Не знаю, как кого, а меня охватило тяжелое, прямо тягостное чувство, когда я въезжал в Россию из Европы. С внешней стороны все, как будто, то же, но чего-то не хватает. Мучительно роешься в мыслях, в чувствах.
Что-то там, за границей, осталось... Что? Записки Волькенштейн, книги, брошюры, словом, все то свободное слово, которое не пропускает наша цензура.
Слово, основа мира, всего живущего: "В начале бе Слово".
И конечно, свободное, потому что цензора уже потом пришли и наложили свою тяжелую руку на мир, на все живое.
Мне рисуется, как этот, часто малограмотный человек, в силу протекции облеченный званием цензора, сидит и водит своим красным карандашом.
И хорошо, если еще малограмотный или принимающий в том или другом виде приношение.
Боже сохрани, если это добросовестный и притом грамотный цензор. Еще хуже, если он делает свою карьеру!
Сколько их сделало эту карьеру до крымской кампании.
Все, казалось, было вычеркнуто...
И вдруг все, все и сразу всплыло, и каждая красная черточка превратилась в красную полоску крови.
Вырвалась и ярко вспыхнула придушенная жизнь. Вспыхнула и осветила на мгновенье и истинных друзей, и истинных врагов.
А потом? А потом...
Все быстрее мчатся вагоны, мелькают поля, перелески. Ах, как скучно, как больно, как жалко этой бесцельно уносящейся жизни...
Привыкну, опять втянусь в эту жизнь, и, может быть, не будет она казаться тюрьмой, ужасом...
И еще тоскливее от этого сознания.
ПРИМЕЧАНИЯ
Впервые -- в книге "В защиту слова", сб. I, изд. 2-е, Спб, 1905, где были напечатаны также: "О свободе печати" В. Г. Короленко, "О том, как газета сама себя высекла" Е. Чирикока, "Оригинальный цензор" А. Иванчина-Писарева и др.
В собрания сочинений не включалась.
Стр. 669. Записки Волькенштейн...-- Вероятно, имеются в виду "13 лет в Шлиссельбургской крепости" -- записки революционерки-народоволки Л. А. Волькенштейн (1857--1906).