На Кронверкском проспекте, против Александровского парка, на воротах чистенького деревянного домика с мезонином Карташев увидел билетик о сдающейся комнате и, войдя во двор, позвонил у подъезда.
Ему отворила молодая горничная с большими черными глазами, которые смотрели с любопытством и интересом.
- Здесь отдается комната?
- Здесь, пожалуйте...
Карташев вошел в прихожую и, пока раздевался, слушал звонкие трели разливающихся канареек. Было тихо и уютно.
Там дальше кто-то играл на рояле, и по дому отчетливо неслись нежные звуки "Santa Lucia".
На Карташева пахнуло деревней, когда, бывало, под вечер, Корнев и его сестры где-нибудь у пруда пели среди догорающей зари и аромата вечера:
Лодка моя легка,
Весла большие...
Sa-a-nta Lu-ci-a.
"Вот хорошо, - подумал Карташев, - и музыка, и какая прекрасная".
Его ввели в нарядную, потертую, но опрятную гостиную, где стояла очень пожилая, как будто усталая, худая дама, с наколкой, в нарядном темном платье, точно в ожидании гостей.
Карташев неловко поклонился под внимательным взглядом дамы.
- У вас комната сдается.
- Позвольте узнать, с кем имею честь говорить?
Карташев отрекомендовался.
Карташев сел и выдержал целый экзамен.
Может быть, он влюблен? В таком случае она не может допустить никаких дамских посещений. Может быть, он курит? Тогда, к сожалению, она тоже не может, потому что свежий воздух дороже всего. Может быть, он пьет, кутит, играет в карты; может быть, у него товарищи слишком шумные?
Ответы оказались удовлетворительными.
- Ну, в таком случае вам и комнату можно показать... Пожалуйте...
Комната, куда вошел Карташев, была очень оригинальна. В ней стояли старинные бархатные кресла, старомодный с громадными ручками диван, как будто открывавший свои объятия, зеркало с высокими стеклянными подсвечниками в бронзовой ажурной оправе, массивный письменный стол со множеством ящиков. Только кровать да два-три стула говорили о чем-то более современном и своей скромностью составляли резкий контраст с остальной обстановкой.
Карташев с удовольствием прошелся по комнате, заглянул в окно, а хозяйка стояла у дверей и, казалось, с высоты своих каких-то мыслей пренебрежительно смотрела и на эту комнату, и на юного Карташева, который чему-то радовался, волновался, чего-то точно искал и ждал там, где она уж ничего не искала и не ждала. Ее слегка меланхоличный, слегка пренебрежительный вид как бы говорил: "Не такие, как ты, искали... в свое время и тебя все та же пыль времени покроет..."
Она вздохнула.
- Мне очень нравится комната... Можно узнать ее цену? - спросил Карташев.
- Десять рублей.
- Я согласен... Вот деньги...
Он подал десять рублей.
Карташев отдал деньги и вышел с хозяйкой из комнаты.
- Верочка! - крикнула хозяйка.
И когда явилась уже знакомая горничная с хорошеньким лицом и большими бархатными, какими-то пустыми глазами, дама сказала:
- Проводи господина... Он теперь наш... комнату нанял, - пояснила она.
Верочка подарила Карташева выразительным взглядом, но хозяйка, заметив этот взгляд, опять задумалась.
- Еще два слова. Верочка, выйди... - И, когда та, вильнув хвостом своих юбок, вышла, она сказала Карташеву: - Верочка, в сущности, моя воспитанница и очень порядочная девушка. За нее сватался лавочник здесь... может быть, я и соглашусь... Я ставлю условием, чтобы никаких ухаживаний у меня не было в доме.
Карташеву показалось, что слишком много условий уже поставлено ему, и он уже не с такой охотой, а значительно суше, но согласился и на это.
- Ну, тогда пожалуйте, с богом.
Верочка проводила его.
- До скорого свиданья!.. - ласково сказала она.
- До свиданья, - ответил Карташев. - Я часа через два приеду.
Карташев ехал и был очень доволен: так патриархально и так не похоже на все окружающее. Оригинальная хозяйка... оригинальная Верочка и комната оригинальная, старинная... а в кабинете хозяйки, через который он проходил, громадный камин, вроде тех, которые попадаются на гравюрах вальтер-скоттовских романов... Да, будет уютно и хорошо.
Дома на столе Карташева застала повестка на семьдесят рублей. Эти двадцать рублей прибавки были как нельзя более кстати. Шацкий спал еще. Карташев отправил повестку к дворнику с просьбой сейчас же засвидетельствовать и начал поспешно укладываться.
Когда принесли повестку, он съездил получить деньги и, возвратившись, приказал выносить вещи.
Шацкий, неумытый, скучный, ходил по комнате.
- Позволь с тобой рассчитаться.
- Мой друг, к чему же торопиться.
- Я получил деньги и уезжаю.
Карташев отсчитал ему сорок рублей.
- Прощай, Тёма, - сказал грустно Шацкий, - можно навещать тебя?
- Пожалуйста, очень рад буду...
- А то оставайся... в оперетку...
Карташев только рукой махнул. Шацкий шутил, но в голосе его звучало сожаление. Жаль вдруг и Карташеву стало и Шацкого, и всю прожитую с ним жизнь, и на мгновение потемнела яркая тишина Петербургской стороны. В памяти встала вся налаженная жизнь их вдвоем, театр Берга, итальянка. Карташеву хотелось и возвратить все это назад, и какая-то сила уже толкала его вперед. Он шагал в раздумье по лестнице, искал в голове какого-нибудь утешения и вдруг вспомнил:
- Сейчас же абонируюсь и возьму "Консуэло".