"А отец сказал рабам своим:
принесите лучшую одежду и оденьте его,
и дайте перстень на руку его и обувь на ноги;
и приведите откормленного теленка и заколите:
станем есть и веселиться, ибо этот сын мой
был мертв и ожил, пропадал и нашелся.
И начала веселиться".
( Ев. от Луки. Ст. 22-24 ).
I.
Звали его Бен-Аир. Он разбойничал уже пять лет в окрестностях Иерусалима, оставаясь неуловимым для римской полиции, будто был это не человек, а бесплотный дух, могущий, по желанию, провалиться в землю, или испариться в воздухе.
Смирнские и багдадские купцы, на караваны которых он так дерзко нападал, подходя к Иерусалиму, молились своим богам, прося избавления от Бен-Аира. Аравийские же купцы и торговцы из Мемфиса считали Бен-Аира исчадием ада и носили на груди от него заклинание.
Находились и такие, которые думали, что Бен-Аир -- имя собирательное и служит лозунгом для нескольких разбойничьих шаек.
Но они заблуждались: Бен-Аир существовал...
Это был широкоплечий, высокий мужчина, лет тридцати пяти, с большим открытым лбом, целой копной волос цвета воронова крыла и небольшой, коротко остриженной бородкой, В его больших, круглых, черных глазах отражались железная воля и вся мощь его богато одаренной души, но жесткой, как александрийский мрамор. И когда смотрели в эти глаза -- становилось жутко... Словно заглядывали в узкий и глубокий колодезь, на дне которого копошатся отвратительные гады.
Бен-Аир не знал жалости. Его нападения на караваны и на отдельных путешественников сопровождались такими жестокостями, которым нет названия на языке человеческом. Ни старческая дряхлость, ни младенческие годы, ни беззащитность женщин не могли остановить его руку, вооруженную кривым бейрутским кинжалом... Он истязал сопротивлявшихся такими пытками, что даже старые палачи при иерусалимских тюрьмах, набившие на пытках руку, содрогались, слушая про Бен-Аира...
Управление претора давно уже назначило крупную сумму за голову разбойника... Его приметы красовались, в виде воззвания, на всех людных улицах, были прибиты к столбам на площадях и базарах...
Последний год наглость Бен-Аира превысила всякие границы...
И был отдан приказ во что бы то ни стало взять разбойника живым, или мертвым... Были организованы специальные отряды центурионов; ежедневно в окрестностях производились правильные облавы...
Бен-Аир оставался неуловим...
II.
Солнце уже склонялось к западу, когда в городские ворота вошел высокий старик, одетый в богатый хитон, расшитый шелками...
Он прошел мимо римских часовых с высоко поднятой головой, поглаживая одной рукой седую, как лунь, длинную бороду... И только глаза его были молоды и горели юношеской отвагой...
Часовые приняли его за богатого халдейского купца и почтительно дали ему дорогу. Затем они видели, как этот старик остановил сборщика податей и долго с ним разговаривал. Видели, как почтительно стоял перед стариком сборщик, как низко ему кланялся.
И, когда старик скрылся за углом улицы и сборщик подошел к воротам, один из часовых спросил:
-- Кто этот старик, с которым ты только что разговаривал?..
Сборщик удивился:
-- Как?.. Ты не знаешь Мелеха из Синая?.. -- воскликнул он -- Не знаешь того, чьи галеры снуют с товарами по всему побережью Малой Азии?!. Стыдись!..
-- Я много о нем слышал... -- сказал смущенный воин, -- но вижу его в первый раз!..
-- И я тоже, -- заметил второй часовой.
Они не подозревали, что с ними говорит один из сообщников Бен-Аира, надевший на себя значок сборщика податей. И пришли бы в ужас, если бы узнали, кто прошел в городские ворота под видом богатого халдейского купца!..
III.
Высокий старик шел бодро и уверенно, бросая из-под нависших седых бровей огненные взгляды...
И так же бодро и уверенно он прошел площадь, направляясь в узкую улицу.
Было многолюдно. Низкие, однообразные дома с плоскими крышами, -- словно старые, озлобленные птицы на нашести, -- хмуро вонзали в землю каменные, кривые фундаменты... И смотрели на прохожих зияющими дырами входов и окон, в которых мелькали обожженные солнцем лица...
На плоских крышах сидели люди в пестрых и белых хитонах и ждали прохладного вечера, идущего на смену жаркому дню. Старые фарисеи, с длинными, как у пророков, бородами, творили уже на крышах вечернюю молитву, воздевая к небу руки; тут же бегали грязные и оборванные дети, с визгом и смехом бросая крошки хлеба голодным птицам... Сидели старые и молодые женщины, передавая друг другу последние городские новости... Молодые изредка перегибались и смотрели вниз, на улицу, где шли молодые, сильные мужчины с огненными глазами и могучим телосложением...
Улица была полна звуков. Погонщики мулов, носильщики, важные купцы и жалкие нищие образовали две живых волны, текущих друг другу навстречу... Иногда же люди и животные сбивались в одну кучу, и тогда трудно было пройти по улице -- приходилось прижиматься к домам...
В воздухе стоял стон от человеческого говора и криков животных. Говорили на разных наречиях люди разных национальностей, и никто не мешал друг другу... И каждый шел своей дорогой и делал свое дело...
Высокий старик пробирался в толпе, расчищая себе путь локтями. И было странно видеть, как работают эти руки, на которые не легла печать дряхлости. Будто принадлежали они молодому и сильному, не знающему счету годам, человеку...
На углу узкого, как щель, переулка сидел грязный, лохматый слепой... Он держал в руках глиняную чашку, смотря на прохожих двумя тусклыми, белыми пятнами -- глазами...
-- Во имя Иеговы!.. Сжальтесь во имя Иеговы!..
Высокий старик наклонился к нему, делая вид, что кладет слепому в чашку монету...
-- Что нового, Шлом Иорес?.. -- спросил он тихо.
Два круглых белых пятна заходили колесом в орбитах... И на щеки слепого легла розовая тень...
-- Это ты... Бен-Аир? -- почти беззвучно прошептали губы.
-- Да!..
-- Завтра ночью подойдет караван из шестидесяти верблюдов... Везет белую кость из Нубии...
-- В чем состоит охрана?
-- Сорок нубийских всадников и двадцать наемных арабов!
-- Хорошо!..
Высокий старик выпрямился и пошел своей дорогой... А слепой, как ни в чем не бывало, продолжал гнусавить;
-- Во имя Иеговы!.. Подайте бедному слепому!..
IV.
Прошел небольшой караван из десяти верблюдов... Животные перебирали ногами, длинными, как жерди, покачиваясь на ходу, как старые финикийские матросы... Их уродливые морды с приплюснутым носом и оттопыренной нижней губой ритмично болтались из стороны в сторону, а на крытых, неуклюжих горбах тряслись тюки с товарами...
Народ расступался, давая каравану дорогу. Прислонился к стене и высокий старик.
И вдруг услышал, как кто-то шепнул ему на ухо:
-- Не боишься, господин, ходить в эту пору по городу?..
Старик повернул голову. Рядом стоял смуглый, молодой носильщик.
-- А ты разве узнал меня?..
-- Разумеется!..
-- Но почему?..
-- Я знаю твои глаза, Бен-Аир!.. Ты можешь спрятать под седой парик голову и бороду, но глаз не спрячешь!..
Бен-Аир усмехнулся.
-- Из тебя бы вышел хороший сыщик для претории или синедриона!.. Впрочем, я знаю, что ты мне предан!..
Караван уже прошел и движение по улице стало обычным. Бен-Аир хотел было продолжать путь, но его заинтересовала странная процессия, только что вышедшая из-за угла...
Это была группа людей, одетых в самые обыкновенные одежды... Впереди шел среднего роста человек, босой, в простом, но белоснежном хитоне, подпоясанном у бедер веревкой... На плечи его спадали темнорусые волосы, с правильным пробором посредине... И такая же, раздвоенная борода окаймляла его грустное, молодое лицо...
Сзади этого человека шло несколько старых и молодых мужчин, одетых тоже довольно бедно. И у всех у них были непокрытые головы...
Процессия поравнялась с Бен-Аиром... И вдруг шедший впереди повернул лицо свое и посмотрел на Бен-Аира пристальным взором...
Это было одно только мгновение... Но Бен-Аиру показалось, что два огненных меча вонзились ему в душу и сожгли все, чем она жила и существовала...
Разбойник дрогнул и отвернулся...
И стало так пусто в душе, словно никогда в ней ничего не было. И было странно сознавать, что нет желания что-нибудь делать, о чем-нибудь думать!..
Бен Аир тряхнул головой и нерешительно повернул голову...
Процессия уже прошла; другие люди заполнили улицу...
-- Кто этот человек? -- глухо спросил Бен-Аир носильщика, который все еще стоял около него.
-- Это Иисус из Назарета!.. Говорят, что он -- святой!., Хотя многие называют его сумасшедшим!..
Бен-Аир хотел улыбнуться, но губы отказались повиноваться... И на лицо легла печать страдания.
-- Тебе нехорошо, господин мой?.. -- услышал он снова шепот.
Разбойник провел рукой по влажному лбу.
-- Нет, ничего... я много сегодня прошел пешком!.. Прощай!..
Он сделал над собой усилие и рванулся с места, как застоявшийся кон...
И скоро слился с пестрой и шумной толпой...
V.
Черноокая красавица Лия с нетерпением посматривала на большие песочные часы, стоявшие на столике из черного фригийского мрамора. Несколько раз она подходила к двери и тревожно прислушивалась... Но на улице было тихо. Лия подождала еще немного, накинула на себя темную багдадскую шаль и вышла на улицу.
Была уже ночь, и звездное небо блестящим покровом висело над Иерусалимом... Соседние дома были окутаны молчанием, и их смутные силуэты грозили далекому небу зловещей тишиной. Будто были это насторожившиеся хищные птицы, подстерегающие добычу...
Где-то вспыхивали короткие огни, врывавшиеся в темноту улицы узкими, как кинжал, языками... Но гасли, как молния в грозу, блеснув мигающим светом...
Лия стояла у стены своего дома и всматривалась в темноту... И видела, как бродят в ней неясные тени, смутные, как мимолетный сон.
И ждала и трепетала.
Вдруг от одного угла отделилась большая тень и поплыла к Лие... Женщина вздрогнула и спряталась за выступ входа. И когда тень была уже близко, тихо спросила:
Это ты... господин мой?..
-- Да, я! -- услышала она знакомый голос, и подошедший взял ее за руку. -- Ты давно ждешь меня?
-- Давно! Я уже начала беспокоиться, что ты не идешь!.. Ты был всегда так аккуратен!
Подошедший вздохнул.
-- Я долго бродил по городу... И думал...
Он обнял ее слегка за талию...
-- Пойдем!..
Когда вошли в комнату, Лия Тщательно закрыла дверь и прибавила масла в светильник. И, при свете его, вошедший быстро снял с головы белый парик, отвязал привязанную бороду. И стал молодым и красивым, полным желания и силы.
Сел рядом с Лией и привычно обнял ее смуглыми, мускулистыми руками. Потянул горячие губы свои к ее губам...
И вдруг... два кротких темно-карих глаза стали между ним и женщиной... И стало опять пусто на душе... Руки сами собой опустились...
-- Бен-Аир! -- услышал он страстный шепот. -- Господин мой!.. Что с тобой?!. Ты... нездоров сегодня?..
Она прижалась к нему упругим, горячим телом; жгла его своим дыханием...
Бен-Аир сидел согнувшись, опустив голову.
Женщина продолжала:
-- Мой милый... мой желанный!.. Я не узнаю тебя!.. Ты всегда жег меня, как горячий ветер пустыни!..
Бен-Аир вздрогнул, сделал над собой усилие и опять потянулся к Лие... Но вместо лица ее... увидел два кротких темно-карих глаза, смотревших ему в душу...
Оттолкнул женщину. Сидел долго, закрыв лицо руками. Затем порывисто встал и начал собираться.
Лия вскочила, как раненая львица...
-- Ты разлюбил меня! -- вскричала она, со стоном. -- Бен-Аир, ты любишь другую!..
Бен-Аир молчал.
-- Ты любишь другую женщину! -- повторяла Лия, опускаясь на пол и обнимая ноги разбойника. -- О, не отталкивай меня, Бен-Аир!.. Ведь, я так люблю тебя!..
Она ломала руки, билась головой о землю... И была она прекрасна, страдающая, рвущая на себе длинные, распущенные волосы...
Бен-Аир хотел обернуться к ней, поднять ее с земли. Хотел сказать ей, что любит ее по-прежнему. Но заглянул в свою душу и увидел в ней пустоту и холод.
И, не сказав ни слова, быстро надел парик, подвязал бороду и вышел...
Когда разбойник скрылся за дверью, Лия вскочила и сжала кулаки.
-- Ах, так?! -- прохрипела она и взор ее загорелся ненавистью. -- Хорошо же!.. Ты вспомнишь эту ночь, Бен-Аир!..
Стояла долго со сжатыми кулаками, крепко стиснув жемчужные зубы. И вдруг быстро схватила шаль, загасила светильник, выбежала на улицу и сейчас же растворилась в жуткой ночной тьме...
VI.
Погоня продолжалась.
Около ста римских всадников, по указанию Лии, гнались уже несколько часов за Бен-Аиром. Их взмыленные кони, тяжело дыша, рассекали воздух могучими грудями, стремясь к маленькой, черной точке, уходящей за горизонт...
Бен-Аир припал к крутой шее своего арабского коня, который летел ураганом, вздымая серыми копытами столбы серой пыли. Разбойник с нежностью гладил шею лошади. Он знал, что благородное животное унесет его от врагов, кони которых в сравнении с его конем казались жалкими курами, дерзнувшими соперничать с быстрокрылым орлом. В начале погони, когда римляне окружили тот дом, где Бен-Аир находился, он едва успел сесть на коня; но, когда сел, -- бояться ему было нечего. Первое мгновение над его головой свистали стрелы; близко пролетел дротик, брошенный опытной рукой... А затем даже фигуры всадников расплылись вдали и стали маленькими, прыгающими точками.
Прошло еще часа два. Бен-Аир придержал коня и оглянулся. Кругом была ровная, как ладонь, степь, и никого на ней не было видно.
Разбойник облегченно вздохнул. До ближайшего города, где он мог считать себя в безопасности, было не более часа езды.
И Бен-Аир решил дать отдохнуть лошади.
Он слез с седла, достал из-под него мешок е кормом и, пока лошадь ела, сам сел на камень, пытливо вглядываясь в даль...
Вдруг до его слуха долетел жалобный вой. Казалось, он шел из земли, до того он был глух и смутен.
Бен-Аир поднял голову и прислушался. Понял, что воет кто-то вблизи, за камнем, на котором он сидит. Встал и прошел несколько шагов. И увидел в степной пыли маленькую, жалкую собачонку с выпавшими на землю внутренностями... Она лежала на боку, судорожно вздрагивая короткими, сухими ножками...
Рядом шли следы копыт...
Бен-Аир догадался, что собака попала под мчавшуюся лошадь...
И опять встали перед разбойником "те" глаза, которые посмотрели на него так пристально на иерусалимской улице... Образовалось в душе что-то такое, чего никогда не испытывал Бен-Аир... Подступил к горлу какой-то комок, и в тоске сжалось сердце...
Разбойник пошел к своему коню, отвязал от луки седла дорожную аптечку с лекарствами, вернулся к собаке и стал возиться около нее, забинтовывая рану...
И не слышал, как приблизились римские всадники, и только почувствовал, как впилось в его широкую спину острое лезвие дротика...
VII.
И стали класть на весы добрые и злые дела Бен-Аира...
С ужасом видел разбойник, как перетягивает чашка со злыми делами, и как взлетает кверху другая, на которой должны бы лежать добрые дела...
Но вот кто-то, одетый в белоснежные одежды, подошел к весам и положил на пустую чашку что-то...
И стала падать эта чашка быстро-быстро вниз и перетянула чашку со злыми делами...
И с удивлением увидел Бен-Аир, что лежит на пустой чашке та желтая, покрытая степной пылью, собачонка, которую он нашел в день смерти...
И увидел он также, что одетый в белоснежные одежды -- Тот, Кого он встретил на иерусалимской улице...
И так же смотрел Он сейчас на Бен-Аира, но не было уже в глазах Его укоризны, а только -- милосердие...
И ждал Он разбойника, улыбаясь, протягивая руки...
И пошел к нему Бен-Аир...
Источник текста: журнал "Пробуждение" No 16, 1914 г.