ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Тамара, царица Грузии.

Князь Георгий, ее супруг.

Георгий, Русудан — ее дети.

Настоятель.

Священник.

Фатима.

Хан Товинский.

Зайдата

Юаната

Софиат

Мецеду

Адъютант князя Георгия.

Два татарских офицера.

Два пленных грузина.

Гетман.

Офицеры и солдаты царицы. Товинские офицеры и солдаты. Монахи. Писцы. Музыканты. Танцовщицы. Девушки. Слуги.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Замок Тамары при Ани. Теплый летний день. Зала с колоннами и овальными простенками. Повсюду диваны, кавказские и восточные ковры. Большой кит, перед которым горит неугасимая лампада. Ряд колонн образует вход в глубине сцены, скрытый теперь завесой из ковра. В глубине сцена примыкает к низкой лестнице, которая ведет наружу. Между колонн в вазах большие букеты, пол усыпан цветами. Направо две двери, ведущие во внутренние покой и тоже закрытые коврами. Налево, в самой глубине, дверь, обитая железом; на переднем плане возвышение, к которому ведут несколько ступеней; на нем стоит трон царицы. Девушки, с лицами, наполовину закрытыми покрывалами, вносят цветы из второй двери направо. Вооруженные слуги в коричневых черкесках и черных папахах помогают им. В ту же дверь входит солдат и осматривается.

Первый слуга. Куда ты?

Солдат. Я вошел сюда, так как не знал, как мне пройти.

Первый слуга. Но куда же тебе нужно?

Солдат. Мне нужно к князю Георгию; я из лагеря.

Первый слуга. Я доложу ему. Уходит.

Второй слуга. Ты выглядишь, как потерпевший поражение воин.

Солдат. А ты похож на человека, который в этом деле ничего не понимает.

Второй слуга. Ты смеешь возражать? Да знаешь ли ты, что говоришь со слугой царицы?

Солдат. Ты тоже говоришь со слугой царицы.

Зайдата. Да, он прав; и он слуга царицы

Второй слуга. Да, но я могу идти, куда хочу, а он должен стоять у двери.

Зайдата. Тише: князь Георгий.

Первая завеса подымается перед входящим князем Георгием. Он без бороды, на нем папаха из белого ангарского меха и светло-зеленый бархатный кафтан, на груди золотые цепи, на роскошном поясе кинжал и сабля, сапоги из желтого сафьяна, белые шаровары заправлены в голенища. За ним идет адъютант, который делает знак солдату подойти.

Князь Георгий. Ты из лагеря?

Солдат. Да.

Князь Георгий. Все спокойно?

Солдат. Да.

Князь Георгий. Зачем тебя послали?

Солдат. Мы стоим перед врагом. Мы просим тебя, чтобы ты сел на коня и прибыл к нам.

Князь Георгий. Тебя послал Тарас?

Солдат. Да.

Князь Георгий, подумав. Скажи Тарасу, чтобы все отдохнули; я прибуду через несколько дней и ночей. Солдат уходить.

Князь Георгий. Понял ли ты мой ответ?

Адъютант. Нет.

Князь Георгий. Я хочу увериться в моих людях. Этой ночью я осмотрю лагерь.

Адъютант. А!

Князь Георгий. Я строгий вождь.

Адъютант. Ты великий вождь.

Князь Георгий. Я слуга царицы… Вели позвать священника. Адъютант уходить.

Князь Георгий. Эй, Зайдата!

Зайдата. Твоя служанка здесь.

Князь Георгий. Цветы отнимают у тебя все время.

Зайдата. Скоро прибудет царица. Там внизу на дороге уже видна ее свита.

Князь Георгий. Царица — супруга моя. А ты могла бы быть моей возлюбленной.

Зайдата. Это ты только говоришь. Уже много лет ты это говоришь. Сама царица будет твоей возлюбленной, когда прибудет сюда.

Князь Георгий. Ты думаешь, ей это будет угодно?

Зайдата. О, да, конечно. Разве она не супруга твоя?

Князь Георгий. Конечно, она захочет быть моей возлюбленной. А если и не захочет, я заставлю ее. Ведь у меня достаточно для этого власти, Зайдата.

Зайдата. Царица не любит меня. И Юанату и Софиат, которых ты также называл своими возлюбленными, она не любит.

Князь Георгий. Все мы слуги царицы. Помни это.

Юаната. Ты верно радуешься тому, что царица приезжает.

Князь Георгий. Тише, Юаната. Сама ты царица, и нет царицы, подобной тебе.

Зайдата. А подобной мне?

Князь Георгий. И тебе.

Софиат. А мне?

Князь Георгий. И тебе также. Право же, так.

Зайдата. Все это ты говоришь нам уже многие годы, но не думаешь этого. Одно ты думаешь: что нет ни единой, подобной царице.

Князь Георгий. И ты должна так думать, Зайдата. Садится. Входит священник.

Князь Георгий. Готово ли у вас, девушки?

Зайдата. Мы идем. Девушки и слуги уходят.

Священник. Ты звал своего слугу?

Князь Георгий. После паузы. Садись.

Священник садится. У тебя сегодня мрачный вид, Георгий. Ведь царица приезжает: ты всегда этому радуешься.

Князь Георгий. Сегодня я должен на что-нибудь решиться.

Священник. И да будет твое решение решением добрым.

Князь Георгий. Я первый слуга царицы, я начальник ее войска и я одерживал великие победы. Не правда ли?

Священник. Это правда.

Князь Георгий. Но я все-таки не царь.

Священник. Да, ты не царь. Это — нет.

Князь Георгий. Я не царь. Я только отец ее детей, ее сына и дочери. Когда я стою перед царицей, я должен держать шапку в руках. Что может думать женщина о мужчине, который стоит перед нею с шапкой в руках… Жестко. Она должна думать обо мне с пренебрежением.

Священник. Ты преувеличиваешь.

Князь Георгий. Ты понимаешь ли, священник: я завоевал Трапезунд, и Эрзерум, и Ани, и все-таки я — слуга моих детей.

Священник. Я говорю тебе, что ты преувеличиваешь, князь Георгий.

Князь Георгий. Вовсе я не преувеличиваю, ты этого не понимаешь. Я охотно буду слугой детей моих, но быть рабом царицы я не хочу.

Священник. Рабом? Неужели она сказала?..

Князь Георгий. Три ночи тому назад я захватил в плен Товинского хана; но я не могу покончить с ним, чтобы не навлечь на себя гнев царицы. Он ждет решения царицы. Я держу его там. Показывает на обитую железом дверь.

Священник. Царица дарует ему жизнь?

Князь Георгий. Видишь ли! Потому что не я царь. С силою. А почему бы мне не быть царем? Супруга моя из рода Баграта, и я тоже из рода Баграта, мы одного племени. Но она единственное дитя Георгия Третьего — и вот она стала царицей; если бы мой отец был царем, я был бы его наследником.

Священник. Это правда.

Князь Георгий. Никто из вас не знает, что значит быть супругом царицы. Если я приказываю что-нибудь сделать, меня спрашивают: это велела сделать царица? Смотри: вот цветы для царицы. Герольды трубят, когда она проходит. Солдаты отдают ей честь. А я между тем — князь Георгий.

Священник. Великое горе терпишь ты в собственном доме.

Князь Георгий. А можно ли меня в чем-нибудь упрекнуть? Разве я не велю девушкам закрывать лицо, чтобы они не ввели меня в соблазн?

Священник. И ты поступаешь правильно. Ибо Зайдата подобна огню.

Князь Георгий. Да, и Зайдата тоже. Но, скорее, Софиат подобна огню.

Священник. Да, и она; все они подобны огню.

Князь Георгий. Откуда ты это знаешь?

Священник. Я этого не знаю. Я их только слышу в купальне; они там играют друг с другом и болтают.

Князь Георгий. Я, слава Богу, никогда не был с ними в купальне.

Священник. Никогда? Ну, конечно, нет, ведь тебе принадлежит царица.

Князь Георгий. Принадлежит ли она мне?

Священник. Конечно, принадлежит. Любопытно. Разве ты не обладаешь царицей?

Князь Георгий. Конечно, она моя. У меня есть власть, чтобы обладать ею, и царица не любить никого, кроме меня; как же я мог бы не обладать ею!

Священник. Правда.

Князь Георгий. Но иногда, священник, ко мне заползают мысли, — и нет в них ни кротости, ни мягкости. Есть ли этому прощение?

Священник. Да, есть.

Князь Георгий. Зло в том, что царица всегда смотрит на меня холодно. Довольно зла она могла бы мне принести и тогда, когда бы взгляд ее был горяч.

Священник. Взгляд царицы не бывает горяч ни для кого другого.

Князь Георгий. Но ведь я князь Георгий, а не кто-нибудь другой; этого никто не должен был бы забывать… Только что тут был солдат с вестями из лагеря. Он не преклонил колена, когда говорил со мной.

Священник. Он не преклонил колена?

Князь Георгий. А ведь он сделал бы это перед царицей; он сделал бы это и перед калифом Востока. Одну минуту мне пришла мысль снести ему голову.

Зайдата. Царица приближается. Исчезает.

Князь Георгий. Вот слышишь. Тут сидит ее супруг, и ему докладывают: царица приближается! И когда царица придет, я не сяду вместе с ней, я буду сидеть здесь внизу. У нее большая свита, я вмешаюсь в свиту и буду одним из ее офицеров. За ней идет музыка, а за мной нет. Духовник ее игумен, а мой — священник.

Священник. Да, но я, собственно, должен был бы быть игумном. Почему бы мне и не быть игумном?

Князь Георгий. Тебе, священник? Другим тоном. Да, и в самом деле, почему бы тебе и не быть игумном?

Священник. Царица поступила со мной несправедливо, и потому я озлоблен против нее.

Князь Георгий. Разве ты можешь чувствовать озлобление, ты, который так кроток.

Священник. Встает. Я? Да ты шутишь?

Князь Георгий. Правда, шучу. Ты можешь чувствовать великое озлобление. Хочешь ли ты послужить мне?

Священник. Да, хочу.

Князь Георгий. Ты мне нужен. У меня нет никого другого, кто бы помог мне. И теперь для меня пришло время победить или пасть.

Священник садится. Что же ты хочешь?

Князь Георгий. Я хочу победить! Тарас прислал из лагеря сказать мне, чтобы я приехал, и я ответил: приеду через несколько дней и ночей.

Священник. Ответ может быть неправильно истолкован.

Князь Георгий. Тем, кто его не понимает, я говорю, что я хочу проверить мой лагерь — неожиданно ночью осмотреть его и наказать спящих. Но тебе, священник, я говорю, что в этом ответе есть особое значение.

Священник. Я теперь вижу, что есть. Твои глаза стали такими дикими.

Князь Георгий. Мы воюем с ханом Карса. Он в наших руках. Если я нападу на него этой ночью, он погиб.

Священник. А!

Князь Георгий. А если не нападу и пропущу время, он отступит в ущелье и спасется. Если я пощажу его, чего я могу за это ждать от хана?

Священник. Вечной благодарности.

Князь Георгий. Так вот я и пощажу его сегодня ночью; а если завтра ночью я явлюсь к нему и проведу его войско в спящий лагерь царицы и наполню его молчанием и смертью — что сделает тогда хан? Священник всплескивает руками.

Князь Георгий громко. Тогда он мне во всем будет помогать в будущем.

Священник. Вижу твой великий план.

Князь Георгий. И ты должен быть моим послом к хану — с этим предложением.

Священник. Я?

Князь Георгий. Потому что ты озлоблен.

Священник. Я не могу.

Князь Георгий. У меня, кроме тебя, нет никого. На тебя я полагаюсь. Ты должен передать мое письмо хану.

Священник. Я сделаю это, потому что у тебя нет никого другого, на кого бы ты мог положиться. Но обдумай все, князь Георгий; я трепещу за тебя, ибо ты, как тот, кто с зажженным фонарем ищет своей погибели.

Князь Георгий. Так пусть же будет благословенна погибель! Я поступаю так, потому что я в крайности. В течение долгих мрачных лет я обдумывал это; теперь я не хочу больше думать. Или в твоей мудрой голове есть для меня другой совет?

Священник. Это опасный план. Но если ты хочешь быть царем — ты должен на многое решиться.

Князь Георгий. Царем? Я не хочу быть царем.

Священник. Не хочешь быть царем?

Князь Георгий. Нет.

Священник. Ты разве не хочешь завоевать владения царицы и самому сесть на ее трон?

Князь Георгий. Ты ошибаешься, я хочу завоевать царицу.

Священник. Я не понимаю. Ведь царица твоя?

Князь Георгий. Я лгал. Царица не моя.

Священник. С любопытством. Ты говорил, что она тебя любит?

Князь Георгий. Она не любит меня.

Священник. Ты мне сообщаешь великую новость.

Князь Георгий. Долгие, долгие годы вел я с царицей тайную борьбу. И я был один, а у нее был старый игумен. Бросила ли она на меня когда-нибудь взгляд? Никогда. Не смотри на него — сказал старый игумен. Или я должен был-пасть перед нею и умолять ее? Кричит. Нет, нет!.. И так проходило время. Я делал вид, будто Зайдата, Юаната и Софиат — мои возлюбленные, а царица делала вид, что не верит этому.

Священник. Но в действительности она верила?

Князь Георгий. Да, верила. Но не хотела этого показывать. Никогда. Ни одним взглядом. Должен ли был я просить ее о чем бы то ни было? Нет, говорю я. И так мы боролись.

Священник. Никогда мне не приходилось слышать большей новости.

Князь Георгий. Я тебе все рассказываю, чтобы ты мне помог.

Священник. Но твой великий план?

Князь Георгий. Это вовсе не великий план. Не я его так назвал.

Священник. Ты ведь хочешь уничтожить целое войско?

Князь Георгий. Маленькое войско. У царицы есть еще войско. Я хочу смирить царицу. Она не должна думать обо мне с пренебрежением. Когда я буду стоять перед нею с войском хана, я не сниму шапки и скажу: Тамара, вот супруг твой, ясно ли ты видишь меня?

Священник. А земля, а государство?

Князь Георгий. Пусть все это неприкосновенным лежит у ее ног. Но я мог бы все взять, вот в чем сладость, поп!

Входят слуги и открывают завесы в глубине сцены. Комната наполняется ярким светом, виден ландшафт с зелеными, озаренными солнцем, горами. Вдали слышна музыка, она приближается. (Деревянные инструменты, лютни и литавры).

Священник. Никто не дерзал на большее, чтобы захватить то…

Князь Георгий. Чтобы захватить все. Я хочу владеть всем.

Приближается множество солдат с короткими копьями и выстраивается, занимая часть лестницы и зала; на них серые широкие шаровары и куртки с меховыми рукавами; на поясах у них сабли и кинжалы. Головы у всех обнажены. На офицерах серые кафтаны со шнурками на груди. Через вторую дверь входят девушки и слуги и переглядываются через плечо. Адъютант князя Георгия открывает дверь, обитую железом, и кричит: «сюда». Входят двое пленных грузин, — они скованы вместе ручными кандалами, — на них нет кафтанов, а только длинные синие рубахи. Музыка стихает. Входит офицер в красной черкеске с опущенной саблей, идет к трону царицы и становится около него. Через минуту входит второй красный офицер, тоже с опущенной саблей, и становится рядом с первым. Слышен звук трубы. Царица появляется во входе на носилках. Солдаты опускают копья. Носилки ставят на землю, и царица выходит и идет, кланяясь направо и налево, среди кликов толпы, к авансцене, Когда приветственные клики смолкают, она обращается к иконам и крестится. Среди свиты Фатима, дочь князя Эрзерумского. ее лицо совершенно закрыто затканным золотом покрывалом, которое достигает до колен. Она оборачивается к иконам, но не крестится. За царицей идут ее дети Георгий и Русудан, за ними игумен, затем монахи, офицеры, писцы, девушки, слуги; все они крестятся. Царица. Привет вам всем. Тебе, князь Георгий, первому мой привет.

Князь Георгий. А говоришь ты мне последнему.

Царица. О, я слыхала, что ты устал. Победы утомили тебя.

Князь Георгий. Идите ко мне, дети мои. Обнимает и целует их.

Царица. Смотри, как они выросли. Они почти уже такие, как я.

Князь Георгий. И как я. Все перерастают меня.

Царица. Каким странным приветствием встречаешь ты нас. Поступила ли я против твоего совета, проиграл ли ты битву?

Князь Георгий. Нет, вот потому-то я и одержал новую победу.

Царица. Пусть звучат трубы в честь моего супруга, великого воина.

Трубы и барабаны, рукоплескания. Царица кланяется в знак привета.

Царица. А теперь в честь победоносной веры. Опять трубы.

Царица. Могу ли я себе поверить: и ты, Фатима, рукоплескала с прочими?

Фатима. Да, царица, и я рукоплещу в честь моей веры.

Царица. Вот что. Все так же противишься. Хорошо! Побольше кротости, о, побольше кротости! Ибо ты будешь побеждена, милая Фатима.

Фатима. Да спасет меня от этого Аллах!

Князь Георгий. У меня важные сообщения и мало времени, Тамара.

Царица. У тебя всегда мало времени.

Всходит на одну ступеньку к своему трону.

Князь Георгий. День короток, а сегодня ночью мне нужно быть в лагере.

Царица. Ведь в лагере Тарас.

Князь Георгий. Хорошо, я подумаю о том, могу ли я поступить по твоему желанию и не быть эту ночь в лагере.

Царица. Нет, нет… Я только хотела… ты только не подумай, что я… Взглянув на толпу. Благодарю вас, офицеры, благодарю вас, солдаты. Вы свободны теперь.

Солдаты и офицеры выходят, за ними монахи.

Царица. А вы можете идти играть.

Русудан и Георгий выходят. Царица садится, два одетых монахами писца ложатся у ее ног на пол и приготовляются писать.

Царица. Твои сообщения касаются новой победы. Когда произошла битва?

Князь Георгий. Три ночи тому назад. Войско совершило чудо и взяло крепость; пришлось штурмовать двойные гранитные стены.

Царица. Вы взяли много пленных?

Князь Георгий. Нет, немного.

Царица. Ты не берешь много в плен, и, где можешь — щадишь жизнь. Я слышала, что так поступает калиф.

Князь Георгий. Мы взяли несколько пленных.

Царица. И вы с ними хорошо обошлись?

Князь Георгий. Да, как ты приказала.

Царица. Кто эти двое?

Князь Георгий. Как видишь, это грузины, собственные наши люди. Они приговорены к смерти.

Царица. Что они сделали?

Князь Георгий. Они бежали. Бежали с поля битвы.

Царица. Ну, они значит, не воины. Не следует попусту проливать кровь. Если они пастухи, то они не могут быть воинами. Камень есть камень. Что же вы можете делать, грузины? Воевать вы не можете.

Пленные падают ниц.

Первый пленник. Мы ничего не умеем. Мы только братья; мы среди врагов встретили нашего третьего брата; он магометанин; он угрожал нам. Он старше нас.

Царица. Вы встретили своего брата… Слышишь, Георгий? Ну, и вы бежали?

Первый пленник. Да, мы уронили наши копья, когда узнали его, и бежали.

Царица. Вы христиане?

Второй пленник. Да, мы христиане. Мы можем делать все, что ты нам прикажешь, царица.

Князь Георгий. Я даровал им жизнь до твоего прибытия, чтобы ты сама могла выбрать для них род смерти.

Царица. А если я решу, что они не должны умереть?

Князь Георгий. Милосердие твое принесет вред войску. Я это тебе и раньше говорил, Тамара.

Царица, глядя на него. В былые дни ты не был таким жестоким.

Князь Георгий. Я всегда был таким. Все время; я всегда был один и тот же.

Царица. Уведите пленников, пока я не придумаю для них работу. Но помните, грузины, что нельзя убегать с поля битвы. Вы должны эту ночь оставаться в цепях, чтобы вы запомнили это.

Пленников уводят через обитую железом дверь.

Царица. Какой это ты замок взял?

Князь Георгий. Замок хана Товинского.

Царица. Писцам. Пишите… Это большая победа. А сам хан?

Князь Георгий. Он у меня в плену.

Царица. Здесь? Сам хан?

Князь Георгий. Вон там. Во внутренней тюрьме.

Царица. Да ведь ты чудо совершил, Георгий. Каких лет хан?

Князь Георгий. Вчера сюда явились два товинских офицера, чтобы выкупить его. Я им поставил некоторые условия; они приедут опять.

Царица. Это великая победа. Как ты думаешь, что предложат товинцы за своего хана?

Князь Георгий. За живого?

Царица. Да, за живого. Зачем ты это спрашиваешь? Конечно, за живого.

Князь Георгий. Он стоит доброго куска своей земли.

Царица. Они ведь магометане, товинцы. Но, если они любят своего хана, они исполнят одну мою маленькую просьбу, чтобы вернуть его себе.

Князь Георгий. Стой! Верно ты потребуешь целую страну за его тело.

Царица. Чье тело?

Князь Георгий. За тело хана. Чтобы они сами могли похоронить его по их языческому обычаю.

Царица. Князь Георгий!

Князь Георгий. Это большая страна. И поля там богаты. Та крепость, что мы взяли, великолепна.

Царица. Я возвела шесть крепостей, и у меня достаточно земли. Я властвую от Армении до Казбека.

Князь Георгий. Но ведь это еще увеличило бы твою землю. И ты приобрела бы много людей, которые искусны в музыке и могли бы увеселять тебя. Мы слышали по ночам, как они играли в Товине. У них там были два еврея, которые играли на арфе.

Царица. Ну, благочестивый отец, чего должен стоить хан?

Игумен. Утешь меня, старика, и себя самое, дитя, и потребуй, когда придет время, того, что тебе велит совесть.

Царица. Я знаю, чего я потребую, если только они согласятся на это. Если товинцы согласятся креститься, их хан будет свободен Каких лет хан?

Князь Георгий. Ты можешь заставить их сделать и то, чего они не захотят. У тебя есть на это власть. Можно вырезывать языки — это хорошее и сильное средство. Хорошо тоже — ударов двести палкой.

Царица. Они могут избавить своего хана гораздо меньшим… Я в третий раз спрашиваю, каких лет хан?

Князь Георгий. Не желаешь ли ты также знать, каков он собой?

Царица удивленно. Нет. Я об этом не спрашиваю. Что значит твой вопрос?

Князь Георгий. Что же касается самого хана, то по отношению к нему есть одно бесподобное средство.

Царица. Какое же?

Князь Георгий. Захватить его гарем и выставить его перед ханом.

Царица. Ну, и…

Князь Георгий. Ну, и выпустить на него солдат.

Царица, вскакивая. Князь Георгий!

Князь Георгий. Тогда он сдастся. Но это не то лучшее средство, о котором я думал. У тебя в замке, царица, есть два турка — твои палачи. У них есть шелковый шнурок…

Царица, отворачиваясь. Ах, достойный отец, дай ты мне совет.

Игумен. Быть может, хан сам исполнит твою просьбу, если ты поговоришь с ним.

Князь Георгий. Как будто ты должна его о чем-нибудь просить! Я начальник войска, или не я? Если я, то я знаю, что товинцам приходится сдаваться на нашу милость; зачем же тебе их просить? Если бы у нас не было теперь войны с ханом Карским, товинцы уже были бы у нас в руках. Они бежали в горы — ну, что же, в полнолуние, когда будут светлые ночи, мы отыщем их в горах и разобьем. Тогда ты можешь обойтись с ними так, как ты обошлась с другими покоренными нами народами.

Царица. Но ведь у меня в замке есть пленный хан; разве это ничего не значит? Если товинцы исполнят мою просьбу, то их хан будет свободен. Тогда и войне конец.

Игумен. Вели позвать хана; может быть, он и исполнит твою просьбу.

Царица. Погоди… Зачем вы все здесь, девушки? Зайдата, что это? У тебя снова покрывало на лице. Снимите покрывала, девушки, и ты, Софиат, и ты, Юаната. Не годится христианским девушкам ходить под покрывалом. девушки снимают покрывала.

Зайдата. И Фатима тоже закрывает лицо покрывалом.

Фатима. Я не христианка.

Игумен. Да, она не христианка. И все-таки она в доме царицы.

Царица. Ты не христианка, Фатима, еще нет… Всегда, когда вы некоторое время остаетесь без меня, вы снова обращаетесь к магометанству и закрываете лица.

Юаната. Нам это приказали.

Царица. Кто приказал?

Юаната. Князь Георгий.

Князь Георгий. Я приказал это девушкам, чтобы они не ввели меня в соблазн. Ибо они подобны огню.

Царица. Они подобны огню? Откуда ты это знаешь?

Князь Георгий. Откуда я это знаю? Ты не можешь себе этого представить?

Царица на минуту закусывает губы. Нет. Я себе не могу этого представить.

Князь Георгий. Они как настоящий огонь.

Игумен. Во многих людях в доме твоем пылает погибельный огонь, царица. Но сама ты, благодаря Богу, остаешься холодна.

Князь Георгий. Мы со священником слышали, как девушки болтают в купальне.

Царица. Не следует священнику подсматривать в купальне… Зачем вы еще здесь, девушки?

Зайдата. Мы хотим приветствовать тебя. Мы убрали зал цветами.

Царица. Спасибо вам всем. Теперь вы можете идти. Все девушки и слуги уходят. Фатима хочет уйти с ними.

Царица. Нет, Фатима, ты оставайся со мной.

Фатима, возвращаясь. Да благословит тебя Аллах.

Царица. Позовите хана.

Фатима. Приготовься, царица. Товинский хан — великий хан.

Царица. Приготовиться? Улыбаясь. Уж не надеть ли мне корону.

Фатима. Ты бы застегнула одежду на шее.

Царица, застегивая. Так жарко было на дворе, вот я и расстегнулась.

Фатима. На тебе сегодня не одинаковые чулки.

Царица. Не одинаковые чулки? Смотрит. Это девушки виноваты. Ну, это не важно. Велите позвать хана.

Адъютант князя Георгия выходит в обитую железом дверь и через некоторое время возвращается с ханом.

Царица. Теперь поддержи меня, благочестивый отец; нам, быть может, удастся.

Князь Георгий. Вам придется потрудиться. Хан жил при дворе калифа. Он умеет умно говорить. И красиво он умеет говорить.

Входит хан Товинский; он безоружен, в длинном черном доломане, без всяких украшений, только с клочком красного конского хвоста на левом рукаве. Широкие рукава спадают вниз. На нем белый тюрбан с узким черным кантом внизу. На белом тюрбане сияет большой смарагд; серебряный пояс также украшен смарагдами. На нем белые сафьяновые сапоги. Он кланяется, поднося пальцы к груди, рту и лбу, и все время стоит с опущенными глазами.

Царица встает и остается, стоя, пораженная. Это хан?

Князь Георгий. Да, это хан. А что?

Царица. Безоружный?

Князь Георгий. Его обезоружили. Ведь он пленник.

Царица. Отдайте ему его оружие.

Адъютант князя Георгия приносит из первой двери кинжал и саблю хана и вешает их ему на пояс.

Царица. Хан Товинский так молод.

Князь Георгий. Ты возвращаешь ему оружие. Не для того ли, чтобы разрушить то, что я сделал?

Царица. Нет, нет, князь Георгий. Ты сам бы это сделал, если бы меня здесь не было; мы действуем заодно.

Князь Георгий. Да будет так.

Царица. Угодно ли тебе, хан, отвечать мне?

Хан. Великая царица, позволь отблагодарить тебя за то, что ты возвратила мне оружие.

Царица. Великое несчастье постигло тебя, ты теперь пленник в моем замке.

Хан. Великое несчастье, но в нем есть и великое счастье. Я увидал твою красоту и услыхал твой голос.

Князь Георгий. Вот ты услышишь, какие он говорит сладкие речи.

Царица. Ты меня не видал, хан; ты все время глядишь на пол у моих ног.

Хан. Мой закон — не твой закон, царица.

Царица. Если я наброшу покрывало, ты тогда подымешь глаза?

Хан. Да, тогда я подыму глаза. Но я видел твои руки, а они прекрасны.

Князь Георгий. Ты краснеешь, царица. Неужели и тут в зале жарко греет солнце?

Царица. Нет… Да, тут в зале жарко… Накинь мне покрывало, Фатима, чтобы хану не приходилось глядеть на землю. Фатима уходит.

Князь Георгий ей вслед. Красное покрывало; чтобы не было заметно, как краснеет царица.

Царица. Князь Георгий, мне кажется, что Тарас тебя ожидает в лагере.

Князь Георгий. Я еду.

Князь Георгий и священник уходят. Адъютант передает игумну ключ и идет за ним.

Царица. Твой народ требует тебя, хан. Двое из твоих офицеров были здесь, чтобы тебя выкупить.

Хан. свободно глядит на нее… Они плохо исполнили свою задачу, ибо я еще здесь.

Царица. Это было до моего прибытия.

Хан. А, тогда счастье не могло пойти им навстречу.

Царица. Значит, ты рассчитываешь, что твое дело со мной окончится счастливо для тебя?

Хан. Великая владычица, имя твое известно у нас в Товине; мы много слышали о твоей мудрости и милосердии.

Царица. Я попрошу тебя исполнить только одну мою просьбу — и ты свободен.

Хан. Все, чего тебе будет угодно от меня потребовать — я исполню.

Царица. Посмотрим. Отдал ли бы ты что-нибудь из твоих земель за свою свободу?

Хан. Да, много.

Царица. Но у меня достаточно земли. Согласны ли ты и твой народ отдать свою веру?

Хан молчит.

Царица. Согласен ли ты креститься во имя Христово?

Хан закрывает лицо рукой.

Царица. Знай, это и есть моя просьба.

Хан. Великая владычица, не могущественны мы там в стране нашей, но и не кичливы — и не шутим мы священными вещами.

Царица. Ты думаешь, что я кичлива и шучу? Во-истину, я желаю тебе блага.

Хан. Если бы я и мой народ хотели креститься, мы бы не противились тебе всеми силами. Ты напала на нашу страну и хочешь нас окрестить; мы не хотим креститься, мы будем драться до последнего человека.

Фатима рукоплещет.

Хан. Твой пророк был еврей, наш был араб, ты веруешь в своего, а мы в нашего. Захотела ли бы ты обменяться?

Царица. Нет.

Хан. И мы тоже нет.

Фатима рукоплещет.

Царица. Фатима!

Фатима. Прости, царица.

Хан. Мирно жили мы в Товине, и днем над нами было солнце, а ночью были звезды. И пришла ты на нашу землю, и вошла в наши хижины, и окрасила копья твои кровью.

Царица, потрясенная. Ответь ты ему, благочестивый отец, я нахожу… нахожу, что он немного прав.

Игумен. Ну, а вы там в Товине все голубки и никогда не окрашиваете копий ваших кровью? Вы прогнали в горы много народу из Эрзерума, граждан которого царица окрестила, и перебили их.

Хан. Когда это дошло до моих ушей, я предложил богатый выкуп, чтобы остаться другом великой царицы.

Царица. Я и требую выкупа.

Хан. Ты требуешь нашей веры.

Игумен. Сам же ты вызвал войну, хан. Царица предлагала вам креститься и жить мирно каждому среди своих виноградников и садов, но ты решил противиться ей.

Хан. Пророк велел нам сражаться, когда вера наша в опасности. Разве твой пророк не велел этого?

Игумен. Царица, скажи ему раз навсегда твои условия. Видишь, кротостью тут нельзя победить.

Царица. Мои условия известны тебе, хан. Что же ты ответишь мне?

Хан. Если бы у меня было больше воинов и я бы победил тебя, могла ли бы ты стать нашей?

Царица, подумав. Нет, нет… Что же я думаю. Я бы не могла. Никогда!

Игумен. Правда, правда, дитя мое.

Хан. Как же ты можешь требовать, чтобы я стал вашим?

Игумен. Он слеп и не видит своего спасения.

Князь Георгий, адъютант и священник возвращаются, все трое с копьями. У адъютанта через руку перекинут плащ.

Царица. Да, он слеп. Но никогда мне не случалось видеть слепца с таким взглядом.

Князь Георгий. О-го! Уж не огонь ли сверкает в глазах твоих из-под покрывала, Тамара?

Игумен. Ты ошибаешься, князь Георгий. Царица холодна.

Царица. Моли Бога, честной отец, чтобы я могла всегда оставаться холодной.

Князь Георгий. Георгий и Русудан верно вышли?

Царица. Да, они вышли. Попрощайся с ними перед уходом.

Князь Георгий. А с тобой нет?

Царица. Со мной? Молчит.

Князь Георгий. Ты не хочешь?

Царица встает и быстро сходит по ступеням. Да, да, да, Георгий, хочу. Отбрасывает покрывало, обнимает и целует его. Бог да будет с тобой. Снова закрывает покрывало.

Князь Георгий. И с тобой тоже, Тамара.

Крестится на иконы и уходит в сопровождении своей свиты.

Царица. Смотри, хан, вот идет князь Георгий к новым победам над врагами Христа. Он великий воин.

Хан. У него больше солдат, чем у нас.

Царица. Нынче ночью он разобьет хана Карскаго. Можно ли спастись от князя Георгия!

Хан. Все в руках Аллаха. Захочет Аллах даровать ему победу — и он победит. Нельзя избежать воли Аллаха.

Царица. Каждый раз ты возражаешь мне, будто ты не мой пленник. Как это так? И все, что я говорю тебе — напрасно.

Игумен. Так покажи же ему свою силу, царица, и он смирится.

Царица. Честной отец, пусть писцы уйдут.

Игумен берет у писцов пергаменты и просматривает их, писцы стоят между тем и ждут, следя за ним глазами.

Хан. Все, что ты говоришь мне — напрасно? Нет не все, что ты говоришь мне, не доходит до меня, великая царица. И голос твой таков, что я трепещу от него.

Царица. Но я непреклонна, помни это.

Хан. Значит, ты уже решила мою участь, если ты непреклонна. Так скажи же мне, что же ты решила, чтобы я больше не утруждал тебя. Смерть?

Царица. Смерть? Твою? Нет.

Хан. Ты можешь больше получить за мое тело, потому я и спрашиваю.

Царица. Господи — ты думаешь, хан, что я уж такая жестокая.

Хан. Ты даруешь мне жизнь, и я дам тебе много земель и много виноградников за твое милосердие. В Товине у меня есть большой сад, полный цветов, его я дам тебе за твою красоту.

Царица. У меня в моих владениях довольно земель и много садов.

Хан. Ничего другого дать я не могу.

Царица. Подумай, может быть, у тебя есть что-нибудь другое. Я подожду… Здесь так много людей. Почему не уходят писцы?

Игумен дает знак — писцы уходят. Игумен кладет пергаменты на стол царицы.

Царица. Благочестивый отец, ты утомлен. Ты можешь пойти отдохнуть.

Игумен. Я запру пленника.

Царица. Я это сама сделаю.

Берет ключ и отпирает обитую железом дверь. Хан подносит пальцы к груди, рту и лбу и идет. Игумен протягивает руку за ключом.

Царица. Ключ останется у царицы. Отбрасывает покрывало. Как странно, Фатима, вдруг здесь стало так пусто. Здесь вовсе нет людей.

Фатима. Хан ушел.

Царица. Да, и хан тоже ушел… Благочестивый отец, ты можешь идти отдыхать. Опускается на диван.

Фатима. Хочешь, я позову музыкантов и танцовщиц?

Царица. Нет, нет, тут в замке есть пленник… Я думаю о том, как пусто должно быть там у него. Он мог бы быть здесь. Я не знаю, можно ли было бы ему быть здесь?

Фатима. Не позвать ли мне его?

Царица. Если хочешь, Фатима. Как хочешь. Да, позови его. Здесь ему будет прохладней. Смотри, вот и у меня на лице покрывало, как у тебя. Фатима берет ключ.

Царица. Подожди, подожди немного. Позови Мецеду.

Фатима зовет через вторую дверь. Мецеду!

Царица. Она надела мне сегодня неодинаковые чулки, это большая ошибка. Я показалась перед всеми в замке в неодинаковых чулках. Хан стоял и смотрел на мои ноги.

Показывается Мецеду, получает приказ от Фатимы и уходит.

Царица. И другие туфли, Фатима. Мои лучшие туфли. Нет ли со смарагдами?

Фатима. У тебя нет лучше. Это твои лучшие туфли

Царица. Значит, у меня нет смарагдов? На этих жемчуга. Но ведь мне могут быть нужны красивые туфли, не правда ли, Фатима?

Приходит Мецеду с персидскими чулками.

Царица. Нет, не желтые. Дай мне белый к тому, что на мне.

Мецеду становится на колени и надевает ей чулки.

Царица. Мецеду, ты должна теперь следить за тем, какие ты мне даешь чулки; смотри, чтобы они не были разные… Это воля царицы. И еще я хочу, чтобы у меня было много красивых туфель, как когда-то, когда я была молода.

Мецеду встает. Еще что-нибудь, царица?

Царица. Да, дай мне зеркало.

Мецеду. Зеркало? Там у тебя есть большое зеркало.

Царица. Разве у меня нет маленького зеркала?

Мецеду. Нет.

Царица. А оно у меня было, когда я была молода. Я носила в кармане маленькое зеркало и часто смотрелась в него.

Фатима. Но ведь на тебе покрывало, царица; никто не может видеть твоего лица

Царица. Хорошо, ты можешь идти, Мецеду; мне не нужно зеркала. Мецеду уходит.

Царица. Теперь позови его. Опускает покрывало.

Фатима. Одно, слово, царица: не будь слишком прекрасной для хана.

Царица. Что ты говоришь, Фатима?

Фатима. Он молод! Ты можешь увлечь его так, что он забудет свою страну и то, что еще важнее.

Царица. Позови его.

Фатима исчезает за обитой железом дверью. Царица минуту сидит спокойно, потом встает, становится перед образом, что-то шепчет, крестится, кланяется и возвращается на свое место. Она раздвигает полы своей одежды, так что видны чулки. Входит хан с Фатимой.

Царица. У тебя там пусто, хан. Если ты хочешь быть тут, мы ничего не имеем против этого.

Хан. Благодарю тебя за твою доброту, царица, но для меня там не пусто. Я думаю о моем народе, который остался без господина.

Царица. Фатима только что говорила это.

Хан молчит.

Фатима. Да, царица, я это сказала.

Царица. Тут со мной ты не оставишь своего народа, наоборот — ты лучше послужишь ему. Я помогу тебе.

Хан. Все товинцы будут тебе за это благодарны. Я их последний хан. И нет у них другого.

Царица. Не правда ли, здесь прохладнее?

Хан. Да. И если бы ты поставила стражу у входа, ты могла бы быть совсем спокойна на мой счет.

Царица. Стражу? Я не подумала об этом. Нет, не надо стражи. Тогда бы снова здесь стало слишком много людей; а тут достаточно людей… Не понимаю, Фатима, мне теперь снова кажется, что здесь достаточно людей.

Фатима. Только одним больше.

Царица. Может быть, ты присмотрела бы за Георгием и Русудан; когда найдешь их, скажи им, чтобы они пришли. Фатима уходит.

Царица. Я вовсе не намерена настолько смягчать твой плен, чтобы ты забыл свой народ.

Хан. Я не забуду моего народа. Подруга твоя Фатима ошибается. Я громко не жалуюсь на судьбу моего народа и на свою судьбу, но я размышляю о ней.

Царица. А о моем условии?

Хан. Нет.

Царица. Нет? А следовало бы. О чем же ты размышляешь?

Хан. Три ночи и три дня я думал о бегстве. Но я был безоружен.

Царица. Теперь твое оружие снова у тебя.

Хан. Да, но я видел тебя и больше не думаю о бегстве.

Царица. Мне непонятны твои слова… Как это случилось, что взяли твой замок?

Хан. Изменой. Один из моих рабов отнес большой ключ князю Георгию.

Царица. Мой супруг мне этого не рассказал. Но ведь князь Георгий, конечно, не принял ключа от твоего раба?

Хан. Он не взял ключа?

Царица. Нет. Может быть, взял кто-нибудь другой, но не он. Я слышала, что кто-то другой взял… Мы могли бы теперь поговорить о чем-нибудь другом, хан. Ты когда-то жил во дворце у калифа; ты рассказал бы мне что-нибудь о жизни там.

Хан. Это было давно. Но я ничего не забыл. Я бы мог рассказать о мудрости калифа, о его могуществе.

Царица. Лучше расскажи о себе самом. Что ты там делал?

Хан. Я был гостем калифа и учеником его. Много наук изучал я у его мудрецов. А осенью мы ездили на охоту и били больших зверей, и когда мы возвращались, нас встречали певцы и танцовщицы.

Царица. Знаешь что, хан?.. Я лучше встану. Ты такой высокий, когда стоишь. Встает и отбрасывает покрывало.

Хан. Ты снимаешь покрывало?

Царица. Я уважила твой обычай, уважь и ты мой. Хоть на минуту. Ты должен меня видеть.

Хан. Как прекрасна царица Грузии!

Царица. Спасибо за твои слова — они меня радуют. Я царица, и все-таки слова твои для меня радость. Я показываю тебе лицо свое, потому что, кроме него, я немногим владею. Опускает покрывало.

Хан. Мне кажется, что ты звезды низвергла на меня. Входить Фатима, держа за руки Георгия и Русудан.

Царица. Да благословит тебя Бог. Благодарю тебя за твои слова — ведь я так бедна. Посмотри, как радуются мои дети — так же и я радуюсь. Обнимает детей. Поиграйте с чужим человеком; он спрячется за колонну, а вы его ищите.

Хан прячется, дети находят его; он прячется опять, они опять ищут. Потом дети продолжают играть одни и скоро уходят.

Царица. Ты свободна, Фатима. Фатима уходит. Заходит солнце.

Хан. А ты не боялась, что я мог бы бежать?

Царица. Не знаю. Я об этом не думала.

Хан. Нет, ты знаешь. Ты хорошо знаешь свою власть, царица Тамара. Ты знаешь, что я не бежал бы.

Царица. Пусть так. Я не думала так, как ты говоришь, но твои слова удивительны для меня.

Хан, проводя рукой по глазам. Мне кажется, царица, будто ты привела меня в рощу, где цветут мандрагоры. Это опасные цветы. Я чувствую их чары.

Царица. И я чувствую их чары. Оба мы вошли в рощу.

Хан близко подходит к ней. Ты хочешь совратить меня. Вот чего тебе нужно.

Царица. Я хочу спасти тебя. Взгляни в лицо своей судьбе и не противься мне больше.

Хан. Ты хочешь меня совратить и крестить; вот для чего все твои старания.

Царица. Только? Только для этого? Другим тоном. Да, это так. А для чего же иначе? В этом я вижу твое спасение и спасение твоего народа.

Фатима, входя. Великий хан, солнце зашло. Ты забыл час молитвы. Уходит. Быстро темнеет.

Хан. Она права. Ты меня довела до того, что я забыл час молитвы. Чтобы искупить это, я сегодня не лягу, а просижу всю ночь. Да смилостивится надо мной Аллах!

Подносит пальцы к груди, рту и лбу и идет к обшитой железом двери.

Царица, протягивая руку. Вот моя рука, хан!

Хан. У нас другой обычай, чем у тебя.

Царица. Подумай этой ночью о моем условии.

Запирает за ним дверь и берет ключ; бросается на минуту на диван. Из глубины сцены входит солдат в плаще.

Царица. Что тебе?

Солдат падает на колени. Где князь Георгий?

Царица. Он отправился в лагерь.

Солдат. Я искал его и не мог найти. Его нигде нет на дороге.

Царица. Он приедет. Они отправились втроем.

Солдат. Я встретил пастуха, который сказал мне, что нашел в горах мертвого всадника. Это, может быть, князь Георгий.

Царица, вскакивая. Мертвого всадника? Каков он был собой? Нет, это не он. Как он был убит?

Солдат. Ранен в спину.

Царица. В спину?

Солдат. И в затылок.

Царица. Это не он. Князь Георгий не даст ранить себя сзади. Тебя послал Тарас?

Солдат. Да.

Царица. Скажи Тарасу, что князь Георгий приедет. Ступай.

Солдат встает и сбрасывает плащ — это князь Георгий.

Царица. Георгий!

Князь Георгий. Да, это я. Я не был убит сегодня ночью.

Царица, шатаясь, подходит к дивану. Как ты скверно шутишь, Георгий.

Князь Георгий, на минуту смущаясь. Ты права. Я не думал, что так будет. Я думал… Спасибо за твое хорошее мнение обо мне!

Царица. Какое мнение?

Князь Георгий. То, что я не мог быть убит ударом сзади. Ведь ты это сказала.

Царица. Надо же мне было что-нибудь сказать.

Князь Георгий. Значит, ты этого не думаешь.

Царица. Тебе сегодня ночью надо было быть в лагере? Не правда ли?

Князь Георгий. Я послал моих слуг, а сам вернулся. Я сегодня не в лагере, как и обещал тебе.

Царица. Я тебя об этом не просила. Хорошо еще, что Тарас в лагере.

Князь Георгий. Ты, кажется, сама стала сторожем. Не взять ли мне этот ключ?

Царица. Только царице могу я его доверить.

Князь Георгий. Ага, а супругу царицы — нет?

Царица. Нет, супругу царицы — нет!

Князь Георгий. Не высокое же положение занимает в твоем доме супруг царицы.

Царица, вставая. А когда-то оно было высоким — когда-то было. Самое высокое место у меня принадлежит ему. Помнишь, в Тифлисе? Ты был единственным, кого я избрала из всех, и я гордилась этим.

Князь Георгий. Мне пришлось на долю быть отцом Георгия — а больше мне ничем не пришлось быть.

Царица. Тебе пришлось на долю больше — стать моим господином — тебе выпала любовь моя. Вот что тебе досталось. Одному тебе из всех князей, которых я видала. Когда ты возвращался, я выходила тебе навстречу с цветами и музыкой, а когда ты уходил в Тифлис — наступала тишина и мрак, будто целое звездное небо закатилось за море.

Князь Георгий. Да, но теперь ведь уж не так.

Царица. Да, теперь уж не так.

Князь Георгий. Хорошо, я ничего у тебя не выпрашиваю.

Царица. Вначале сердце твое было как сердце ребенка. И мы бывали вместе в городах и на рынках. Потом ты стал вести другую жизнь.

Князь Георгий. Это — с твоими девушками.

Царица. Молчи. Я этому не верю. Как хочешь — это меня не заботит. Что тебе приходит в голову? Скажи мне лучше, почему раньше у тебя было другое сердце? У врагов ты брал много пленных и мало трупов. Теперь не так.

Князь Георгий, глядя на нее. Тамара, разделим эту вину.

Царица. Разделить?! Нет. Разве я внушила тебе твою кровожадность?

Князь Георгий. Внушила? Ты меня довела до нее, толкнула на нее — вот как ты мне ее внушила… Ты улыбаешься. При свете лампы мне видно, как ты стоишь и улыбаешься. Хорошо же, царица, и я не плачу!

Царица. Ты устал от побед, потому ты и говоришь таким тоном. Отдохни, пойди ляг. Доброй ночи, Георгий.

Князь Георгий. Доброй ночи, Тамара. Я ничего у тебя не выпрашиваю.

Царица. Хорошо, что Тарас в лагере нынче ночью. Уходит.

Князь Георгий. А лучше всего то, что я нынче ночью не в лагере. Уходит.

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Наступает утро. В зале темно, вход в глубине сцены не виден. Горит только лампадка перед иконой. Быстро рассветает. Фатима входит через вторую дверь. У нее в руке фонарь, она открывает обитую железом дверь и исчезает за ней. Через некоторое время она возвращается в сопровождений хана, запирает дверь и берет хлеб.

Фатима. Как ты думаешь, те двое, что заперты там, видали нас?

Хан. Не знаю… Что тебе нужно?

Фатима. Я хочу тебя спасти.

Хан. Спасти?

Фатима. Чтобы ты мог возвратиться к твоему народу. Ты начинаешь его забывать.

Хан. Я не забыл моего народа. Всю ночь я думал о нем. Посмотри, я сидел всю ночь и думал.

Фатима. До сих пор царица не могла уснуть от многих дум: я не могла прийти раньше. Теперь царица спит, и я взяла ключ. Идем.

Хан. Мне — бежать?

Фатима. Да, чтобы не жить здесь больше и не забыть истинной веры. Вчера ты забыл о часе молитвы в обществе царицы.

Хан. Это правда

Фатима. Я знаю ход, который идет под замком и выходит в горы. Иди. Открывает потайную дверь в глубине направо.

Хан, не двигаясь. Я не хочу бежать.

Фатима, возвращаясь. Что ты говоришь?

Хан. Ты — подруга царицы?

Фатима. Да, и служанка пророка. А кто ты? Или ученье Христа уже овладело тобой?

Хан. Я не знаю. Нет, учение Христа не овладело мной. Но я не хочу бежать.

Фатима, сжимая руки. О, Аллах, он не хочет бежать, не хочет бежать! Подходя к нему близко. Видно, я должна сказать тебе правду. Я действую по воле царицы.

Хан. Правда? И по ее приказу?

Фатима. Да. Что же, ты бежишь?

Хан. Ты сказала, что царица спит и ты взяла у нее ключ.

Фатима. Я сказала это, чтобы пощадить царицу. Царица не должна была бы устраивать бегства своего собственного пленника, вот почему я так сказала. Она дала мне ключ и сказала: выпусти его!

Хан, идет за ней к потайной двери. Это другое дело. Останавливаясь. Но тогда я должен сначала поблагодарить царицу.

Фатима. Хан, рассветает. Уж почти день. Теперь слуги встают в замке, сейчас они придут и подымут завесы. Тогда будет уже поздно. Хан размышляет.

Фатима. Вот я слышу шум в коридорах — это идут слуг. Что же ты ждешь? Не хочешь ли ты посрамить доброту царицы?

Хан. Нет. Идет в потайную дверь и сходит несколько ступеней вниз, так что видна только верхняя часть его тела. Царица так и сказала: выпусти его?

Фатима, сует ему в руку фонарь. Да. И дала мне ключ.

Хан. Тогда пусть будет так. О, царица хорошо знает власть свою, она знает, что связала меня.

Фатима. Она связала тебя? Знаешь ли ты, что царица — христианка.

Хан. Она была кротка со мной.

Фатима. Стыдись, грешник! Позволяет ли честь так говорить товинскому хану? Я молю Аллаха, да отвратит он свой гнев от тебя!

Хан. Ты права, женщина. Я преклоняюсь пред Аллахом и не покину пути его.

Фатима. Да будет так. Не покидай пути Аллаха. Вернись к своему народу, хан, и веди его снова против врагов пророка. Найдешь ли ты путь в горах?

Хан. Я знаю, где укрылся мой народ.

Фатима. Где?

Хан. На западе от горы Алагез.

Фатима. Если я смогу тебе чем-нибудь помочь — то помогу. Посол найдет тебя у горы Алагез?

Хан. Да, в течение нескольких дней и ночей. А потом мы, может быть, отвоюем мой замок.

Фатима. Да будет так!

Хан. Только передай привет царице. Я помню ее голос, подобный множеству лютен.

Фатима. Иди! Дорога выходит на каменистый склон, где никто не заметит тебя. К тому же сегодня густой туман над всем Ани.

Хан. Поблагодари ее от меня. Фатима запирает за ним и выходит из зала через вторую дверь.

Князь Георгий. Входит из первой двери. Ты уже вернулся, священник? Прислушиваясь. Кто здесь говорил? Подходит к обитой железом двери и стучит. Вы тут, грузины? Оттуда слышен ответ; входят слуги и подымают завесы у входов. Воздух бел от тумана, все покрыто им.

Князь Георгий. Священник возвратился?

Первый слуга. Священник в своей келье.

Князь Георгий. Позови его! Первый слуга уходит.

Князь Георгий. Это вы тут только что говорили?

Второй слуга. Мы не говорили, господин.

Князь Георгий. Кто-то говорил. Царица была здесь?

Второй слуга. Царица? Мы ее не видели. Царица спит.

Князь Георгий. Вы не слышали, как царица тут говорила с кем-то?

Второй слуга. Нет, господин. Царица еще не встала.

Князь Георгий. Так ходите же тише, чтобы не разбудить царицу. Входить священник.

Князь Георгий. Что, вы уже кончили?

Слуги. Да, уже кончили. Все слуги уходят.

Князь Георгий. Ну?

Священник. Я только что прибыл. Я скакал всю ночь. Никто меня не видел. Горы скрыли меня, туман скрыл меня!

Князь Георгий. Ты нашел хана Карскаго?

Священник. Я стоял перед ханом Карским, и он слушал меня.

Князь Георгий. Но он и меня слушал.

Священник. Он слушал тебя?

Князь Георгий. Он слушал меня.

Священник. Он шлет тебе благодарность за твое письмо. Потом он пришлет тебе богатые подарки.

Князь Георгий. Священник, ты оказал мне великую услугу.

Священник. Я, может быть, не оказал бы ее тебе, если бы царица вчера не унизила и не оскорбила меня. Она сказала, что я подглядываю в купальнях.

Князь Георгий. Вчера царица оскорбила еще и кое-кого другого. Разве она меня не оскорбила?

Священник. Она сказала так, что все слышали, и игумен слышал.

Князь Георгий. Но если она и оскорбляет нас — ведь мы все слуги царицы — помни это.

Священник. Разве все мы слуги царицы? Сегодня ночью я служил тебе.

Князь Георгий. Ты должен хорошо отзываться о царице. Сознательно она оскорбляет только меня.

Священник. Неужели я остался один со своим озлоблением — или царица кивнула тебе?

Князь Георгий. Царица не кивнула мне. Да я и не послушал бы и не пошел бы. Мое намерение твердо. Что ты обещал Карскому хану?

Священник. Все, что ты сказал и что было в письме: «Не трогайся до полуночи, — сказал я ему, — придет князь Георгий и поведет твое войско на стан царицы, и там станет тихо». И хан ответил: «Да будет так»!

Князь Георгий. О чем вы еще говорили?

Священник. Когда хан прочел, что царица холодна к тебе, он спросил: «Неужели супруг царицы так беден, что у него нет гарема? Я ответил: „Князь Георгий не язычник“.

Зайдата, выходя из второй двери. Царица идет. Уходит,

Князь Георгий. Царица? Так рано? Она сильно встревожена и не спит. Вчера Товинский хан разбудил в ней много дум. О, завтра ей придется крепко подумать обо мне. Смиренной будет стоять передо мной царица, да, смиренной! Но только, священник, я ей не сделаю ничего дурного.

Священник. Ты смиришь ее?

Князь Георгий. Но в меру. Осторожно. Великая прелесть в глазах ее, когда она испугана. А потом я брошу царство к ее ногам и подыму ее.

Священник. Только не слишком скоро, не сейчас же.

Князь Георгий. Да, почти сейчас же, ибо еще большая прелесть в глазах ее, когда она радуется… Священник, что еще сказал Карский хан? Показался ли он тебе великим и могущественным? Встает. Пойдем, расскажи мне все.

Священник. Два мощных копьеносца стояли передо мной, когда я говорил с ним. Князь Георгий и священник уходят в глубину сцены.

Появляется Царица без покрывала, в великолепной одежде. На руках у нее много украшений. В руке у нее ключ от обитой железом двери. Фатима и девушки идут за ней.

Царица. Видишь, Фатима, уж белый день на земле; почему же мне не встать? Позовите игумна. Почему мне не быть тут?

Фатима. Ты поздно заснула, царица, и неспокойно спала от многих дум.

Царица. Но пока я спала, я спала хорошо… Не понимаю, почему именно сегодня над Ани такой густой туман. Я была бы рада, если бы сегодня был солнечный день. Но, все равно, я рада… Вы все можете идти… Нет, не ты, Фатима… останься на минуту. Все девушки уходят.

Царица. Сегодня царица совершит дело, которое обрадует тебя. Этой ночью я надумала его.

Фатима. Да благословит тебя Аллах!

Царица. Да, и Аллах благословит меня. Я жду игумна, чтобы послушать, что он скажет. Слышала ты, как я сегодня смеялась во сне? Сон мой был легок и беззаботен.

Фатима. Твое лицо свежо, хотя твой сон был так короток.

Царица. У меня лицо свежо? Отныне я хочу, чтобы при мне всегда было маленькое зеркало, чтобы я могла смотреться в него. Ты говоришь, что у меня лицо свежо?

Фатима. Ты сияешь. Будто радость пришла к тебе и сделала тебя счастливой.

Царица. Фатима, я и о тебе подумаю и тебя возвышу, ты не должна больше грустить. Ты не слышала, как я что-то говорила нынче ночью?

Фатима. Нет.

Царица. Я была опять беззаботной, как много лет тому назад в Тифлисе.

Фатима. Ты спала, закрыв лицо рукой.

Царица. Это потому, что мне хотелось быть совершенно одной.

Игумен входит. Ты зовешь меня в ранний час, царица. Разве что-нибудь случилось? Фатима уходит.

Царица. Нет, ничего. Царица счастлива сегодня. Пойди сюда. Они садятся. Благочестивый отец, у нас война с товинцами. Но у них нет больше вождя, их государь у нас в плену, здесь в замке.

Игумен. Да, это так. Бог оказал тебе свою могущественную помощь.

Царица. А ведь не совсем хорошо с нашей стороны воевать с войском, у которого нет вождя. Я этой ночью размышляла об этом.

Игумен. Не совсем хорошо? Что это ты задумала?

Царица. Я думаю отпустить хана Товинского.

Игумен. Да, за указанный ему выкуп.

Царица. Нет, без какого бы то ни было выкупа. Я хочу его отпустить, чтобы он мог вернуться к своему народу.

Игумен. Этого ты не сделаешь.

Царица. Я это сделаю, благочестивый отец.

Игумен. Зачем? Или тебя смущают тайные мысли, которых ты не хочешь открыть, дитя мое?

Царица. Ты думаешь? Главное то, что я освобождаю хана.

Игумен. Главное — что тебя к этому побуждает?

Царица. Благочестивый отец, ты стар, а я молода, и глаза мои видят иначе, чем твои. Я верю, что если я освобожу хана, это повлияет и на товинцев сильнее, чем кровь и железо.

Игумен. Они только возблагодарят Аллаха за чудесное избавление хана; вот и все!

Царица. А может быть, и не все. Сердца их обратятся к христианской царице, которая проявила такое милосердие, и им уже не будет так тяжело идти под мое владычество. Вот как видят мои глаза. И когда-нибудь узнает об этом и калиф.

Игумен. Служители Креста никогда не вели так войну.

Царица. На этот раз я буду вести войну именно так. Я позвала тебя, чтобы сообщить о моем решении. Мое решение таково.

Игумен, подымаясь. Зачем же ты призвала меня, чадо: чтобы рассказывать о своих ночных думах?

Царица. Князь Георгий вернулся, я желаю и ему объявить о моем решении.

Игумен. Князь Георгий тоже тебе этого не посоветует.

Царица. Напрасно ты так уверен в этом. Князь Георгий необыкновенный воитель; прежде он был иным. Может быть, теперь к нему вернется его прежнее сердце, и он порадуется делу моему. „Дай хану на дорогу доброго коня“, скажет он.

Игумен, подумав. Да будет так. Идет, оборачивается. Ты ведешь войну и с ханом Карским. Пощадишь ли ты также и его. Царица смущена. А вот этого молодого язычника, которого ты видела вчера, ты хочешь пощадить. Что скрываешь ты от меня?

Царица. Я ничего не скрываю. Я возвращаю хану свободу.

Игумен. Видно, глаза его были слишком горячи для тебя.

Царица. Я не знаю. Да, может быть, и глаза. Мое сердце неслось к нему: он был так одинок. И у них в Товине нет другого хана.

Игумен. Твое сердце неслось к нему… Тебе бы не следовало этого говорить.

Царица. Да, да — сердце мое неслось к нему. И я думаю — мое сердце у него.

Игумен. Остановись, женщина. С дурными мыслями лежала ты этой ночью.

Царица. С дурными мыслями? Нет, нет, со светлыми мыслями, с лучшими, чем у тебя теперь. Ты забываешься, игумен!

Игумен. Нет, я не забываюсь: я помню, ты царица. Царица Грузии на ложном пути.

Царица, вспыхнув, но сдерживаясь. Ты мне не судья.

Игумен. Я смиренный слуга Христов в твоем доме.

Царица. Отныне ты более не связан с моим домом.

Игумен. Во имя Христово. Ты можешь делать со мной все, что хочешь.

Царица. Вместо тебя я сделаю игумном священника князя Георгия.

Игумен. Да будет так. Я снова монах среди моих монахов. Да благословит Бог всякое твое дело; также и это. Аминь. Уходит через дверь в глубину сцены.

Царица смотрит ему вслед, кидается на диван, встает снова. Я все скажу Георгию. Идет к первой двери, задумывается, возвращается. Да, да — все! Кричит в первую дверь. Георгий!

Первый слуга входит. Князь Георгий вышел.

Царица. Позови его. Слуга уходит. Царица оглядывается. Никого нет. Пусто! Я отпущу его. Да, отпущу. Я могу и потом уведомить князя Георгия. Оправляет одежду, подымает полы платья, оглядывает свои ноги и открывает обитую железом дверь. Эй, грузины, идите сюда!

Слышен звон цепей, двое грузин показываются во входе и падают ниц.

Царица. Позовите оттуда хана. Того человека, одетого в черное, которого вы видели вчера.

Первый пленник. Хана? Его там нет!

Царица. Нет он там, в отдаленнейшей келье.

Первый пленник. Он ушел, царица. Мы видели, как он проходил.

Царица. Что ты говоришь? Позови хана!

Второй пленник. Он ушел, царица. Женщина увела его.

Царица. Женщина? Когда это было?

Второй пленник. Только что. Перед тем, как рассвело.

Первый пленник. У нее была лампа, мы оба видели, как они уходили.

Царица. Вам пригрезилось, грузины. Пойдите посмотреть, нет ли там кого-нибудь? Грузины уходят.

Царица. Ушел? Никогда! Улыбается. Они думают, что видели, как царица выпустила его. Неужели он бежал? Кричит. Ну, что же, вы его нашли?

Слышен ответ грузин.

Царица. Вы его не видите?

Пленные выходят, опускаются на колени, один за другим. Нет!

Второй пленник. Нет! Женщина увела его, царица!

Царица. Женщина? Это была я?

Второй пленник. Нет, это была женщина с длинным покрывалом.

Царица, вскрикивая. Фатима!

Первый пленник. Она несла лампу. Это было недавно.

Царица спешит ко второму выходу, зовет. Фатима! Возбужденно ходит взад и вперед. У нее была лампа? Она вышла к нему? И они вышли вместе?

Пленные, один за другим. Да, так было. Фатима входит.

Царица. Это была она?

Пленные один за другим. Да, она.

Царица. Вы можете идти. Пленные уходят, царица запирает дверь за ними, оборачивается к Фатиме и долго глядит на нее.

Царица. Прочь покрывало, Фатима!

Фатима отбрасывает покрывало.

Царица. Этой ночью ты освободила Товинского хана?

Фатима, опустив голову. Да, царица.

Царица. Тебе стыдно, ты опускаешь глаза. Тебе должно быть еще более стыдно.

Фатима. Нет, царица.

Царица. Нет! Да знаешь ли ты, что ты теперь зависишь от моей милости или моего гнева? Знаешь ли ты это?

Фатима. Я знаю. Ты можешь сделать со мной, что захочешь.

Царица бросается на диван. Зачем ты это сделала, Фатима? Плохо ты мне платишь за мою дружбу.

Фатима молчит.

Царица. Ты хочешь посрамить и победить моего Бога, показать, что твой пророк могущественнее моего.

Фатима. Да, так. Подле тебя хан начал забывать истинную веру, потому что ты была ласкова с ним.

Царица. Что говорил хан? Куда ты его отвела?

Фатима. Показывая. Я повела его этим путем.

Царица всплескивая руками. Потайным ходом? Так ты его знаешь? Ты хорошо шпионишь в моем доме.

Фатима. И через это я стала орудием спасения хана.

Царица. Молчи! Ты поступила бесчестно. Я уверена, что хан пошел неохотно. Что говорил хан?

Фатима. Я не поступила бесчестно. Сам пророк напал на караван в священный месяц и не пощадил ничьей жизни.

Царица. Да будет стыдно твоему пророку.

Фатима. Да накажет тебя Аллах за эти слова!.. Что говорил хан? Ты думаешь, что хан бежал неохотно? Хан — правоверный, он благословлял меня за великую победу над твоим Богом.

Царица. Нет, этого он не сделал… Ты волнуешься, Фатима. Я буду кротка с тобой.

Фатима падает на пол. Прости, царица!

Царица. Так бы тебе и следовало начать. Сядь! Фатима садится.

Царица. Нет, не здесь, не возле меня. Вон там. Фатима садится на другое место. Знаешь ли ты, что ты разрушила мои намерения заключить мир с товинцами?

Фатима. Нет.

Царица. Если бы я сегодня сама освободила хана, то он и его народ пошли бы под мое владычество и приняли бы мою веру.

Фатима. Так лучше, что я его выпустила и толкнула снова на войну с тобой.

Царица. Ты это сделала?

Фатима. Да.

Царица. Берегись!

Фатима. Что? Ты завоевала мою землю и увела меня из нее — стоит ли мне жить? Возьми мою жизнь. Я не боюсь тебя. У моего народа в Эрзеруме есть старая поговорка: последний день здесь — первый день вечности.

Царица. Ты все еще возбуждена своим вероломным поступком, я не забываю этого.

Фатима. Я не поступила вероломно.

Царица. Страшно вероломно. А хан — несчастный, с которым я была слишком милостива. Вчера он сказал, что не хочет бежать. А сегодня ночью он бежал. Его юная душа преисполнена лжи — таковы вы все, магометане.

Фатима горячо. В священной войне мы не раздумываем и не боимся ничего. Таковы мы, магометане.

Князь Георгий и священник входят из глубины сцены.

Князь Георгий. Ты звала меня?

Царица. Этой ночью Фатима освободила Товинского хана!

Князь Георгий. Вскрикивает. Освободила Товинского хана? Фатима?

Священник. Подходит с любопытством. Что такое?

Царица. Сегодня ночью, пока я спала. Она взяла ключ из-под моей подушки и освободила его.

Князь Георгий. Я ведь говорил, что мне нужно было взять ключ.

Священник. Вот величайшая новость, какую я слыхал когда-нибудь.

Князь Георгий. Может быть, нам удастся еще его поймать. Каким путем пошел он?

Фатима, показывая. Этим путем.

Царица. Потайным ходом, Георгий. Она его знала.

Священник. Прости, я не могу молчать. Фатима вошла к нему?

Царица. Да, с лампой.

Священник. А долго ли она там оставалась?

Царица. То-есть как?

Священник. Это имеет не малое значение; долго ли она там пробыла?

Князь Георгий. Его надо поймать. Если бы не было тумана, мы бы его сейчас нашли. Зачем Фатима при тебе?

Царица. Фатима? Не знаю. Я об этом не думала.

Князь Георгий. У тебя в замке есть двое турок, царица. У них есть шелковый шнурок.

Князь Георгий поспешно идет к выходу в сопровождении священника.

Фатима опускает покрывало. Георгий и Русудан входят через второй вход; друг за другом говорят: „доброго утра“ — обнимают и целуют мать, затем идут к Фатиме и обнимают ее.

Царица. Нет, ее не надо. Фатиму не надо. Вы должны целовать только меня!

Дети друг за другом. И Фатиму тоже. Целуют ее.

Фатима. Да благословит вас Аллах!

Царица. Зачем вы это делаете, дети? Вам разве хорошо с Фатимой?

Дети. Да.

Царица, подумав, встает. Ради детей моих я тебя прощаю, Фатима. Уходит.

Фатима. Благодарю, царица. Спешит за ней.

Князь Георгий. Сегодня мы будем играть. Ищи меня. прячется.

Русудан, повернувшись, начинает искать. Вот ты!

Оба появляются снова. Георгий снова прячется. Товинский хан появляется из глубины сцены, осторожно осматривается и кланяется, поднося пальцы к груди, рту и лбу.

Хан. Не бойтесь, дети. Где ваша мать? Пойдите и скажите ей… нет, не ходите. Будем играть. Может быть, она сама придет. Как мы вчера играли… Не бойтесь, дети! Скажите вашей матери, что хан вернулся. Теперь я спрячусь, только вы меня не находите. Милые дети, теперь вы не должны меня находить. Скажите царице… Прячется.

В глубине сцены появляются много солдат с копьями. Они останавливаются у входа, входят только двое и смотрят во все стороны.

Первый солдат. Сюда не вошел человек? Дети молчат с таинственным видом.

Первый солдат. Человек, одетый в черное? Дети молчать.

Второй солдат. Здесь нам нельзя искать. Оба солдата отступают.

Георгий в сопровождении Русуцан показывается. Плохо же вы ищите. Вот он! Уходить.

Несколько солдат входят и смотрят, потом все врываются, слышен звон оружия и потом одиночный крик.

Дети кричат и бегут ко второй двери. Мама!

Первый солдат. Он уж не дышит.

Второй солдат. Как же ему дышать, если в него всадили десять копий.

Первый солдат. Мы хорошо напали. Кто-нибудь ранен?

Голос. Многие. Посмотри!

Отходят в глубину, у многих копья в крови. Царица и Фатима входят поспешно, солдаты отдают честь копьями.

Царица. Что я слышу! Вы тут убиваете людей!

Первый солдат подходит и падает на колени. Нам приказал князь Георгий.

Царица подходит, смотрит, вскрикивает. Да это хан!

Фатима тоже вскрикивает. Хан!

Царица. Откуда он? Господи Иисусе!

Первый солдат. Мы не знаем, откуда он пришел. Мы видели, как он вошел, и пошли за ним.

Царица. Куда же он шел?.. Фатима, это хан!

Фатима, пораженная. Я вижу.

Царица. Может быть, он еще дышит? Попробуйте принести его в чувство.

Первый солдат. Он уж не дышит. В него всадили десять копий.

Царица. Что вы наделали, солдаты? Что вы наделали?

Первый солдат. Нам приказал князь Георгий.

Царица. Идите, идите! Пойдите к князю Георгию и скажите ему, что хан убит.

Солдаты уходят.

Царица. Не того я хотела, когда вчера я ему обещала жизнь. Как ты думаешь, зачем он вернулся?

Фатима опускает покрывало, молчит.

Царица. Не на мне эта вина… Ты молчишь, Фатима?

Фатима. Да, молчу.

Царица. У него открыты глаза, я их закрою.

Фатима живо. Дай я! Закрывает глаза хану.

Царица. Я уберу всю его темницу цветами и велю пока отнести его туда. Так можно? О, какое несчастие, Фатима!

Фатима. Ты больше горевала, когда хан бежал, чем теперь, когда он умер. Отчего это?

Царица. Молчи. Я горюю об его смерти.

Фатима. Прости мне, но нет ли в тебе при этом и немного радости?

Царица. Немного радости?

Фатима. Потому что, может быть, хан вернулся из-за тебя, так как ты связала его.

Царица. Да, — а почему он вернулся? Может быть, из-за меня. Уж верно не из-за тебя.

Фатима. Да, в тысячу раз скорей из-за меня! Хан был правоверный! И ты не могла увлечь его своей лаской.

Царица живо. Ты не можешь этого знать, Фатима. Не из-за тебя он вернулся. Ведь ты же не любила его.

Фатима. Что ты говоришь?

Царица. Нет! Ты его не любила! Я тоже не любила его, но ты не чувствовала его великого одиночества и его красоты, а я чувствовала. Он увлек меня немного.

Фатима невольно. Ты не настолько нечестива, чтобы в самом деле так думать.

Царица. Что думать? Он заставил на минуту радостно забиться мое сердце, в первый раз после долгих лет, и опять я почувствовала себя молодой. Слушай, что я нынче ночью сделала из-за него. Я молилась Аллаху, чтобы он победил моего собственного Бога! Я поносила твоего пророка за то, что он не всегда был милостив к нему и что допустил ему стать пленником. Сегодня я нарядилась богато и великолепно, чтобы свидеться с ним, и хотела не одевать покрывала.

Фатима. Нет, ты бы все-таки одела покрывало.

Царица. Нет, и вчера я сняла покрывало, он видел меня с незакрытым лицом и сказал: „Как прекрасна царица Грузии“! Вот тут мы стояли, когда он говорил это. И еще он сказал, что я звезды низвергла на него. Да благословит его Бог за эти добрые слова. Ни на кого не низвергала я звезд — на него только! А что он тебе говорил? Он стыдился тебя, ибо ты была неверна твоей царице и склоняла его на побег. И он вернулся оттого, что я не была неверна. Он увидел, что моя вера лучше твоей!

Фатима пламенно. Не лучше она! Хан был правоверный. Ты не победила его твоими словами и всеми твоими уловками.

Царица. Откуда ты знаешь? Разве он это говорил?

Фатима. Да.

Царица. Ты его верно не поняла. Ведь ты его не любила и не могла понять его слова.

Фатима. Я любила его!

Царица. Ты?

Фатима. Да, если хочешь знать. Там в келье он хотел целовать мои ноги.

Царица. Нет, нет, этого не было.

Фатима. И при побеге он хотел меня взять с собой. „Идем, беги со мной“, говорил он.

Царица. Он не говорил этого!

Фатима. Хан был правоверный. Он послал мне сказать, чтобы я пришла и освободила его из христианской неволи. И я пошла к нему, потому что любила его. Тебе больно, царица, что не к тебе, а ко мне послал он.

Царица, ломая руки. Да не посылал он к тебе, говорю я! Не стану я украшать цветами его темницу, я оставлю его валяться тут на земле, неверного.

Фатима. И мог ли он послать к тебе, к тебе, замужней царице христианской страны? Нет. Из-за меня вернулся он, чтобы бежать со мной.

Царица. Несчастный! Еще вчера он говорил, что я имею власть над ним! Неверный! Все вы неверные, магометане! И ваш пророк был неверный.

Фатима. Говори, что хочешь. Но говорить так о пророке ты не смеешь!

Царица. Твой пророк — он напал на караван в священный месяц! Да я бы его повесила, если бы он жил теперь.

Фатима. Да поразит Аллах язык твой за эти слова, да сгниет язык твой!

Царица. Я сброшу в погреб тело хана, пусть оно там валяется.

Фатима. Придут товинцы и заберут тело хана.

Царица. Заберут? И ты думаешь, что я им его отдам?

Фатима невольно, просительным тоном. Да, царица, ты это сделаешь! Они за него много дадут.

Царица. Я его не продам. Я велю вырыть могилу и велю закопать тело. Закопать вниз головой. И велю долго читать над ним христианские молитвы.

Фатима, сжимая руки. Берегись, царица Тамара! Хан был убит в твоем доме, а в Товине есть кровавая месть!

Князь Георгий и священник входят из глубины сцены, за ними солдаты. Фатима опускает покрывало.

Царица. Кровавая месть? Князь Георгий, вот эта женщина смеет грозить мне! Что мне с ней сделать?

Князь Георгий. У тебя в замке есть двое турок — я ведь и раньше это говорил.

Царица, указывая на вторую дверь. Ступай!

Фатима уходит. Священник оглядывает все кругом, пока не замечает тела.

Царица. Хан убит.

Князь Георгий. Солдаты уже сказали мне.

Священник. Вот он лежит с разинутым ртом. У него открыт рот.

Царица. Верно он опять хотел сказать какую-нибудь ложь… Снесите тело в погреб и положите его там в гроб, а у гроба поставьте стражу.

Князь Георгий. Зачем это?

Царица. Затем, что я не хочу отдавать тело товинцам. Это воля царицы.

Солдаты уносят тело.

Царица. Царица была слишком милостива.

Князь Георгий. Все время я тебе это говорил!

Царица. Мне грозят в собственном моем доме. Я бы посмотрела, что бы сделал калиф. Даже игумен противоречит мне.

Священник. Игумен? Разве игумен?..

Царица. Молчи. Игумен больше уж не игумен, а простой монах.

Священник, всплескивая руками. Простой монах!

Царица. Как идет война с ханом Карским, князь Георгий?

Князь Георгий. Нынче ночью я отправляюсь в лагерь.

Царица. Это будет не слишком уже рано.

Князь Георгий. Но и не слишком поздно!

Царица. И пусть будет немного пленных и много трупов… Что ты на меня глядишь? Ты слышал, что я сказала?

Князь Георгий. Да, слышал.

Царица. Я была глупа и слепа с моей кротостью. Там есть двое заключенных.

Князь Георгий. Да, двое грузин.

Царица. Повесить их!

Князь Георгий. Повесить? Ведь ты подарила им жизнь!

Царица. Повесить их!.. Дай им ночь и день, чтобы они приготовились.

Слышен барабанный бой.

Царица. Я слышу барабан. Кто идет?

Священник спешит в глубину комнаты и выглядывает.

Князь Георгий. Если ты не выдашь тела хана, товинцы станут мстить, Фатима права.

Царица. Фатима никогда не бывает права. Я достаточно сильна, чтобы уничтожить Товин.

Священник возвращается. Это люди из стана царицы! Идет опять в глубину.

Царица. С барабанами. Значит, Тарас сражался и победил.

Князь Георгий. Тарас не сражался. Я ему этого не приказывал.

Царица. Значит, он действовал без приказа. А ты, который всегда был во главе, пришел слишком поздно! Идем ко второму входу. Мецеду, позови писцов.

Князь Георгий. Да, если он был в бою — я опоздал.

Падает на сиденье.

Священник возвращается. Это гетман с десятью солдатами. Барабан замолкает.

Царица всходит на свое место и садится, появляется офицер с солдатами во входе и останавливается.

Царица дает солдатам знак подойти. Привет вам, воины. Добрые ли вести? Гетман, подходя. Да, вести добрые.

Двое писцов, один из них Игумен, входят и устраиваются со своими письменными принадлежностями у ног царицы.

Царица. Дай взглянуть на лицо твое, монах.

Игумен подымает голову.

Царица. Это ты? Зачем же?.. Что же, как хочешь.

Священник всплескивает руками. Игумен!

Царица. Докладывай, гетман.

Гетман. Воины твои захотели этой ночью, после победы, почтить тебя. Они избрали тебя царем Мефе.

Царица встает. Царем? Слышишь, Георгий? Царем!

Гетман. Так решило все войско.

Князь Георгий. Но придумал это Тарас. Он боится, чтобы кто-нибудь другой не стал царем, и хочет предупредить его.

Царица. Ты шутишь, князь Георгий, и не радуешься моей славе.

Князь Георгий. Я радуюсь. Только я не знаю, кто же я теперь.

Царица. Ты?

Князь Георгий. Прежде я был супругом царицы. Теперь я уже жена царя.

Гетман. Да здравствует царь, товарищи! Крики и гром барабанов.

Царица. Надо, чтобы мой сын слышал это. Позови Георгия; после меня он будет царем.

Священник идет.

Царица. Отнеси мою благодарность всему войску. Пока я буду жива, я буду гордиться великой честью, которую вы мне оказали. Садится.

Гетман. Далее, я должен сообщить, что сегодня ночью мы разбили Карскаго хана.

Князь Георгий. Карскаго хана! Падает на кресло.

Царица. Да — тебя при этом не было, князь Георгий. Я понимаю твое волнение.

Гетман. И сам хан пал.

Царица. Воистину ты мне приносишь добрые вести! Вы разбили его войско?

Гетман. Мы разбили его войско. Карс взят.

Царица. Слышишь, князь Георгий?

Князь Георгий. Слышу. Для меня все погибло.

Гетман. Наш стан теперь в Карсе.

Царица. В самом Карсе! В самой столице неприятеля! Спрячься, князь Георгий, спрячься еще больше.

Князь Георгий. Довольно, довольно!

Священник входит. Я не мог найти Георгия, царица.

Царица. Меня нужно теперь называть царем — я избрана царем. Разве Георгия нет во дворе?

Священник. Он ушел.

Мецеду входит. Георгий ушел с Фатимой.

Царица. С Фатимой?

Первый слуга. Я видел, как они шли. Они очень спешили и быстро скрылись в тумане.

Царица. С Фатимой? И Русудан тоже ушла с ними.

Первый слуга. Нет, они были только вдвоем.

Зайдата вводит Русудан. Русудан здесь.

Царица. Но Георгия нет. Она взяла его с собой и ушла. Но куда же она пошла?

Первый слуга. В горы. Они пошли рука об руку в горы, царица.

Священник слуге. Ты должен называть царицу — царем.

Царица. Нет, нет, все равно. Георгий будет царем. Но теперь Георгий ушел с Фатимой в горы. Ты думаешь, Мецеду, они пошли немного пройтись?

Входит много слуг и девушек.

Русудан. Георгий ушел?

Царица. Молчи, маленькая Русудан. Георгий пошел погулять — немного погулять.

Священник. Как бы только Фатима не увела его к…

Царица. К кому?

Священник. К товинцам. Ведь она сказала, что у них существует кровавая месть.

Царица. Нет, нет, поп! Молчи! Уходи!

Священник. Прости, царица.

Князь Георгий, который сидел задумавшись, вскакивает.

Царица. Воин, можешь ты его найти? Сбегает с престола, подходит к гетману. Иди и ищи его, воин.

Гетман. Если бы можно было видеть… Но в тумане видно только на три шага.

Князь Георгий. Мой план рушится, священник. Нынче ночью разбито войско хана. Теперь я покидаю замок.

Царица. О каком это ты плане говоришь? Можешь ли ты отыскать Георгия?

Князь Георгий. Я попытаюсь… Вперед, солдаты, я снова веду вас.

Гетман. Если прикажет царь…

Царица. Да, да — я велю! Да благословит тебя Бог, Георгий, если ты найдешь его.

Гетман. У меня еще есть важное сообщение, царь. Важнее, чем предыдущие.

Царица. Потом. Завтра. Теперь одно лишь важно.

Князь Георгий, крестясь на иконы. Прощай, Тамара.

Царица. Ты забыл свою шапку!

Князь Георгий. Я не забыл ее. Мне должно идти в этот трудный путь с непокрытой головой.

Царица. Надень свою шапку, чтобы не идти как безумец.

Князь Георгий, солдаты уходят.

Царица. Он пошел с непокрытой головой. А я сама ничего не делаю. Я сама тоже пойду искать. Где ты, Георгий… Пойди к себе, Русудан, или к себе! Не будь тут. Идите с ней, девушки. Что мне делать, игумен?

Игумен. Я больше не игумен, царица… т.-е. царь.

Царица. Нет, ты игумен. Встань! И я вовсе не царь. Георгий будет царем. Что же я сделала, что пришло такое несчастие? Еще утром я радовалась, трепетала от маленькой радости; и не долга она была… Игумен, я пыталась быть гордой и грозной, но это не выходит. Я больше не хочу быть грозной. Этих двух грузин там не надо вешать. Выпусти их, священник; пусть они будут свободны. Вот ключ.

Священник берет ключ и выпускает пленников. Они падают на колени перед царицей.

Царица. Жестокость не помогает. Фатиму тоже не надо вешать. Фатима пошла только погулять в горы с Георгием, скоро они оба вернутся. Пойди и одень подобающую тебе одежду, игумен, и будь мне советником, как был раньше… Вы здесь, грузины? Вы не должны бежать с поля битвы — ведь вы это сделали? Пойди с ними, священник, и вели снять с них цепи, И потом пусть они идут искать в горах моего сына; пусть ищут все, кто есть в замке. Кидается на диван и всхлипывает.

Второй грузин. Благодарим тебя за нашу жизнь, царица!

Царица машет рукой, чтобы они ушли. Священник ведет их в глубину сцены.

Игумен. Князь Георгий пошел искать своего сына. Он, наверное, его найдет.

Царица. Да, неправда ли? Уж князь-то Георгий найдет его, если только его можно найти! Он могучий воин. Благочестивый отец, ты такой мудрый, скажи, он найдет его?

Игумен. Я буду молить Бога об этом.

Царица. Да, молись! Я сама пойду искать его.

Встает и идет в глубину сцены.

Игумен. Я пойду за царицей и верну ее.

Все уходят.

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

На следующий день. Все еще покрыто туманом. Девушки стоят и болтают. Вначале, в глубине сцены на лестнице стоит первый слуга и после уходит.

Зайдата. Что ж, начнем?

Юаната. Да, начнем, только мне жалко.

Мецеду. Мне больше жаль царицу.

Священник входит в первый вход. Что вы тут делаете, девушки?

Зайдата. Мы убираем цветы. Так велела царица.

Священник. А где царица?

Мецеду. Там у себя. Все грустит.

Священник. Если я хорошо знаю князя Георгия — он найдет и освободит своего сына. Вы не видели игумена?

Зайдата. Нет.

Священник. А вчера вы видели игумена, девушки? Здесь сидел он у ног царицы, как простой писец. Жаль было смотреть на него. Ведь он старый человек.

Первый слуга кричит. Кто-то идет!

Священник. Что он там кричит?

Первый слуга. Эй, вы, кто-то идет! Священник идет в глубину сцены.

Зайдата. Кто-то идет, кто-то идет. Пойди и доложи, Мецеду. Это, может быть, Георгий. Идет в глубину сцены.

Священник кричит. Это Георгий!

Мецеду, ликуя. Георгий! Выбегает наружу.

Зайдата, возвращаясь. Так, пожалуй, оставим цветы.

Юаната. Да, пускай их стоят. Священник возвращается в сопровождении первого слуги.

Священник. Вот будет радость здесь в замке!

Царица входит и идет в глубину сцены, бормоча, как лунатик. Георгий, Георгий, Георгий, Георгий.

За ней Русудан, слуги, любопытные.

Священник. Я говорю, что теперь радость будет в замке. Тебе не помешало бы хорошенько порадоваться, Зайдата! И тебе, Софиат.

Зайдата. Почему?

Священник. Вы этого заслужили, детки. Вам нужно немного радости.

Зайдата. Уж верно ты нас можешь чем-нибудь потешить, священник? Смех.

Священник. Я? Ай, Зайдата, ты совсем, как жгучий огонь!

Зайдата. Ну, уж ты-то нас ничем не можешь потешить. Слишком ты стар!

Священник. Вовсе нет, вовсе нет! Молчи. Только смотри, Зайдата… Снова смех.

Царица встречает Георгия на лестнице, обнимает и долго сжимает его в объятиях; Георгия сопровождают офицер и солдаты. Царица входит в зал, держа за руку Георгия и Русудан.

Царица. Священник, Георгий вернулся! Видите, девушки?

Мецеду. Добро пожаловать снова к нам, Георгий. Берет его за руку.

Священник. Я ведь говорил, что князь Георгий найдет его.

Царица. Да, а где же князь Георгий?

Гетман, выступая вперед. У товинцев, царица, он остался у них.

Царица. Князь Георгий остался? Зачем?

Гетман. Вчера, когда мы искали уже около часа, нас окружили товинцы. Они были рассеяны кругом в горах, они взяли нас в плен.

Царица. Тут, возле моего замка?

Гетман. Да, совсем вблизи замка. Да, туман скрывал их; они могли бы подойти еще ближе к замку, и их нельзя было бы найти, даже если бы искать их. Они взяли нас и отвели к шатру, в котором был твой сын. Они разбудили его, чтобы он встал и шел с нами.

Царица, улыбаясь. Так ты спал, Георгий? Фатима была с тобой ласкова?

Георгий. Да.

Царица. Охраняла тебя, пока ты спал?

Георгий. Да.

Царица. И все они были с тобой ласковы?

Георгий. Нет, не все.

Царица. Не все?

Георгий. Фатима сказала, чтобы никто не подходил ко мне.

Царица. Фатима сказала, чтобы никто не подходил?

Георгий. Да, и у нее в руке был кинжал.

Царица. У нее в руке был кинжал? Это верно, чтобы не пришли медведи?

Георгий. Да, верно для того.

Царица. Теперь ступайте, дети. Смотри за ними, Мецеду! Вы все, девушки, смотрите!

Зайдата. Так оставить цветы?

Царица. Цветы? Улыбаясь. Да, теперь, пожалуй, здесь и недостаточно цветов, Зайдата!

Мецеду уходит с Георгием и Русудан. Остальные девушки и слуги идут за ними.

Царица, садясь. Насколько я понимаю, мое дитя было в большой опасности. Фатима защищала его кинжалом. Гетману. Когда вернется князь Георгий?

Гетман. Он… Я не знаю… Они не выдали бы нам твоего сына, если бы…

Царица медленно встает, предчувствуя беду. Что.

Гетман. Князь Георгий остался вместо сына.

Царица порывисто. Этого не может быть!

Гетман. Он сам предложил себя.

Царица. Что они с ним сделают?.. Ты молчишь, офицер. Вели позвать игумена. Священник уходит. Царица падает на кресло.

Царица. Вот отчего он пошел с непокрытой головой. А я думала, что он и стараться не будет найти сына, я даже это сказала. Качает головой.

Гетман. Мы думаем, что будет лучше, если он останется вместо сына.

Царица. Нет, это, в сущности, не лучше. А, может быть, и лучше. Что за несчастие охватывает меня? Я отошлю к товинцам тело хана, велю богато украсить его, пошлю им богатые дары, чтобы смягчить их… Нет… не лучше это… Это, пожалуй, хуже. Почему они согласились обменяться?

Гетман. Князь Георгий просил.

Царица. Пришел с непокрытой головой и просил?

Гетман. Да… и товинцы очень охотно согласились. Твой сын — ребенок, от которого им не было бы никакой пользы, а князь Георгий — твой главный военачальник — и они могут его уничтожить. Священник возвращается с игуменом.

Царица. Да, так. Теперь они уничтожат моего главного военачальника… Товинцы возвратили мне моего сына, игумен, но вместо него они взяли его отца.

Игумен. Это на них похоже.

Царица. И он им послужит для кровавой мести; что мне делать? Я сама пойду к товинцам и отдам себя вместо него.

Игумен. Тебя они не взяли бы вместо него.

Царица. Что ты говоришь?

Игумен. Для товинцев князь Георгий значит больше, чем ты. Прости, что я не скрываю этого от тебя.

Царица. Значит больше, чем я? Что это означает? Ведь я же царица? Да, да, он значит больше. Всегда он стоил больше, только я была слепа и не видела этого. Бесконечно больше. Теперь я ничто, я, как сирота, и нет у меня сил. Он был так велик и могуч! Ломает руки.

Гетман. Царица, у меня со вчерашнего дня осталось донесение. Оно, может быть, утешит тебя.

Царица. Что такое?

Гетман. Вот: если бы мы вчера ночью не напали на хана Карскаго и не разбили его, он сам бы напал на нас.

Царица. Что ж, это возможно.

Гетман. И в твоем собственном войске у него был помощник.

Царица. В моем войске! Качает головой. Нет. Откуда ты знаешь это?

Гетман. Из письма. Этот помощник повел бы солдат хана на нас ночью, когда бы мы спали — и перебил бы нас.

Царица. Правду ли ты говоришь?

Гетман. Я говорю правду.

Царица. Кто ж этот помощник?

Гетман. Князь Георгий!

Царица, вспыхнув. Берегись, ты! Берегись, говорю тебе!

Гетман. Это мне поручил передать тебе Тарас.

Царица. Тарас? Сам Тарас послал тебя с этой вестью?

Гетман. Да. Царица стоит и растерянно оглядывает окружающих.

Священник боязливо. Я об этом ничего не знаю.

Игумен. Верно, Тарас заблуждается.

Гетман. Тарас не заблуждается. То, что я сообщил царю — истина.

Царица. Так вот весть, которая должна была меня утешить?.. И все-таки она меня утешает, я чувствую себя освобожденной от тяжелой мысли. Да, она утешает меня. Пусть он остается там, где есть — мой сын у меня. Ходить взад и вперед. Пусть остается там, где есть — я благодарна товинцам, что он у них. Останавливается. Для чего же князь Георгий хотел это сделать?

Гетман. Чтобы приготовить твое падение, царь.

Царица. А! Снова ходит, останавливается. Передай мой привет Тарасу.

Гетман. Слушаю.

Царица. Передай ему от царя, что князь Георгий… Скажи Тарасу, что царь гордится им и благодарит его.

Гетман. Слушаю. Идет.

Священник. Да, но… прости мне, царица — не отпускай его. Обдумай, зачем князь Георгий… Я не могу молчать.

Царица озлобленно. Нет, священник, ты можешь молчать.

Игумен. Он говорил о письме. Не торопись, дитя мое.

Царица. Да, письмо. Одна весть за другой потрясают меня, и я становлюсь слишком тороплива. Зовет есаула. Что это за письмо, о котором ты говорил?

Гетман. Письмо, которое мы нашли в кармане у хана Карскаго.

Царица. Что же в нем? Скажи Тарасу, чтобы он прислал мне его.

Гетман. Оно при мне. Расстегивает черкеску и достает.

Царица. Оно при тебе? Что же ты не даешь его? Давай письмо. Берет письмо и читает. Это от князя Георгия. Садится.

Священник. Да, и передал его я.

Царица. Ты передал его?

Священник. В большой беде был князь Георгий. Ты не слушала, что он говорил, и не видала его страданий.

Царица читает и удивленно улыбается. Нет… да ведь… Георгий, о, милый! Горячо. Он пишет… он пишет правду, я противилась ему… Сжимает руки над головой. Спасибо тебе, Георгий, где бы ты ни был. Ты передал письмо?

Священник. Да.

Царица. И тебе спасибо! Может быть, князь Георгий поступил неразумно, благочестивый отец, но я все-таки благодарна ему; только из-за меня он это сделал, потому что он любит меня. Вот он пишет. Ты этого не понимаешь, благочестивый отец, а я понимаю.

Игумен. Нет, я этого не понимаю.

Царица. Он хотел смирить меня, он не хотел выпрашивать у меня никакой милости; можно ли осуждать его за это?

Игумен. Он хотел напасть на войско.

Царица. Великий план, могучий план! Из-за меня никто еще не предпринимал такого величественного дела. Он хотел прийти сюда с войском и стать передо мной. Кричит. Георгий, Георгий! «Долгие годы она противилась мне и холодно смотрела на меня». Больше я никогда не буду этого делать. Никогда!

Игумен. И ты думаешь, царица, у князя Георгия были силы, чтобы выполнить этот план?

Царица. Ты как думаешь, священник?

Священник. Я думаю, что — да.

Царица. Князь Георгий не хвастает. Ты не знаешь его, благочестивый отец. Подобно тому, как гора — есть гора, так и он… Мы стояли на нашей кровле в Тифлисе… и никого не было, кроме нас троих: солнце, он да я. И мы ездили на большие ярмарки… Народ бросал нам цветы и громко кричал от радости; ибо он был подобен могучей горе.

Игумен. Они приветствовали тебя.

Царица. И его приветствовали. Представь себе ропот целой Грузии! И он стоял и был выше меня — и еще больше становился он, когда снимал шапку. Я снова скажу ему это, снова напомню, когда он вернется. тревожно. Ведь он вернется? Молчание.

Царица. Вы молчите и глядите в землю. Не молчи же ты, священник. Ты так часто и охотно болтаешь и часто говоришь то, что нужно.

Священник. Если я знаю князя Георгия — он придет.

Царица. Не правда ли? Если он чего-нибудь хочет, то уж хочет. Солдаты, в погребе лежит тело, принесите его наверх. Я его роскошно украшу и пошлю к товинцам, чтобы сделать их своими друзьями. И еще я пошлю им много даров. Гетман и солдаты уходят.

Царица. Может он быть здесь сегодня к вечеру? Вы молчите. Наверное, он может к вечеру быть здесь. Почему ты так серьезен, игумен?

Игумен. Я хочу кое-что сказать: для веры ты ничего не сделаешь, если отошлешь тело хана.

Царица. Я освобожу Георгия.

Игумен. Но не обратишь язычников.

Гетман возвращается с солдатами. Я пришел, хочу доложить, что явились два офицера со свитой.

Священник спешит к глубине сцены.

Царица. Два офицера? От Тараса?

Гетман. Нет, не наши. Это два татарских офицера. Я не мог хорошо их рассмотреть в тумане.

Царица. Выстрой твоих солдат, чтобы я могла принять их с почетом. Офицер исполняет приказание.

Священник возвращается. Это товинцы. Те же два офицера, что были тут, чтобы выкупить хана.

Царица радостно. Посмотри, священник, может быть, с ними князь Георгий.

Священник. Князя Георгия с ними нет.

Царица. Нет! Сжимает руки на груди. Как вы думаете, что за вести несут они?

Ждет минуту, всходит на свой престол и садится. Два татарских офицера и солдаты. У одного офицера на копье белый платок. На них белые тюрбаны и широкие шелковые халаты. На поясе сабли и кинжалы. На левом плече у них украшения из красных конских хвостов. На правом рукаве по пяти раскрашенных шариков, пришитых в ряд. На груди у них золотые перевязи. На ногах — туфли. Они останавливаются у входа и подносят руку к губам, лбу и груди. Царица кивает им. Офицеры приближаются с опущенными глазами. Солдаты останавливаются у входа.

Царица. Привет вам, воины; кто послал вас?

Первый офицер. Привет тебе, великая царица. Все товинцы послали нас.

Царица. Чтобы предложить выкуп за вашего мертвого хана?

Первый офицер. Да, это так. Два дня и две ночи тому назад мы были здесь; тогда наш хан был еще жив.

Царица. Он был убит не по моей воле.

Первый офицер. Твой супруг, князь Георгий, велел убить его.

Царица. Нет, хан сам виноват. Он бежал. Кто вам сказал, что князь Георгий?.. Моего супруга не было, когда это произошло.

Второй офицер. Не будем об этом спорить. Аллах попустил, чтобы хан умер. Никто не может избежать воли Аллаха!

Царица. Князь Георгий у вас в плену?

Первый офицер. Он в наших руках.

Царица. Что вы требуете за князя Георгия?

Первый офицер. За живого?

Царица. Да, да, за живого. Значит, он жив? Слава Богу!

Игумен. Ты стоишь не на верной почве, царица. Это тебе надо требовать выкупа.

Царица. Чего мне потребовать, благочестивый отец?

Игумен. Ты знаешь, дитя. Прежде всего — истинной веры.

Царица. Если вы все в Товине согласитесь стать христианами — вы получите тело хана. Согласны ли вы креститься? Нет, видишь, они не согласны, они закрывают лицо руками.

Игумен сурово. Ты заставишь их согласиться, царица, и не остановишься ни перед чем.

Царица. Но ведь в их руках князь Георгий, и они могут сделать с ним, что захотят.

Игумен. Истинная вера не заботится об этом. Ты избрана Господом ввести христианство в этих странах.

Царица. Я еще раз попробую. Слушай же, благочестивый отец, как я еще раз попробую. Офицерам. Как решаетесь вы, товинцы, противиться мне? Разве вы не знаете, что я могу вас победить и заставить принять мою веру?

Первый офицер. Некоторых, может быть, ты и можешь заставить — худших из нас. Но остальные, весь Товин, — будут сопротивляться.

Царица. Всех вас я могу заставить. Вы еще не видели моего могущества. Вы думаете, что можете делать, что хотите. Несчастный народ, да вы ведь погибнете! Вы все еще стоите так близко к моему замку, как вчера?

Первый офицер. Ближе, чем вчера. Туман скрывает нас. Мы очень близко от тебя.

Царица. А когда туман рассеется?

Первый офицер. Нас тогда не будет.

Царица. В тот же час, как рассеется туман, я могу бросить на вас весь мой народ и освободить князя Георгия.

Первый офицер. Ты не станешь этого требовать, царица; ты для этого слишком мудра.

Царица. Не стану требовать?

Первый офицер. В ту же минуту десять копий вонзятся в князя Георгия. Твой гетман видел, что при нем стоят копьеносцы.

Гетман. Я это видел.

Второй офицер. Не будем спорить об этом. Если будет воля Аллаха, чтобы князь Георгий умер — он умрет. Никто не может избегнуть воли Аллаха.

Царица. Десять копий… Благочестивый отец, вот я и попыталась во второй раз. Это не удается. Ты смертельно мучишь меня, благочестивый отец, ты раздираешь мою душу. Я не смею больше искушать их.

Игумен вдохновенно протягивает к ней исхудалые руки. Держись твердо, царица, не уступай. Лучше отпусти их, не обменявшись.

Царица. Но ты забываешь о князе Георгии.

Священник. Я не могу молчать.

Царица. Что ты хочешь сказать?

Священник. Игумен сошел с ума.

Первый офицер. У нас была надежда, что ты отдашь нам сегодня тело хана.

Царица. О, Господи, и у меня была эта надежда. А скоро ли прибыл бы сюда князь Георгий, если бы я согласилась?

Первый офицер. Да, очень скоро. Князь Георгий недалеко. Мы взяли его с собой, ибо мы знаем справедливость твою и то, что ты его выкупишь.

Игумен. Царица не выкупит его, если вы не смиритесь, товинцы. Вы слышите?

Второй офицер. Мы слышим.

Первый офицер. Значит, ты не позволишь и Фатиме вернуться к тебе?

Царица. Фатиме? Нет. Много зла сделала она мне.

Первый офицер. Она сделала тебе также и добро.

Царица. Что ты знаешь? Она причина того, что князь Георгий в плену.

Первый офицер. Фатима причиной того, что твой сын снова у тебя — иначе он был бы мертв. И тем еще ты ей обязана, что князь Георгий жив.

Второй офицер. Это правда.

Царица. Фатима сделала все это? Задумывается. Она живет в моем доме и служит моим врагам. Нет, она не должна возвращаться. Разве не она увела моего сына?

Первый офицер. Фатима спасла твоего сына, царица. Как ты думаешь, зачем блуждали мы по ночам вокруг твоего замка? Чтобы схватить твоего сына и отомстить на нем. И мы наверное бы нашли его. Фатима привела его к нам — но она кинжалом защищала его жизнь.

Царица. Вот видите, я была права. Офицерам. Пусть Фатима вернется — я хочу поблагодарить ее.

Игумен. Ты не права, дитя мое. Фатима — язычница.

Царица. Я уж сказала — пусть Фатима придет; попросите ее прийти и передайте ей мой привет.

Первый офицер. А князь Георгий не должен прийти?

Игумен. Нет; слышите вы?

Второй офицер. Мы слышим и не станем более искушать царицу.

Первый офицер. Хорошо, князь Георгий не просит тебя ни о какой милости.

Царица. Я знаю, да ему и не надо.

Первый офицер. Может быть, тебе придется просить у него милости.

Царица. Как? Это похоже на угрозу.

Первый офицер. Нам не велено больше говорить.

Царица. Это звучит, как угроза. Благочестивый отец, ответь ему.

Игумен. Пусть князь Георгий грозит, если ему угодно. Самое важное — не он. Самое важное, товинцы, то, что вы возвращаетесь к народу вашему после того, как решились противиться великой царице.

Первый офицер. И она противилась нам… Еще раз мы просим тебя, царица, обменяйся. За князя Георгия мы требуем тело хана и двухгодичного мира.

Игумен. Требуем! Они требуют!

Царица. Они бы могли и больше потребовать — всего, чего они ни пожелали бы, о, Господи — всего, чего бы ни пожелали. Но зачем они угрожают?

Игумен. Я не знаю. Ты не должна позволять им грозить себе; дай, я им отвечу.

Царица. Ответь им.

Игумен. Можете идти, товинцы. Идите с миром. А хана вашего царица похоронит по христианскому обряду.

Второй офицер испуганно. Царица не сделает этого.

Игумен. Я сам буду читать над ним молитвы.

Первый офицер горячо. Этим царица совершила бы великую и злую несправедливость по отношению к товинцам, и те бы ни о чем на свете не стали заботиться, как только о том, чтобы отомстить ей.

Второй офицер, уходя. Благодарим тебя, царица, что ты допустила нас пред лицо твое. Ты могла бы проявить свою кротость — но не пожелала; ты могла бы сказать нам милосердное слово — но ты не сделала этого.

Офицеры уходят со свитою.

Царица сходит с своего места, тревожно. Вот они уходят.

Игумен. Да, наконец. Но было близко к тому, чтобы сделалось по их желанию — они даже угрожали тебе.

Царица. Вот они уходят… Это звучит, как земля, что падает на гроб.

Игумен. Да, ты была недостаточно тверда, ты уступила сначала и разрешила Фатиме вернуться. Но в самом главном — ты не поколебалась.

Царица. А мне кажется, что в самом-то главном я и уступила. Князь Георгий в опасности, и я не спасла его.

Игумен. В великий день, который скоро придет, не будет спрошено о человеке, которого ты могла спасти, а o вере, которой ты служишь.

Священник. Гм!.. Я с этим не совсем согласен.

Царица. И я тоже. Ты не знаешь меры, благочестивый отец; тебе хочется только, чтобы я отвечала на силу силой — и допустила бы погибнуть моего супруга. Почему ты не хочешь сегодня допустить моего счастья? Разве каждый день я ликую? Радостью наполнил меня супруг мой — он написал это письмо, и дивно хорошо и мягко стало на сердце у меня. Радость, как алый огонек, трепещет в груди моей. Молчи, игумен. Когда он придет — я буду целовать его и на тысячу ладов выказывать ему любовь мою. На все лады, как только можно выдумать, и всю мою жизнь! Я уже не обращусь к тебе, игумен. Устала я холодно смотреть на князя Георгия — потому что я люблю его; и ты уже не заставишь меня больше…

Игумен. И ты думаешь, что он бы посмел прийти с войском? Он видится тебе, женщина, на коне, бурный и грешный, и твое сердце бьется.

Царица. Не знаю я, что бы он посмел. И никто из нас не знает. Он, может быть, и не решился бы, хотя это был и великий план.

Игумен. Но все-таки он не просит у тебя милости.

Царица. Ты не понимаешь, игумен. Тоска в письме его, и не милость моя нужна ему. Для тебя ее было бы достаточно, и для тебя, священник, да и для меня самой, а для него не довольно милости. С непокрытой головой идет он к моим врагам — и просит смерти. И в этом-то письме сегодня радость моя, — а он, бедный, не понимает этого! Только одно он знает — что идет против великой несправедливости… Воины, достаньте тело хана из погреба. Гетман с солдатами уходит.

Царица идет ко второму входу, зовет. Мецеду.

Игумен испуганно. Что ты хочешь сделать, царица?

Царица. Спасти его. Разве ты не понимаешь? Спасти его. Входить Мецеду.

Царица. Мецеду, сейчас мы украсим одр хана, пойдите все за красными розами и густо уберите ими гроб. Возьмите все красные розы, что есть в саду! Ты поняла, Мецеду? А потом позови всех музыкантов и танцовщиц, потому что прибудет князь Георгий. Мецеду уходит.

Игумен, потрясенный. Я вижу, что у меня больше будет дела среди твоих новых подданных в Карсе.

Царица. Ты хочешь туда? Зачем ты хочешь туда?

Игумен. Здесь дело не идет. Долгие годы работал я над тобой — и все-таки христианство твое не светит и не сияет. Если в том моя вина — да простит мне Господь.

Царица. Ты утомился, благочестивый отец, отдохни.

Игумен. При каждом случае ты думаешь: «Так поступает калиф! Так калиф не поступает!» Когда ты хочешь веселиться — ты зовешь танцовщиц, ибо так поступает калиф. А как поступает царь московский? До этого тебе нет дела.

Царица. Царь московский? Когда он хочет веселиться — он пьет.

Игумен. А все-таки его вера истинная.

Царица. Потому-то я и принимаю его послов с теми же почестями, что и послов калифа. Иначе он был бы недостоин этого.

Гетман и солдаты вносят гроб без крышки; он весь покрыт златотканым покрывалом. Покрывало без надписей.

Царица. Поставьте гроб сюда. Указывает.

Игумен. А потом еще позовите язычницу Фатиму.

Царица. Потому что она помогла мне и спасла моего мужа и моего сына. Кроме того, я призываю ее, чтобы обратить ее, ведь ты знаешь.

Игумен. И ты думаешь, это тебе удастся? Уж я знаю, что знаю. Ибо Фатима как железо.

Царица. Хорошо. И я как железо. Нетерпеливо. Иди на отдых, благочестивый отец, тебе это необходимо. Ты хочешь ехать в Карс?

Игумен. Ты, значит, разрешаешь? Да воздаст тебе Господь. Я сумею и там исполнить долг мой и быть твердым.

Царица. Только возвращайся, игумен. Если только захочешь — поскорее. Иди с Богом.

Игумен. На прощанье еще одно слово, царица. Там, в Товине — люди. И за каждую душу, что умрет, прежде чем ты обратишь ее — ты должна будешь дать ответ. Ибо теперь в твоих руках возможность. Уходит.

Входят много девушек с Георгием и Русудан; все они несут красные цветы и принимаются убирать гроб.

Царица тихо. Какой он суровый, игумен.

Священник хлопает себя по лбу. Я ведь сказал — он безумный.

Царица. Нет, священник, надо хорошо говорить о старике. Он лучше нас. День и ночь он молится за нас и не спит. Он похож на тень. Идет к гробу. Вот хорошо, девушки; украсьте гроб, как только можете лучше, покройте его розами.

Гетману. Сумеешь ли ты свезти гроб в горы и снова отыскать товинцев?

Гетман. Да, царица. Товинцы найдут меня.

Царица. Зови их, если они не найдут тебя, и попроси их прийти… Пойдем, дети, принарядимся, ваш отец придет.

Священник вслед царице. Ты бы могла дать игумену лошадь. Он похож на тень, ему не дойти до Карса.

Царица. Да, лошадь. Дай ему лошадь и слугу, священник. Пойди, распорядись.

Уходит с Георгием и Русудан во второй ход. Священник выходит в глубину сцены.

Юаната. Посмотрите-ка на воина, — хотя бы взгляд на нас кинул.

Мецеду. Молчи, Юаната. Это доблестный воин, это посланник царицы.

Юаната. Не улыбнешься ли ты, доблестный воин?

Гетман. Не улыбнусь ли? Теперь — нет.

Юаната. Пойди, помоги нам.

Гетман. Мне этого нельзя.

Юаната. Почему нельзя?

Гетман. Потому что царь мне не приказывал.

Юаната, смеясь. Царь — да она забыла. Уж почти что забыла.

Мецеду. Молчи, Юаната, за этим делом мы Должны быть серьезными.

Священник, возвращаясь. Тише, детки. Девушки пересмеиваются.

Зайдата. Ты смешишь нас, ступай прочь, священник. У нас тут серьезное дело.

Священник. Я вовсе не хочу тебя смешить. Напротив, ты должна быть серьезной, когда убираешь гроб.

Зайдата. А твой нос так нас и обнюхивает, священник. Ты вот стоишь, смотришь на нас и потешаешься.

Священник. Ай, Зайдата, ай, Софиат, какие вы глупенькая!

Зайдата. Стыдись, священник, такой старый человек!

Священник. Вовсе я не стар, Зайдата. Ты напрасно это говоришь, мы с тобой не стары.

Зайдата. А Мецеду и Софиат — старые.

Священник. Никто из вас не стар. Вот я стою и гляжу на вас, и все вы как огонь…

Зайдата. Как огонь?

Священник. Да, как огонь.

Софиат. И болтаем в купальне! Смех.

Священник. Софиат, ты не должна говорить таких слов, ты краснеешь от них.

Софиат, ревностно работая. Вовсе я не покраснела.

Священник, Ты так молода, и тебе должно быть стыдно, и ты стоишь и краснеешь. Вот Зайдата не покраснела, да она и не говорила глупостей.

Зайдата. Да уж я знаю, что для тебя я лучше всех.

Священник. Лучше всех? Ну, я бы этого не сказал. Может быть, какая-нибудь другая и лучше. А ты уж и думала…

Зайдата. О, да!

Священник. Вот этого не следовало бы. Это стыдно.

Зайдата. А вот сломай-ка мне стебель. Протягивает ему розу.

Священник пробует. Его надо обрезать.

Зайдата. А у тебя нет кинжала?

Священник. Да, у меня нет кинжала. Вот он мог бы.

Зайдата удерживает его и берет розу. Этот воин? Нет, ведь царица ему не приказала. Смех.

Зайдата. Тебе следовало бы самому иметь кинжал, священник.

Священник. Я ношу кинжал, когда бываю на войне.

Зайдата. Но ведь тебе не приходилось им пользоваться.

Священник. Не приходилось? Я разве не рассказывал, как я раз справился с двадцатью людьми?

Зайдата. Нет, расскажи-ка.

Священник. Я убил шестерых — остальные бежали. Смех.

Зайдата. Христианскому священнику не следовало бы убивать шесть человек.

Софиат. Да, не следовало бы.

Священник. Ты этого не понимаешь, Зайдата. И ты тоже, Софиат, — ты слишком молода. А разве у калифа нет дервишей и священников, которые убивают в бою?

Зайдата. Да, а все-таки христианину следовало бы быть лучше, чем магометанину.

Священник. Ты права, Зайдата, а вот Софиат не права, она кудахчет, как курочка, и ничего не понимает. Все вы вместе курочки, а вот Мецеду — серьезная и молчит. И правда, девочки, вы должны молчать и делать ваше дело, как велела царица. У вас скоро будет готово?

Мецеду. Да, сейчас.

Священник. Только еще я должен сказать, что Софиат из вас — самая искусная. И к тому же она самая маленькая, и у нее маленькия ручки. Но и все вы искусны… Вот и музыканты.

Из глубины сцены входят музыканты и садятся на полу около обитой железом двери. Они все одинаково одеты, в желтый шелк с черными шнурами. Инструменты — зурны, трехтонные деревянные флейты, барабаны и лютни, скрипки и арфы. Музыканты сидят, молча, не двигаясь.

Священник. Теперь, верно, скоро придут танцовщицы.

Юаната. А ты уж и радуешься?

Священник. И ты должна радоваться и не таить злобы в сердце! Когда придет князь Георгий, тут в замке не будет уж печали.

Юаната. А с вами на войне бывают танцовщицы?

Священник. Только у тебя одной, Юаната, мысли, как у маленького теленочка. Как же с нами могут быть на войне танцовщицы? На войне нам нужны копья да мечи.

Юаната. Когда ты убивал тех шестерых, тебе, верно, было очень страшно. Ты очень боялся?

Священник. Я никогда не боюсь. Ты ведь знаешь.

Юаната. Откуда мне знать?

Священник. Разве не я стоял вчера ночью перед ханом Карским? И передо мною поставили двух огромных копьеносцев.

Юаната. Что же ты делал у хана Карскаго?

Священник. Я этого не скажу. Я был послом князя Георгия, передал его письмо относительно великого плана, который он должен был выполнить сегодня ночью. Больше я ничего не скажу.

Юаната. Что же это был за великий план?

Священник. Он хотел смирить царицу… Ты не должна расспрашивать о таких важных вещах.

Зайдата. Посмотри на танцовщиц, священник; вот они идут.

Из глубины сцены входят танцовщицы в развевающихся шелковых одеждах разных цветов, с золотыми повязками на лбу. В руках у них бубны. Они подходят к музыкантам и стоят молча, не двигаясь.

Мецеду. Воткните последние розы, девушки, тогда я доложу царице, что у нас готово. Уходит во вторую дверь.

Юаната. Тебе, верно, кажется, что танцовщицы красивее нас, священник, что ты на них так смотришь?

Священник. Да, танцовщицы очень хороши.

Юаната. Это только потому, что они лучше одеты. Не правда ли, Зайдата?

Зайдата. Да, правда.

Священник. Не надо так говорить, Зайдата. Ты лучше всего, когда на тебе вовсе нет одежды, ведь ты знаешь.

Зайдата. Что он говорит! Откуда ты знаешь?

Священник. Я не знаю, но ты должна благодарить Бога за то, что ты так прекрасна без платья.

Мецеду возвращается. Царица!

Царица входит в пышной, блестящей одежде из индийского шелка. Руки ее украшены драгоценными камнями. От пояса до краев платья идет ряд бриллиантов. На волосах у нее светло-красное покрывало с большим камнем. Танцовщицы низко кланяются.

Царица. Спасибо вам, девушки. Прекрасно убрали вы его. Возьми гроб, гетман, и иди с Богом. Позже я пришлю товинцам богатые дары. И если ты отыщешь князя Георгия, скажи ему, что супруга его ждет его. Она подходит к иконам и крестится, в то время как гетман и солдаты берут гроб.

Мецеду. Тут еще остались розы.

Царица. Они для князя Георгия; идите, девушки, и приготовьте детей.

Все девушки уходят. Снаружи слышен шум.

Царица к музыкантам и танцовщицам. Сегодня вы должны играть и плясать от радостного сердца. Что там за шум?

Слышны крики, удары, звуки трубы; Гетман и солдаты возвращаются с гробом. Священник бежит в глубину сцены.

Царица. Что это такое?

Гетман. Не знаю, царь… князь Георгий… Он скачет…

Царица. Князь Георгий, уже? Играйте! Берет в руки розы.

Тихие звуки лютен. Начинается танец, танцовщицы делают легкие движения, незаметно переступая ногами и скользя одна вокруг другой. Снаружи громкие крики.

Царица. Что это? Пусть стража впустит его!

Гетман. Я видел, как князь Георгии опрокинул двоих из стражи.

Царица. Зачем он это сделал?

Священник возвращается. Он идет с оружием. За ним толпа товинцев, они дерутся копьями.

Царица. Он входит… силой?

Гетман идет к глубине сцены, музыка и танцы становятся живей, флейты вступают одна за другой, слабо позвякивают бубны. Туман рассеивается и скоро появляется солнце и озаряет горы в перспективе. В зале становится светлее.

Священник. Там дерутся.

Царица. Что же это такое?

Царица подымает руку. Музыка и танцы сразу обрываются, и музыканты и танцовщицы отходят со своих мест. Шум приближается, слышен стук, крики, барабаны и потом звон мечей.

Священник. Кажется, что князь Георгий выполняет свой план. Идет к глубине сцены.

Царица. Но зачем же теперь? Ведь теперь уж не нужно.

Гетман входит. Царь, князь Георгий входит с оружием в руках. Должны ли мы помочь страже?

Царица. Да, скорее. Зачем он это делает? Кричит вслед гетману. Только вы не… вы только стойте возле него с копьями… но вы не должны… Останься здесь.

Священник возвращается. Он убивает твоих людей, царица. Товинцы как бешеные — они плотно окружили замок. С ними Фатима.

Царица. Пойди, посмотри. Гетман идет в глубину сцены. Из-за меня он делает это. Он ни перед чем не останавливается. Видишь, священник, как он могуч!

Гетман кричит, возвращаясь. Он одолевает наших!

Царица. Конечно, одолевает — я знаю.

Священник стоит в глубине и смотрит. Слышно, как время от времени он издает слабый крик. Потом он снова возвращается в зал, между тем как дерущиеся приближаются к замку.

Священник. Вот сзади него два грузина. Прочь, грузины! Машет рукой. Вот один упал… Царица, теперь его окружают.

Царица. Кого окружают?

Священник. Князя Георгия. Пойди к нему на помощь, гетман.

Царица кричит, вскакивает. Нет, не надо, чтобы его окружали! Позови его, священник!

Священник. Он их снова отбросил. Пойди, посмотри, царица, как он их отбрасывает!

Царица подходит к нему. Где князь Георгий? Вот он! Всплескивает руками, кричит. Георгий! Он без шапки!.. Отнеси ему шапку, священник, чтобы он не был, как простой солдат!

Священник. Он убьет меня.

Гетман. Позволь, я снесу!

Царица. Нет, сейчас я сама дам ему ее. Только позови моих людей, священник, чтобы они его не ранили.

Священник. Вот он уж у лестницы.

Гетман. Шум стихает; он одолел наших людей.

Священник. Да, мы окружены.

Гетман. Царь, у меня десять человек. Что же, нам не трогаться?

Царица. Станьте у входа, чтобы не все вошли.

Гетман идет к своим солдатам.

Царица. Кто бы мог это сделать, кроме него, священник? Он подобен горе!

Священник. Он выполнил свой план. Что теперь будет! Вот он повернул лошадь, он въезжает… въезжает. Отступает назад.

Князь Георгий быстро въезжает на лестницу и удерживает лошадь у верхней ступени; толпа товинцев и среди них оба татарских офицера бегут за ним; среди них Фатима. Все останавливаются. Музыканты и танцовщицы сбились в кучу. Солдаты царицы отступают.

Князь Георгий долго смотрит на царицу — после паузы. Видишь ли ты меня теперь, Тамара? Вот супруг твой!

Царица. Я вижу тебя.

Князь Георгий. Ясно ли ты меня видишь?

Царица. Да, Георгий. Я принесла тебе твою шапку. Вот цветы для тебя. Подносит к нему.

Князь Георгий. Теперь тебе не приходится относиться ко мне с пренебрежением.

Царица. С пренебрежением? Привет тебе! Привет и тебе, Фатима. Фатима падает ниц и целует ей руку.

Князь Георгий. Знай, я вошел силой, и ты пленница в твоем замке. Я беру мою шапку и одеваю ее. Берет шапку и одевает.

Царица. Возьми же и цветы, Георгий!

Князь Георгий. Тебе больше не придется издеваться надо мною: теперь товинцы требуют тела своего хана. Смотри — вот они стоят с оружием в руках.

Царица. Им этого вовсе не нужно. Сейчас только хотела я послать товинцам тело их хана. Вот стоит гроб. Он изукрашен.

Князь Георгий после паузы, пораженный. Так вот как? Вот стоит гроб, товинцы — он изукрашен, царица хотела отослать его вам. Спрыгивает с седла и стоит с поникшей головой, через некоторое время снимает шапку. Лошадь уводят.

Второй офицер кланяется, поднося пальцы к груди, рту и лбу. Благодарим тебя, великая царица, за эти цветы на гробе.

Царица. Я была не права, товинцы, когда отказывала вам в вашем столь справедливом требовании.

Второй офицер. И за эти милостивые слова благодарим тебя, великая царица.

Царица. Я должна вас благодарить за то, что вы позволили вернуться князю Георгию. Увлекает за собой князя Георгия.

Князь Георгий. Я не дам себя обмануть твоею мягкостью; я знаю, что меня ждет, ну что ж, пусть будет.

Царица. Что ты думаешь?

Князь Георгий. И все-таки, священник, я все потерял. Моему великому плану не повезло. Воистину, я с фонарем искал своей гибели — и вот нашел ее.

Священник. Гм, я в этом не совсем с тобой согласен.

Царица. О какой это погибели ты говоришь? Обнимает его. Я люблю тебя, Георгий, за все то, что ты совершил.

Князь Георгий. Ты? Что ты говоришь?

Царица. Да, я.

Князь Георгий. Этого не может быть. За все то, что я совершил? Я послал письмо хану Карскому, для того, чтобы истребить твое войско. И когда это не удалось — я написал на тебя здесь.

Царица. Но все это ты совершил из-за меня?

Князь Горгий. Да. То-есть, нет. Вовсе нет. Кто тебе сказал? Ты не должна этого знать. Ты разболтал, священник?

Царица. Это было в твоем письме.

Князь Георгий. В письме? Разве письмо перехватили?

Царица. Да, да — вот оно у меня. Подымает в руке письмо. И это было хорошее письмо. Для меня оно было, как тогда в Тифлисе.

Князь Георгий. Как тогда в Тифлисе?

Царица. Как в те времена, что мы были совсем юными, и ты любил меня.

Князь Георгий, не двигаясь. Тамара!

Царица. Да, приди, Георгий! Я люблю тебя! Они обнимаются.

Царица. Возьми цветы. Это твои цветы. И больше я не стану холодно смотреть на тебя.

Князь Георгий. Товинцы должны знать это. Берет цветы, идет через залу, оборачивается к товинцам, ведя за собой царицу. Товинцы! Сердце царицы — мое, как в дни нашей молодости, как в Тифлисе. Она сама это сказала и отдала мне свое сердце. От нее я получил эти цветы. Обрывается, обращается к царице. Тамара! Да благословит тебя Бог! Далека ты была от меня — я хотел овладеть тобою снова — и совершил безумные дела.

Царица. Лучшее дело твое ты совершил!

Князь Георгий. Товинцы! Царица изукрасила гроб — возьмите его, куда хотите, и идите с миром.

Царица. Потом я пришлю вам дары, товинцы, ибо я высокомерно обошлась с вами.

Первый офицер. Немного мира — было бы лучшим даром для нас, царица.

Второй офицер. Это правда. Мы не просим двух лет мира, а только, чтобы один годик мы могли прожить мирно.

Царица. Если вы этого требуете — пусть в течение двух лет будет мир! Вели позвать писцов, священник! Священник уходит во вторую дверь.

Князь Георгий. Так, Тамара. Хорошо им будет пожить два года в мире.

Царица. И пищу и одежду я буду посылать вам в течение двух лет, чтобы вы не нуждались.

Второй офицер. До земли мы кланяемся тебе, великая царица, и благодарим за твое милосердие.

С этой минуты оба офицера начинают тихо переговариваться друг с другом и со своими солдатами. Священник возвращается с писцами, которые устраиваются на полу, около места царицы. Царица идет к своему трону, все подходят, только товинцы остаются сзади.

Царица диктует. Пишите, что весь народ товинский, с которым я вела войну — от нынешнего дня, в течение двух лет, будет жить в мире. Пауза. И далее, что товинцам будет высылаться из владений царицы пища и одежда в течение двух лет, чтобы они не терпели нужды. Входят Георгий и Русудан в праздничных платьях.

Князь Георгий идет к ним и обнимает их. Георгий! Дети мои! Русудан! Георгий, Русудан! Ведет их к дивану, куда они все трое усаживаются; он раздает цветы детям.

Царица диктует… И это скрепляет царица своею печатью. Делает знак. Подойдите, товинские воины.

Оба офицера подходят. Фатима идет к детям, которые бегут ей навстречу, с цветами в руках.

Второй офицер первому. Хочешь ты говорить?

Первый офицер. Нет, говори ты!

Второй офицер. Пусть будет так…Мы думали о том, царица, что ты могущественна и что мы перед тобою ничто. Последний наш хан умер и нет у нас другого, чтобы собрать нас. Дозволишь ли ты нам жить в мире и в нашей вере, если мы пойдем под твое владычество?

Царица встает и стоит, также и князь Георгий. Все слушают.

Фатима. Выступая. Что ты говоришь? От чьего имени говоришь ты?

Первый офицер. Мы уже советовались об этом. Я говорю от имени всех нас.

Фатима. Да ведь вы же сегодня победили! Ты верно устал слишком, старина?

Второй офицер. Что из того, что мы сегодня победили? У царицы в Товине большое войско и в Карсе большое войско; через два года она победит нас, и мы все погибнем. Мы победили сегодня потому, что нас вел князь Георгий. И когда он придет, мы не сможем устоять против него. Он подобен молнии.

Царица делает знак князю Георгию. Они советуются.

Фатима. Первому офицеру. И ты слишком утомлен.

Первый офицер. Я не утомлен, — никто из нас не утомлен. Но владычество царицы кротко и не противно нам.

Второй офицер. Мы подобны козам в горах. Мы не видели наших лугов — и наши виноградники больше не наши. По ночам мы сидели и слушали музыку в Товине, а теперь мы ее уж больше не слышим.

Князь Георгий отходит от царицы и посылает куда-то священника. Через некоторое время тот возвращается, неся большие ключи, из которых один больше другого.

Царица. Если в самом деле, товинцы, вы хотите идти под мое владычество — вы сами оказываете себе благодеяние, а мне вы готовите великое счастье. И я не устану проявлять вам милость мою.

Оба офицера. Один за другим. Хотим! Голоса товинских солдат: «Хотим!»

Царица писцам. Пишите!

Второй офицер. Но мы все умоляем тебя, чтобы ты не заставляла нас креститься.

Царица. Это я обещаю. Принуждения не будет.

Фатима. И чтобы не касаться нашей истинной веры.

Царица. Нет, силой — нет. Уж и так я слишком много пользовалась силой. Но не думаете ли вы, начальники, что мало-по-малу… быть может, когда мы поближе сойдемся?

Фатима. Никогда!

Второй офицер. Ты — кроткая царица и не захочешь нам зла.

Царица. Обещаю вам познакомить вас с моей верой. И вы сможете выбирать.

Второй офицер. Пусть будет так.

Царица. Пишите.

Второй офицер. Мы не можем дать тебе ключей от нашей крепости в знак преданности, ибо ключи у князя Георгия.

Царица. Так возьмите их назад. Идите в вашу страну и в ваш город; возделывайте ее и живите в ней, как прежде. Принимает ключи от князя Георгия и отдает их второму офицеру. Оба офицера и свита их на минуту падают на колени.

Царица. Мои воины пусть проводят моих новых подданных в их страну. Через три дня и три ночи я сама прибуду в Товин.

Фатима. Значит, теперь свершилось?

Второй офицер. А что же нам следовало сделать, по твоему? Царица возвратила нам ключи от Товина — она наша мать.

Фатима. Да ведь вы же только что одержали победу!

Второй офицер. Потому что князь Георгий вел нас.

Фатима. А теперь он вас победил. Не в этом ли все время и был его великий план? Не сидел ли он с вами сегодня ночью и не склонял ли вас сложить оружие?

Второй офицер. Князь Георгий — великий полководец. Он видел великую беду нашу, видел, что нам не устоять против царицы.

Царица спускается вниз. Так это ты убедил товинцев, Георгий?

Фатима. Вы могли бы отрубить ему голову, когда он был у вас в руках.

Царица. Что ты говоришь, Фатима! Ведь это ты спасла его.

Второй офицер. Да, она спасла его.

Царица. Она спасла и моего сына.

Фатима. Я это сделала во имя Аллаха.

Царица. Всю мою жизнь я буду благодарна тебе, Фатима. Ты свершила великое дело.

Фатима. Да, ведь магометанин должен быть лучше, чем христианин.

Царица. Я постараюсь быть такой же хорошей, как и ты, Фатима… Ступайте, писцы. Писцы уходят. И вы, товинцы, идите с Богом. Когда я приду в ваш город, мы напишем великий договор. Оба офицера уходят через глубину сцены. Гетману. Пусть перед гробом хана идут барабанщики.

Шествие выстраивается. Оба офицера прощаются, поднося руки и т. д.; все товинцы уходят в сопровождении гетмана и его солдат. Остающиеся стоят и посылают приветствия, пока не стихают барабаны.

Царица. И снова ты одержал победу, Георгий… спасибо и за нее… Играйте же, музыканты, и пусть девушки пляшут. Она усаживается с Князь Георгием и детьми. Музыка и танцы.

Фатима. Товинцы уходят. Не уйти ли мне с ними, что мне здесь делать?

Царица. Тебе — что тебе делать, Фатима? Ты хочешь уйти? Ты навсегда останешься у меня. Проси — чего только хочешь — и ты все получишь. Ничто не будет для тебя слишком много. Пойди, подожди меня там.

Фатима, сильно тронутая. Спасибо за доброту твою ко мне! Уходит.

Георгий. Мы пойдем к Фатиме.

Дети уходят. Пауза. Музыка и танцы продолжаются.

Царица. Ты улыбаешься, священник?

Священник. Я смотрю на твоих танцовщиц. Сегодня они шевелятся.

Царица. Да, радуйся, священник. Все будем радоваться.

Священник. А вон та — самая лучшая.

Царица. Теперь довольно?

Князь Георгий. Да.

Царица, подымая руку. Спасибо, девушки; спасибо, музыканты. Довольно.

Все кланяются и уходят. Минуту священник смотрит им вслед и потом спешит за ними.

Царица встает. Пойдем?

Князь Георгий тоже. Да. Смотрят оба друг на друга.

Царица. Вот ты стоишь и смотришь на меня — что тебе делать? Георгий, я люблю тебя — да. Я пойду за тобой туда, куда ты пойдешь!

Тихо обнимает его и ведет ко второй двери.

до.

1903