Тетя Маша пудов девяти весу и соответственного роста.
И взгляд у нее такой, будто она спрашивает каждого:
"А хочешь, вот, я тебя так прихлопну, что от тебя и места мокрого не останется?"
Никто, очевидно, не хочет этого, и каждый смиренно сторонится, когда тетя Маша величественно проходит, не уступая никому дороги.
Если при этом она и кивает милостиво головой какому-нибудь знакомому, то и тут, кажется, говорит:
"Ну что ж? И кивнула, а все-таки берегись!.."
У тети Маши муж, присяжный поверенный, трое детей, а при них фрейлейн.
-- Ваша фрейлейн сколько получает? -- спрашивает тетя Маша у кого-либо из знакомых,-- двадцать пять, тридцать, сорок? А моя пятнадцать. Весь дом у нее на руках; если я не могу выйти из дому, она ходит с кухаркой на базар, а когда дети ложатся спать -- шьет. И при этом очень и очень дорожит своим местом.
В последнем никто не сомневался. Достаточно посмотреть в испуганные глаза хорошенькой и миловидной фрейлейн, чтоб убедиться, как дорожит она своим местом и как боится в чем-нибудь провиниться перед тетей Машей.
Муж боится жены, дети боятся матери, весь дом боится и дрожит, когда входит тетя Маша. Дрожит пол, дрожат безделушки в этажерке, позвякивают старинные подсвечники с хрустальными подвесками.
Еще маленькой девочкой тетя Маша нередко смотрела, как переливало солнце в граненых призмах этих подвесок и думала о своем, тогдашнем, девическом и мечтала. Теперь тетя Маша все давно передумала и, когда фрейлейн, оправдываясь, говорила:
-- Я думала...
Тетя Маша сухо обрывала ее:
-- Надо не думать, а спрашивать меня.
И что ни спросишь у тети Маши, ответ на все готов.
Студент, племенник ее, Леня, порядочный, к слову сказать, шалопай,-- зная эту слабую сторону оракула, собираясь попросить у тетки взаймы три, пять, а иногда и десять рублей, задавал ей сперва целый ряд вопросов:
-- Ты как думаешь, тетя Маша, у дяди Ники будет урожай?
-- Конечно, не будет.
-- Значит, опять насчет денег будет у него плохо?
-- Конечно... Дяде Нике всегда будет плохо.
И далее следуют доводы тети Маши.
Леня подумает о чем-то, потом снова спросит:
-- А как ты думаешь... у тети Нины дети правильно воспитываются?
-- Конечно, нет! -- выкрикнет тетя, и опять следуют доказательства.
А Леня продолжает:
-- У тебя, тетя, удивительно логичное мышление!.. А война, тетя Маша, с японцами, как ты думаешь, будет?
Тетя Маша все время настороже и сухо отвечает:
-- Ну, это уже политика и до меня не касается.
Леня, не замечая настороженного тона, озабоченно говорит:
-- Собственно, я думаю, что война, пожалуй, будет.
-- Ну, а я думаю, уж если хочешь знать мое мнение,-- думаю, что, пожалуй, как раз войны и не будет.
-- Почему?
-- А потому, что воевать, значит -- рисковать. Если дядя Ника рискует посевами, то ему и терять нечего, а рисковать такому государству, как Россия, когда сзади Японии стоят Америка, Англия, замаскированная Германия, а там и Австрия, пожалуй...
-- Собственно, это совершенно верно,-- соглашается Леня.-- Вот женский вопрос... Я уверен, тетя Маша, что ты была бы таким министром, какого и между мужчинами не сыскать...
И если тетя Маша снисходительно улыбается, Леня думает: "клюет" и через полчаса выходит из квартиры тети Маши с тремя, пятью, а иногда и с десятью рублями.
ПРИМЕЧАНИЯ
Известны публикации рассказа в собр. соч. изд. "Освобождение" (т. 13, 1914) и изд. Маркса (т. VII, 1916). Тексты обоих изданий совпадают.
По-видимому, это отрывок или набросок задуманного, но не осуществленного замысла, так как заглавие чернового автографа рассказа "Кошелек пропал" (ИРЛИ) в произведении не раскрыто.
В ЦГАЛИ хранится машинопись рассказа с правкой автора, по тексту которой произведение и печатается.