-- Далѣе нельзя двинуться ни шагу безъ помощи воловъ, сказалъ возница допотопнаго экипажа, запряженнаго двумя исхудалыми, голодными лошадьми, которыя въ теченіи трехъ часовъ съ трудомъ поднимались по крутой дорогѣ, ведущей съ обнаженнаго берега Адріатическаго моря къ болѣе живописнымъ высотамъ и теперь вдругъ остановились:-- эй! голубчикъ! прибавилъ онъ, увидѣвъ поселянина въ бѣлой рубашкѣ, который въ нѣкоторомъ разстояніи шелъ за плугомъ, влекомымъ двумя гигантскими волами.
Поселянинъ ничего не отвѣтилъ и продолжалъ пахать. Возница осыпалъ его избранной бранью, но безъ малѣйшаго успѣха. Поселянинъ остановился только тогда, когда возница обѣщалъ ему полъ лиры за его помощь. Но и тутъ онъ покачалъ головой въ знакъ того, что цѣна слишкомъ мала и снова принялся за свою работу.
-- Ну, ладно, ты получишь лиру, { Итальянская лира одинъ франкъ. Прим. перев. } воскликнулъ возница:-- безчувственный, низкій разбойникъ!
Поселянинъ вмѣсто отвѣта вторично покачалъ головой.
Тогда господинъ, сидѣвшій въ экипажѣ, произнесъ съ нетерпѣніемъ:
-- Дайте ему, что онъ захочетъ, иначе мы не доѣдемъ засвѣтло до Оливето.
-- Конечно, не доѣдемъ, повторилъ веттурино.
-- Такъ я переночую вонъ въ томъ селеніи на верху горы.
-- Какъ, тамъ? Ну, я вамъ этого не совѣтую. Трудно найти худшаго пристанища. Это селеніе называется Монте-Бригида, въ честь святой Бригиды, но мы прозвали его Монте-Бриккони, т. е. Гора разбойниковъ, потому что едвали тамъ найдется одинъ честный человѣкъ.
-- Но тамъ есть гостинница?
-- Нѣтъ. Но вы можете остановиться у Маротти. Это честные люди.
Покончивъ съ этимъ дѣломъ, старый Паскарэ, какъ звали возницу, опять обратился къ безчувственному пахарю:
-- Проклятый боровъ! Возьми два франка, и подавись ими.
Соблазненный обѣщанной наградой и не обращая ни малѣйшаго вниманія на сыпавшуюся на него брань, поселянинъ выпрягъ своихъ воловъ и привязалъ ихъ къ экипажу впереди измученныхъ лошадей. Черезъ минуту, они стали медленно подниматься въ гору.
-- Отчего это селеніе пользуется такой дурной славой? спросилъ путешественникъ.
-- Долго вамъ разсказывать, отвѣчалъ Паскарэ: -- притомъ я предпочитаю молчать и скажу вамъ только, прибавилъ онъ, наклоняясь къ экипажу и говоря въ полголоса:-- что міръ созданъ для мошенниковъ. Законъ потакаетъ имъ. А честные люди развѣ только въ раю найдутъ себѣ защиту и награду.
Добрый старикъ покачалъ головой, какъ бы сожалѣя, что онъ принадлежалъ къ честнымъ людямъ.
-- Вы довольствуетесь такимъ философскимъ взглядомъ, замѣтилъ путешественникъ:-- но неужели, видя вокругъ себя зло, вамъ никогда не приходитъ мысль, что надо бы его искоренить?
Паскарэ пожалъ плечами.
-- Я не вмѣшиваюсь въ чужія дѣла, отвѣчалъ онъ:-- особливо въ ихъ дѣло, прибавилъ онъ, махнувъ рукой въ ту сторону, гдѣ виднѣлось селенье:-- когда вы будете тамъ, то не дѣлайте никакихъ вопросовъ и замѣчаній, если дорожите жизнью.
-- Дорожу ли я жизнью? произнесъ путешественникъ съ презрительнымъ смѣхомъ: -- какъ часто я жертвовалъ ею и все безъ пользы, прибавилъ онъ, какъ бы про себя.
Онъ съ горечью сжалъ свои блѣдныя губы и лицо его приняло выраженіе, ясно говорившее, что онъ многое выстрадалъ.
Смотря на него, Паскарэ подумалъ:
-- Это честный человѣкъ, но онъ также узналъ на опытѣ, что честность невыгодна.
Между тѣмъ, они достигли до арки въ высокой, массивной стѣнѣ, которую выстроили нѣсколько столѣтій тому назадъ съ цѣлью защиты отъ пиратовъ. Снаружи, вдоль этой стѣны тянулся бульваръ, обсаженный акаціями и украшенный скамейками. За аркой виднѣлась главная улица селенія, не ровно вымощенная и поднимавшаяся въ гору.
Появленіе экипажа въ Монте-Бригидѣ было необыкновеннымъ событіемъ и взволновало всѣхъ жителей. Въ окнахъ показались удивленныя лица и густая толпа окружила экипажъ. Много исхудалыхъ рукъ протянулось къ путешественнику за сил ѣ да {Мелкая итальянская монета въ пять чектеэдлей или сантимовъ.} и много пискливыхъ голосовъ загнусило:
-- Милостыни! Синьоръ графъ! Маркизъ! Князь!
Паскарэ разразился громкими проклятіями и кричалъ изо всей силы, чтобы оставили въ покоѣ "иностранца".
Путешественникъ замѣтилъ ихъ голодныя, вытянутыя лица. Но онъ по принципу былъ противникомъ нищихъ, просившихъ милостыню и, вмѣсто денегъ, угостилъ ихъ строгими увѣщаніями, которыя были для нихъ непріятнѣе всѣхъ проклятій возницы.
Между тѣмъ Паскарэ остановился передъ однимъ домомъ и въ отвѣтъ на обычную формулу: "кто тамъ?" произнесъ: "Друзья". Дверь отворилась и на порогѣ показался старикъ, очень бѣдно одѣтый. Веттурино объяснилъ ему, что путешественникъ, боясь не достигнуть засвѣтло до Оливето, хотѣлъ переночевать въ Монте-Бригидѣ. Онъ передалъ "иностранца" на попеченіе Маритти, а самъ отправился въ остерію.
-- Милости просимъ, милости просимъ! произнесъ старикъ, учтиво кланяясь:-- не взыщите, чѣмъ богатъ, тѣмъ и радъ.
-- Надѣюсь, что я васъ не стѣсню, отвѣчалъ путешественникъ.
-- Нѣтъ, но я боюсь, что вамъ будетъ не хорошо у насъ. Судя по вашей одеждѣ, вы не привыкли къ тяжолой жизни.
Путешественникъ странно улыбнулся.
-- Я прошелъ черезъ все и меня ничѣмъ не испугаешь, промолвилъ онъ.
Его провели по каменной лѣстницѣ въ большую, высокую комнату, на потолкѣ которой рѣзвились розовые, толстощекіе купидоны съ вѣнками цвѣтовъ въ лазуревомъ небѣ. Тотъ же живописецъ, повидимому, далъ просторъ своему фантастическому генію и на стѣнахъ, которыя были покрыты безчисленными колонадами и ступенями, свидѣтельствовавшими скорѣе объ его воображеніи, чѣмъ о знаніи перспективы. Мебель въ комнатѣ была очень скудная и состояла изъ большого дубоваго стола съ рѣзными ножками и скамеекъ, покрытыхъ полинявшей шелковой матеріей. Полъ былъ кирпичный и безъ ковра. Въ углубленіи окна стояло два деревянныхъ стула и кресло, въ которомъ сидѣла старуха, занятая вышиваніемъ. Подлѣ нея на скамейкѣ помѣщалась молодая дѣвушка, вязавшая очень прилежно. Обѣ онѣ были одѣты просто, но опрятно. На нихъ были бѣлые полотняные передники, вышитые ими самимъ по мѣстному обычаю той части Италіи. Синьоръ Маротти представилъ гостю свою жену и дочь, а потомъ попросилъ ихъ приготовить поскорѣе ужинъ.
-- Я боюсь, что ужинъ будетъ не богатый, прибавилъ онъ со вздохомъ.
Синьора накрыла столъ чистой скатертью и вынула изъ шкапа въ стѣнѣ нѣсколько тонко нарѣзанныхъ кусковъ ветчины, сыра изъ козьяго молока и хлѣбъ изъ кукурузной муки.
-- Болѣе у меня нѣтъ ничего, сказала она.
-- И довольно, отвѣчалъ гость.
-- А вина? воскликнулъ хозяинъ: -- жена! достань намъ бутылку сицилійскаго вина, которое намъ привезъ дѣдушка изъ своего путешествія.
-- Какъ, дѣдушкино вино? спросила съ изумленіемъ старуха, словно ее побуждали совершить святотатство.
-- Да. Для чего же вино, если его не пить, и для чего каминъ, если его не топить?
Съ этими словами онъ опустилъ доску въ стѣнѣ, скрывавшую очагъ.
-- Дочка, сбѣгай и принеси дровъ, продолжалъ онъ:-- мы не часто имѣемъ честь принимать такихъ гостей.
Что же въ незнакомцѣ возбуждало такое уваженіе? Своими манерами, обращеніемъ и одеждой онъ, повидимому, не старался обращать на себя вниманія. Онъ не поражалъ величественной осанкой. Онъ былъ небольшого роста, сгорбленный, съ пожелтѣвшимъ цвѣтомъ лица. Однако, инстинктивно Маротти выказывалъ ему такое почтеніе, которое, повидимому, не согласовалось съ его внѣшнимъ видомъ. Онъ съ аппетитомъ съѣлъ скромный ужинъ, похвалилъ вино и, грѣясь послѣ ѣды передъ веселымъ огнемъ, добродушно сталъ разсматривать своихъ гостепріимныхъ хозяевъ. Даже улыбка показалась на его блѣдномъ, страдальческомъ лицѣ, словно его оледенѣлое сердце растаяло отъ радушнаго пріема.
Пристально смотря на молодую дѣвушку, занявшую свое мѣсто на скамеечкѣ, онъ съ удивленіемъ спросилъ себя, что значитъ ея странный, смущенный видъ: она постоянно оглядывалась, словно боясь кого-то, стоявшаго за нею.
-- Ея нервы, вѣроятно, были чѣмъ-нибудь страшно потрясены, подумалъ гость.
Было время, когда и онъ, несмотря на свою храбрость, подвергался такимъ нервнымъ испугамъ. Даже и теперь онъ дрожалъ, какъ испуганное дитя, при всякомъ звукѣ, похожемъ на бряцанье цѣпи каторжника.
-- Вы издалека? поспѣшно спросила Тереза, чтобъ скрыть волненіе, овладѣвшее ею послѣ того, какъ ея глаза встрѣтились съ зоркими взорами незнакомца.
-- Я ѣду изъ Рима.
-- А завтра отправитесь въ Оливето?
-- Да, по признаюсь я болѣе люблю спрашивать, чѣмъ отвѣчать, произнесъ гость, стараясь положить конецъ любопытству хозяекъ.-- У васъ въ селеніи много нищихъ и оно, кажется, не въ очень цвѣтущемъ положеніи.
Старикъ тяжело вздохнулъ.
-- Двадцать лѣтъ тому назадъ, отвѣчалъ онъ: -- когда мой отецъ былъ синдикомъ, это селеніе благоденствовало и любимой шуткой старика было, что онъ одинъ бѣдный человѣкъ въ селеніи. Дѣйствительно, онъ былъ слишкомъ щедръ и гостепріименъ; въ его домѣ путешественники всегда находили радушный пріемъ и онъ никогда не отказывалъ въ милостынѣ нищему. Теперь все измѣнилось. Одинъ богатый и благоденствующій человѣкъ въ селеніи -- это его милость господинъ синдикъ. Онъ держитъ экипажъ, ѣстъ и пьетъ хорошо, тогда какъ жители селенія умираютъ съ голода, дороги не исправлены и налоги съ каждымъ днемъ возвышаются. Бываютъ странныя стеченія обстоятельствъ, прибавилъ онъ съ горькой улыбкой.
-- Да очень странныя, промолвилъ незнакомецъ сухо.
-- Тише, не говори лишняго, прибавила шопотомъ старуха, поднимая палецъ ко рту,
-- У стѣнъ нѣтъ ушей, отвѣчалъ гость:-- а мнѣ вы можете довѣриться, прибавилъ онъ нерѣшительно.-- Я, можетъ быть, буду въ состояніи помочь вамъ.
Сеньоръ Маротти пристально и подозрительно посмотрѣлъ на незнакомца.
-- Все наше горе происходитъ отъ того, что мы были слишкомъ довѣрчивы и добродушны.
Говоря это, онъ не спускалъ глазъ съ гостя. Вдругъ онъ вздрогнулъ. Онъ увидѣлъ на рукѣ гостя, протянутой къ огню, почернѣвшую полосу, слѣдъ желѣзныхъ оковъ. Онъ видѣлъ этотъ позорный знакъ на другой рукѣ и тотчасъ его призналъ.
Да, оковы нетолько впились въ его руку, но и въ сильную его душу. Пять лѣтъ провелъ онъ въ Неополитанской тюрьмѣ, прикованный не къ цѣпи, а въ тысячу разъ хуже, къ низкому злодѣю, тогда какъ единственнымъ его преступленіемъ была пламенная любовь къ отечеству. Онъ тотчасъ понялъ, что его смѣшиваютъ съ этимъ преступникомъ или съ другими, подобными ему. Это было невыносимо. Онъ вскочилъ и съ сверкающими глазами воскликнулъ, словно обращаясь къ призраку, который былъ видимъ только ему одному.
-- О! Италія! О родина! Неужели это награда за мою долгую преданность? На мнѣ клеймо вѣчнаго позора, какъ на подонкахъ общества. Я... Я...
И закрывъ глаза руками, онъ зарыдалъ.
Маротти и его семья были люди простые и по природѣ довѣрчивые. Хотя горькій опытъ научилъ ихъ быть подозрительными, но передъ такимъ искреннимъ горемъ они не могли устоять. Старуха расплакалась, а Маротти, положивъ руку на его плечо, произнесъ:
-- Простите меня! вы честный человѣкъ или нѣтъ честныхъ людей на землѣ. Я вамъ вполнѣ довѣряюсь.