Въ высшей степени безпокойная ночь. Жесткія доски кровати и ужасные клопы всю ночь безъ перерыва безпокоили насъ. Въ половинѣ пятаго пришелъ Карнѣй и постучался, какъ разъ когда мы, наконецъ, крѣпко заснули.
Но вовсе не было въ намѣреніяхъ Карнѣя разбудить насъ только для того, чтобы ѣхать дальше, лошади и не думали стоять запряженными у крыльца, онъ явился съ единственною цѣлью узнать, не можемъ ли мы отложить часъ отъѣзда до шести часовъ. Карнѣй какъ былъ, такъ и остался тяжкимъ крестомъ.
Я колебался, долженъ ли я поколотить его, или сдаться на его требованіе?
Я избралъ нѣчто среднее, взялъ его вновь за воротникъ, свелъ внизъ по лѣстницѣ, до самой улицы, стряхнулъ его и приказалъ тотчасъ же итти за лошадьми, и Карнѣй отправился, но моя энергія, повидимому, не вошла ему въ плоть и кровь.
Время ожиданія могъ я, такимъ образомъ, употребить на то, чтобы разыскать полицейскаго, извиниться передъ нимъ за свой ранній визитъ и передать ему требуемую сумму. Я раздумывалъ, можно ли мнѣ будетъ взять съ него расписку, пожалуй, это оскорбило бы его, между порядочными людьми въ этомъ не было необходимости.
Но, Богъ вѣсть, сколько я долженъ буду ему выложить! Само собою разумѣется, я сталъ бы требовать сумму обратно, а если бы это ни къ чему не повело, то поставилъ бы на видъ русскому правительству различныя дипломатическія осложненія.
Но послѣ холоднаго обтиранія и превосходной баранины, изготовленной намъ Григоріемъ на завтракъ, мое мужество снова возросло. Крѣпкій сонъ въ послѣднюю минуту, конечно, такъ же не повредилъ мнѣ, -- короче сказать, нервы мои окрѣпли и успокоились; я хотѣлъ переупрямить полицейскаго. А если ужъ нѣтъ другого исхода, ну, тогда онъ задержитъ меня при самомъ въѣздѣ въ Тифлисъ, этакая собака, проклятый мошенникъ! Какъ? Задержать меня? Онъ! Ха, за, ха, этотъ человѣкъ былъ обманщикъ, жидъ, который пробовалъ повыжать изъ меня денегъ.
Я хотѣлъ донести на него. Если бы онъ въ эту минуту на выстрѣлъ приблизился ко мнѣ, я бы ужъ вдолбилъ ему это въ голову. Онъ поступилъ бы всего умнѣе, еслибъ на три шага близко не подходилъ ко мнѣ. Эй, Григорій! Григорій явился.
Что слѣдуетъ ему получить за постой? Шесть рублей.
Что это взбрело малому въ голову? Я предлагаю ему два рубля. Мы соглашаемся на трехъ. Несмотря на это, мы разстаемся друзьями. Если подумать хорошенько, то нѣтъ мнѣ равнаго, чтобы постоять за себя, если только захочу!
Но Карнѣй не является. Когда было уже половина шестого, я вышелъ и сталъ искать. Я нашелъ его за спокойной бесѣдой съ кучеромъ того русскаго семейства, которое вчера обогнало насъ. Лошади были запряжены, но онъ попросту предоставилъ имъ стоять и болталъ себѣ да болталъ.
Когда онъ увидѣлъ меня, то самъ нѣсколько оживился, вспрыгнулъ на козлы и выѣхалъ. О, -- о, съ добрѣйшимъ Карнѣемъ собирался я серьезно потолковать въ Тифлисѣ. Пока мы укладывали въ экипажъ наши вещи, было уже преблагополучно шесть часовъ; Карнѣй таки добился своего срока отъѣзда. Такъ какъ мнѣ не хотѣлось уѣхать отсюда, словно бродягѣ, то я вошелъ въ лавку, чтобы попрощаться съ Григоріемъ. Тамъ стоялъ также и полицейскій чиновникъ. Онъ опять поразилъ меня. Я отказался отъ моего намѣренія что-либо вдолбить ему въ голову и механически попрощался съ Григоріемъ.
Полицейскій чиновникъ приподнялъ шляпу и обратился ко мнѣ со слѣдующими словами:
Вы будете отдыхать въ Цилканахъ, гдѣ я также остановлюсь. Я ѣду на часъ позже васъ.
И я не убилъ его на мѣстѣ, я чувствовалъ себя, словно разбитымъ, и не могъ бы въ данную минуту оказать противодѣйствія ни единой человѣческой душѣ. Да и какого мужества можно было ожидать отъ человѣка, напролетъ неспавшаго двѣ ночи и, кромѣ того, совсѣмъ изнемогающаго отъ кавказской лихорадки. Я былъ разъ навсегда свободенъ отъ упрековъ.
Богъ вѣсть, не было ли у этого всемогущаго русскаго шефа сыщиковъ, кромѣ того и ручныхъ кандаловъ въ карманѣ. Развѣ онъ не задержалъ передъ этимъ однимъ единственномъ словомъ по телеграфу всѣхъ почтовыхъ лошадей во Владикавказѣ...
Мое положеніе было въ общемъ таково, что я вынужденъ былъ сдаться на капитуляцію, и идти своею дорогою.
Тихое, теплое утро; еще не совсѣмъ разсвѣло. Мы проѣзжаемъ мимо монастыря съ позолоченными куполами; но я увѣряю самъ себя, что еще черезъ чуръ темно для того, чтобы получше разглядѣть его. Но истина въ томъ, что послѣ встрѣчи съ полицейскимъ чиновникомъ я снова почувствовалъ себя безпокойно. Я ни къ чему не расположенъ. Ахъ, если бы только хватило у меня мужества и отваги для вторичной встрѣчи.
Мы проѣзжаемъ версты четыре. Я дремлю часочекъ, мы оба спимъ въ экипажѣ, даже и Карнѣй клюетъ носомъ на козлахъ. Послѣ сна я снова становлюсь храбрымъ и испытываю тщетную радость. Кругомъ насъ земля становится все плодороднѣе, хотя мы снова порядочно поднимаемся вверхъ; по обѣимъ сторонамъ дороги раскинулись лѣса, по преимуществу состоящіе изъ дикихъ яблонь. Яблоки мелки; молчаливые, коричневые люди ходятъ тамъ и здѣсь по лѣсу и собираютъ ихъ въ мѣшки, между тѣмъ какъ утро едва-едва брежжитъ. Загадка для меня, когда же собственно спятъ люди на Кавказѣ. Всѣ люди бродятъ при свѣтѣ едва занимающагося дня и собираютъ фрукты, словно они только этимъ и занимались цѣлую ночь напролетъ. Они, вѣроятно, всю ночь пролежали здѣсь въ лѣсу, чтобы въ виду зноя пораньше быть на ногахъ.
Разсвѣтаетъ совсѣмъ, и дорога не поднимается больше, мы снова ѣдемъ внизъ по горамъ.
Теперь мы все проѣзжаемъ мимо большихъ площадей обработанныхъ нивъ, кругозоръ расширяется: женщины несутъ на плечахъ воду изъ Арагвы въ кувшинахъ. Снова кажется мнѣ, что настало воскресное утро, праздничное ликованіе царитъ надъ всѣмъ ландшафтомъ, а женщины приводятъ меня въ истинное восхищеніе. Я читалъ, что кавказскія женщины малы ростомъ и невзрачны, и это въ общемъ справедливо; но эти женщины были высоки и стройны, а походка ихъ очень красива. Онѣ охотнѣе всего идутъ группами, и мы слышимъ, какъ онѣ тихо переговариваются между собой. Онѣ идутъ гуськомъ одна за другой съ рѣки, стройными рядами, держа кувшинъ на плечѣ, а другою рукой опершись о бедро. Мы никогда ничего не видѣли столь прекраснаго, онѣ шагаютъ и скользятъ въ своихъ голубыхъ и красныхъ одеждахъ, съ шелковыми платочками на головахъ.
Всякій разъ, при видѣ такого шествія, дѣлали мы все возможное, чтобы убѣдить ѣхать Карнѣя потише; намъ хотѣлось встрѣтиться съ женщинами, когда онѣ станутъ переходить черезъ дорогу. Но проклятый парень, отказавшійся отъ жизни въ качествѣ молоканина, не заботился нисколько о нашихъ знакахъ и жестахъ. Впрочемъ, насколько мы могли разглядѣть, женщины были не красивы. У нихъ былъ нечистый цвѣтъ лица со множествомъ голубоватыхъ точекъ на немъ, но онѣ были высоки и стройны, какъ ивы, и имѣли высокую грудь.
Передъ нами вдоль дороги прыгаютъ толпы молодыхъ мальчиковъ и играютъ между собою; они дѣлятся на группы: однимъ по десяти, другимъ лѣтъ по двѣнадцати. Они бѣгаютъ и возятся, играя, отважные и гибкіе; когда они подходятъ къ ручью, то не идутъ по мосту, но перепрыгиваютъ черезъ него, вообще, кажется, добровольно разыскиваютъ препятствія. Хотя мы проѣхали по срединѣ черезъ одну изъ такихъ группъ, мы не слыхали въ догонку ни одного замѣчанія: мальчики ни о чемъ не помышляли, кромѣ своей игры. Лица ихъ оживлены и возбуждены. Только одинъ изъ нихъ настолько взрослый и настолько богатъ, что можетъ носить блестящій поясъ; зато онъ и ходитъ среди другихъ такъ же гордо, какъ молодой жеребенокъ.
Мы подъѣзжаемъ къ станціи Душетъ. Здѣсь снова начинаются виноградники, такъ глубоко въ долину мы теперь спустились. Станція лежитъ нѣсколько въ сторонѣ отъ города, самъ городъ виденъ намъ на разстояніи полуверсты; въ немъ, должно быть, приблизительно четыре тысячи жителей. Старинная церковь величаво и высоко подымается надъ городомъ, остатки стѣнъ крѣпости и массивной башни напоминаютъ прошедшія времена, когда князья съ Арагвы вели войну съ Грузинами.
Мы проѣзжаемъ мимо станціи.
Дорога наша уже не идетъ по горамъ, но по обширнымъ равнинамъ луговъ или пашенъ. Сзади насъ, налѣво, видны еще горы, но онѣ уже не кажутся высокими, такъ далеко отъ нихъ мы отъѣхали.
Мы можемъ обозрѣвать дорогу почти версты на три впередъ, и повсюду, съ обѣихъ сторонъ, видны люди на поляхъ за работой: кто пашетъ, кто жнетъ пожелтѣвшую, съ короткой соломой рожь. Они пашутъ плугами, запряженными каждый восемью, десятью или двѣнадцатью буйволами, по-двое, длинною цѣпью.
Мы видѣли разъ восемнадцать буйволовъ, впряженныхъ въ одинъ плугъ; ихъ погоняло четверо человѣкъ. Всякій разъ, какъ борозда была пропахана и надо было поворачивать плугъ, было искуснымъ фокусомъ снова поставить въ порядокъ быковъ. У погонщиковъ длинныя плети, которыми они всегда попадаютъ по тому именно буйволу, который заслужилъ удара, кромѣ того, они поощряютъ животныхъ разнообразными звуками, свистами и производятъ много шуму.
Населеніе состоитъ здѣсь преимущественно изъ землѣпашцевъ. Жилища становятся выше, а виноградники кругомъ обширнѣе. Мы ѣдемъ по лѣсамъ, состоящимъ изъ деревьевъ дикой сливы и вишни, холмы сверху до низу поросли кустарникомъ.
Солнце палитъ, -- что же будетъ съ нами, попозже, днемъ! Много и теперь пыли, но пыль станетъ со временемъ еще хуже. Мы видимъ, что дорога наша опять идетъ впередъ на нѣсколько верстъ по обширной равнинѣ на днѣ долины. Здѣсь мѣстность такъ плоска, что теченіе Арагвы едва замѣтно, она извивается причудливыми изгибами и все словно ищетъ себѣ новаго исхода.
Мы спимъ часа два и пріѣзжаемь въ Цилканы. Полдень, и мы выходимъ изъ экипажей. Карнѣй требуетъ, какъ и вчера, четыре часа отдыха по причинѣ жары.
Намъ остается еще тридцать пять верстъ до Тифлиса, но половина дороги идетъ подъ гору, а другая половина совсѣмъ ровна, -- ладно, Карнѣй отвоевываетъ свои четыре часа.