Маленькое начало грядущего
Идут загнетинские по Прохорову чищенью, прихваливают все, что на глаз лезет, -- и погоду, и все.
-- Благодать.
-- Ежели у всех экая трава, как у дяди Прохора, сена будет нонче чуть не вдвое.
-- Да, поднакосим...
-- Чево тут, облегченье народу великое. Сено нонче будет -- мед.
-- Эх-мы, дядя ты хороший, Иван... Коли это мед, значит, ты меду не видал...
-- И то верно, а трава все-таки барину бы и кушать... Верно...
-- Да бар-то, вишь, скушали.
-- А трава, дядя Иван, налицо, любуйся: попики одни скалятся да вон -- заяшник блаз- нит... и все. Рази и это трава? Нет, ты бы настоящей-то посмотрел травы, где, значит, по- настоящему травосеяние, сказал бы: да, трава. Там зайдешь в траву-то, не выйдешь, а трава -- клевер, тимофеевка и все такое... От запаху сыт будешь.
-- Ну, экая нам не к чему, штоб до шеи- то. Наши косы не выйдут, -- кто-то серьезно резонничает из мужиков.
-- Да и грабли сдрвфят, -- ухмыляется в бороду Чепа.
-- Ничево, братцы-товарищи, там не сдрефят, там не наше горе. Вон хоша бы в Германии. Там и сеют, и жнут, и косят все машинами... Там рабочий человек за делом вроде на тарантасе, только сиди да правь, а машина, она и скосит тебе, и выгребет.
-- Ну и врать же ты, Клюка, обучился.
-- Чево, врать... -- поддерживают мужики, которые помоложе.
-- Да я не спорю, только едва ли. У меня вот тоже Митюшка в плену бывал, и грамоте учен, а што-то не сказывал про машины... Да я так полагаю, машины по нашему климанту не к чему.
-- Нет, к чему, -- продолжает Клюка, как будто честных слов и нету, да и самого Чепы нету, -- иное дело: нам всему бы Загнетину ковырять на неделю, да еще не сделать, а они двое да трое в рабочий день управят, да меньше нашево и устанут... А все машина...
-- Правильно...
-- Как не надо. Пора уж.
-- Рази мы не люди...
-- Правильно, люди-то мы люди, только рукой размахивать... Вот, скажем, Клюка размахивает. А ты бы, Миша, легче рукой-то, а то всех лягушат да филинов заболотных в испуг вгонишь, они сами спать не будут и нам не дадут; пожалуй, подумают: и впрямь с машиной приехали...
-- И приедем, будет время, и приедем.
-- Приедем... А вы слюни спервоначалу в кулак смойте, потом уж и милости прошу к болотному шалашу, хоть и на машинах...
-- А вёдро ноне -- благодать...
-- И птица ноне поет утвердительно, значит, вёдро еще постоит.
-- И комары вчерася к закату толкли высоко... Значит, и сеногною не будет.
-- Управимся, покосов-то всего ничего.
Калякают загнетинские весело и разбредаются по всему лесу, каждый к себе на чи- щенье.
-- Хорошее будет сено...
Большинство загнетинских, особенно кто
постарше или кто отсиделся в великую передрягу за сарафаном у бабы, привыкли считать хорошим не то, что действительно хорошо, а если что-нибудь, скажем, ноне лучше прошлогоднего: вот и хорошо, хотя бы в прошлом году и совсем ничего не было. Это еще от дедов. "На худой овце шерсть -- все равно что находка", -- говорят загнетинские и радуются, но этой радости приходит конец.
Ноне первый год, после многих черных и бурных годов, -- покой и раздумье. Вернулись к бабам мужья, вернулись и те, что любы девичьему сердцу. Все за мирной работой.
Было тяжелое, черное, -- взорвалось, прошло. Будто и не было их, этих черных годов, будто никто не стоял и под пулями. Только те, что так долго и упорно боролись за жизнь, разумнее любят жизнь и по-новому знают цену хорошему.