Нельзя сказать, чтобы можно было хорошо разсмотрѣть страну изъ окошка вагона. Если бы было у насъ время и деньги, то мы сдѣлали бы это путешествіе на лошадяхъ съ большими уклоненіями въ сторону, по боковымъ долинамъ. Теперь же мы были вынуждены любоваться на ландшафты, по которымъ проносились, изъ окошка вагоннаго купэ, и наблюдать лишь людей, путешествующихъ съ нами вмѣстѣ, во всякомъ случаѣ -- этого было даже болѣе, чѣмъ достаточно. Мы ѣдемъ часъ за часомъ, и мѣстность кругомъ пустынна; однако, мало-по-малу она мѣняется, и, въ концѣ-концовъ, мы ѣдемъ по одной изъ роскошнѣйшихъ мѣстностей Кавказа. Растительность такъ богата, какъ я нигдѣ не видывалъ. Лѣса кажутся непроходимыми, а когда мы останавливаемся на одной станціи и можемъ лучше разглядѣть, то дѣлаемъ открытіе, что они всѣ обвиты вьющимися растеніями. Здѣсь растутъ каштаны, грецкіе орѣхи и дубы, мелколѣсье состоитъ изъ кустовъ орѣшника. Между лѣсами разстилаются равнины, засаженныя кукурузою, виноградомъ и всякими фруктовыми деревьями, все это стоитъ и зрѣетъ на солнцѣ, растетъ и поспѣваетъ на стебляхъ, пахнетъ яблоками. Мы смотримъ изъ окна на несравненную, Богомъ благословенную страну, -- она такъ богата и прекрасна, и намъ суждено было увидѣть ее. Луна взошла еще ранѣе захода солнца, проглянули цѣлые рои звѣздъ, и поѣздъ скользитъ надъ землей, весь облитый серебрянымъ сіяніемъ.
Мы видимъ теперь лишь смутныя очертанія, но и очертанія прекрасны. Силуэты холмовъ, горъ и долинъ проносятся передъ нами. Здѣсь и тамъ мерцаетъ въ деревушкѣ огонекъ, похожій на каплю крови въ этомъ морѣ бѣловатаго сіянія. Тихъ и тепелъ длинный вечеръ, тиха и тепла ночь.
Повидимому, здѣсь выпадаетъ обильная роса, перчатки мои прилипаютъ къ рукамъ, а моя желтая шелковая куртка темнѣетъ отъ сырости. Лихорадка гонитъ меня съ площадки.
Но въ скучномъ купэ едва можно сидѣть, кромѣ того, освѣщеніе плохо, а старая газета все еще является моимъ единственнымъ чтеніемъ. Я стараюсь убитъ время тѣмъ, что стараюсь вновь завести мои часы, которые остановились. Меня, впрочемъ, не удивляетъ, что они, наконецъ, устали, потому что я безпрестанно долженъ былъ переставлять ихъ то впередъ, то назадъ, въ теченіе этихъ послѣднихъ недѣль. Въ Петербургѣ свое время, а въ Москвѣ свое; когда мы переѣхали черезъ Донъ, время измѣнилось снова, а во Владикавказѣ пришлось подвинуть часы на цѣлые полчаса впередъ. Оттуда черезъ горы до Тифлиса время мѣнялось каждый день; въ самомъ же Тифлисѣ, пока мы тамъ были, имѣли мы точно обозначенное время. Но едва пріѣхали мы въ Баку, какъ всѣ бакинцы стали подсмѣиваться надъ нашимъ бѣднымъ тифлисскимъ временемъ и заставили насъ поставить часы, согласно ихъ времени. Когда же мы снова вернулись въ Тифлисъ, то бакинское время оказалось непригоднымъ относительно часовъ обѣда и отхода поѣздовъ. Часы мои до сихъ поръ выносили все; наконецъ, остановились. Собственно говоря, было почти забавно видѣть такую самостоятельность послѣ того, какъ я такъ долго водилъ ихъ за носъ.
Промучившись съ часами битый часъ и немножко разобравъ ихъ, я не могъ вновь собрать ихъ за неимѣніемъ нужныхъ инструментовъ, а потому уложилъ все, и собранное и разобранное, въ свой бумажникъ. Потомъ я прошелъ въ третій классъ, помѣщавшійся въ концѣ поѣзда. Здѣсь всѣ еще были на ногахъ; вѣдь жители Кавказа не спятъ. Я ищу себѣ мѣстечко, словно я тутъ дома, и два имеретина сдвигаются немного, чтобы дать мнѣ сѣсть. Я предлагаю имъ въ знакъ благодарности сигары, и они съ благодарностью принимаютъ ихъ; къ сожалѣнію, у меня больше нѣтъ сигаръ, и мнѣ нечего дать тѣмъ, что сидятъ напротивъ.
Здѣсь, безспорно, множество клоповъ; но все же при такомъ бѣдствіи лучше сидѣть, чѣмъ спать, и я курю, съ наслажденіемъ наблюдая за своими спутниками. Это, повидимому, все бѣдняки, но всѣ, по обычаю черкесовъ, снабжены оружіемъ и всѣми принадлежностями. Человѣка два убрались вышитыми головными платками, чѣмъ-то въ родѣ полотенецъ, завязанныхъ лентой на затылкѣ. Они были красивы. Женщинъ здѣсь не было.!
Черезъ нѣсколько времени мнѣ все же стало скучно, потому что я не единаго словечка не разумѣлъ изъ того, что говорилось; а такъ какъ здѣсь не было ни музыки, ни пѣнія, то я всталъ и пошелъ въ ближайшій вагонъ. Здѣсь сидѣли и спали два персіянина; остальные бодрствовали и болтали потихоньку между собой. На одномъ сидѣньи лежитъ между прочимъ багажомъ балалайка, и я прошу сидящихъ по-ближе сыграть что-нибудь, но они не отвѣчаютъ. Они глядятъ непривѣтливо, словно знаютъ, что у меня нѣтъ больше сигаръ. Тогда я ухожу.
Такъ странствую я большую часть ночи изъ вагона въ вагонъ, а когда поѣздъ останавливается, то спрыгиваю и забавляюсь тѣмъ, что примѣшиваюсь къ толпѣ людей на станціи. Лихорадка снова терзаетъ меня, и я прекрасно знаю, что даю ей обильную пищу своими безразсудными ночными странствованіями, но я не могъ бы унять ее и въ томъ случаѣ, если бы легъ спать, т.-е. уступилъ бы ей, а потому я предпочитаю оставаться на ногахъ, -- это доставляетъ мнѣ больше удовольствія. Въ концѣ-концовъ, однако, я усѣлся въ свое купэ и проспалъ немного. Я имѣлъ счастье проснуться какъ разъ, когда начало свѣтать и увидѣлъ, что снова перенесся въ страну сказочныхъ сновидѣній. Мы находимся нѣсколько выше въ горахъ и спускаемся теперь внизъ, среди обильныхъ плодородныхъ равнинъ. Плодовыя деревья и виноградъ въ дикомъ состояніи, лѣса кишатъ множествомъ птицъ.
Становится свѣтлѣе; вскорѣ показывается на горизонтѣ солнце, въ тотъ же мигъ локомотивъ пронзительно свиститъ, мы дѣлаемъ поворотъ, я свѣшиваюсь съ площадки и смотрю, какъ работаютъ блестящія части машины; мнѣ кажется, что я подымаюсь въ высь и лечу, -- такъ все величественно и гордо кругомъ; локомотивъ, шумя и свистя, непобѣдимо проникаетъ въ глубину горъ, словно нѣкое божество
Скоро мы у цѣли. Внизу, направо, видимъ мы море, Черное море.