком усовершенствовался. Само собою разумеется, я получил в Дрездене первый приз.
Из Дрездена я отправился в Хемниц. Здесь были ангажированы следующие борцы: Гамбье, Гофер, Себастьян Миллер, Коницко, Бюиссон, Гитцлер, Виклер, Джиовани и Эмилио Райцевич, Росснер, Петри, Оскар Улих, Бурггарт, Дирикс и я сам. Здесь я встретил в первый раз моего соперника Луриха. Как это нередко случается, в это самое время борьба открылась и в другом месте, для конкуренции с нами, и туда был приглашен Лурих и еще несколько менее известных борцов. Лурих ходил повсюду и хвастался, что не раз с легкостью клал меня. Его импресарио представлял его публике, как самого сильного человека на свете «непобедимого борца».
Хотя по правилу я никогда не занимаюсь импровизированными вызовами, все же в данном случае я не мог удержаться от того, чтобы не вызвать Луриха, тем более, что он не прекращал этих выходок против меня лично. Таким образом, в один вечер мы отправились, Гитцлер и я — это было 17 сентября — в театр, где боролся Лурих и предложили ему побороться с нами. Хотя Лурих еще раньше и объявил, что он готов бороться со всяким, будь то любитель или профессионал, наше предложение не было принято на том основании, что «непобедимый» согласился бороться уже с достаточным числом противников, чтобы обременить себя еще новыми.
Георг Гаккеншмидт
Тем не менее, со сцены было объявлено, что в следующую среду Лурих будет бороться с Гаккеншмидтом. В условленный вечер мы были с точностью на наших местах; однако, заметили, что Лурих был уже занят с двумя противниками. Одного из них, который, казалось, и понятия не имел о борьбе, он бросил менее, чем в одну минуту. Затем он приготовился поступить таким же образом со своим вторым противником, как вдруг этот последний бросился со сцены и закричал: «Там внизу сидит Гаккеншмидт; он может занять мое место, так как я чувствую себя не особенно хорошо».
Под несмолкаемое одобрение толпы я вышел на сцену, чтобы начать борьбу с Лурихом. Однако, «непобедимый» лишь только заметил меня, побледнел и скрылся за кулисами. Несмотря на многократные требования, он не тронулся с места и не выступил против меня. Газета «Chemnitzer Allgemeine Zeitung» поместила по этому поводу следующую заметку в своем номере от 21 сентября 1900 года:
«Как нашим читателям известно, несколько дней тому назад в «Mosell-Saal» выступил г. Георг Лурих, который сам называет себя чемпионом-атлетом и самым сильным человеком в мире. В добавление к своему несколько хвастливому утверждению он объявил вызов всем борцам света, любителям и профессионалам. В понедельник вечером его вызвал Георг Гаккеншмидт, который в настоящее время участвует в борьбе, происходящей в помещении Купеческого общества, и этот матч должен был состояться в среду вечером. Известие об этом быстро распространилось в спортивных кругах Хемница с тем следствием, что в указанный вечер в Мозелль — театре негде было упасть яблоку. Все ожидали с величайшим нетерпением начала этой борьбы. Поэтому легко представить себе разочарование зрителей, когда Лурих появился на сцене в сопровождении г-на Глейзнера из Борна и другого господина, личность которого неизвестна, и вслед за тем начал бороться с первым. Положить борца, подобного Глейзнеру, было, конечно, для Луриха детской игрой. Второй борец уступил свою очередь Гаккеншмидту, вызов которого был дан еще в понедельник, и который поэтому имел право бороться с Лурихом первым. Но в этот момент занавес был внезапно опущен, при невообразимых протестах публики и криках, вроде: «выходите», «надуватель», «плуте» и т. д. От свистков и топота ног в зале стоял адский шум. Все это было направлено против «непобедимого» Луриха, который, как нам удалось узнать, и в других городах был причиной подобных скандалов. Например, в Эльберфельде интернациональный чемпионат был расстроен в силу подобного же маневра со стороны Луриха. Старания дирекции Мозелль-театра побудить Луриха к этой борьбе также не увенчались успехом. В виду всего этого, Луриху будет разрешено снова выступать лишь после того, как он померится силами с Гаккеншмидтом. Этот последний каждый вечер готов к борьбе». На следующее утро Лурих уехал из Хемница.
Из Хемница я отправился в Будда-Пешт, где начался чемпионат борьбы 24 сентября. Из его участников я назову здесь следующих: Кара Ахмед, Гитцлер, Лассертель, Джиовани, Райцевич, Эмабль де Ла-Кальметт и Бурггардт.
Одним из первых моих противников был Робинэ, который пользовался большой любовью будапештской публики. Я положил француза в 8 минут; затем я победил Альберта де-Пари, очень ловкого борца, в 5 минут, немца Вебера в 2 минуты, Эмабля де Ла-Кальметт в 25 минут, Ван-ден-Берга в 24 минуты. Самой трудной была борьба с турком Кара Ахмедом, для победы над которым мне понадобилось целых 3 часа. Никогда, покуда я жив, я не забуду, что произошло тогда. Вся публика встала как один человек и громовые аплодисменты наполнили все здание. Меня высоко подняли, взяли на руки и с триумфом понесли по зале, при чем со всех сторон на меня сыпались цветы. Целые четверть часа носили меня по улицам, подобно победоносному генералу, обнимали меня и целовали. Я могу удостоверить, что я был страшно рад, когда мне, наконец, удалось скрыться в тишине моей уборной. Никогда, даже и в Париже, мне не приходилось быть предметом подобной овации. Поэтому я не так то легко могу забыть венгерцев.
Результаты чемпионата были следующие: я получил первый приз и, кроме моего жалованья, еще 1500 крон; вторым был Кара Ахмед; третьим — Дирк Ван-ден-Берг; четвертым — Эмабль де Ла-Кальметт.
Мы покинули гостеприимные стогны Будда-Пешта и затем я выиграл первый приз за борьбу в Граце, в Штейвмарке. Впрочем, это состязание не имело большого значения. В Граце мне пришлось бороться с немецким атлетом Рассо, который был чрезвычайно сильным человеком, но вовсе не борцом. Я положил его чисто и гладко в 5 минут к великому удивлению слабых жителей Граца, которые считали Рассо настоящим Геркулесом.
К концу октября я получил первый приз в Нюренберге, после чего я возвратился в Петербурге, так как моя рука вследствие сильного напряжения стала снова почти никуда негодной. После восьминедельного отдыха, во время которого моя рука была подвергнута тщательному лечению, мое честолюбие погнало меня в Париж, где я думал побороться с Понсом, Бокеруа, Констаном, Ван-ден-Бергом и Эмаблем. Я победил Эмабля дважды, один раз в 34 минуты и другой раз в 17 минут. Ван-ден-Берга я бросил в 25 и в 3 минуты. С Констаном моя первая схватка продолжалась час и без результатов; затем мы боролись с ним 2 1 / 4 часа, при чем я был объявлен победителем. Понс уклонился от встречи со мною. Что касается Бокеруа, то он, зная, что я страдал сильной инфлюенцой, попробовал счастья со мною. Я все же поборол его в 20 минут; затем боролись, несмотря на мое болезненное состояние и вопреки совету врача, еще час и без результатов. В конце вечера я начал третью схватку с неутомимым Лораном. Вследствие лихорадки, почти потеряв сознание, я лег после 23-х минутной борьбы на бра-руле француза. Это было, строго говоря, первое поражение, которое я потерпел в моей профессиональной карьере.
Только что я оправился от болезни, как был снова ангажирован в Гамбуре. Из ангажированных туда же борцов, я назову следующих: берлинца Макса Нитше, берлинца В. Штренге; англичан Тома Клэтон и Джо Карроль; французов Морэ, Пейрусса; голландцев Ланда и Дирк Ван-ден-Берга; бельгийцев Пиетро Ле-Бельж, Констан Ле-Бушер, Жериссен, Клеман Ле-Террасье, Дирикис; немцев Заурер, Вебер, Земмель, Олерс, Бау, Гитцлер, Леммерс, Винцер, Веллине; итальянца Джиовани Райцевич; русского Луриха; австрийца Крейндль; датчанина Педерсена, знаменитого Эберлэ, чемпиона Германии, а также турок Хали Абали, Хассан Омер и Кара Мустафа.
Я боролся с некоторыми неважными борцами; положил Штейермаркца Ороди в 10 секунд, Леммерца в менее чем 2 минуты, Беллинга — в менее чем 20 минут, Педерсена — в 20 минут, Ван-ден-Берга также в короткое время. После этого я сошелся с Генрихом Эберлэ, очень сильным и ловким борцом; однако, он отказался от борьбы после 20 минут. Это очень не понравилось зрителям и дало повод к дикому беспорядку. Пришлось обратиться к полиции, которая положила конец всему чемпионату. Таким образом, нам не оставалось ничего другого, как отправиться по домам, что я, в конце концов, и сделал, без того чтобы побороться с Хали Адали, который слыл тогда лучшим борцом Турции.
14 марта 1901 года мне пришлось пережить тяжелый удар; я получил телеграмму с сообщением, что д-р Краевский умер; еще незадолго перед тем я видел его вполне здоровым. Уже после я услышал, что он упал на мосту на Фонтанке, около Невского проспекта, и сломал себе ногу. Вследствие этого падения и последовавшего затем апоплексического удара, он вскоре умер.
Как все русские атлеты, и я пролил много слез о смерти этого великодушного человека. В нем я потерял друга, который в то же время был для меня вторым отцом.
К концу марта этого года в Петербурге снова открылся чемпионат борьбы. Среди других я победил здесь сильного и очень ловкого француза Лассартесса в 20 минут, и Петрова, с помощью бра-руле, даже в 7 минут и получил тем самым первый приз.
К Пасхе этого года (1901) началась борьба на звание всемирного чемпиона в Вене. Этот чемпионат я считаю самым значительным из выигранных мною; никогда до тех пор и никогда после этого не собиралось вместе так много выдающихся борцов. В нем участвовали: из Германии — Якоб Кох, Генрих Эберлэ, Штарк, Акса, Мизбах и Гитцлер; из Бельгии — Омер де-Бульон и Клеман Ле-Терасье; из Голландии — Дирк Ван-ден-Берг; из Италии — Джиовани Райцевич и Фишни; из Турции — Кара Ахмед, Халиль Адали и Коорд Дерелли; из Франции — Поль Понс, Лоран Ле — Бокеруа и Эмабль де Ла-Кальметт; из Дании — Педерсен; из Америки — Джон Пинине; из Австрии — Френцель, Шпорер, Крейндль и Шпрехт. Далее тут боролось множество второклассных борцов. Среди прочих, я победил здесь Омера де-Бульон, превосходного бельгийского борца, в 9 минут, Гитцлера в 12 минут. Это было здесь, где маленький, но проворный Гитцлер вызвал всеобщее удивление, положив гигантского роста турка Халиль Адали (который ростом был в 1,88 м и весил около 265 ф.) в 1 1 / 2 минуты, великолепным приемом захвата руки. Точно так же это было здесь, где я познакомился с Кохом, который, по моему мнению, лучший немецкий борец изо всех, кого я знаю. Он был тогда очень силен и ловок, но в Вене не имел большого успеха, так как не был в своей лучшей форме. Я бросил его в 20 минут. Я слышал много об американском борце Пининге, который, в виду предстоявшей ему поездки в Англию, старался обратить на себя внимание тем, что вызвал меня бороться. Хотя он и довольно ловкий борец, у него все же недостает силы и поэтому он в Вене ничего не мог сделать. Понс, Адали, Лоран и я были для него слишком хороши. Я положил Пининга в 31 секунду. Бокеруа был мною побежден в 41 минуту, а Понс, несмотря на упорное сопротивление, — в 79 минут. Мне пришлось выдержать упорную борьбу с этим французом, который ростом в 195 см и весить почти 240 ф., моя победа была покрыта громовыми рукоплесканиями. Турок Халиль Адали, которого я считал тогда самым лучшим из моих противников, был еще сильнее Понса. Он обладал чудовищной силой и колоссальной устойчивостью, но я был в очень хорошей форме и в первый день боролся с ним (в течение 1 ч. 18 м.) безрезультатно. На следующий день турок должен был преклониться предо много после 40-минутной борьбы. Во всяком случае, я не провел даром этот день и так обработал турка, что он был совершенно деморализован. Конечные результаты чемпионата были следующие: 1. Гаккеншмидт, 2. Халиль Адали, 3. Понс и т. д.
Из Вены я отправился в Штеттин, где я получил первый приз в небольшом чемпионате. В середине мая в Берлине происходил большой чемпионат борьбы, на который было ангажировано много выдающихся борцов. Чемпионат был разделен на два класса, один для легковесных борцов (до 85 килограмм), другой для тяжеловесных (более 85 килограмм). Само собою разумеется, мне не пришлось бороться при этом случае с Лурихом, так как он весил немного менее 85 килограммов. Я был несколько удивлен, когда мне пришлось видеть, как он боролся с Пинингом, которого в Вене я положил в 31 секунду, а он при этом случае два раза по часу боролся с ним и безрезультатно.
Я снова положил Коха, на этот раз в 7 минут, и несколько других берлинских борцов в несколько секунд, но в схватке с Педерсеном, с которым я боролся по особо выраженному желанию дирекции, я боролся без результатов в течение 2-х часов. В виду того, что чемпионат окончился, лучшие борцы, между ними Петров, Гитцлер, Поль, Понс, Педерсон и я, отправились с труппой в берлинский Метрополь-Театр. Здесь я положил Гитцлера в 24 минуты, Петрова в 31 минуту, Педерсена в 29 минут. Немецким борец Поль, который, в конце концов, был вторым и вместе со мною и Понсом в числе выигравших призы, был для меня новым противником. Поль был очень силен и ловок; например, он положил Педерсена в 3 минуты. Я победил его в 13 минут, после того, как накануне мы проборолись безрезультатно час. Журнал «Sport im Bild» сообщал об этой борьбе, в которой Поля считали весьма серьезным противником для меня, следующим образом:
«В решительной борьбе между Гаккеншмидтом и Полем заметно было с самого начала, что Гаккеншмидт употребляет все свои старания на то, чтобы возможно скорее решить борьбу. Все снова и снова он схватывал с неодолимой силой Поля, стараясь перевести его в партер, что ему, наконец — во всяком случае, ценою невероятного напряжения — и удалось. Сделав это, русский борец отдохнул момент, чтобы набраться силы. Вслед за тем последовала внезапная и решительная ceinture decote с левой стороны, жертвой которой Поль чуть было не сделался. Гаккеншмидт одной рукой рванул его так, что тот почти упал на спину. Затем последовали один-два ramassements, при чем русский прижал голову своего противника к полу, затем опять ceinture, которая, однако, на этот раз не привело к желаемому результату. Борьба продолжалась уже почти 13 минут, как Гаккеншмидт применил прием, которым он так часто с успехом пользуется. Левой рукой он рванул Поля так энергично, что последний, несмотря на свой большой вес (110 килограмм), упал на оба плеча. Общий характер всей борьбы, в которой Гаккеншмидт все время вел нападение, а Поль занял оборонительную позицию, показывает ясно, что русский борец в силе далеко превосходит своего противника».
Вслед за тем я боролся с Понсом, который, впрочем, скоро отказался от борьбы; после того, как он дважды был на краю поражения, у него оказалась поврежденной рука, что препятствовало дальнейшему продолжению борьбы. Под оглушительные рукоплескания я получил первый приз и громадный лавровый венок.
В Берлине я провел время очень приятно и познакомился там со знаменитым скульптором, профессором Рейнольдом Бегас, который просил меня быть его моделью для «Скованного Прометея». Профессор Бегас, которому на вид едва можно было дать его 70 лет, очень интересовался борьбой и почти каждый день посещал наши состязания.
Затем я возвратился на родину, чтобы отдохнут, и при этом снова занялся основательным лечением моей руки; лучше всего мне помогали холодные души. Размеры моего бицепса, которые за то время значительно уменьшились, снова увеличились, а, также и вес мой возрос почти на 20 фунтов. По прошествии 3-х месяцев, в октябре 1901 года, я был снова в состоянии участвовать в борьбе, имевшей место в Москве. Я был в великолепной форме и среди других положил Лассартесса в 7 минут, Гитцлера в 21 минуту и молодого француза Рауля Ле-Буше, очень сильного, тяжелого и искусного борца, в 1,88 м ростом и весом около 250 фунтов — в 23 минуты, несмотря на его яростное сопротивление. Далее, я бросил пять хороших московских любителей в 7 минут. Это последнее я вскоре повторил — в конце октября — в Мюнхене, где я положил пять борцов, также в 7 минут. Здесь же я бросил, в числе других, Бурггарта (Австрия) в 6 минут, Кассино (Франция) в 30 секунд, Гитцлера в 23 минуты, Роделя в 27 секунд, Блэтона-Мюнхенца в 2 1 / 2 минуты, Эйгеманна (Эльберфельд) в менее чем 1 минуту, француза Маршан в 2 минуты и, наконец, Коха в 25 минут. Теперь мне пришлось во второй раз бороться с чемпионом Германии Эберлэ, который теперь был в лучшей форме, чем в былое время в Гамбурге. Я приготовился к продолжительной борьбе, в ожидании, что Эберлэ займет оборонительное положение. К моему изумлению, он начал вести наступление. Я скоро дал ему возможность сделать захват сзади, а затем, когда я прижал его руку, он потерял равновесие, упал и уж скоро был мною положен на плечи. Вся борьба, к удивлению всех, а прежде всего самого Эберлэ, продолжалась всего 5 минут.
На следующий день я отправился с другими борцами в гости к некоему Гансу, очень популярной в Мюнхене личности. В былые годы он объездил весь свет в качестве Геркулеса и, например, не имел себе равных в поднимании тяжестей одним пальцем. Теперь этот славный малый опустился до роли хозяина кабачка. В своем погребе он имел целый музей громадных каменьев, бочек и различных тяжестей, над которыми он предложил нам показать свое искусство. Прямо ради шутки я поднял одной рукой камень, к которому было привязано еще несколько других тяжестей, все вместе весило 660 фунтов.
В сентябре в Эльберфедьде происходило небольшое состязание, из которого я с легкостью вышел первым победителем.
30-го ноября 1901 года открылся в «Casino de Paris» во французской столице всемирный чемпионат борьбы. Я записался, и еще до начала его положил, не в счет дела, 5 профессиональных борцов, всех вместе в 6 минут. В этом чемпионате принимали участие 130 борцов. Среди остальных, я бросил Марио в 3 минуты и Бюиссона в 3 1 / 2 минуты. Моим первым серьезным противником был Александр из Марселя, большой и тяжелый, но недостаточно ловкий борец, которого я положил, после упорной борьбы в 20 минут. С Омером де-Бульон, который был в отличной форме, я поборолся час без результатов, но на следующий день победил его в 20 минут.
Далее, я положил Коха в 20 минут, Мориса Гамбье в 2 минуты, Эмиля Вервэ в 6 минут, француза Рауля Ле-Буше в 21 мин.
Напоследок я сошелся, в последние дни чемпионата, со знаменитым бельгийцем Констаном Ле-Буше.
Как раз в этот вечер я был в особенно хорошей форме и холодный, как лед. Вскоре после начала схватки мне удалось сделать хороший захват и я положил бельгийца, ко всеобщему изумлению, почти в 8 минут. Это было 19 декабря 1901 года. Мне сделали грандиозную овацию, а газеты посвятили мне целые столбцы.
27-го декабря я боролся еще раз с Констаном и после упорной борьбы снова выиграл победу. Конечные результаты этого чемпионата были следующие: 1-й приз, две золотые медали и 3000 франков, Гаккеншмидт; одну медаль я получил за победу над всеми четырьмя чемпионами легкого веса, другую — за победу над тяжеловесными; 2-й приз, золотая и серебряная медаль и 1750 франков — Констан Ле-Буше; 3-й приз, 700 фр., Омер де-Бульон; 4-й приз, 450 франков, Рауль Ле-Буше; 5-й приз, 300 франков, Гитцлер; 6-й приз, 200 франков, Эмиль Вервэ.
Около середины января я начал замечать, что мне уже давно бы пора воспользоваться приглашением одного известного тренера Зиберта, жившего в городе Альслебен, в виду того, что мое здоровье сильно пострадало при чрезвычайном напряжении, связанном с чемпионатом. Мой вес, например, сильно сбавился.
В Альслебене, небольшом тихом провинциальном городке, мои нервы могли найти себе должное успокоение. Вся борьба надоела мне до чертиков: ведь я боролся долгое время без перерывов, и еще поспевал с одного чемпионата на другой.
Мне было на время довольно борьбы, тем более, что моя рука с каждым днем болела все больше.
В Зиберте я нашел человека с большим опытом и скоро очень подружился с ним. Он настоятельно советовал мне воздержаться от борьбы до тех пор, пока здоровье не вернется ко мне. Благодаря спокойствию и тщательному уходу, я стал поправляться чрезвычайно быстро, и мало-по-малу, под руководством Зиберта, начал снова упражняться с тяжелым весом и гантелями.
27-го января 1902 года я установил новый мировой рекорд, подняв за спиной при согнутых коленях тяжесть в 187 фунтов. Немного спустя я прыгнул на пари, со связанными ногами 100 раз через стол. Одним словом, мой прежний упадок сил сменился полной жизнерадостностью и силой.
В течение моего пребывания у Зиберта я установил следующие мировые рекорды:
1. Поднимание 110 фунтов с согнутыми коленями — 50 раз.
2. 90 1 / 4 фунтов справа и 89 1 / 8 фунтов слева, с вытянутыми руками, одновременно держать в стороны. Это упражнение я впоследствии улучшил, доведя вес до 110 и 100 фунтов.
Около этого времени я получил письмо от моего покровителя, графа Рибопьера из С.-Петербурга, в котором он мне советовал начать переговоры с г-ном Дельмер в Брюсселе. Я уже имел однажды ангажемент у Дельмера на чемпионат в Бельгии, но не мог сдержать контракта по болезни. Теперь я написал Дельмеру, мы скоро сговорились, и я покинул, в полном здоровье и силе, гостеприимный дом Зиберта, снова готовый душой и сердцем бороться.
Георг Гаккеншмидт, увешанный медалями
В начале 1902 года я отправился в Англию с намерением померятся силами со всеми противниками, каких я только найду.
Долгое время у меня не было в этом никакою успеха, так как английская публика в то время очень мало интересовалась борьбою, по крайней мере, греко-римской, так как до того времени в Англии бывали лишь немногие эксперты в этого рода борьбе.
В это время в Лондоне появился американский борец, по имени Каркик. Я уже имел случай познакомиться с этом средним по силе борцом во Франции. Ему было около 40 лет, он хвастался, что среди других положил и Бокеруа, Гамбье и Пытлясинского. Я несколько раз посылал Каркику и его импресарио вызовы, но все они, без исключения были отвергнуты. Я уже готовился покинуть Англию, как я узнал, что Каркик, который думал, что я уже далеко, вызывает всех находящихся в Лондоне профессиональных борцов бороться с ним грекоримской (французской), вольной (Catch-as-catch-can) или корнуэльской борьбой. Я тотчас-же взял в Альгамбре-Театре, где выступал Каркик, ближайшую к сцене ложу, и как только Каркик бросил свой вызов в этот вечер, я вскочил на сцену, одетый в костюм для борьбы, в сопровождении известного атлета г. Ванзиттарда, «человека с железным гриффом»; мой спутник поднял высоко над головой заклад в 25 фун. стерлингов, потребовал, чтобы Каркик боролся со мною и обещал заплатить ему эту сумму, если мне не удастся положить Каркика но меньшей мере 10 раз в один час. После этого выступления в зале поднялся невообразимый шум, и хотя публика и была на нашей стороне, мы были принуждены полицией покинуть сцену. На следующий день я внес эти 26 ф. стерлингов издателю журнала «Sportsman» под теми же условиями, которые были объявлены со сцены. Все газеты поместили благосклонные заметки о моем выступлении, и 10 марта я заключил контракт с лондонским театром Тиволи. В течение некоторого времени мое здоровье страдало от английского климата, к которому я никак не мог привыкнуть, но я, несмотря на это, принял дальнейшие предложения, которые мне делались.
Для того, чтобы иметь годного противника при тренировке, я убедил моего друга Коха приехать в Англию. Он приехал и мы боролись с ним для упражнения каждый день, провели вместе несколько месяцев, участвуя во всякого рода чемпионатах и победив всех наших противников. В это время я познакомился с Канноном, хорошо известным борцом, жившим в Ливерпуле; теперь он борется только при случае.
В конце июля мы с Кохом покинули Англию и принимали участие в чемпионатах в Брюсселе, Льеже-Намгоре и других городах; везде я получал первый приз, а Кох-второй.
После этого я возвратился в Англию, где должен был состояться матч между мною и ветераном Томом Каннон. Этот матч состоялся 27-го сентября 1902 года в Ливерпуле и продолжался 32 минуты. Английский борец, хоти и не был уже молодым, был все же очень опытным борцом и имел в своем репертуаре некоторые очень ловкие, но несколько болезненные гриффы, которым он научился у турок. Мне все же удалось сделать хороший захват руки и Каннон был побежден.
Не будучи удовлетворен этим, Каннон выдержал еще одну борьбу, заранее ограниченную 15-ю минутами, и сделал третью попытку побороть меня, но я и здесь без труда вышел победителем.
Эта победа хотя и не стоила мне большого труда, сделала меня очень популярным, и я подучил в Англии и Шотландии целый ряд выгодных ангажементов.
Теперь я хотел записаться в чемпионат на «золотой поясе» в Париже (ноябрь 1902 г.), но мне поставили такие неприемлемые условия, что я должен был отказаться от мысли участвовать в нем. Это, повидимому, было как раз то, что требовалось организаторам чемпионата в Париже, так как по всему было видно, что фаворит их, Поль Понс, которого я победил уже три раза, должен был получить пояс. Впрочем, я не сожалею об этом, так как Понс, действительно, первоклассный борец.
Вслед за тем, я совершил турне по Англии о положил всех борцов, откликнувшихся на мой вызов, обращенный ко всем желающим.
В 1903 году я одержал победу над следующими борцами: Том Каннон, Том Каннорс, Том Мак — Иннерней и Том Клейтон. Вследствие сырого климата города. Глазго я схватил ревматизм, который, к сожалению, воспрепятствовал мне принять участие во всемирном чемпионате в Париже. На этом состязании Педерсен получил первый, а Рауль Ле-Буше — второй приз; обоих их я раньше побеждал.
Вследствие того обстоятельства, что в Англии самой известной и любимой борьбой является борьба «Catch-as-catch-can» (вольная), я часто бывал принужден бороться с моими противниками этого рода борьбой, но и тут, благодаря моей силе и присутствию духа, выходил победителем. Я очень часто тренировался в этой борьбе с Джеком Смит из Манчестера, борцом с большой техникой.
В сентябре 1903 года я боролся с Бех Ользеном, который, однако, не мог похвастаться тем, что он первоклассный борец. Однако, наша борьба с ним, вопреки ожиданиям, не прошла спокойным образом; я получил повреждение лодыжки и борьба должна была поэтому прекратиться.
Полагаясь на это обстоятельство, мне бросил вызов Антонио Пьерри, «ужасный грек», в надежде легко победить меня. Матч этот состоялся около середины октября в Лондоне, в Оксфорд Мюзик-Голль, при чем я бросил моего очень опытного и, несмотря на свои лета, весьма опасного противника в 25 минут. Пьерри потребовал у меня реванша, во время которого одна схватка должна была вестись французской борьбой, а другая-английской вольной (Catch-as-Catch-can). Мы сошлись 21-го ноября; в первую схватку (борясь французской борьбой) я положил Пьерри с помощью половинного Нельсона в 17 мин. 11 сек., а в непосредственно последовавшей за ней второй схватке «Catch-as-catch-can» я победил его в 15 мин. 25 сек.
Глубоко огорченный своим поражением Пьерри решил взбудоражить весь свет, чтобы найти борца, который мог бы положить меня. Прошло лишь немного времени, как он представил лондонской публике турка, по имени Ахмед Мадрали, человека чудовищной силы, относительно которого была пущена в ход самая широкая реклама; между прочим, он оказывался и гораздо сильнее меня. Я не обращал внимания на это обстоятельство, так как у меня было много выгодных ангажементов в Лондоне и в других больших городах Англии; я победил там всех вступавших в борьбу со мною. Но в конце концов я принял вызов и борьба наша произошла 30 января 1904 г. в Лондоне, в «Олимпии». Две схватки из трех должны были решить матч. Турок был в 186 см ростом и весил около 210 фунтов. Театр был полон, когда на сцене появился турок в сопровождении Пьерри; меня сопровождал Кох. Борьба наша, как известно, была очень непродолжительная. В то время, как Мадрали старался схватить меня за бедра, я с быстротою молнии отскочил, сделал захват сзади, поднял его высоко и бросил прямо на обе лопатки. К несчастью, Мадрали упал на свою руку, которая при этом получила вывих. Борьба в виду этого не могла продолжаться.
Эта победа привела мою славу к ее высшей точке и с того времени я не имею равных в глазах английской публики.
Мне нет никакой надобности входить в подробное описание всех тех неприятностей, которые были связаны с моим следующим большим матчем. Они были равно неприятны как для меня, так и для Дженкинса, но в виду того, что никто из нас не хотел обманывать английскую публику, мы сговорились, наконец, и выступили 2 июля 1904 года в Альберт-Голле перед 6000-ной толпой зрителей. Вскоре после начала схватки, мне удалось захватить американского чемпиона сзади, но после горячей борьбы в течение о минут, он снова вырвался. Затем я бросал его три раза на ковер, но каждый раз ему удавалось избежать настоящего «падения». Дженкинс отчаянно сопротивлялся и развил при этом великолепную защитительную тактику, но все же, в конце концов, он слег после 20 мин. 37 сек., пойманный половинным Нельсоном. После 15-ти минутного перерыва Дженкинс открыл вторую схватку решительным нападением и некоторое время мы яростно боролись, стоя на ногах. Затем мы снова перешли в партер и я положил Дженкинса, несмотря на его сильнейшее напряжение, в 14 мин. 27 сек.
Я покинул Англию в сентябре 1904 года и отправился в турне к антиподам. Мои первые шаги в Австралии не были особенно удачными, так как вскоре по приезде в Сидней, я должен был слечь в госпиталь. В течение пяти недель я не был в состоянии выполнить даже одного из моих ангажементов, так как моя рука, а также и колено снова заболели: в них накопилась вода и потребовалась операция. Эта операция прошла очень удачно и я снова был в состоянии взяться за работу. Я объездил все большие города Австралии и переборолся со всеми борцами, каких только я мог найти. До моего появлении в южном полушарии, в Австралии были в особенности два борца, которые пользовались большой репутацией, а именно гигантского роста индусы Буттан Сине и Гунга Брам. Оба были великолепные атлеты и в добавок очень ловкие; все же я положил их обоих в один вечер в 9 минут.
Кларенс Вебер «all-round», чемпион-атлет Австралии, великолепно сложенный молодой человек, был все же в состоянии неоднократно выдерживать против меня в течение 10 минут. Впрочем, я не готовился особенно к этим матчам и вследствие того, что я почти каждый вечер боролся с различными противниками, я сделался несколько неповоротливее и мне недоставало настоящего огня.
В виду того, что греко-римская (французская) борьба не особенно хорошо известна в Австралии, мне бывало часто весьма трудно сговориться с моими противниками относительно способа нашей борьбы; благодаря этому я был принужден обратить все свое внимание на изучение стиля «Catch-as-catch-can». Это было важным моментом в моей карьере борца и, принимая во внимание, что я ставил на карту всю мою славу, приобретенную с таким трудом, надо сказать, что это было весьма рискованным делом. Тем не менее, я воспользовался случаем и должен сказать, что потом я в этом никогда не раскаивался.
После основательной проверки я могу теперь сказать, что я решительно предпочитаю более открытый способ борьбы английского «Catch-as-catch-can» и не намерен бросить ее снова. В самом деле, и уже объявил публично, что решил никогда больше не бороться по правилам французской борьбы.
Георг Гаккеншмидт во время борьбы
Изредка мне приходилось в Австралии принимать вызовы в корнуэдьской борьбе, в которой падение считается лишь в том случае, если противник коснется земли или обеими лопатками и одним бедром, или обоими бедрами и одной лопаткой. Схватки происходят только стоймя и захваты делаются за рубашку, которая должна быть на каждом из противников.
Бросивший мне вызов на эту борьбу Дэли Нильсен, опытный борец в корнуэльской борьбе, мог думать, что он будет иметь превосходство надо мной в этой мне мало знакомой борьбе. Он уже бросил более 400 противников и был очень уверен в себе. Так как он соглашался бороться со мною только этой борьбой, то мне пришлось уступить ему; я сделал это, полагаясь на мое знакомство с русской борьбой на поясах, которая имеет, во всяком случае, очень отдаленное сходство с корнуэльской борьбой.
Как бы то ни было, но я оказался на высоте своего положения и с легкостью поборол его.
После того, как я выполнил мои ангажементы в Австралии-где между прочим, я положил Гротца, чемпиона Южной Африки и других выдающихся борцов и атлетов — я сделал небольшой заезд в Новую Зеландию, а затем отправился в Америку, где у меня было заключено несколько контрактов: самое главное, что мне предстояло, был матч на реванше с Томом Дженкинс, которого я уже положил во французской борьбе в Лондонском Альберт-Голль 2 июля 1904 года.
При переезде через Тихий океан я заехал на остров Самоа и имел случай убедиться в действительной прелести этого острова, о которой так много рассказывают путешественники.
Я обещал Дженкинсу после нашей борьбы в Лондоне дать ему в Нью-Йорке реванш и объявил, что я согласен бороться на этот раз «Catch-as-catch-can», в которой Дженкинс был очень опытен. Что касается меня, то мой опыт в этой борьбе все еще не был велик, так как в Англии только изредка и в Австралии несколько чаще боролся этим способом.
Этот матч был с Дженкинсом 4 мая 1905 года в «Madison square Garden» в Нью-Йорке перед громадным стечением публики. Наш вес был следующий: Дженкинс — 186 ф., я — 192 ф.
Я не был еще достаточно опытен в «Catch-as-catch-can», чтобы противиться замечательным ножным ключам и гриффам моего противника посредством которых он стирался избегнуть поражения. Дженкинс находился все больше в оборонительном положении, выворачиваясь самым ловким образом из затруднительнейших позиций; однако, несмотря на его твердое сопротивление и выведенный под конец мост, я смог, в конце концов, положить его в 31 мин. 15 сек.
Дженкинс был, по-видимому, очень утомлен; однако, быстро оправился и обнаружил при начале нашей второй схватки большую энергию. На этот раз он сам несколько раз переходил в наступление, но мне не представилось особых затруднений высвободиться из всех его захватов. В конце концов, я перевел его в партер, сделал ему половинный Нельсон и, к его великому отчаянию, положил его во второй раз в 22 мин. 4 сек.
Относительно этого матча в газетах был помещен следующий типично-американский отчет: «Нью-Йорк, 5 мая. Георг Гаккеншмидт, русский лев, одержал вчера победу в «Madison Square Garden» над американским чемпионом-борцом Томом Дженкинс в две схватки в матче, в котором Дженкинс оказался как бы карликом в руках великана. Гаккеншмидт ломал гриффы своего противника, как будто то были захваты ребенка.
В течение целого получаса обрабатывал Гаккеншмидт своего противника. Затем сила сопротивляемости стала ослабевать у более старого из борцов. Внезапно Гаккеншмидт делает половинный Нельсон; он вертит своего противника вокруг до тех пор, пока постепенно его плечи не коснулись ковра. Арбитр Герст не заметил этого и борьба продолжалась. В течение следующей минуты Гаккеншмидт снова делает тот же прием и на этот раз держит Дженкинса до тех нор, пока арбитр не отрывает его. Время: 31 мин. 15 сек.
Том все еще был истомлен, когда через 15 минут началась вторая схватка. Терпеливый, храбрый непотрясенный и все еще полный надежды, он привел в действие все свое искусство и всю спою силу.
В один момент, когда они стоили головой к голов, Гаккеншмидт схватил Дженкинса под-мышки и начал кружить его, как бы в дикой пляске. При этом тело Дженкинса приняло в воздухе горизонтальное положение. Дважды покрутил его русский таким образом, а затем швырнул на землю. Однако, Том умудрился так повернуться, что плечи его не коснулись ковра; при подобных условиях это было примером удивительного присутствия духа. Но игра Тома была тем самым сыграна. Ни один великан из рода человеческого не мог бы устоять против могучих гриффов Гаккеншмидта. Через 22 мин. 4 сек. русский снова при помощи половинного Нельсона положил Дженкинса на обе лопатки. Бедный старый Том был едва в состоянии, качаясь выйти со сцены. Напротив, Гаккеншмидт покинул ее таким же свежим, как раньше.
«Я бы положил его гораздо скорее», говорил он, «но несколько раз, когда я его крепко схватывал, он становился бледным, как полотно и так как я боялся повредить что-нибудь у него, я его снова выпускал».
Несмотря на напряжение, связанное с этой борьбой, я чувствовал себя после нею, благодаря превосходному состоянию моего здоровья, лишь немного утомленным. Это обстоятельство я подтвердил на следующий же день, победив во французской борьбе полдюжины борцов, пользовавшихся хорошей местной известностью. Это была, конечно, трудная задача, но я решил ее, положив всех моих шестерых противников в течение 18 мин.
После этого, меня вызвал бороться с ним на следующий день старый ланкаширский борец Джемс Парр и попробовать положить его, если я смогу; он уверял, что я не смогу победить его три раза в течение часа. Хотя он и уступал мне в весе, все же был довольно ловкий борец; я думаю, я сделал хорошую работу, положив его три раза в 7 минут 50 секунд.
Во время моего турне по Соединенным Штатам у меня было одно очень забавное приключение в С.-Луи. Я должен был бороться там с местным чемпионом Жаном Баптист.
Как только были заключены все условия относительно этого матча, я заболел малярией и по совету врача, к которому я обратился, лег в постель, где тотчас же и впал в сильнейшую лихорадку.
В виду этого, а также и того, что доктор находил мое положение весьма серьезным, я послал к устроителям борьбы и сообщил им, что мне не возможно исполнить мое условие в назначенный день.
В ответ на это они пожелали увидеть меня лично и начали говорить мне, что они сделали большие издержки, что уже продали большое количество билетов и что они будут совершенно разорены, если им придется вернуть эти деньги обратно. Они всячески уговаривали меня бороться с Баптистом и в конце концов, уговорили меня согласиться с их желанием, при условии, что я буду в состоянии встать с постели. Хотя в день борьбы я все еще был в довольно таки плохом состоянии, я встал с постели и отправился в театр, где должен был произойти наш матч.
Придя туда вместе с моим доктором, я почувствовал такую слабость и разбитость, что у меня не хватало даже сил переодеться в костюм для борьбы. И вот, сидя там, дрожа в лихорадке, я вдруг услышал, как в соседней комнате мой противник уверял, что он ни за какую цену не согласен выступить против меня, так как я уж наверное его убью. Директора театра лезли из кожи вон, стараясь ободрить его и вселить уверенность в себя и наконец, привели его в мою уборную, чтобы я успокоил его насчет того, что обойдусь с ним мягко.
Это я мог обещать ему с чистою совестью, так как в этот момент я не чувствовал в себе достаточной силы даже для борьбы с ребенком.
Я, однако, не мог не заметить комической стороны всего этого и еле удерживался, чтобы громко не рассмеяться. После того, как ушел Баптист, достаточно ободренный, чтобы переодеться, я тоже, развеселенный всем этим, нашел в себе силы переменить мой костюм.
Теперь я чувствовал себя несколько лучше, но все же был еще настолько слаб, что качался форменным образом, поднимаясь по лестнице, ведущей на сцену, где должна была состояться наша борьба. Точно также я с трудом пролез под канатом, который огораживал место пашей борьбы. Однако, раз очутившись на сцене, силы мои стали ко мне возвращаться, а вид моего трусливого противника, в свою очередь, содействовал преодолению моего нервного кризиса.
Баптист сильно нервничал и находился в большом страхе; он не был особенно достойным внимания борцом, но тем не менее был очень толстый и сильный, и уж но всяком случае был достаточным противником для больного в лихорадке.
Однако, мне не стоило большого труда положить его три раза в течение очень короткого времени, а затем я положил еще турка Али Мурада с разными титулами. Этого последнего противника называли «страшным турком», но я о нем ровно ничего не слышал, как до того дня, так и впоследствии.
После этого матча я снова лег в постель, предоставляя себя заботам и ворчанию моего врача, который сильно негодовал на меня и говорил, что я сделал только что попытку к самоубийству. Однако, мое крепкое сложение помогло мне поправиться, и в остальном приключение это не повредило мне ни капельки.
После того, как я исполнил все мои контракты в Соединенных Штатах, я отправился в Канаду, где точно также положил всех противников, каких только мог найти. Самым выдающимся из них был франко-канадец Эмиль Мопас, сильный и очень искусный борец. Он особенно привержен к приему обратного пояса, который он испробовал и на мне. ему едва удалось поднять меня, как он потерял равновесие и упал назад. Я бросил его менее чем в 20 1 / 2 мин. три раза: в первый раз мне понадобилось 7 мин. 39 сек., во второй раз — 6 мин. 19 сек. И в третий раз — в 7 мин. 20 сек.
Посетив Ниагарские водопады, я вернулся назад в Англию, где должен был выступить в пасхальный понедельник в Кантербери-Мюзик-Голль, а еще раньше выполнить контракт, заключенный на неделю в Манчестере.
Находясь снова в Англии и имея перед собой длинный список ангажементов, а также предстоящую борьбу с английским чемпионом Александром Мунро, а может быть, еще и реванш с Мадрали, для меня было ясно, что мои противники потребуют от меня борьбы согласно правилам «Catch-as-catch-can». Поэтому с моей стороны было весьма благоразумно познакомиться получше с этого рода борьбой.
Я решил поэтому бороться на состязаниях и в моих публичных выступлениях только этой борьбой, главным же образом еще и потому, что не могло быть никаких сомнений в том, что именно этот вид борьбы пользуется особенной популярностью у английской публики.
Прошло несколько месяцев, прежде чем были заключены все условия относительно моей встречи с Мунро. За этот промежуток времени я выполнил мои условия с Мюзик-Голлями, и наконец, 28 октября 1905 года сошелся с шотландским чемпионом на футбольной площадке «Hasgow-Rangers» в Геброкс-Парке при 16000-ной толпе зрителей. В виду прекрасного телосложения моего противника и его выдающейся известности, наша борьба вызвала величайший интерес. Моим читателям будет, по всей вероятности, небезынтересно сравнить при этом случае наши измерения и вес.
Георг Гаккеншмидт во время борьбы
Сильный дождь, шедший в течение всего времени борьбы, немного затруднял мои движения и препятствовал мне в большей степени, чем моему противнику, так как почти все время я, а не он, вел наступление. Мунро первый был принужден перейти в партер; вскоре затем, обороняясь, он должен был сделать мост Я повернул его приемом ноги, но ему удалось высвободиться; равным образом, ему удалось вывернуться от двух половинных Нельсонов. Да, ему удалось даже, минут через пятнадцать, настолько высвободиться из моих тисков, что он сам перешел в наступление. Он, вообще, показал себя несомненно чрезвычайно сильным человеком и лег, только через 40 мин. 22 сек., пойманный половинным Нельсоном.
После десятиминутного перерыва началась наша вторая схватка. Шотландец снова обнаружил великолепную защитительную тактику и раз или два переходил даже в наступление. В конце концов, мне снова удалось захватить хороший половинный Нельсон и я положил Мунро на спину в 11 мин. 11 сек.
Мои выступления в «Варьете» — театрах вместе с небольшим отдыхом, наняли меня в течение следующих шести месяцев. После этого я дал свое согласие на новый матч с турком Мадрали, а именно для того, чтобы показать Антонио Пьерри, Ахмеду Мадрали и английской публике, что моя первая победа не была делом случая, как уверял Пьерри. Второй матч должен был вестись по правилам «Catch-as-catch-can». В этой борьбе он был, как говорили, почти непобедим. Я и сам мало надеялся на успех с моей стороны и вследствие этого тщательно тренировался в доме старого Джека Громлей в «Shepherds Bush». В целях тренирования я боролся с целым рядом довольно-таки порядочных борцов, как Джек Смит, Геннер Мойр, Джек Громлей, Джон Строне, Гес Ренарт в с констеблями городской полиции Баррет и Гемфрес. С ними вместе я отправился в Уертине, на морском берегу, и там закончил свое тренирование.
Я думаю, здесь не будет лишним упомянут об одной части моих ежедневных упражнений, во-первых, потому, что само упражнение это представляет интерес, как довольно трудное, а во-вторых и потому, что, мне кажется, оно с успехом должно быть принято в программу предварительной подготовка каждого борца. Я становился на колени, при чем мне клали на спину мешок с цементом, весом в 600 фунтов; сделав это, на мешок влезал еще сам старый Джек Громлей, так что, в общем, на мне покоилось до 900 фунтов. Смею вас уверить, это не шуточная вещь.
В виду этого, не трудно понять, что я чувствовал себя сильным и здоровым, когда я вторично встретился с Мадрали в лондонской Олимпии.
Вследствие того, что эта борьба произошла при сильнейшем возбуждении и имела своим следствием ожесточеннейшие споры в прессе, мои читатели поинтересуются познакомиться с отчетом, помещенным в «Manchester Guardian» по этому поводу.
«Гаккеншмидт и Мадрали в сопровождении своих секундантов и друзей рано появились в своих уборных. Мадрали, как говорили, был удивительно в форме, но относительно Гаккеншмидта среди журналистов носился слух, что он болен, что у него не в порядке желудок. Говорилось еще, что его стараются: привести в годное состояние посредством алкоголя, так как де он болен и его лихорадит. Кое-что из этого и на самом деле было верно: русский артист был просто в сильно возбужденном состоянии. Ставки, которые раньше клались на Гаккеншмидта, теперь обратились в сторону турка; картина получилась подобная той, какая происходит в день больших скачек, когда проносится известие, что фаворит простудился. В величайшем напряжении, прежде всего вследствие этих слухов, толпа ожидала с нетерпением появления обоих борцов. Было уже почти 9 1 / 2 часов, когда оркестр заиграл с большим воодушевлением песню «See the conquering hero comes.» («Смотри, вот идет победоносный герой»). Среди лиц, стоявших на сцене вокруг места, огороженного для борьбы, вдруг произошло движение: появился Мадрали. Вся публика, как один человек, вскрикнула. Турок шел по сцене подобно привидению в наших снах. Он выглядел исполином, бесстрастным и был бледный, как полотно; черный халат покрывал его с ног до головы. Он направился к своему месту в углу, как автомат, и в изнеможении опустился на стоявший там стул. Лишь только смолкли приветственные крики в честь Мадрали, как на сцене появился Гаккеншмидт в сером пальто. Несмотря на свои чудесно сложенные плечи, он выглядел в сравнении с чудовищной громадой своего противника маленьким. Его лицо — открытое и молодое, как всегда носило на себе выражение страдания: оно было бледное, серое и в складках; губы его дрожали, а глаза с беспокойством окидывали море зрителей, в то время, как приветствия публики поднимались к огромным сводам залы.
При возгласе «время» и при мертвой тишине, среди которой короткий сухой кашель звучал как выстрел из ружья, турок и русский, как тигры, бросились на ковер. В этот момент к Гаккеншмидту вернулись и жизнь, и уверенность, и его кажущееся нездоровье оказалось ни чем иным, как только лихорадочным возбуждением. Теперь единственным старанием Гаккеншмидта было ограничить время борьбы по возможности немногими секундами, так как Мадрали был весьма опытен в борьбе «Catch-as-catch-can» и при условии только, чтобы ему было дано время, он умел всячески утомить и доводить до крайнего напряжения последней силы своего противника. После нескольких быстрых, как молния, захватов, которые всегда предшествуют при каждой борьбе, русский ринулся на Мадрали и схватил его за затылок, нагнув к низу его голову. Но Мадрали обхватил руками туловище Гаккеншмидта и начал крутить и рвать его, пока почти не согнул своего противника в дугу. Гаккеншмидт сделал сперва яростное нападение, схватил Мадрали за горло, приемом близко подходящим к удушению. Мадрали при этом выпустил его и стал, показывая в то же время пантомимой арбитру, в чем было дело. В следующий момент противники снова ринулись друг на друга и вот тут то Мадрали совершил свою первую ошибку. Он пустил в ход свой любимый прием-внезапный прыжок с целью сделать захват ноги. Но Гаккеншмидт был настороже; он отскочил на шаг — но не более — назад; рука Мадрали беспомощно рассекла воздух, и размах руки этого тщетного выпада заставил его потерять равновесие. Его правая рука поднялась вверх, чтобы вернуть утерянный баланс; в этот момент русский с быстротой молнии наскочил, схватил Мадрали за эту руку и начал крутить его вокруг. Как мешок полетел на землю турок, Гаккеншмидт бросился на него и начал с силою, против которой не устоял бы ни один человек, катить его на спину. Произошла яростная борьба, два-три беспомощных толчка, и плечи Мадрали гладко и ровно покрыли ковер. Время: 1 минута 34 секунды. Мадрали поднялся, отряхнулся и шатаясь направился в свой угол, тогда как Гаккеншмидт, бледный, как полотно, но все улыбающийся, приветствуемый громом рукоплесканий, отправился на 15-ти минутный перерыв в свою уборную.
Мадрали остался сидеть на сцене и вытирал своё тело полотенцем.
При начале второй схватки русский борец был уже любимым фаворитом. Но на этот раз бой отличался большей горячностью. Два раза бросался Мадрали вниз, чтобы сделать свой любимый захват ноги, и дважды ему удавалось это сделать, на этот раз он действовал быстрее, чем прежде. Но Гаккеншмидту оба раза удавалось высвободиться. А затем кости борцов затрещали в яростной борьбе в партере. Мадрали был наверху. Он стоял на коленях сзади русского, обхватив своими жилистыми руками его спину. Гаккеншмидт ползал на четвереньках, в то время как Мадрали, не останавливаясь, мял его — процесс весьма болезненный, который уже не одного борца приводил в состояние отчаяния и временной потери сознания. Это продолжалась минуту, а затем у русского выступили на спине капли пота; его белая кожа блестела при свете электрических ламп: черты его лица болезненно искривились. А турок все еще обрабатывал своего противника. Полагая, что он его уже достаточно ослабил. Мадрали сделал внезапный захват щиколки. Этот прием не удался и вот Мадрали надавил коленом бедро своего противника. Это не было вполне корректно и г-н Деннине тотчас же запретил ему это. Теперь Гаккеншмидт ждал своего удобного случая, который пришел с поразительной быстротой. В то время, как Мадрали пробовал сделать половинный Нельсон с правой руки русского, последний сделал захват ручного сустава левой руки своего противника и в то же время сделал ножной ключ, напряг могучие мускулы своих плеч почти до того, что они готовы были лопнуть и одним размахом прямо невероятной силы бросил своего противника через плечи прямо на ковер. Толпа чуть не сходила с ума от возбуждения. «Он держит его», раздавались крики. И он в самом деле держал его. Полный силы, яростный, с крепко сомкнутыми зубами, Гаккеншмидт налег всем своим весом на турка. То было величайшее напряжение, которое ему когда-либо приходилось делать. Еще один момент Мадрали сопротивлялся, а затем со вздохом он в изнеможении ослабил свои мускулы и г-н Деннине хлопал Гаккеншмидта по спине в знак того, что он выиграл всемирный чемпионат и что турок побежден. «Время: 4 минуты», выкрикнул г-н Мансель, который следил за временем, и публика подобно выпущенному через плотину потоку, с ревом понеслась на арену».
С этого времени, в известных кругах стало обыкновением называть Мадрали борцом, которому дали слишком высокую цену. Никогда не было совершено большей, худшей ошибки. Мадрали был чрезвычайно опасным противником, один из сильнейших, если не самый сильный, из тех, с кем мне приходилось встретиться. Немного беспечный, пожалуй, как борец, но если он уж схватывал кого-либо своими крепкими пальцами — а я то уж знаю, что это значит, то дело было в большинстве случаев уже готово. Том Дженкинс, очень сильный человек и весьма хороший борец, но Мадрали его, буквально, раздавил. Мудро, один из самых сильных людей на свете и прежде всего очень опытный в борьбе «Catch-as-catch-can», а между Мадрали тем обошелся с ним, как будто бы он был в борьбе новичком.
После этого я предпринял большое турне, в течение которого я посетил почти все большие города Соединенных Штатов.
В августе 1907 года у меня снова началось мое недомогание в колене, но на этот раз вода собралась в самой надколенной чашке, которая приподнялась вследствие этого на 1/4 дюйма. В согласия с советом врачей я стал носить всегда бандаж и находил совершенно невозможным производить какие-либо мало-мальски серьезные упражнения в борьбе. Даже непродолжительный бег причинял мне такую боль, что я мог исполнить мои ангажементы в бегании только с величайшим трудом.
К этому времени положение в мире борцов значительно изменилось вследствие вступления в их ряды еще трех европейских борцов, пользовавшихся хорошей славой. Первым был Констан Ле-Марин, затем галицийский борец Цыганевич, называемый Збышко, и, наконец, Поддубный, получивший звание всемирного чемпиона во французской борьбе.
Следом за этими шел Джо Роджерс, известный американский борец, с которым я уже боролся в Нью-Йорке, но который с тех пор сделал значительные шаги вперед.
Все четверо бросили мне вызов. Я предложил им всем сначала перебороться друг с другом, после чего я померяюсь силами с победителем. Я знал, что все они являются достойными противниками и так как чувствовал необходимость в основательном покое и отдыхе после моего долгого и полного напряжения турне, я отправился набираться новых сил на мою родину в Россию.
К несчастью, мне не удалось воспользоваться ни отдыхом, которого я искал, ни желанным исцелением, а поэтому я снова вернулся в Англию, без того, чтобы чувствовать себя сколько-нибудь лучше. Я прибыль в Англию как раз во время, чтобы быть свидетелем матча между Цыганевичем и Поддубным, к которому свелось предложенное мною состязание.
Как известно, результатом этого матча была победа Цыганевича. Вследствие дисквалификации Поддубного, я тотчас же выразил мою готовность бороться с победителем.
Между тем, Роджерс, который не был в состоянии принять участие в этом тройном состязании, в виду того, что он страдал заражением крови в пальце, выразил желание бороться со мною. Да, он Даже требовал, чтобы я боролся с ним прежде, чем со Збышкой, так как я еще в Америке обещал ему реванш.
Наша встреча произошла в Лондонском «Oxforel Music-Hall» 6-го февраля 1908 года и несмотря на его большие преимущества в росте и весе — он почти на 15 см выше меня и около 38 фун. тяжелее — мне не стоило большого труда дважды положить его на обе лопатки, раз в 7 мин. 35 сек. и другой раз в 6 мин. 45 сек.
В продолжение всей борьбы я все время вел наступление; единственная попытка с его стороны к переходу в нападение была — захват моего имело своим следствием его первое поражение; в этом случае я оказался быстрее его, сделал ему захват повыше колена, высоко поднял его и с силой швырнул его на земле, после чего я без особых затруднений перевернул его на спину.
По возвращении в Англию я должен был готовиться к своему матчу со Збышко; я начал энергично тренироваться, но вскоре почувствовал такого рода боли в моем правом колене, что мне причиняло боль даже простое хождение. Всякое сильное напряжение приближало меня в полному расстройству здоровья. Я нарушил ангажементы, в том числе и этот матч, и отправился в Ахен, чтобы подвергнуться основательному лечению. Исследование, произведенное одним из руководящих мною врачей, обнаружило необходимость для меня подвергнуться серьезной операции, от которой я только постепенно поправляюсь.
С того времени меня часто спрашивают, намереваюсь ли я сделать попытку вернуть себе потерянное звание чемпиона.
Так вот, чтобы ответить на этот вопрос, я хотел бы ясно выразить, что единственным человеком, с которым я хотел бы еще раз бороться перед тем, как окончательно покинуть арену борьбы — является Франк Готч. А тогда уж пусть судят, что это за звание чемпиона, которое я потерял.
Когда оно было у меня?
Когда я подучил звание чемпиона в Веве, Берлине и Париже в 1901 году, моей побудительной причиной было желание показать, что я лучший борец, тем все те знаменитые чемпионы, которые собрались тогда в тех местах. То обстоятельство, что я в тоже время получил титул чемпиона, было для меня второстепенным делом. Настолько второстепенным, что я впоследствии никогда не давал себе труда возобновить эти звания чемпиона.
В течение всей моей карьеры борца я никогда не придавал большого значения тому, буду ли я чемпионом или нет. Единственный титул, под которым я хотел, чтобы меня знали, есть просто мое имя Георг Гаккеншмидт.
С. Морро-Дмитриев