Свѣтаетъ, забрезжилъ холодный, сѣрый сентябрьскій день.
Тополи шумятъ въ саду. Открывается окно, изъ него высовывается человѣкъ и тихо напѣваетъ. Онъ полуодѣтъ и словно опьяненъ отъ счастья.
Вдругъ онъ отворачивается отъ окна и смотритъ на дверь. Къ нему постучали. Онъ крикнулъ: "Войдите!" Вошелъ пожилой человѣкъ.
-- Здравствуйте! -- обращается онъ къ вошедшему. Но послѣдній блѣденъ и внѣ себя отъ гнѣва, въ рукахъ у него лампа, потому что не совсѣмъ еще свѣтло.
-- Я попросилъ бы васъ еще разъ обратить вниманіе, г-нъ Мюллеръ, г-нь Іоганнесъ Мюллеръ, и подумать, справедливо ли, вѣжливо ли вы поступаете?-- гремитъ разгнѣванный старикъ.
-- Да,-- отвѣчаетъ Іоганнесъ,-- вы правы. Но сегодня ночью на меня нашло вдохновеніе, посмотрите, все это я написалъ сегодня ночью. Я недаромъ провелъ эту ночь. А теперь я кончилъ. Я только открылъ окно и тихо напѣвалъ.
-- Вы пѣли во весь голосъ! -- говорить старикъ.-- Я никогда не слыхалъ такого громкаго пѣнія понимаете? Да еще ночью.
Іоганнесъ хватаетъ со стола цѣлую пачку листковъ.
-- Посмотрите! -- воскликнулъ онъ. -- Увѣряю васъ, никогда еще не писалось мнѣ такъ легко. Меня какъ бы освѣтила продолжительная молнія. Однажды я видѣлъ молнію, скользившую по телеграфной проволокѣ, точно это былъ огненный шарфъ. То же произошло сегодня и со мной. Что же мнѣ дѣлать? Мнѣ кажется, вы не будете больше на меня сердиться, если услышите, какъ это все произошло. Я сидѣлъ и писалъ, я не шевелился; я помнилъ о васъ и старался сидѣть тихо. Но наступила минута, когда я уже ни о чемъ больше не думалъ, грудь моя разрывалась, можетъ-быть, я тогда всталъ, можетъ-быть, я даже не разъ вставалъ и ходилъ по комнатѣ. Я былъ такъ счастливъ.
-- Я не слыхалъ шума ночью,-- сказалъ старикъ.-- Но съ вашей стороны непростительно открывать такъ рано окно и кричать во весь голосъ.
-- Конечно. Это непростительно. Но, вѣдь, я же вамъ объяснилъ. Я никогда не проводилъ подобной ночи. Вчера мнѣ многое пришлось пережить. Вчера я шелъ по улицѣ и встрѣтилъ свое счастье. О, слышите ли, я встрѣтилъ мою звѣзду, мое счастъе. Знаете, она потомъ поцѣловала меня. Ея губы были красны, и я люблю ее, она цѣлуетъ меня и опьяняетъ меня. Дрожали ли у васъ когда-нибудь такъ губы, что вы не могли говорить? Я не могъ говоритъ. Мое сердце заставляло трепетатъ все мое тѣло. Я прибѣжалъ домой и заснулъ; я сидѣлъ вотъ на этомъ стулѣ и спалъ. Вечеромъ я проснулся. Душа моя была охвачена волненіемъ, и я началъ писать. Что я писалъ? Вотъ, это все здѣсь! Мною овладѣло рѣдкое, возвышенное вдохновеніе, небеса разверзлись передо мной, мнѣ казалось, что въ душѣ моей наступилъ теплый лѣтній день, ангелъ протягивалъ мнѣ чашу съ виномъ, и я пилъ, это былъ опьяняющій напитокъ, и я пилъ его изъ гранатовой чаши. Слышалъ я бой часовъ? Видѣлъ я, какъ потухла лампа? Дай вамъ Богъ понятъ это! Я пережилъ все снова, я шелъ съ моей милой по улицѣ, и всѣ оглядывались на нее. Мы пришли въ паркъ, встрѣтили короля, я снялъ шляпу и отъ радости почти коснулся ею земли, и король взглянулъ на нее, на мою милую, потому что она стройна и прекрасна. Мы вернулись въ городъ, и всѣ школьники оглядывались на нее, потому что она молода и одѣта въ свѣтлое платъе. Подойдя къ красному каменному дому, мы вошли въ него. Я проводилъ ее вверхъ по лѣстницѣ, и мнѣ хотѣлось опуститься передъ ней на колѣни. Тогда она обняла меня и поцѣловала. Это случилось вчера вечеромъ. Если бы вы спросили меня, что я написалъ, я отвѣтилъ бы, что эта единая неудержимая пѣснь о радости и счастьѣ. Мнѣ казалось, что счастъе лежитъ передо мной, киваетъ мнѣ своей гибкой шеей, улыбается и тянется ко мнѣ.
-- Довольно мнѣ слушать вашу боловню, -- сказалъ съ досадой и нетерпѣніемъ старикъ.-- Я говорилъ съ вами въ послѣдній разъ.
У двери Іоганнесъ остановилъ его.
-- Постойте. Если бы вы могли видѣть, какъ свѣтъ заигралъ на вашемъ лицѣ. Я замѣтилъ, когда вы повернулись, какъ на ваше лицо упалъ свѣть отъ лампы. Вы не казались уже такимъ сердитымъ. Да, я открылъ окно, я пѣлъ слишкомъ громко. Я всѣхъ любилъ, какъ братьевъ. Иногда случается, что перестаешь разсуждать. Мнѣ нужно было помнитъ, что вы еще спите.
-- Весь городъ еще спитъ.
-- Да, еще очень рано. Мнѣ хочется вамъ сдѣлать подарокъ. Не откажитесь принятъ его. Это серебряный портсигаръ, я получилъ его въ подарокъ. Мнѣ подарила его маленькая дѣвочка, которую я однажды спасъ. Пожалуйста, примите его. Въ него входитъ двадцать папиросъ. Вы не хотите его принять? Да, вы не курите? Позвольте мнѣ завтра прійти къ вамъ и извиниться? Мнѣ хотѣлось бы чѣмъ-нибудь заслужить ваше прощеніе.
-- Покойной ночи.
-- Доброй ночи! Теперь я лягу спать. Обѣщаю вамъ. Вы не услышите больше никакого шума. И въ будущемъ я постараюсь не забывать этого.
Старикъ ушелъ.
Іоганнесъ быстро распахнулъ дверь и крикнулъ ему въ слѣдъ:
-- Я уѣзжаю завтра. Я больше не буду вамъ мѣшать, завтра я уѣзжаю. Я забылъ вамъ это сказать. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На другой день ему не удалось уѣхать. Его задержали разныя дѣла, кое-что ему надо было купить, кое-что продать, такъ прошелъ и вечеръ. Какъ безумный метался онъ туда и сюда.
Наконецъ, онъ позвонилъ у дверей камергера. Дома ли Викторія?
Викторія ушла за покупками
Онъ объяснилъ, что онъ и Викторія были изъ одного мѣстечка, онъ хотѣлъ только повидать ее; если бы она была дома, онъ попросилъ бы позволенія повидать ее. Ему хотѣлось бы послать поклонъ домой.
Онъ пошелъ бродить по городу. Можетъ-быть, онъ ее встрѣтитъ или увидитъ гдѣ-нибудь, можетъ-быть, она проѣдетъ мимо въ каретѣ. Онъ бродилъ до вечера. Около театра онъ увидѣлъ ее, поклонился, улыбнулся и еще разъ поклонился, и она отвѣтила на его поклонъ. Онъ хотѣлъ подойти къ ней, ихъ отдѣляло всего нѣсколько шаговъ, вдругъ онъ замѣтилъ, что она не одна, съ ней былъ Отто, сынъ камергера, онъ былъ въ мундирѣ лейтенанта.
Іоганнесъ подумалъ: Теперь она, вѣроятно, кивнетъ мнѣ, или сдѣлаетъ знакъ глазами? Но она быстро вошла въ театръ, покраснѣвъ, съ опущенной головой, будто хотѣла спрятаться.
Можетъ-быть, ему удастся увидѣть ее въ театрѣ?
Онъ вошелъ и купилъ билетъ.
Онъ зналъ ложу камергера. У этихъ богачей, конечно, была ложа. Она сидѣла въ ней, сіяя своей красотой, и оглядывала публику. Видѣла ли она его?
Нѣтъ!
Въ антрактѣ онъ пошелъ въ коридоръ и дождался. Онъ снова поклонился, она взглянула на него съ нѣкоторымъ удивленіемъ и кивнула ему.
-- Ты можешь получитъ здѣсь воду,-- сказалъ Отто и показалъ на дверь.
Они прошли мимо.
Іоганнесъ поглядѣлъ имъ вслѣдъ. Какой-то туманъ застилалъ его глаза. Всѣ проходившіе толкали его и сердились, онъ машинально извинялся и продолжалъ стоять на томъ же мѣстѣ. Тутъ она исчезла.
Когда она вернулась, онъ низко поклонился ей и сказалъ:
-- Простите, фрёкэнъ...
-- Это Іоганнесъ,-- сказала она. -- Ты его узнаешь?
Отто что-то отвѣтилъ, разсѣянно взглянувъ на него.
-- Вы, вѣроятно, хотите спросить, какъ поживаютъ ваши родные?-- продолжала она, и ея лицо снова стало прекраснымъ и спокойнымъ.-- Навѣрно я не знаю, но думаю, что у нихъ все идетъ хорошо. Даже навѣрно. Я передамъ имъ отъ васъ поклонъ.
-- Благодарю. Вы скоро уѣзжаете?
-- На-дняхъ. Хорошо, я передамъ вашъ поклонъ.
Она кивнула ему и ушла.
Іоганнесъ смотрѣлъ ей вслѣдъ, пока она не исчезла, потомъ вышелъ изъ театра. Тяжело и тоскливо ходилъ онъ взадъ и впередъ по улицамъ, чтобы убить время. Въ десять часовъ онъ стоялъ около дома камергера и ждалъ. Спектакль кончился, она сейчасъ пріѣдетъ. Можетъ быть, ему удастся отворить дверцу кареты и снять шляпу, отворить дверцу кареты и склониться до земли!
Наконецъ, черезъ полчаса она пріѣхала. Остаться ли ему у дверей дома и еще разъ напомнитъ о себѣ? Онъ слышалъ, какъ отворились ворота, карета въѣхала во дворъ и ворота снова захлопнулись. Тогда онъ обернулся.
Цѣлый часъ ходилъ онъ передъ домомъ взадъ и впередъ по улицѣ. Онъ никого не ждалъ и ничего не желалъ. Вдругъ ворота раскрылись, и Викторія вышла на улицу. Она была безъ шляпы, только на плечи былъ накинутъ шарфъ. Она улыбалась, не то боязливо, не то смущенно, и спросила, чтобы начать разговоръ:
-- Вы гуляете и мечтаете?
-- Нѣтъ,-- отвѣчалъ онъ.-- Я не мечтаю. Я просто хожу здѣсь.
-- Я видѣла, что вы ходите взадъ и впередъ и хотила... Я видѣла васъ изъ окна. Я должна сейчасъ же вернуться.
-- Благодарю васъ, что вы вышли, Викторія. Я былъ въ такомъ отчаяніи, а теперь все прошло. Простите, что я поклонился вамъ въ театрѣ; къ сожалѣнію, я былъ тоже здѣсь въ домѣ камергера и спрашивалъ васъ, я хотѣлъ васъ видѣть и узнать, чего вы хотите.
-- Да,-- сказала она,-- вы же знаете все. Третьяго дня я сказала такъ много, что вы не могли не понять этого.
-- Я попрежнему не увѣренъ во всемъ.
-- Не будемъ больше говоритъ объ этомъ. Я сказала достаточно, я сказала слишкомъ много, а теперь вы страдаете изъ-за меня. Я люблю васъ, я не лгала третьяго дня и не лгу теперь, но многое раздѣляетъ насъ. Я очень люблю васъ, я говорю съ вами охотнѣе, чѣмъ съ кѣмъ-бы то ни было другимъ, но... Я не могу больше оставаться здѣсь, насъ могутъ увидѣть изъ оконъ. Іоганнесъ, существуетъ такъ много причинъ, которыхъ вы не знаете, поэтому вы не должны просить меня сказать, что я думаю. Я думала объ этомъ день и ночь; я думаю то, что я высказала. Но это невозможно.
-- Что невозможно?
-- Все. Все, слушайте, Іоганнесъ. Позвольте мнѣ быть гордой за васъ обоихъ.
-- Хорошо, я согласенъ! Но третьяго дня вы были со мной ласковѣе. Вышло такъ, что вы встрѣтились со мной на улицѣ, вы были въ хорошемъ настроеніи, и вотъ...
Она вернулась, чтобы уйти.
-- Развѣ я сдѣлалъ вамъ что-нибудь непріятное?-- спросилъ онъ. Онъ измѣнился въ лицѣ и поблѣднѣлъ.-- За что я лишился вашей...? Развѣ я что-нибудь нарушилъ за эти два дня?
-- Нѣтъ, дѣло не въ этомъ! Я только думала объ этомъ, разве вы не думали объ этомъ? Развѣ вы не понимаете, что это совершенно невозможно. Я расположена къ вамъ, я очень цѣню васъ...
-- И уважаю.
Она взглянула на него, улыбка сбѣжала съ ея губъ, и она еще горячѣе продолжала.
-- Боже мой, неужели вы сами не понимаете, что папа сказалъ бы вамъ. Зачѣмъ вы заставляете меня говоритъ это? Вѣдь вы сами это знаете. Что изъ этого можетъ выйти? Развѣ я не права?
Молчаніе.
-- Да,-- отвѣтилъ онъ.
-- А потомъ,-- продолжала она,-- есть такъ много причинъ... Нѣтъ, вы не должны больше ходить за мной въ театръ. Я такъ испугалась васъ. Вы не должны больше этого дѣлать.
-- Хорошо,-- сказалъ онъ.
Она схватила его за руку.
-- Не можете ли вы хотъ ненадолго пріѣхать домой? Я была бы такъ рада. Какая у васъ горячая рука; а мнѣ такъ холодно. Нѣтъ, теперь ужъ мнѣ пора итти. Покойной ночи.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Покойной ночи,-- отвѣтилъ онъ.
Холодно и сѣро тянулась улица, она казалась безконечно тянущейся лентой изъ песку. Ему встрѣтился мальчикъ, продававшій старыя, вялыя розы; онъ подозвалъ его, взялъ одну розу, далъ мальчику золотую монету въ пять кронъ и пошелъ дальше. Вскорѣ затѣмъ онъ увидѣлъ толпу дѣтей, играющихъ около воротъ. Мальчикъ лѣтъ десяти тихо сидѣлъ и смотрѣлъ на нихъ. Онъ слѣдилъ за игрой старческими, голубыми глазами, у него были впалыя щеки, четырехугольный подбородокъ, а на головѣ была надѣта холщевая шапочка. Эта была подкладка изъ-подъ шляпы. На ребенкѣ былъ надѣтъ парикъ, какая-то болѣзнь навсегда лишила его волосъ. Душа его казалась также совсѣмъ поблекшей.
Все это онъ замѣтилъ, хотя не имѣлъ никакого представленія, гдѣ онъ находится и куда идетъ.
Пошелъ дождь, онъ не замѣчалъ этого и не раскрывалъ зонтика, хотя цѣлый день носилъ его съ собой.
Выйдя, наконецъ, на площадь, гдѣ стояли скамейки, онъ подошелъ и сѣлъ на одну изъ нихъ. Дождь шелъ все сильнѣе и сильнѣе, машинально раскрылъ онъ зонтикъ и продолжалъ сидѣть. Вскорѣ его охватила непреодолимая усталость; мысли его начали путаться, онъ закрылъ глаза и задремалъ.
Черезъ нѣсколько времени его разбудилъ громкій разговоръ прохожихъ. Онъ всталъ и поплелся дальше. Мысли его прояснились, онъ вспомнилъ все происшедшее, даже мальчика, которому онъ заплатилъ пятъ кронъ за розу. Онъ вообразилъ себѣ восторгъ маленькаго торговца, когда онъ увидитъ, что -- это золотая монета въ пятъ кронъ, а не въ двадцать пятъ ёръ. Богъ съ тобой!
И другія дѣти, спрятавшись отъ дождя, продолжали, можетъ-быть, играть въ воротахъ, а калѣка -- десятилѣтній старикъ -- сидѣль и смотрѣлъ на нихъ. Какъ знать, можетъ-быть, онъ сидѣлъ и радовался чему-нибудь, можетъ-быть, дома, на заднемъ дворѣ, у него была кукла, паяцъ или волчокъ. Можетъ-быть, онъ еще не все потерялъ въ жизни; можетъ-быть, въ его поблекшей душѣ еще теплилась надежда.
Его обогнала изящная, стройная дама. Онъ вздрогнулъ и остановился. Нѣтъ, онъ ея не знаетъ. Она повернула изъ сосѣдней улицы и быстро прошла мимо; у нея не было зонтика, хотя дождь лилъ ручьями. Онъ догналъ ее, взглянулъ на нее и прошелъ мимо.
Какая она была стройная и молодая! Она вся промокнетъ, простудится, а онъ не осмѣливается подойти къ ней. Онъ закрылъ зонтикъ, чтобы дождь промочилъ не ее одну. Когда онъ вернулся домой, была уже полночь.
На столѣ лежало письмо, это была пригласительная записка. Сейеры были бы очень рады, если бы онъ пришелъ къ нимъ завтра вечеромъ. Онъ встрѣтятъ знакомыхъ и между прочимъ -- не отгадаетъ ли онъ самъ?-- Викторію, барышню изъ замка! Затѣмъ шли привѣтствія.
Онъ заснулъ, сидя на стулѣ. Черезъ два часа онъ проснулся отъ холода. Полусонный, продрогшій, утомленный впечатлѣніями дня, онъ сѣлъ къ столу, чтобы отвѣтить на приглашеніе, котораго онъ не хотѣлъ принять.
Онъ написалъ отвѣтъ и хотѣлъ опустить его сейчасъ же въ ящикъ. Вдругъ онъ вспомнилъ, что Викторія тоже приглашена. Да, но она ему ничего объ этомъ не сказала, она боялась, что онъ придетъ, она не хотѣла встрѣчаться съ нимъ въ обществѣ.
Онъ разорвалъ письмо и написалъ другое, въ которомъ благодарилъ и обѣщалъ прійти. Рука его дрожала отъ внутренняго волненія, его охватило какое-то особенное радостное чувство горечи. Почему ему не пойти? Зачѣмъ ему скрываться? Довольно!
Онъ пришелъ въ сильное волненіе. Захвативъ полную горсть листковъ календаря, онъ разомъ оборвалъ ихъ и перенесъ свои числа на недѣлю впередъ. Ему казалось, что онъ чѣмъ-то обрадованъ, чѣмъ-то восхищенъ, онъ воспользуется этимъ часомъ, онъ закуритъ трубку, сядетъ на стулъ и будетъ наслаждаться. Но трубка не вычищена, онъ напрасно ищетъ ножъ или щипцы и отламываетъ вдругъ одну изъ стрѣлокъ отъ часовъ, стоящихъ въ углу, чтобы вычистить трубку. Видъ этого разрушенія дѣйствуетъ на него успокоительно, онъ смѣется внутренно и осматривается, что бы ему еще сломать.
Время идетъ. Не раздѣваясь, въ мокромъ платьѣ бросается онъ на постель и засыпаетъ.
Онъ проснулся поздно днемъ. Дождь все еще шелъ, на улицѣ было мокро. Въ головѣ его шумѣло, воспоминанія о снѣ путались съ событіями прошедшаго дня; онъ не чувствовалъ лихорадки, жаръ спалъ, онъ чувствовалъ пріятную прохладу, словно всю ночь бродилъ по душному лѣсу, а теперь вышелъ къ источнику.
Въ дверь раздался стукъ. Почтальонъ принесъ ему письмо. Онъ его распечаталъ, прочелъ и съ трудомъ понялъ. Онъ былъ отъ Викторіи, она писала въ двухъ словахъ, что забыла сказать ему: сегодня вечеромъ она будетъ у Сейеръ; она хочетъ встрѣтиться съ нимъ, хочетъ объясниться, хочетъ попросить его забыть ее и перенести это мужественно. Она извиняется за дурную бумагу и посылаетъ дружескій привѣтъ.
Онъ пошелъ въ городъ, пообѣдалъ, вернулся домой и написалъ Сейеръ отказъ, онъ не можетъ прійти, онъ съ удовольствіемъ приметъ это приглашеніе хоть на завтрашній вечеръ.
Это письмо онъ послалъ съ посыльнымъ къ Сейеръ.