Певучий берег
Буйным вихрем к забытому дому
я на Буре-коне прискакал.
И опять на родимой соломе
под божницей резной задремал.
И открылось глазам зачерствелым
в полусвете меж явью и сном:
Конь мой огненный сумраком белым,
белым вечером встал за окном.
А с божницы синее поречья
глянул светлый и ласковый Бог,
И с мудреной безгласною речью
улеглась тишина на порог.
Золотым херувимом в лампаде
засиял золотой огонек;
О какой-то небесной награде
прошептался с избой ветерок.
И с полатей любимого Деда,
с бородой, как снег и пурга,
Свел дорогой по зорнему следу
сенокосить на божьи луга.
Взоржал конь многострунным молчаньем,
чуя корм неотцветших лугов,
И откликнулось мудро речами
на приступках златых облаков.
Вышла бабка из красна чулана,
встала в небе сребристой луной,
Чтоб на избу, на внука-Буяна
заглянуть в вырезное окно.
Поглядела, поникнула долу --
в злых годинах я стал уж не тот,
И прикрылася тучкой-подолом,
и рассыпала звезд решето.
И грустила, не злом ли я спутал
золотистых кудрей моих лен,
Не на слабых ли буйную удаль
разносил огнехрапый мой конь.
Только утром, под солнечным стогом
слышал я между явью и сном,
Ей рассказывал Дед босоногий
о слепом лихолетьи земном.
1916
Утро
Мое жилище, Землю грешную,
печальный и убогий край,
любовью светлой и нездешнею
я полюбил, как прежний рай.
Одел поля пшеничным золотом,
пчелиным медом напоил,
и все преграды лунным молотом
рассыпал в звончатую пыль.
На всех путях, на веки черные,
где в медных вихрях шла Гроза,
затеплил свечи чудотворные,
поставил зори-образа.
Мой лук-- заутреннюю радугу --
я натянул и луч-стрелу
вонзил глухому зверю в пазуху,
точившему на поле мглу.
И растворилось небо синее.
И от лощин, из-за бугров,
пошли толпами старцы сивые
на горний звон колоколов.
Орлица-мысль, игривей зяблика,
за море в глуби уплыла
и Солнце -- золотое яблоко --
в горящем клюве принесла.
1915
Лесные купели
Где в лесные купели-затоны
расплеснулась лесная река,
Четки, вещи кукушкины звоны,
колокольняя ель высока.
Гребень Солнышка выпал на травы,
нижет жемчуг под елями тень,
Заплелись тростники и купавы
в золоченый, зеленый плетень.
Никнут в неге кудрявые лозы,
черным струям дарят поцелуй.
Резвый пляс бирюзовки-стрекозы
завели над прохладою струй.
Сонно грезят лопух и кувшинка,
синий зной ароматен и пьян,
А в лучистых изломах песчинки
будто горсть золотистых семян.
По кустам и заросшим завалам
птичьи песни прядет тишина,
И зарею шиповники ало
расцветают, как встарь купина.
Звонко булькают скрытницы-рыбки,
убегая к корнистому дну,
И плывут водяные улыбки
гибким кругом лучистому дню.
Веще льются кукушкины звоны,
дремлет Солнце, припав в тростники,
На лесные купели-затоны
кто-то сыплет с небес васильки.
1915
Предутрие
Ушла слепая Ночь, а День еще далеко,
Еще блуждают сны и не родился звон.
Роятся лики звезд в молочной мгле востока,
Звезда зовет зарю взойти на небосклон,
С небес из чьих-то глаз роса пахучей меда
Струится в синь травы, чтоб грезил мотылек.
Цветы ведут молву про красный час восхода,
Целуется во ржи с колосьем василек.
На туче золотой застыли серафимы.
И песнь, как тишина, плывет из красных гнезд.
Багрян костер зари... И в голубые дымы
Оделася земля, проникнув к тайнам звезд.
По скатам и холмам горбатые деревни,
Впивая тишину, уходят в глубь веков.
Разросся темный лес, стоит как витязь древний --
В бровях седые мхи и клочья облаков.
Раскрылись под землей заклятые ворота.
Пропал из глубины цредсолнечный петух.
И лебедем туман поднялся от болота,
Чтоб в красное гнездо снести свой белый пух.
Немы уста небес. Земля вздыхает кротко.
Взмахнула где-то Ночь невидимым крылом.
И ласковый ручей, перебирая четки,
Поет, молясь судьбе, серебряный псалом.
И будто жизни нет,-- но дрепет жизни всюду.
Распался круг времен, и сны времен сбылись.
Рождается Рассвет,-- и близко, близко чудо:
Как лист -- падет звезда, и солнцем станет лист.
Она придет, неведом час...
Она придет, неведом час,
в дверях шаги прольет, как струи.
Придет и тихо поцелует
морщины у молящих глаз.
И небо синее в окне
последний раз светло приснится
и улетит к иной Весне
крылом незримой голубицы.
Под белым гробовым холстом
вздремнется телу тихо, сладко.
И кто-то ласковый украдкой
холст озарит златым крестом.
То Дед, давно умерший Дед,
весь в солнышке, в седом наряде,
объявится в луче лампады,--
и загорится звездный след.
И все, чем жизнь гнела и жгла,
спасет легко в прощальном часе.
И Дух вспарит из тины зла,
первоначально чист и ясен.
Стыдливо склонятся друзья,
качаясь в ладане и дыме,--
и встанем скорбью между ними,
глядя на труп, Она и я.
А за окном дела и сны,
в тоске и горечи бесплодной,
заплачут ветром мимолетным
на ухо вечной тишины.
1917
Мне гребень нашептал...
Мне гребень нашептал,
что волосы редеют,
Что скоро заблестят, как иней седины,
И тише за окном,
на старых сучьях рдея,
Тоскует солнцепек о радостях Весны.
В холодной синеве природа онемела,
Поднялся белый сон
над стынущим ручьем.
И где-то далеко за рощей прозвенела
Осенняя печаль отлетным журавлем.
По скошенным лугам
блуждает желтый ветер,
Взмахнет седым крылом,
поплачет у куста,--
И роем золотым от сгорбившихся ветел
Взовьется к облакам
засохшая листва.
И чудится Душе, встревоженной мечтами
Безглазый лик времен
дохнул из прошлых бурь,
Ветлою гнется жизнь,
и мчатся дни за днями
Певучей желтизной в предвечную лазурь.
По выцветшим холмам
в туманном синем поле
И юность, и мечты
с ватагами страстей
Летят куда-то прочь
в последней буйной воле
На огненных хребтах
взбесившихся коней.
Клубятся в небесах пылающие гривы,
Все дальше звон копыт,
все дальше красный скач, --
И синяя печаль в природе молчаливей,
И в сердце, как любовь,
таится тихий плач.
Бледнеет Солнцепек,
Лучом опавший волос
Сквозь гребень проскользнул
с открытого чела,
И где-то за спиной
понятней шепчет Голос,
Что нет уже Весны и Юность отошла.
1919
Сойди, сойди огнем, Рассвет!
Сойди, сойди огнем, Рассвет!
Уж близок грозный Час.
У звезд мерцанья нет.
И черен лунный глаз.
Блуждает древний Страх --
сбылись глухие сны.
Как выкидыш, Земля забыта в колыбели,
И правнуки ребра на жернов Сатаны,
Ломая меч о меч, несут за телом тело.
Трехдневный Гроб Любви
За смертным камнем спит.
От рева Бурь и Битв
Шатаются Кресты.
Из каждых рук и ног
глядит звериный лик.
Чадит от языков смолой и серой жженой...
А в небе хмурь и хлябь,--
там Богу Ночь скулит,
И тучами плывут рыдающие жены.
Упал, кто глух и слеп,
В ком разум -- сухлый плод.
О день, чрез смертный склеп
Пролей нам звездный мед.
Ревет язык громов,
что сгинет семь колен
В морях своей крови, в болотах и туманах...
Но Зверя Зверь пожрет,
и Сын расторгнет плен,
Сосавший Бури грудь устами Ураганов.
Сойди, сойди, Заря!
Над солнцем в высях гор.
Мы в песенных нарядах,
Мы песней вскинем Скорбь.
1916
Покос
И я, и солнышко -- мой ясноглазый друг --
встаем от сна, улыбчивые, рано...
Разбудим день. Оно возьмет туманы.
А я -- косить цветной широкий луг.
Мужичий гам, румяный бабий говор
польются вслед с нехоженой тропы...
А впереди: и синь, и косогоры,
ромашки, и росистый смех травы...
И весел труд. Коса остро и звонко
по шелку трав хрустит до полудня.
И не понять, где песня жаворонка,
там, в синеве, иль в сердце у меня?
А с полудня, когда мой ясный друг
огруживает высоко в стога туман кудрявый,
я ставлю в копны скошенные травы,
я тороплюсь убрать широкий луг.
И целый день, пока не кликнет вечер,
кумачный вихрь гуляет по лугам...
И светел труд. И не устанут плечи
купаться целый день в зеленых облаках.
А ввечеру, когда на бабьи ноги
душистей клевера прильнет загар,
устанет солнышко. И в золотые стогн,
красивое, уходит на закат...
Уйду и я. И тихий сон по селам
сомкнет глаза, кто радостью ослаб.
И до утра мне снится луг зеленый.
и все звенит: роса -- коса -- роса.
1918. Июль
Отход
Багряное крыло раскинула заря,
роняя в тучи золотые перья.
Вот так всегда бы, как иду теперь я,
без устали идти, идти без цели, зря...
У мудрых цели нет, у мудрых нет беды.
Мой путь еще высок. Лицо еще в играющем
румянце.
Пускай к закату склон. Певуче льются с
пальцев
в нехоженный песок
веселые следы.
Был страшен долгий век. И вот спокоен час:
Дано мне каждый миг изжить тысячелетья.
Я прожил тридцать лет. О чем еще жалеть?
Печаль моя нежна, как крик вечерней чайки.
Душе легко. Растаяли года,
как едкий чад, как стон любви докучной...
Из волчьих ям не выпрыгнет беда,
не изгрызет серебряные будни,
что виснет над рекой туманом голубым...
Пусть снова вороном хлестнется ночь в поля,
и в добрых снах меня забудут люди,
мой голос в ветре, в звездах слышен будет...
Я в вечность отхожу с тропинки бытия.
Отгони свои думы лукавые...
Отгони свои думы лукавые,
полуденного беса молву,
что-то светятся тучки кудрявые,
чьи-то тени ложатся в траву.
Тает в воздухе поступь неверная,
не кукует горюша в лесу,
на стволах позолота вечерняя,
и ясней на туманном мысу.
Небеса опоясались зорями.
Промелькнул белоснежный наряд.
Погляди, вон опять над сугорами
наш Учитель и ласковый Брат.
Море свеч в небесах засветилося,
сходят сонмы крылатых Гостей.
И на скорби с небесного клироса
льется пенье бесплотных детей.
Близок Свет. Перед радостной встречею
причащаются травы росой.
Поклонись -- и мольбой Человечьего
не смути голубиный покой.
Чу, горний благовест...
Чу, горний благовест. Купаясь в синеве,
Серебряные крылья раскинул Звук.
Журча, рассыпались по облачной траве
Ручьями звезды из чьих-то рук.
Молясь на тихий свет,
сидит Туман-старик
Над синим озером у камыша.
За рощей голубой нежней
свирель зари.
Все в крыльях звука.
Проснись, душа.
В нагих полях бредет в сермяге...
В нагих полях бредет в сермяге
День,
Обрывки зорь за полы небо прячет,
Из мутных глаз течет унынья тень,
Седая борода дождями плачет.
Кругом легла в туманы Тишина
И говор жней, и эхо проглотила.
Деревни мокнут под печалью Дня,
Избенки жмутся, скалятся
стропила.
Угрюмо, глухо стонет старый сад.
В нем кто-то юность мертвую
хоронит.
Стволы, шершавя, призрачно
скрипят.
В припадке грусти мечутся вороны.
Далекий бор осунулся, зазяб,
От стужи в кудрях посинела хвоя.
Свинцовый лик ломает в лужах
рябь,
Плешивая дорога скользко воет.
С рябин летят грачонок
с воробьем
В соломенный уют под застрех
сеновала.
Отходит День и тучей-рукавом
Кому-то машет в ласке запоздалой.
В Твоем ли чреве зрели боги...
В Твоем ли чреве зрели боги,
Тебя ли раб свободный звал,
Зачем мне знать Твои Дороги
И Имя знать в долинах зла?
Из тайных стран ко мне
пришла Ты,
Играя ложью в глуби глаз,
Но мудрый яд глухих заклятий
Лила в вечерний, пьяный час.
Был дик и страшен час свиданья.
Мои два радостных крыла
Ты опалила злым дыханьем
И к черным башням увела.
Мы шли по смрадным переулкам,
Две грозных тени -- Смерть
и Зло.
И где-то дверь стонала гулко,
И где-то плакало стекло.
Смеялось небо желтым смехом,
И смех, как твой, был нагл и жгуч.'
Заря кровавою прорехой
Зияла из-за черных туч.
Хвостом Дракона вился в небо
Зловещий дым фабричных труб.
Из каменных конур о хлебе
Взывали миллионы губ.
По улицам в слепой затее
Бродил невидимый палач.
Клубился змей на каждой шее,
И раздирались смех и плач.
Трубили медным ревом трубы,
И грыз глаза смердящий дым.
И в страхе Город скалил зубы
И в корчах был тупым и злым.
Мы к темной башне подходили,
Глухая дверь была пуста.
И вот во мраке изловили
Мой рот тлетворные Уста.
И огненной тоской распятый,
Молясь гудящей темноте,
Я гас с отравленным закатом
На холодеющей плите.
А Ты с огнем моих лобзаний,
Бросая в небо звездный плат,
Ушла прекрасной в отсвет
ранний
Иных влюбленных целовать.
Не правда ль, добрый Бог?
Не правда ль, добрый Бог?
А стал, как пес бродячий.
Не радость мне дает лучей
Твоих тепло --
Сильней зудится грязь
и горше крест собачий.
Ах, где конец беде и кто
утешит плоть?
Омыть теперь, омыть бы
ноющее тело
Заботливой рукой, прозрачною
водой.
Счесать с волосьев пыль
и в ласковой постели
Шептать, что пройден путь
и кончен бой с нуждой.
Как сладко бы теперь
сквозь окна голубые
Смотреть, как гаснет день,
и звезды-воробьи,
Проклевывая твердь, о недоступной
были
Серебряную песнь сбираются пролить.
И слушать до Утра, как с тихою
молитвой
Блуждает за окном весенняя
капель,
И знать, что новый день,
неомраченный битвой,
Мне солнечный калач
положит в колыбель.
О, дай мне, дай мне Бог,
Ты в ризах белотканных,
Покоем и теплом единый миг дышать,
Как тихо бы Тебе, избитая пинками,
Не помня горьких ран, молилася
Душа.
Певуче бы расцвел за долгий путь
в награду,
Как лилии озер, на сердце скорбный
час,
А мысли улеглись приятней
винограда,
Успевшего созреть и вовремя
упасть.
Ах, где же, где конец моей
собачьей доле?
Продлись хоть ты, мечта, с тобой
мне легче зло.
Совсем больна душа, и от зудящей
боли
Затасканным щенком
расплакалася плоть.
Русалка -- зеленые косы...
3. Р. *
I
Русалка -- зеленые косы,
Не бойся испуганных глаз,
На сером оглохшем утесе
Продли нецелованный час.
Я понял,-- мне сердце пророчит,
Что сгинут за сказками сны,
Пройдут синеглазые Ночи,
Уснут златокудрые Дни.
И снова уйдешь ты далече,
В лазурное море уйдешь,
И память о северной встрече
По белой волне расплеснешь.
Одежды из солнечной пряжи
Истлеют на крыльях зари,
И солнце лица не покажет
За горбом щербатой горы.
II
Косматым лесным чудотворцем
С печальной луной в бороде
Пойду я и звездные кольца
Рассыплю по черной воде.
Из сердца свирель золотую
Я выкую в синей тоске
И песнь про тебя забытую
Сплету на холодном песке.
И буду пред небом и морем
Сосновые руки вздымать,
Маяком зажгу мое горе
И бурями-песнями звать.
Замутится небо играя,
И песню повторит вода,
Но ветер шепнет умирая:
Она не придет никогда.
III
Она далеко,-- не услышит,
Услышит,-- забудет скорей;
Ей сказками на сердце дышит
Разбойник с кудрявых полей.
Он чешет ей влажные косы --
И в море стихает гроза,
И негой из синего плеса,
Как солнце, заискрят глаза.
Лицо ее тихо и ясно,
Что друг ее, ласковей струй,
И песней о вечере красном
Сжигает в губах поцелуй.
Ей снится в заоблачном дыме
Поля и расцвеченный круг,
И рыбы смыкают над ними
Серебряный, песенный круг.
IV
И снова горящие звуки
Я брошу на бездны морей.
И в камень от боли и муки
Моя превратится свирель.
Луна упадет, разобьется.
Смешаются дни и года,
И тихо на море качнется
Туманом седым борода.
Под небо мой радужный пояс
Взовьется с полярных снегов,
И снова, от холода кроясь,
Я лягу у диких холмов.
Шумя протечет по порогам,
Последним потоком слеза,
Корнями врастут мои ноги,
Покроются мхами глаза.
Не вспенится звездное эхо
Над мертвою зыбью пустынь,
И вечно без песен и смеха
Я буду один и один.
1917
* Стихотворение посвящено Зинаиде Райх (1894-- 1939).
В поле безлюдно. Я в поле один...
В поле безлюдно. Я в поле один.
Вижу: от Севера встал Исполин;
Вырос до неба, дохнул на поля,--
Вытекла мутная синяя мгла.
Космы взметнулись вихрями
вьюг.
Солнце без света зачёртилось
в круг.
Песни, чье имя -- Любовь
и Мечты,--
Льдами легли в снеговые цветы.
Мерно качаясь, идет Великан,
Стынет под гулкой пятой океан.
Вечной пустыней легли следы,
В ладонях -- колючие облаки-льды.
Звездные птицы уснули в кудрях,
Снежные горы на хвойных бровях,
Мутно воззрились с вышины
Синие бельма -- две мертвых луны.
Тянется, зыблется смертная мгла,
В синем огне цепенеет Земля.
В поле безлюдно. Я в поле один,
Здравствуй, мой добрый, мой
злой Господин.
Все под снегами утихнет, умрет,
Звездной птицей мой дух
вспорхнет,
Льдами покроется солнечный лик.
В поле никто не услышит крик.
Я прихожу к тебе мечтать...
Я прихожу к тебе мечтать
О забытой моей отчизне,
И сон предвечной тайной жизни
В тиши вечерней воскрешать.
Я в вихрях солнечных летал
Золотокрылой, вещей птицей,
В моих глазах цвели зарницы,
И был полет мой ярко-ал.
Я песней ткал судьбу миров,
Вещал кончины и начала.
И песнь моя миры качала
На золотых волнах веков.
Горящий звездный хоровод
Носил на крыльях по вселенной,
И все, что сумрачно и тленно,
Сжигал мой златоклювый рот.
Дрожала голубая мгла
От взмахов огнепальных крылий
И рощей лунных черных лилий
В бреду гадальческом цвела.
Но вдруг я сам в себе сгорел
И принял образ человечий.
И золотым дождем далече
Наряд перистый улетел.
А крылья огненным смерчом
Взвились средь звездных хороводов,
Мой клюв в пожар мирских восходов
Вонзился золотым лучом.
И я -- угасший, в новом сне
Упал в покой земных селений.
И вот,-- в тоске моих томлений
С тобой мечтаю в тишине.
Гонимый совестью незримой...
Гонимый совестью незримой
За чью-то скорбь и тайный грех,
К тебе пришел я, край родимый,
Чтоб полюбить, прощая всех.
В твоих полях, в твоем покое,
В шелковых мхах твоих ланит
От Зла и каменного воя
Я думал сердце схоронить.
Я думал бред души неверной
Стряхнуть в безвременной поре
И за лесной твоей вечерней
Молиться радостной Заре.
Украдкой выгоревать стоны
Под синью звездного шатра
И расплеснуться красным звоном
В твои певучие ветра.
Но кто-то дико заглумился
Над сном и сказкой вековой,
И новым перстнем обручился
Я с той же скорбью полевой.
Опять над Русью тяготеет
Усобиц княжичий недуг,
Опять татарской былью веет
От расписных, узорных дуг.
И мнится: где-то за горами,
В глуби степей, как и тогда,
Под золочеными шатрами
Пирует ханская орда.
Опять по Волге буйно-красен,
Обнявшись с пленною княжной,
В узорных челнах Стенька Разин
Гуляет с вольной голытьбой.
И широко по скатам пашен,
Разнесшись в кличе боевом,
И днем и ночью грозно пляшут
Огонь и Смерть в краю родном.
А по лесам, где пряхи Ночи
Сплетали звездной пряжей сны,
Сверкают пламенные очи
И бич глухого Сатаны.
Умолкли песни голубые,
И с травяной твоей спины
Сорвали ризы парчевые
Твои неверные сыны.
И ты исстеганные руки
Возносишь к правде неземной,
И злей смеется крестной муке
И добрый друг, и недруг злой.
Неотвратимо роковое
В тебе гнетет твоих сынов,--
Но чует сердце огневое--
Ты станешь сказкой для веков.
1917--1918
У косогора
Сегодня целый день я пил Твое дыханье,
я -- радостный гусляр таинственного сна.
и дивно было мне в бреду очарований
твердить священное -- Весна.
В ответ на лепет мой река взыграла пеной,
с зеленого холма откликнулся родник;
и золотом текли блуждающие тени,
и радовался День. И первый цвет возник.
О имени Твоем сегодня Вечность спряла
в душе моей любви Тебе крылатый стих;
и слушал разум мой, и сердце повторяло
узорную молву влюбленных губ моих.
И слушали леса. И хвойными глазами,
закинув шлем, глядели в небеса,
как жаворонок вил певучими крылами
певучее гнездо у тучи в волосах.
Все ждет Твоих чудес. Незримое обличье
яви скорей Земле, оденься в плоть и кровь.
Да будет весела земля в весельи птичьем,
в цветах произрастив зеленую любовь.
Да снидет на поля Твой голос ароматом,
чтоб корня горький сок во злаке медом стал;
и мир о имени Твоем крылатом
взывать не уставал.
Из облачной рощи, с небесных полей...
Из облачной рощи, с небесных полей,
Где звездные гроздья поникли с ветвей,
Четыре великих Ветра-Огня
На крыльях могучих умчали меня.
Мы мчались над царством, где Вечная Ночь
В угрюмых хоромах томит свою Дочь,
Где Вечер-привратник у звездных ворот,
Ключами играя, поет приворот.
А пленница-Дочь на жемчужную нить
Поймать золотые ключи норовит,
И плачет росою, и гаснет в тоске,
Что тают ключи в запоздалой руке.
Мы плыли над царством лазурных озер,
Где Месяц-кудесник раскинул шатер
И с берега белую прядь бороды
Полощет на синем затоне воды.
Где внук его -- Утро в ладье расписной
Плывет и смеется с поющей волной,
И сеть золотую в озерную зыбь бросает
И ловит серебряных рыб.
Мы мчались над царством грядущего Дня
Где стражи седые у синих морей
Блюдут златохолмые шири полей.
Где золотом крыты дворцы и изба,
На кровлях -- петух, у окошек -- резьба.
И люди вкушают за браным столом
Медовые хлебы под птичий псалом.
Я видел последнюю грозную сечь:
Металися копья и солнечный меч,--
То витязи в солнцежарных бронях
На огненнорыжих, крылатых конях
Преследуют Змия и черную рать,
Что силились светлое царство забрать.
Я слышал, как Вечность победу поет,
И Время кончает губящий полет.
Носили Великие Ветры меня,
Где нету ни Ночи, ни Утра, ни Дня.
И с песнями вихревой славы снесли
В зеленое царство любезной земли, --
Но в буре полета все память сожгла,
Чтоб песня и сказка вовеки жила.
Спустился Ангел смуглолицый...
Спустился Ангел смуглолицый
От семицветных райских врат
В долины мук к лесной божнице
О чем-то тайном погадать.
Вдали тоскующую просинь
Окутал бархатом полы
И разбросал по сучьям сосен
Охапки предвечерней мглы.
Пожаром золотым расправил
Шесть крыл на даль закатных стран
Озерным вздохом закудрявил
На пожнях розовый туман.
Заворожил по плесу речки
Молочных чаек синий крик,
Горящий воск незримой свечки
Накапал на небесный лик.
Пошел по сизым косогорам,
Занес в избенки райский сказ.
И не заметил в тихом горе,
Как золотой пожар угас.
И васильковый сон сплетая,
По морю задремавшей ржи
Хотел умчаться снова к раю,
Но умер на цветах межи.
Гору скорби День взвалил на плечи...
Гору скорби День взвалил на плечи,
В суете душа весь день купалась,
И людские речи, будто мухи,
О тщете с полуденья жужжали.
Но свалился шумный день, и зноем
Суета и скорбь с души ниспали.
А слова -- их звездный луч коснулся
На Устах, идущих в сон, почили.
И душа, омытая слезами,
Обнесла над миром песни-очи,
Зацвела, как облако златое,
Погружаясь в тайны мирозданья.
И узрел мой взор преображенный
По заре ходящих Серафимов,
И в заре, целующую землю,
Золотые пальцы Саваофа.
О судьбе, о чадах неразумных
В этот час прамать-Земля грустила,
И в устах, как жертвенная чаша,
Голубое озеро дымилось.
К аналою -- солнечному камню --
Простирала в неге рощи-руки,
И лила из пригоршней зеленых
За день собранные птичьи песни.
И иную речь мой косный слух учуял,
Я учуял голос Саваофий,
Повелевший силам яснокрылым
За любовь пронятую утешить.
Чтоб в земном во чреве-океане
Всяка тварь отныне веселилась,
И вовек, как злак, произрастали
В человеках мир, благоволение.
И, взмахнув узорными крылами,
Поднялись с надзорья Серафимы
И укрыли восковую Землю
Божьей ризой -- твердью звездотканной.
Уж твердь темна и искрится огнями...
Уж твердь темна и искрится огнями.
Мой мирный кров давно покинул я
И за тобой незримыми путями
Опять пришел к черте небытия.
И все гляжу: над белою страною
Мелькнет ли вновь сияющий твой лик,
Войдешь ли вновь сладчайшею женою
В мой тихий сад, в мой огненный цветник?
Закат в ночи. С восхода до заката,
Таясь тщеты, я пил сладчайший мед.
И песнь любви тебе, быстрокрылатой,
Слагал в тиши, чтоб славить твой приход.
Таясь тщеты и бренных ликований,
От торжищ зла неистовой земли
Певучий жар чистейших воздыханий
Мои уста устам твоим несли.
Моя душа под ливнем злых мгновений
Взрастила вновь стыдливые цветы
И в пляске бурь сквозь крик смердящих теней
Ревниво шла ,-- но что же медлишь Ты?
Что медлишь Ты, священные колосья
Я сжал с холмов, где в злаках жизнь вечна,
И в дар Тебе на Солнечного Лося
Навьючил тюк отборного зерна.
И все гляжу: над белою страною,
Где стянут мир последнею чертой,
Мелькнет ли вновь багряною зарею
Твое кольцо, твой пояс золотой.
Явись скорей! На малый счет мгновений
В оглохший слух пролей небесный звон...
Во имя ласк Твоей воздушной Тени
Не я ль отверг земные ласки жен:
В земных путях, где звездной нет печати,
Где нет тебя, я все отверг, как зло,
И за Тобой в твой белый круг объятий
Иду в края, где солнце расцвело.
Кто-то тихо пропел за полями...
Кто-то тихо пропел за полями,
Промелькнул у реки в камышах,
И как прежде взмахнула крылами,
Зоревыми крылами душа.
Кто рабу на певучей вершине
Повелел, как огню, вострубить
В ухо вербы и вечности синей
Безымянную песню судьбы?
Вон на рожь и на серые камни,
В крыльях ветру, на дрему воды
Опрокинулось Солнце руками
Целовать золотые следы.
И опять от Заката к Востоку,
Оглашая Восток и Закат,
И лучи, и ручьи, и потоки
По холмам и оврагам журчат.
Как в венчальных одеждах невеста,
Раскидалась цветами земля,
И, встревоженный радостной вестью,
Я ушел в голубые поля.
И на зов мой веселье вернулось
Из-за рек, из-за темных лесов.
И на солнце любовь улыбнулась,
И на сердце распелась любовь.
Не Тебя ль по лазурному перстню,
По горящим губам узнаю.
Ах, прими, обойми мою песню
И воскресшую душу мою.
Пусть невечно веселье земное.
Обманулся, кто радостью пьян.
И растает в полуденном зное
Все, как сон, как вечерний туман.
Знаю, ждешь седовласое Время.
И опять над верхушками гор
Пронесется губящее стремя
И взмахнется ревнивый топор.
Будет пусть. Перед рощей кудрявой
Над безлетьем мелькающих лет,
Осененный бессмертьем и славой,
Я целую Твой ласковый след.
Переливами песенной бури
Откликаясь на песни морей,
Звездной рожью по звонкой лазури
За Тобою уйду на заре.
1918-1920
Взманила мечтами дорога...
Взманила мечтами дорога
Шагать по полям и лугам.
И в сердце распелась тревога --
К Твоим ли приду берегам.
Струится небесное море,
Воздушный глубок океан.
И тонут леса и сугоры
В засолнечный, певчий туман.
Сияют церковные крыши,
Ясна тишина деревень.
Уснула и ласково дышит
Прохлада на красный плетень.
По скатам межи задремали
Черемухи в белых мечтах.
И птицы от радости алой
Развесили песни в кустах.
Повсюду любовь и отрада.
И солнце--небесный жених
Овец златорунное стадо
Пасет на горах золотых.
Минуй же, прохожая туча.
Громами стада не вспугни.
Им сладко питаться на кручах --
То думы и песни мои.
Вялые ночи бросайте дровами...
Вялые ночи бросайте дровами
в костры,
Душно от Вашего блага
в долинах зеленых.
Только крылатые, с поступью Бури,
с походкой Кометы
Шествуют Млечной дорогой,
вечной дорогой влюбленных,
В радостный Город
Всепетого Света.
За мною,
за мною сквозь Хаос!
Нам Звездные светят
костры.
1917
Братья, плотнее смыкайте ряды...
Братья, плотнее смыкайте ряды,
Нам ли бояться холодной могилы!
Близятся вражьи несметные силы,
Братья, плотнее смыкайте ряды.
Красную родину черным кольцом
Обвил беснуяся змей стальнозубый.
Спящим трубите в громовые трубы:
-- Родина сдавлена черным кольцом!
Много отрублено Зверю голов.
В битве великой с чудовищем рьяным
Много легло звездоносцев багряных.
Много осталось у Зверя голов.
Вон они, жадные, лезут вперед,
Ноздри их пышутся хаосом древним.
Пасти их жрут города и деревни --
Вон они, жадные, лезут вперед.
Густо пылают пожары в глазах,
Синее небо запачкано дымом.
Нам ли проститься с Свободой любимой,
Зависть ли сгинет в змеиных глазах?
Ярко развеялось Знамя Зари,
Выше взымайте над пашнями Солнце.
Молотом рушьте железные кольца,
В небе развеялось Знамя Зари.
Братние трупы безмолвно зовут
В битве последней смелее сразиться.
Зверя стереть или с небом проститься
Братние трупы безмолвно зовут.
Гнусь раоползлася по красной Земле,
Носятся вороны, чуя добычу.
Слышите, в поле тревожные кличи:
-- Гнусь расползлася по красной Земле.
Встанем же грозно, как вихри в ряды.
Трижды убитые в славе воскреснут.
Дни их прольются над вечностью песней.
Братья, плотнее смыкайте ряды.
1918
Рожденные в веках дыханьем...
Рожденные в веках дыханьем
звездных сфер.
С холодной высоты, где носятся
кометы,
Я снова прохожу незримо вашу дверь,
Священное зверье -- провидцы и поэты.
Питомцы вечных тайн, узнайте:
я ваш брат.
Мне служат восемь крыл и смертная
секира.
В глазах моих семь свеч, семь звезд,
семь центров мира,
Великого судьи великая печать.
Давно в моих клыках гнездятся
песни бури,
В напевах языка цветет словесный
сев,
И стаей золотой на облачную шкуру
И молнии, и гром садятся зорить гнев.
Венцом вкруг головы, как вкруг земли
восход,
Горят мои рога излучинами радуг.
Гляди в мои глаза и взор свой
темный радуй --
Коснувшийся меня, вовеки не умрет.
Познавший речь мою, поймет глаголы
света
И в возгласах стихий услышит
голос мой,
Священное зверье -- провидцы и поэты,
Дыханье звездных сфер принес
я в хлев земной.
И в час, когда заря пробьет колоколами,
Звериный образ мой я дам в наследье вам,
Чтоб прах и певчий бред вы жадными зубами
До срока своего терзали по углам.
Когда ж настанет день
и глянет лик крылатый,
На ваших головах вострубят
песнь рога,
И пестрый мой полет в звенящем
сонме братий
Хвалою огласит вселенной берега.
Воскресение
I
Мой темный гроб держала
Полночь в пасти.
Совою смерть плыла, шурша
крылом.
Напрасно в душу кто-то сеял
страсти,--
Я засыпал могильным сном.
Холодный пламень,
бледно догорая,
Студил в крови багряную руду.
И только Дух, едва припоминая
былую жизнь,
Расслышал: "Жди, иду".
Поверил я, но не припомнил жизни.
Со мною мир упал в холодный гроб,
И смерть в тоске и злобной
укоризне
Клевала мой застывший синий лоб.
II
Я глухо спал, и когти, как оковы,
сжимала смерть, вонзая глубже
в труп.
И вдруг, в громах родившееся
слово,
В моим ушам упало с чьих-то губ:
"Открой глаза и выйди вон
из гроба
Омыть лицо в заре от смрадных зол,
Пустых гробов полна земли утроба,
Последний час от времени пришел".
И видел я прощенным
новым взором:
Земля была белее облаков,
И красная река по синим косогорам
Текла чрез мир от райских берегов.
Бежала ночь на небесах червленных,
Два солнца спрятались
за красный лес.
Язык огня от жертвенников
горних,
Шумя, как вихрь, летел в глуби
небес.
Из всех гробов, проглоченных
ночами,
Горя тоской по огненной реке,
Воскреснувшие тихо шли рядами,
И каждый нес дела свои в руке.
Раскрыв потайное,
в тумане сизом
Умы любви грустили черным злом,
И судия сходил по звездной ризе
Из вихря страшного на судный
холм.
Клубилась тьма в глухом конце
вселенной.
Судьба, смеясь, взошла на млечный
столб
И отделила Дух от плоти бренной,
На лунных чашах взвешивая скорбь,
Скрестив мечи, стоял в небесном
круге
Притихший сонм крылатых
грозных сил.
Все шли на суд в томительном
недуге,
Но час суда никто не вострубил.
"За что сужу ослепнувшее стадо?
Исчезни, гнев, да будет светлый пир",--
Сказал Пришедший с ласковой
отрадой
И язвой рук благословил весь
мир.
Земля, омытая огнем и страхом,
Впивала свет предутренней звезды.
Луга опять цвели, и в мудром
сытом благе
Паслись стада у голубой воды.
И вышел я на золотые горы
Встречать восход и снова
жизнь принять,
И петь ветрам, и синим косогорам,
Что в мир не прййдет
полуночный Тать.
И в ясном небе радостных
предутрий
На зов мой плыли зори-корабли.
И были в них, как солнце,
златокудры
От скорби вставшие сыны Земли.
Зубастый серп прошел по ниве зрелой...
Зубастый серп прошел по ниве зрелой,
Растаял звон колосьев золотых,
И дольше с каждым днем
Туман, как саван белый,
Лежит в вересняке,
на пастбищах пустых.
Захожий отдых странствует
по селам.
Коса и серп не помнят о страде.
Порой пропляшет в гумнах
цеп веселый,
И поздний грач вспугнется
на гряде.
И вновь покой.
В стогах,
на мягком сене
Пастуший рог тоскует о Весне,
И от полей заплаканные Тени
Плывут к избе и бродят
по стене.
Уж в поле холодно. На рваной
туче
Присядет солнце, бросит
сноп лучей.
Встряхнется ветер в ивняке
плакучем,
И тонким льдом заискрится
ручей.
У красных Зорь под причит
журавлиный
Давно уснул крикливый
летний День...
И шепчет ива старому овину,
Как первый лист свалился
на плетень.
И грустно мне,-- но грусть, как
синь, прозрачна,
Что вытекла с небес над
рощей золотой.
И ткется жизнь, как сон,
в певучие зачатья.
А в сердце листопад
и ласковый покой.
Заря в грозе. Помедли, путник смелый...
Заря в грозе. Помедли, путник смелый.
Вкуси мой труд -- ячменный хлеб
и квас.
Войди под кров. Смотри, как
вьются стрелы.
Храни Господь в беде -- не ровен час.
Немало шло в таком же
светлом платье,
Был чист их лик и вера горяча,
Но где они? Нагрудное распятье
Хранит ли их от глада и меча?
Ревнивый пыл и юное убранство
Щадит ли червь -- текучая пора,
Все так ли мудр, в чьи кудри
годы странствий
Светло легли налетом серебра.
Войди под кров. У радостной
Божницы
Сложи поклон о всех, кто сир и мал,
Вон мчится Гром на синей Кобылице.
Лампады Свет больней затрепетал.
Тоскует лес. В гнездо под тихой кровлей
Летят птенцы, в реке черней вода.
Во плоти Дух, и Дух не песнь ли
крови?
Войди и Ты, пока молчит Беда.
Липуче зло. А лютым козням
Змея
Дан некий час в затишье и Грозы.
Страшись в пути огонь Отцов
развеять,
В глазах у матери не запыли слезы.
Иль скорбь и гнев, взыскующие
ноги,
Прожгут, как гвоздь. С пути
сойдут глаза,
И мертвый прах, и след твоей дороги
Склюют дожди и вытопчет
Гроза.
И будет Дух, как смерть,
в одежде прелой
Блуждать во тьме.
Совьется путь в клубок.
Храни Господь! Смотри, как
вьются стрелы,
Находит Ночь. Помедли
малый срок.
Не знаю с кем вчера я ласков был...
Не знаю с кем вчера я ласков был
и нежен,
Чье имя целовал журчащий
мой язык,
Пред кем цвела душа, чье сердце
сердцем тешил,--
Сегодня я с тобой, сегодня пью
твой лик.
И кто Ты? Чаша зла в красе
женообразной
Иль отрок -- тихий луч привета и любви,--
Мне сладок голос твой,
и радостны соблазны
Вдвоем текучий миг в предвечном уловить.
И если ты готов для певчего
рассвета,
Побудь, пока заря ясна,
в речной волне,
Побудь во мне один, пока
иным обетам
Верна твоя земля, и день твой
верен мне.
Безродный, как всегда, бездомный,
как и ныне,
С пророческим огнем, с мятежною Душой
Я снова, краток час, в житейские
пустыни
Уйду, как сон вчера, как голос
ветровой.
И буду меж людьми скитаться
дни и ночи,
Шагами мерить дно в безбрежном,
мировом,
Внимать чужим и злым,
внимать цветку и роще,
И сердце расточать пред другом
и врагом.
И, может, новым днем, наряженный мечтами,
Грустя о вечном дне, нежданный
И новые миры
встречу свет.
душа черпнет зрачками,
Стряхая прошлый день в поток
бурлящих лет.
Уснет в тебе мой лик, чтоб
в вечности воскреснуть.
Неведомый в лучах придет ко мне
с времен,
И Ты, пред кем мой рот
Расцвел сегодня песней,
За утра упадешь с ресниц моих,
как сон.
Братья и сестры -- холодные Дети...
Братья и сестры -- холодные Дети
угасшей Земли,
Что Вы блуждаете по темным
долинам?
В похотях бренных,
В ветхих одеждах веселья,
Вскиньте Глаза -- потухшие Солнца
И будьте Богами отныне.
Вам я принес искупление
огненным словом, восставший
из топей земли.
Уши зашейте от мертвых речей.
Что вам молитвы и крики
Зловонием и смертью растленных?
Звездными стали мильоны веков.
Полночь не вам ли взывает
из бездны вселенной?
День, одеваясь в зарю, не для вас ли
С певучих встает берегов,
С голосом ветра,
С речью журчливой, как вешний ручей?
Слышите, Братья? Мертвые встали
из тесных гробов.
Пыль под ногами их -- огненный
взлет Ураганов.
Тучами, тучами алыми мечутся
крылья в ночи,
Взорваны кладбища, рухнули трупы
столетий поганых...
Муками скорби моей
сестры
Для вас я все оправдал
и очистил...
Разве Вам мало
любви моей?
Встаньте, живые,
из тесных
гробов.
Певчий Брат, мы в дороге одни...
Певчий Брат, мы в дороге одни.
День, как облак, под бурей растаял.
Небо тучами плакать устало...
Тьма склевала глаза у звезды.
Умерла на колосьях пчела.
Высох мед на губах человека.
И дремавшая в камнях от века
Стальнозубая Гибель пришла.
Бродит желтых пожарищ Огонь
Вместо зорь по небесной пустыне...
В травах кровью дымящийся иней...
Смерть из трупов возводит свой трон.
Где-то есть очистительный смерч.
В мертвом круге камнем от сечи,
Сгустком крови не выпало б сердце,
Только б душу живую сберечь.
Гаснет радость у птиц и детей.
Всюду когти железа и смерти,
И взывают к грохочущей тверди
Только трупы да горы костей.
Обезумело сердце Земли
Под железными лапами Зверя.
Кто откроет в грядущее двери,
В тишину светоносных Долин?
Все изглодано пастью литой.
Рыщут ветры, как волки, в дорогах.
Стерся лик Человека и Бога.
Снова Хаос. Никто и Ничто.
1916