Кудряшов и Татьяна.

Кудряшов. Скажи мне, Татьяна, что всё это значит? Ты отрываешь меня от работы в первый же день моей новой службы. Ты присылаешь мне раздражительную телеграмму, я бросаю всё, лечу, сломя голову, на извозчике, думая застать тебя если не на столе, то всё-таки опасно больной, и что же я вижу! Ты на ногах, ты со своим другом, которого я давно должен был бы выгнать из дома, - устраиваешь сцены женщине, которой я обязан всем, ты с этим мямлей оскорбляешь женщину, которая...

Татьяна пристально смотрит на него.

Что с тобой?.. Ты в самом деле больна, Таня? ( Берёт её за руку ).

Татьяна. Прочь... Оставь меня... Ты не знаешь, не видишь...

Кудряшов. Я? Не вижу? Чего, Таня? Полно, успокойся, расскажи мне, что взволновало тебя? Ах, как это глупо, как это глупо! Я должен был находиться там, на месте... Ну что, если барон узнает, что я, в первый же день службы...

Татьяна. Ты не останешься служить у него, ты должен бросить это место.

Кудряшов. Бросить? Ты с ума сошла? Двенадцать тысяч в год...

Татьяна. 12 000, 12000! Как это много... За то, что раз потеряв, не возвратишь никогда!

Кудряшов. Что ты говоришь? Что за дикая чепуха?.. Потеряв... Что потеряв?

Татьяна. Всё, всё. Честь, доброе имя, счастье, спокойствие... Я скажу тебе. Я думала, что, глядя на меня, ты сам поймёшь всё, но я ошиблась в тебе. Ты не так чуток, как я думала...

Кудряшов. Ты думала... Ты думала? За три года жизни вместе с тобой можно было бы изучить друг друга... Что до меня касается, то, мне кажется, я тебя знаю...

Татьяна. Если знаешь, то ты не бранил бы меня за то, что я потревожила тебя. Ах, Владимир, Владимир, неужели ты думаешь, что я позвала бы тебя, если бы дело шло о пустяках? Скажи, было ли что-нибудь подобное прежде, за эти три года, о которых ты говоришь?..

Кудряшов. Не предоставлялось случая...

Татьяна. Да, не предоставлялось случая. Когда умирал наш ребёнок, а ты был в гостях у этой Бешенцевой и играл в карты с её мужем, я послала за тобой. Тогда ты не вышел из себя. Тогда...

Кудряшов. Да, тогда было дело другое.

Татьяна. Теперь хуже, Володя.

Кудряшов. Ты жива, здорова, расстроена чем-то, это правда. Но ведь ничего же не случилось? Напротив, теперь-то и радоваться тебе и за меня, и за себя. Два года нужды, лишений, поиски работы - это ужасно! Знать себе цену, быть в себе уверенным, как я, и - ничего!.. И вот, когда как с неба падает этот барон со своим предложением, когда я, наконец, занимаю положение, достойное меня, когда предо мной открывается деятельность, которая может поставить меня там, близко от вершины земного могущества, которая даёт мне в недалёком будущем эту страшную власть над людьми - богатство, ты начинаешь какую-то тёмную работу, ты подкапываешься под меня, заставляешь меня упасть с первой же ступени лестницы, ты, наконец, прямо говоришь мне: " Брось место"! Бросить место? Вернуться назад в эту тьму, в эту нищету, чувствовать вечную злобу...

Татьяна ( перебивая ). Володя...

Кудряшов. Видеть ничтожество, обгоняющее тебя, знать, что это ничтожество может раздавить тебя... Нет, Татьяна, довольно! Не тяни меня назад!

Татьяна. Володя, ради Бога...

Кудряшов. Оставь всё это, прекрати ломать руки. Оставь эти нелепые слёзы и сентиментальность. Ты действительно не знаешь меня, Таня! Ты думаешь, что я всё тот же невинный ангел, каким тебе угодно было считать меня в эпоху нашей любви и после свадьбы. О нет, ты ошибаешься! Я недаром прожил эти три года. В вечной погоне за работой, толкаясь по приёмным, сидя над грошовыми чертежами, - что я говорю, над чертежами, - над бессмысленной перепиской, лишь бы не умереть от голода! Мокнув и голодая на изысканиях дорог, работая, как каторжник, всюду и везде я видел одно и то же. Везде давил меня этот страшный призрак земной власти, этот царь нашего мира, везде его верные слуги оскорбляли меня. Чем? Одним своим существованием! И я решился стать одним из этих слуг... ( Глухо ). Какими бы то ни было средствами!

Татьяна. Ты ли это? Да, таких речей раньше я от тебя не слыхала.

Кудряшов. И я достигну цели. Что значат все эти наши с тобою так называемые идеалы! Не мы ли схоронили ребёнка? Кто знает... быть может, богатство наше спасло бы его... Теперь - одна сила. Сила эта управляет миром. Сила эта даёт счастье, здоровье, жизнь. Да, деньги - это Бог!

Татьяна. Ты кончил или нет?.. Ты закончил эту свою недостойную исповедь?.. Так слушай же: твои деньги не спасут меня. Я погибла.

Кудряшов. Погибла?

Татьяна. Да, я погибла, я опозорена, обесчещена! ( Рыдает ).

Кудряшов. Что за вздор! Опозорена, обесчещена?.. Ты добиваешься того, что бы вызвать во мне жалость к тебе?

Татьяна. Я не добиваюсь! Я говорю тебе о том, что было.

Кудряшов. Но что же было-то? Скажи мне толком.

Татьяна. Было... Что было? О Господи, сжалься!.. Сказать тебе, и теперь, после всего этого... Зачем?..

Кудряшов. Да скажи же, наконец...

Татьяна. Ну, слушай! Я скажу. Но только помни, Владимир... Я ставлю на карту всё... Если ты ответишь мне теми же словами, какие сказал сейчас, если ты заподозришь меня в шантаже...

Кудряшов. Ну, так что же?

Татьяна. Тогда всё кончено...

Кудряшов. Грозно сказано, Татьяна Николаевна! Ну-с, я слушаю...

Татьяна. Вчера ты уехал... Ты видел, что я... что я...

Кудряшов. Была немножко пьяна, un peu grise. [ Немного навеселе ( фр.)]

Татьяна. У тебя хватает духу шутить, Володя... Да, меня поили, я была пьяна... Я никогда не пила так много. Ты уехал, я осталась. Со мной сидели барон, Бешенцевы, Бобров. Потом Бешенцева отослала мужа и попросила Боброва его проводить. Все разъехались, и мы остались втроём. Откуда-то взялось ещё шампанское. Они поили меня... Потом я не помню. Бешенцева исчезла... Мы остались одни...

Кудряшов. Ну, и что ж? Надеюсь, ты быдла с ним любезна?..

Татьяна. Я говорю тебе, что я не помню. Я помню... помню только ужасный страх... смерть. Это лицо, склонившееся надо мною, это ненавистное лицо...

Кудряшов. Ну...

Татьяна. Он начал целовать мои руки, потом лицо...

Кудряшов. И ты... позволила?

Татьяна ( бросаясь на колени ). Володя, скажи, что ты не понимаешь! Скажи... Ты не мог бы так выслушивать меня, если бы понимал. Скажи, что ты не понял... А если понял, не доводи меня... Не добивай меня... Не требуй... ( Рыдает в отчаянии ).

Кудряшов. Нет, я понял...

Татьяна. Понял, понял... Так Бобров не лгал? Нет, он никогда не лжёт... Да... Так вот, Володя... Это ты?.. Ты? Сам?..

Молчание.

О Боже... Боже мой... Всё разрушено, всё уничтожено. У меня оставалась одна надежда, одна защита - ты. И её нет, этой опоры. На месте её - пропасть, бездна. Володя... Володя...

Кудряшов. Перестань. К чему эти мелодраматические вопросы, эти ужасы? Странное дело, Татьяна, я тебя всегда считал способной на жертву. Для того, что бы выйти за меня замуж, ты уже пожертвовала немалым. Да и на словах ты всегда казалась мне готовой принести себя на пользу ближним, не говоря уже о муже, которого ты так нежно любишь! И вот теперь, когда, наконец, представился случай сделать ничтожную уступку своим так называемым нравственным убеждениям, когда от этого зависит всё наше будущее, - ты начинаешь эту смешную комедию... ( Подходит к ней ). Полно, Таня. ( Хочет обнять её ). Успокойся... Я всё так же люблю тебя.

Татьяна. Отойди! Отойди... Ты не муж мне. Я недаром сказала тебе. Всё кончено, всё кончено.

Звонок.

Кудряшов. Так вот она любовь! Так вот к чему все вопли и фразы о самопожертвовании? О, сколько эгоизма, сколько истинного бессердечия в твоём поступке. Но подожди, я сломлю тебя! Я покажу тебе, что то, чего хочу я...

Горничная ( входя ). Барон пожаловал.

Кудряшов. Барон? Что делать тогда, как объяснить?

Татьяна. Попроси обождать.

Горничная уходит.

Кудряшов. Бога ради, Татьяна, не выдай меня, не говори, что я здесь. ( Убегает направо ).

Татьяна ( вслед ему ). Не выдам... ( Медленно и глухо ). Да, всё кончено... Продана, продана, продана!.. ( Стоит некоторое время, закрыв лицо руками, потом идёт к шифоньеру, достаёт яд и выливает в стакан с водой ). Прощай, жизнь!.. ( Выпивает, потом медленно походит к столу и звонит ).

Входит горничная.

Даша, просите барона.

Барон, входя, почтенно останавливается в дверях.

Татьяна ( оборачиваясь к нему ). Я ваша!

Барон кидается к ней, она тихо склоняется в кресле.

Занавес.

Конец.

1885 г.