Ещё два года прошло.
– Всё кончено, – проговорила Ревекка, и горькие слёзы закапали по её бледным щекам.
Горькие, как эти слёзы, один за другим, последние дни молодой жизни закапали в вечность.
Ревекка лежала на кровати и говорила:
– Что такое, Лия, ещё одна растоптанная жизнь… Пусть и она пропадёт, и пусть каждый в свою очередь повторяет перед смертью слова деда.
Ревекка закрыла глаза.
– Лия! Умирая и этого не стоит говорить… Те, кто умирал под колесницами победителей, молчали. Будем молчать, Лия.
Однажды Ревекка лежала в застывшей позе, свесив голову с подушки, и её большие, ввалившиеся глаза смотрели на ярко блестевший пол.
– Милая Ревекка, – проговорила чуткая сердцем, с добрыми ласковыми глазами, Лия, – он искал и нашёл тебя… он здесь, он хочет тебя видеть.
– К чему, – проговорила Ревекка, смотря всё также в пол, – трогательную сцену разыграть: поздно, Лия!..
– О, Ревекка, он хочет сам всё объяснить тебе. Он так страдает!
Ревекка молчала.
– Что сказать ему, Ревекка?
– Скажи ему, что когда-то сказал он мне: я умираю не от любви, а от негодного сердца.
Но вдруг с безумной тоской закричала:
– Ах, нет, не надо! Ничего не говори.
И, рыдая, она спрятала лицо в подушку.
Но Антоний уже осыпал её страстными поцелуями.
– Ревекка, прости…
Не вынесло и разорвалось наболевшее сердце.
Антоний продолжал целовать уже неподвижную голову своей Ревекки, её мягкие волосы, чувствуя в них ещё искру той, которая навек оставила землю…