Весело пошли в степь "бурлаки". Рано только немного вышли: рожь не поспела еще. Но и дома делать нечего, а пока идут, поспеет рожь,-- в степи она недели на две, а то и на три скорей поспевает.
Растянулись "бурлаки" по всему тракту. Встретились русские и кто-то заметил:
-- Вишь, татарская орда валит.
Ночь придет -- татары или в поле ночуют, а если близко своя деревня -- в деревне. Так семьями в своих ярких костюмах и идут. Другая семья серпов в десять. На них на всех -- настоящих работников, может, всего-то два и найдутся -- отец с матерью, но серпы и всем остальным всучат родители на базаре: тоже, дескать, работники. Уж что нажнут такие работники -- другое дело, а едоки и они. Так и нанимаются,-- лучше дешевле за десятину, но чтоб кормить всех, сколько съедят. Но опытны и наниматели, и редко удается обмануть их одним видом работников. Чаще приходится идти за назначенную цену и определенное количество пищи за десятину. А десятины большие {Сотенная -- четыре тысячи квадратных сажен. (Прим. Н. Г. Гарина-Михайловского.) }, и если лето дождливое, плохо приходится родителям такой большой семьи,-- они съедят весь свой заработок и не нагуляют тела на зиму. Тогда скучно возвращаться осенью домой.
Движутся кучей татары: кто едет в телеге, кто пешком с ручными тележками. Таких большинство. В тележках -- вещи, провизия, дети. А грудных на руках несут изможденные татарки, покачиваясь на своих, в толстые шерстяные чулки обутых ногах, и широко развеваются их грязные, неуклюжие красные блузы.
У детей и баб лица испитые, худые, желтые,-- лихорадка половину народа переберет, пока доберутся до места. А если прибавится к лихорадке другая какая-нибудь хворь: тиф, дифтерит, корь, скарлатина, то мрут тогда и взрослые и дети, и далеко по селам разносится болезнь.
Но равнодушен татарин к смерти,-- умрет так умрет,-- что на роду написано, то должно исполниться. А если особенно ребенок умрет, то что в нем? Пока ведь только кормить его надо да время у работника отнимает он,-- баба жала бы, а тут возись с ним. Что другое, а дети дешевый товар: один умер -- другой уж поспел. Все бы жили,-- говорят татары,-- и места на свете не хватило бы.
Идут и разговаривают татары о том, что много хлеба и дорогое жнитво должно быть. Вспоминают прежние походы. Толкуют о зимних слухах, которые пустил кто-то, что крестить хотят татар и новые книги хотят им дать. Многие уже в Турцию было собрались: и вещи и хозяйство распродали. Иные и ушли, но вернулись: бумага пришла, что без паспортов в Турцию не пускают. Напугался тогда народ, но пришла веселая весна, поманил заработок, и забыли татары о тревожных слухах.
-- Кому надо? Мы верой и правдой русскому царю служим триста лет,-- за что нас обижать?
Где дорога ровная, идут, болтают; а где лес, где залегают те непроходимые лесные дороги, по которым ни летом, ни зимой нет проезду, там бросается каждый к своей тележке.
И пойдет по лесу крик:
-- И-и-и!
-- Эй-эй-эй!
Пройдут лес и, обтирая пот, говорят:
-- Эх, беда: как тут ездят с товаром?
-- Беда! маненько бы с десятину прирубить от дороги...
Не одну и не две таких застав миновать придется, пока, наконец, не сверкнет необъятная степь: хоть и тут дороги так подпаханы, что почти все лето ездить надо по колеям да рытвинам, которых наделали в весеннюю да осеннюю распутицу, но зато хоть глазу привольно.
Смотри, куда хочешь: везде хлеб и хлеб. Где-то сенокос, а то все распахали и в степи, так же как в татарской стороне, скотину уж держат на соломе почти круглый год.