Свадьбу сыграли весёлую. Денег бабушка не пожалела и зажили молодые.
Даже нянька признала, что другой такой красавицы не сыщешь.
Не только нянька, весь город кричал о красоте молодой.
Её богатство, бриллианты, наряды ещё сильнее подчёркивали эту красоту. И везде она была желанной гостьей, щедрой благотворительницей, замкнутая в себе, загадочная. Рядом с нею шагал добродушный, толстый, молодой увалень, ниже её ростом – её муж.
Как относилась она к нему? Он благоговел перед ней, – это все видели, а что она к нему чувствовала, того никто, даже сама бабушка не знала.
Бабушка, пытливо наблюдавшая свою невестку-внучку и дома, и в обществе, качала головой и говорила своей наперснице:
– Умная, загадка-девка, недотрога. И думаю: Федюшке за ней горя не ведать.
Третий год проходил, а детей у молодых не было. Бабушка тоскливо думала: «ещё несколько лет, и лопнет Федюшка – тогда что ж? Конец всему? Все эти фабрики, заводы, всё, что столетним трудом наживалось, копилось, – пойдёт прахом… Чужим достанется? И само имя её унесёт время, как ветер уносит засохший лист». И эта мысль буравила бабушку и холодом могилы охватывала её. Все средства, какие знала, испробовала она; с кем ни советовалась – ничего не помогало. Жаловалась она няньке:
– Эх, захватило меня всю это дело. И чую: либо я его сломлю, либо оно меня в гроб загонит. Какие, казалось, дела были, шутя распутывала, а с этим, что больше думаю, то больше запутываюсь!
– Вижу, вижу, что сохнешь ты, – тяжело вздыхала нянька.
Ещё прошло некоторое время, и бабушка решилась.
Она позвала к себе невестку, усадила её в кресло, заперла плотно дверь и заговорила:
– Слушай, девка, полюбила я тебя, как дочку. Всем ты взяла, всем ты угодила мне, – всего моего богатства наследница – ты. Но что ж ты внука мне не даёшь? Внука хочу… Хочу внука! Откуда хочешь бери! Поезжай с мужем на богомолье, поезжай, куда хочешь… Внука, внука мне! Слушай: ты девка умная. Вот какое дело стряслось раз. Расскажу тебе то, что и попу на исповеди не рассказывала. Запутался мой покойный муж. И не велики деньги, да к сроку, – банков всяких не было ещё тогда, – выходило полное разорение. На восемьсот тысяч векселей, завтра платить, а платить нечем. А была я в своё время не хуже тебя девка, и знала себе цену, и того старика знала, у которого те векселя. Вечер пришёл, ничего не придумали, значит позор. Вот перед этими самыми образами упала я на колени, помолилась, накинула платочек, да никому ни слова не сказав…
Бабушка наклонилась к молодой девушке и шёпотом прохрипела:
– Все векселя и сейчас вон в том комоде… Вот как я спасла состояние роду… а теперь самый род надо спасать. Уж так, видно, на этом роду и написано, чтобы он бабами держался.
Бабушка кончила, а невестка, неподвижная, с опущенными глазами, как статуя, слушала и молчала. От её молчания бабушке стало жутко и холодно.
– На богомолье поеду, – наконец, сказала она, встала и вышла.
Бабушка растерянно сметала крошки со стола, подходила к образам. оправляла лампадки, смотрела из окна на реку, на которую больше полувека смотрела, и мучительно рылась в своих мыслях. Лучше или хуже вышло и что там в скрытной душе её внучки таится?