Перикл отправился из Самоса в Милет на двух триерах. Триерархом второго судна был Гиппоникос, упросивший Перикла позволить сопровождать его в Милет. В свите Гиппоникоса была прекрасная Теодота; таким образом прелестная танцовщица снова появилась рядом с Периклом. Милезийцы приняли афинского стратега с большими почестями и поднесли победителю Самоса золотой лавровый венок.
Вступив на берег Малой Азии, Перикл сразу почувствовал горячее южное дыхание. Недаром это была страна Дианы, с громадными храмами, в которых эллинские формы соединились со стилем востока, страна жриц Афродиты и родина ее приемного сына, бога веселья, Диониса, женоподобного, но вместе с тем полного мужества и огня, роскошные кудри которого украшены лидийской митрой и который одет в свободное, широкое платье, как настоящий сын Малой Азии.
Это горячее дыхание встретило афинянина Перикла на улицах богатого, роскошного, знаменитого своими розами Милета. Здесь говорили о персах, как в Афинах говорят о мегарцах, или коринфянах. Костюмы жителей Милета и его красавиц-женщин были пестры и богаты, как перья восточных птиц, и в то же время полны вкуса. Афиняне нашли здесь обычаи, заимствованные частью от персов, частью от египтян, видели милезийцев, закутанных в персидские ткани, украшенных индийскими драгоценными камнями, надушенных сирийскими благовониями.
Перикл и Гиппоникос во время своего пребывания в Милете, пользовались гостеприимством богатейшего и знатнейшего из граждан, Артемидора. Он повез их в свое роскошное имение близ города.
Недалеко от этого имения находилась миртовая роща, о которой говорили, что под ее тенью часто появляется богиня Афродита.
Дом Артемидора был отделан с восточной роскошью, стены и пол украшены роскошными персидскими коврами. Такая же роскошь была в посуде и во всей обстановке, всюду сверкало золото, слоновая кость; толпа прелестных невольниц прислуживала в доме. В числе их были уроженки берегов Гирканского моря с ослепительно белым, как мрамор, цветом лица, другие -- смуглые как бронзовые статуи в доме Артемидора и, наконец, третьи -- совершенно черные, как эбеновое дерево. В скульптурных произведениях и картинах, в доме Артемидора также не было недостатка. Одним словом, у него было все, чем привыкли наслаждаться греки на родине.
-- Вы называете нас, ионийцев, любителями роскоши, -- говорил Артемидор своим гостям, угощая их изысканными блюдами, -- и, как я слышал, наши прелестные милезианки действительно опаснее для добродетели афинских мужей, чем милезийцы для афинских женщин.
Перикл улыбнулся.
-- Но не забывайте, -- продолжал Артемидор, -- что мы, ионийцы, не только любим роскошь, а также поэзию и науки, и что наряду с прелестными женщинами у нас есть Геродот и сам Гомер.
-- Всем известно, -- отвечал Перикл, -- что цветы эллинского духа нигде не распускаются так роскошно, как под горячим небом Азии.
На второй день Артемидор повел своих гостей в миртовую рощу, примыкавшую к его роскошной даче.
Прелестная Теодота, как подруга Гиппоникоса, также была приглашена любезным Артемидором.
В обществе хозяина, Перикл, Гиппоникос и Теодота прогуливались между цветущими миртами, которые покрывали небольшую возвышенность. С лужаек представлялся прекрасный вид на город, на море и на острова, которые словно для защиты, прикрывают гавани Милета.
Артемидор приказал рабам, следовавшим за ними, застелить ковры и разбить палатку, чтобы отдохнуть и освежиться, послушать мягкие звуки лидийской флейты.
Рабы и рабыни Артемидора наполняли лес, как сирены, неожиданно появляющиеся из чащи и подающие путнику кубок с вином, или нимфы, предлагающие из рога изобилия цветы и спелые плоды. Маленькое озеро в середине рощи было оживлено фигурами всех эллинских морских богов; там и сям мелькали сказочные существа: полурыбы, полуженщины. Сирены лежали на скалах и вместе с Тритонами напевали тихие песни. Присутствовал даже мудрый Протей [ Протей -- в древнегреческой мифологии -- бог моря, обладавший даром прорицания и способностью принимать всевозможные образы и виды ], предсказывавший будущее желающим.
Перикл также подошел к нему и хотел услышать от него предсказание своей судьбы.
-- Если понадобится, я сумею удержать тебя, -- сказал он шутя, -- чтобы ты приняв новый вид, не ускользнул от ответа.
Но он добровольно отвечал Периклу, и сказал следующее:
"Там где гнездится соловей,
Где роскошно благоухают розы,
Там благосклонные боги готовят тебе счастье,
Держи только его крепче, о герой,
Как держишь меня, мужественной рукою.
Только будучи так удерживаемо
Никогда не ускользнет бегущее".
Перикл не понял, что хотел сказать Протей, но, когда он оглянулся на своих спутников, их не было. Он пошел дальше. Птицы, перепрыгивавшие с ветки на ветку, с дерева на дерево, увлекали его все глубже и глубже в лес. На ветвях сидели попугаи, кричавшие Периклу: "Здравствуй, радуйся! Иди!"
Но вскоре Периклу показалось, что вместо одной птицы он слышит целый хор соловьев в некотором отдалении; вместе с тем до него донесся сильный запах роз. Он должен был идти мимо цветущих кустов роз и, странное дело, ему казалось, что розовый запах смешивается с запахом индийских благоуханий.
Почти невольно, Перикл пошел по направлению пения. Он сделал это Машинально, совершенно забыв предсказание.
Там и сям, в полумраке рощи, вдали мелькали сквозь ветви яркого цвета птицы, прыгающие с ветки на ветку, словно составляя его свиту. Птицы вдруг замолкли и казалось лукаво глядели на него, тогда Перикл увидел перед собою роскошные розовые кусты, благоухание которых он чувствовал издали. Между ветвями ясно виднелось таинственное существо в белом, сверкающем золотом платье.
Он поспешно подошел, и в беседке увидал очаровательную сцену. Окруженная целой толпой прелестных детей, одетых в пурпур, с золотыми крылышками на спине, стояла женщина в ослепительно белом платье, подпоясанном золотым поясом, в венке из роз.
Перикл не мог хорошенько разглядеть лицо красавицы, как только он приблизился, маленькие боги любви с особенным усердием принялись украшать голову, грудь и всю фигуру женщины розовыми цветами, так что она почти исчезла под ними.
Перикл вспомнил о предании, что в этой роще часто появляется сама богиня Афродита и был готов принять за богиню эту покрытую розами красавицу.
Потом маленькие эроты со смехом бросились в разные стороны. Перикл вошел в беседку, из-под цветов раздавались мольбы пленницы об освобождении. Перикл откинул розы, покрывавшие лицо красавицы и увидел перед собой... Аспазию.
Первым чувством Перикла была безграничная радость, но через мгновение он уже стал задавать себе вопрос, каким образом стало возможным это неожиданное свидание? Но тут Аспазия поднялась, сбросила с себя розы и сказала своим мелодичным голосом:
-- Знай, дорогой Перикл, что и я, также как Сократ, имею своего демона, который в решительные минуты шепчет мне не только чего я не должна, но и то, что я должна делать. Этот демон, как только пришло твое последнее письмо из Самоса, с известием о заключении мира и о том, что Теодота в Самосе, а также твоем предстоящем путешествии в Милет, заговорил во мне и приказал немедленно сесть на корабль и плыть в Самос, а, если тебя там уже нет, то в Милет. По всей вероятности, демон хотел доставить мне двойное счастье: увидеть снова Милет и быть вместе с тобою. Я приехала в Милет и обратилась к Артемидору. Я узнала о сюрпризах, которые прекрасная Теодота хотела приготовить тебе в роще Афродиты, но втайне сговорившись с Артемидором, взяла на себя ту роль, которую хотела разыграть Теодота.
-- Для меня, -- отвечал Перикл, -- ты превратила в действительность предание о появлении в этой роще богини любви. Для меня ты богиня любви, богиня счастья и, прежде всего, позволь мне это прибавить, богиня неожиданностей...
-- Разве счастье возможно без неожиданностей! -- воскликнула Аспазия.
Нежный разговор еще долго продолжался в очаровательной беседке. Как все влюбленные, после долгой разлуки, у них было что сказать друг другу. Но когда поцелуи стали заменять слова и начало смеркаться, неожиданно появились эроты и хотели опутать новыми розовыми гирляндами также и Перикла.
-- Берегись этих малюток, -- сказала Аспазия. -- Пора расстаться, твой путь длиннее -- мой короче, Артемидор предоставил мне маленький домик в саду, в нескольких шагах отсюда. Я отправлюсь туда; ты же, мой дорогой Перикл, возвратись обратно к Артемидору, к твоему другу Гиппоникосу и прекрасной Теодоте, коринфянке с огненными глазами.
При этих словах Аспазии, боги любви разразились веселым громким смехом, еще более опутывая Перикла своими гирляндами.
На утро Перикл и Аспазия вышли из домика в саду Артемидора и пошли в рощу, еще покрытую утренней росой. Они сами походили на прекрасные цветы, освеженные блестящими каплями росы. Они поднялись на возвышение, с которого был виден город, море и залив.
Взгляд Перикла, перенесясь через город, остановился на мгновение на гордых афинских триерах, стоявших в гавани, затем скользнул дальше в утреннем тумане по направлению -- к городу, у которого он пожертвовал родине целый год своей жизни, затем снова возвратился к прекрасному Милету. Глядя на его роскошь и великолепие, Перикл стад восхищаться любезностью и дружелюбием его обитателей.
-- Да, Милет стал еще красивее и его обитатели умеют жить, -- отвечала Аспазия, -- но старики помнят то время, когда Милет был царем этого мира, когда он был не только богат и роскошен, но могуществен и независим, когда он основывал свои колонии даже на далеких берегах Понта. Это время прошло, Милет должен преклоняться перед могуществом Афин...
-- Ты говоришь это почти с горечью, -- заметил Перикл, -- но подумай, если бы Милет не был афинским, он был бы персидским.
-- В таком случае, я должна вместо того, чтобы сердиться на афинянина, с благодарностью целовать его, -- сказала Аспазия, целуя Перикла.
-- Твои золотокрылые боги любви вчера отомстили за Милет предводителю могущественного афинского флота, -- пошутил Перикл.
-- Не раскаивайся, -- проговорила Аспазия, -- что ты посвятил Милету неделю твоей, богатой событиями жизни. Чти город, который славится не только прекраснейшими розами, но и прекраснейшими легендами на свете. Разве можно придумать более прелестное предание, чем наше милезийское сказание об Эроте и Психее?
-- Ты права, -- отвечал Перикл, -- но, -- продолжал он, лукаво улыбаясь, -- под этим же небом, сколько мне известно, сложилось сказание об эфесской вдове...
-- ...смысл которого, -- перебила его Аспазия, -- обыкновенно кажется таков, что женщина изменчива и непостоянна. Но плоха та сказка, которая имеет только один смысл, заключает только одну истину. Позволь мне взять на себя защиту эфесской вдовы: она изменила уже мертвому супругу. Любовь так связана с жизнью, что любовь и верность за гробом неестественны.
Перикл не мог не вспоминать слов Протея, сказанных ему, когда он, сам того не зная, шел к Аспазии. Эти стихи, предсказывавшие ему высшее блаженство, советовали держать его крепче.
-- Я буду крепко держать тебя, как предсказателя, изменчивого Протея, чтобы ты, в своих переодеваньях, не ускользнула от меня, -- шутя сказал Перикл Аспазии.
-- Как же будешь ты удерживать меня? -- спросила милезианка. -- Может быть, по афинскому обычаю, в клетке, за решеткой, которую вы, мужчины называете женскими покоями в вашем доме.
-- В этих клетках, -- сказал Перикл, после непродолжительного молчания, -- может быть, можно удержать Телезиппу, но не Аспазию.
Однажды в отсутствие Аспазии, Перикл разговаривал о ней с Артемидором.
-- В преданиях и историях всех времен, -- сказал Артемидор, -- немало рассказывается о героях, которые попадали под власть женщин: стремившийся на родину Одиссей целые годы провел в гроте у прелестной нимфы Калипсо, даже сам Геркулес прял на прялке у хитрой Омфалы. Но все эти женщины не умели навсегда привязать к себе обольщенных ими; их очарование быстро исчезало, сети разрывались и скучающий герой снова хватался за меч, или пускался в море, стремился к новым приключениям. Точно также исчезнет и очарование Аспазии, если ты достаточно насладишься ею в этом счастливом убежище.
-- Да, конечно, -- согласился Перикл, -- это было бы так, если бы Аспазия была Теодотой, если бы она не имела ничего, кроме физической красоты, но есть нечто, что может навсегда привязать влюбленного. Я не говорю о средствах обыкновенных женщин, которые притворною скромностью, или неприступностью думают привязать к себе влюбленных, существуют женские натуры, которые тем, что отдаются вполне, еще крепче привязывают к себе. Это чудная смесь прелести и кротости, мне кажется, тот дар, который Афродита скрывает в своем золотом поясе, и Аспазия обладает этим даром, этим поясом Афродиты.
Наконец наступил день, когда Перикл должен был снова возвратиться на Самос, посетив по дороге Хиос.
Сговорчивость милезийцев облегчила Периклу исполнение тех намерений, которые привели его в Милет, так, что во время своего пребывания в этом городе, он только небольшую часть времени должен был посвятить политическим переговорам, а большую -- своему счастью.
Гостеприимный Артемидор дал в честь уезжающего афинского героя торжественное празднество.
На этом празднике Перикл сказал Артемидору:
-- Нет ничего удивительного, что тайная прелесть здешнего неба подействовала и на меня и я провел целую неделю в счастливой праздности. Вы живете на этом берегу вблизи горячих финикиян, которые более всех богов почитают богиню любви, а также вблизи острова Киприды, на котором во время своего победного шествия по водам, в Элладу, богиня сделала первую остановку на пути. И если с юга к вам близок остров Киприды, то с севера, с вершин Тмолоса, к вам доносится шум празднеств Диониса и Реи, так что вы со всех сторон окружены богами веселья и счастия.
Милет прекрасен и воспоминания о блаженных днях, дарованных мне здесь богами, незабываемы, но я чувствую, что пора оставить этот горячий берег и снова сесть на корабль, чтобы свободно вздохнуть, высадившись на спокойных берегах Аттики.