1794--1858.
Лѣтомъ 1860 года остановился я у витринъ какого-то книжнаго магазина въ Берлинѣ и, между другими книгами, увидалъ, какъ теперь помню, въ зеленой обложкѣ, сочиненія Александра Дмитріевича Улыбышева о Моцартѣ, на Нѣмецкомъ языкѣ.... Книга эта напомнила мнѣ многое изъ моего дѣтства, какъ, бывало, я, ребенкомъ, нервно трясся отъ наплыва впечатлѣній въ Нижегородскомъ театрѣ; тамъ между прочимъ обращалъ на себя мое вниманіе пожилой, румяный толстякъ, съ сѣдыми рѣдкими баками и клочкомъ такихъ же волосъ подъ подбородкомъ, въ золотымъ очкахъ, большею частью въ лѣтнихъ свѣтлыхъ панталонахъ и въ сѣрой на ватѣ, съ бобровымъ воротникомъ, шинели. Толстякъ этотъ -- Александръ Дмитріевичъ Улыбышевъ -- всегда сидѣлъ въ первомъ ряду креселъ, на первомъ съ правой стороны отъ входа. Свои сужденія о пьесахъ, объ игрѣ актеровъ онъ произносилъ не стѣсняясь, громко, на весь театръ, не только въ антрактахъ, но и во время хода пьесы, покрикивая: "браво, отлично, молодецъ!" или; "скверно", а иногда даже просто: "экой болванъ!".... Театральная публика, какъ и всякая масса, всегда обзаводящаяся своими богами и божками, ее направляющими и ей внушающими, посматривала только на Александра Дмитріевича: молчалъ онъ, и она молчала, одобрялъ онъ -- и она отбивала изо всѣхъ силъ свои ладони; вертѣлся онъ отъ досады, и она осмѣливалась иногда изъ-подъ тишка шикнуть (тогда шикать было опасно; съ начальствомъ неразберешься)...
Вообще Улыбышевъ въ старомъ Нижегородскомъ театрѣ (на углу Большой и Малой Печерокъ) былъ тѣмъ же что для актеровъ и публики Московскаго театра былъ князь Юсуповъ, который (по словамъ А. Е. Шушерина, записаннымъ С. Т. Аксаковымъ), сидя также всегда въ первомъ ряду креселъ, магически дѣйствовалъ на актеровъ, слѣдившихъ за нимъ со сцены.
Улыбышевъ извѣстенъ былъ не только за умнаго, но и за очень остроумнаго человѣка. Остроты его безпрестанно ходили по Нижнему, и какъ всегда бываетъ -- безъ разбору. Самыя незначительныя замѣчанія его пересказывалисъ на всѣ лады, и хотя бы въ нихъ даже ничего не было замѣчательнаго, расказчики и слушатели считали своей непремѣнной обязанностью изумляться ихъ остроумію. Такъ, помню, между прочимъ, передавалось изъ устъ въ уста, что увидавъ меня въ первый разъ въ студенческомъ мундирѣ, Александръ Дмитріевичъ замѣтилъ: "Изъ эдакой маленькой флейты (лѣтъ 13-ти я игралъ на флейтѣ) вдругъ сдѣлался такой большой фаготъ".
Не стѣснялся Александръ Дмитріевичъ и въ столичныхъ театрахъ, публика которыхъ не разъ подхватывала театральныя сужденія его; онъ клалъ свой опредѣляющія рѣшенія на таланты. Такъ разсказываютъ, что одна, считавшаяся чуть не совершенствомъ пѣвица большаго театра въ Петербургѣ, обладавшая прекраснымъ развитіемъ нижнихъ и верхнихъ нотъ, нѣсколько упала въ мнѣніи Петербургской публики, когда Улыбышевъ нашелъ, что, въ виду несовершенствъ ея среднихъ нотъ, она "имѣетъ слишкомъ много для того, чтобы имѣть достаточно". Этотъ афоризмъ по отношенію къ пѣвицѣ (мнѣ не могли передать ея Фамиліи) съ тѣхъ поръ вошелъ въ общее употребленіе въ средѣ публики большаго театра.... разсказываютъ также, что, встрѣтившись въ фойе большаго театра съ какой-то дамой, онъ заговорилъ съ ней о театрѣ и, по своему обыкновенію, безь всякихъ церемоній, и только потомъ узналъ, что говорилъ съ лицомъ, очень высоко поставленнымъ.... Передаютъ, что во время представленія въ Петербургѣ оперы "Сѣверная Звѣзда", которую Улыбышевъ видѣлъ въ первый разъ и въ которой подъ однимъ изъ главныхъ дѣйствующихъ лицъ разумѣлся Петръ Великій въ самомъ каррикатурномъ видѣ, онъ до того громко и рѣзко порицалъ такое циническое неуваженіемъ памяти великаго генія страны, что съ тѣхъ поръ "Сѣверная Звѣзда" стала даваться все рѣже и рѣже и затѣмъ вовсе снята была съ Петербургской оперной сцены.
Открытая барская жизнь Улыбышева въ Нижнемъ осмысливалась его музыкальными вечерами; вообще важнѣйшее значеніе всей дѣятельности его заключалось въ его музыкальности, которою онъ сдѣлался извѣстнымъ не только (или вѣрнѣе: не столько) въ Россіи, какъ за-границей.
Оффиціально записанная жизнь Улыбышева говоритъ о немъ, по обыкновенію, самымъ лаконическимъ тономъ. Изъ аттестата, выданнаго "дѣйствительному статскому совѣтнику Александру Дмитріеву сыну Улыбышеву, по опредѣленію государственной коллегіи иностранныхъ дѣлъ въ С.-Петербургѣ, Декабря 17 дня 1830 года" (обязательно сообщеннаго мнѣ зятемъ его уважаемымъ К. И. Садоковымъ, которому я крайне обязанъ за сообщеніе цѣнныхъ свѣдѣній для настоящаго біографическаго очерка) видно слѣдующее: Улыбышевъ поступилъ на службу въ канцелярію министра финансовъ 20 Августа 1812 года; по увольненіи оттуда опредѣленъ въ канцелярію горныхъ и соляныхъ дѣлъ 31 Августа 1813 года, пожалованъ въ коллежскіе регистраторы 20 Декабря того же 1813 года; по прошенію уволенъ изъ канцеляріи департамента горныхъ и соляныхъ дѣлъ 29 Февраля 1816 года и опредѣленъ въ коллегію иностранныхъ цѣль 29 Апрѣля того же 1816 года; 1 января 1817 г. произведенъ въ переводчики; 1 Іюля того же года пожалованъ въ титулярные совѣтники; 20 Октября того же года отправленъ въ Москву для нахожденія при канцеляріи управляющаго министерствомъ иностранныхъ дѣлъ; 1 Января 1820 г. пожалованъ въ коллежскіе ассессоры; 22 Августа 1821 года -- кавалеромъ ордена Св.-Владимира 4 степени; 21 Апрѣля 1823 года -- ордена Св. Анны 2 степени; 1 Января 1824 г. произведенъ въ чинъ надворнаго совѣтника; 28 Марта 1825 года -- въ чинъ коллежскаго совѣтника; 22 Августа 1826 года пожалованы ему алмазные знаки Св. Анны 2 степени; 5 Декабря 1827 года ему пожаловано единовременно въ награжденіе 3000 рублей; 25 Марта 1828 года произведенъ въ статскіе совѣтники; 9 Октября 1829 года пожалованъ ему годовой окладъ жалованья, состоящій изъ 3000 рублей; 5 Апрѣля 1830 всемилостивѣйше пожалованъ ему перстень съ вензелевымь Высочайшимъ именемъ. Находясь въ отпуску, прислалъ въ Сентябрѣ 1830 года прошеніе объ увольненіи его въ отставку, уволенъ 22 Ноября отъ службы, причемъ, за оказанное имъ, въ продолженіе ея, отличное усердіе, пожалованъ въ дѣйствительные статскіе совѣтники.... Вотъ и все. Но большаго конечно отъ оффиціальной біографической записи и требовать нельзя.
Съ 1830 г. Улыбышевъ болѣе не, служилъ, такъ что послѣднія почти 30 л. жизни не принималъ прямаго участія въ служебно-общественной дѣятельности, если не считать участія его-въ собраніяхъ Нижегородскаго дворянства и въ совѣщаніяхъ дворянъ по крестьянскому преобразованію. Нужно однако при этомъ прибавить, что вслѣдъ за трагической кончиной А. С. Грибоѣдова, Улыбышеву предлагали занять его должность въ Персіи, но онъ не принялъ предложенія.
А. Д. Улыбышевъ родился, какъ это видно изъ надписи на его памятникѣ въ с. Лукинѣ, 2 Апрѣля 1794 года, отъ Дмитрія Васильевича и Юліи Васильевны Улыбышевыхъ {Отъ священника c. Лукина И. Зефирова слышалъ и слѣдующее преданіе, сообщенное ему сестрой Улыбышева Екатериной Дмитріевной Пановой, о происхожденіи фамиліи Улыбышевыхъ: великій князь Дмитрій Донской, былъ въ большой опасности во время такого-то сраженія; отъ этой опасности онъ былъ спасенъ однимъ изъ своихъ воиновъ; за это великій князь выдалъ за него замужъ свою единственную дочь Улыбу. }. О мѣстѣ рожденія его я не могъ собрать свѣдѣній. До 16 лѣтъ онъ воспитывался за-границей, а именно въ Герйаніи, что, по всей вѣроятности, и имѣло вліяніе на философскій образъ его мышленія, на любовь къ музыкѣ, и притомъ такъ-называемой серьезной, классической, и вообще на то, что Улыбышевъ смотрѣлъ всегда "Европейцемъ", конечно съ нѣкоторой примѣсью родного отечественнаго барства.
По возвращеніи изъ за-границы онъ выдержалъ экзаменъ для полученія права на первый чинъ, вмѣстѣ съ братомъ, своимъ Владимиромъ Дигатріевичемъ, который былъ въ послѣдствіи профессоромъ въ корпусѣ путей сообщенія и членомъ комитета по устройству Исакіевскаго собора. По поведу этого экзамена разсказываютъ слѣдующій анекдотъ: въ числѣ экзаменаторовъ былъ извѣстный Зябловскій, который до того "пробиралъ" юнцовъ, что большая часть ихъ совсѣмъ раскисла. А. Д., на-оборотъ, сталъ злиться, и на вопросъ Зябловскаго: "скажите, какія животныя водятся въ Россіи", съ азартомъ отвѣчалъ: "лошади, коровы, бараны, козы, ослы, професс.....ахъ, извините, г. профессоръ!"....
Во время своей служебной дѣятельности съ 1812 по 1830 г. Улыбышевъ завѣдываль редакціей "Journal de S-t. Pétersbourg", былъ вообще редакторомъ при коллегіи иностранныхъ дѣлъ, занимался переводами "съ Французскаго языка на Русскій и съ Русскаго на Французскій (на послѣдній онъ перевелъ одно сочиненіе по интересовавшему тогда правительство вопросу о военныхъ поселеніяхъ), составилъ по порученію правительства описаніе коронаціи императора Николая Павловича (за что именно и получилъ алмазные знаки ордена Св. Анны 2 степени), но главнымъ образомъ, какъ и въ теченіе всей своей жизни, посвящалъ досуги свои занятіямъ музыкою и частью литературою {Изъ двухъ сестеръ его одна, Елисавета Дмитріевна, умершая незамужней, писала и печатала Французскіе стихи, неоднажды разбиравшіеся извѣстнымъ барономъ Брамбеусомъ; (Étincelles et cendres, М. 1842; Pensées et soucis, М. 1843; Épines et lauriers, М. 1845) и похваляемые Краевскимъ другая сестра -- Екатерина Дмитріевна, по мужѣ Панова, была очень образована и начитана: къ ней писаны знаменитыя философическія Письма П. Я. Чаадаева. А. Б.-- Сестра Панова, за докторомъ Коршемъ, была матерью извѣстныхъ дѣятелей Русской печати. П. Б.}.
На службѣ Улыбышевъ пріобрѣлъ знакомство съ графами Канкринымъ, Сперанскимъ, Блудовымъ, о которыхъ всегда отзывался съ большимъ уваженіемъ, также какъ и о графѣ Нессельроде, своемъ прямомъ начальникѣ, расположеніемъ котораго онъ всегда пользовался.
Въ отставку онъ вышедъ въ слѣдствіе кончины своего отца и съ тѣхъ поръ поселился въ родовомъ своемъ Нижегородскомъ имѣніи Лукинѣ (ему достались Нижегородскія имѣнія его отца, брату его -- Саратовскія), занялся устройствомъ своихъ дѣлъ и довелъ ихъ до того, что къ концу жизни, когда перешло къ нему, по смерти его брата, и Саратовское имѣніе, получалъ до 50,000 рублей ежегоднаго дохода.
Женившись на Варварѣ Александровнѣ Олсуфьевой, Улыбышевъ прожилъ въ с. Лукинѣ почти безвыѣздно около десяти лѣтъ, отлучаясь лишь иногда въ городъ, на ярмарку, на дворянскіе выборы и для своихъ музыкальныхъ работъ, о чемъ сказано будетъ ниже.
Энергически занимаясь въ Лукинѣ хозяйствомъ, онъ не покидалъ главной "злобы" своей жизни: задумалъ и написалъ здѣсь свое сочиненіе о Моцартѣ, которое вышло изъ печати въ Москвѣ, въ 1843 г. въ трехъ частяхъ на французскомъ языкѣ подъ заглавіемъ: "Nouvelle biographie de Mozart suivie d'un aperèu sur l'histoire générale de la musique et de l'analyse des principales oeuvres de Mozart", par Alexandre Oulibicheff, memore honöradre de la société philharmonique de S-t. Pétersbonrg.
Для лучшей обработки своихъ взглядовъ на музыку Моцарта А. Д. пріѣзжалъ въ Нижній, устраивалъ оркестровое выполненіе Моцартовскихъ пьесъ и часто видался съ покойнымъ Шереметевымъ, также большимъ любителемъ музыки и тонкимъ знатокомъ и цѣнителемъ ея {Разсказываютъ, что однажды А. Д. съ П. В. Шереметевымъ былъ въ Нижегородскомъ Спасо-Преображенскомъ соборѣ и слушалъ исполненіе архіерейскими пѣвчими (при епископѣ Іоаннѣ, въ тридцатыхъ годахъ) херувимской, подъ управленіемъ регента, большого мастера примѣнять извѣстные уже мотивы къ духовному пѣнію. Шереметевъ прямо назвалъ пьесу Моцарта, положенную регентомъ въ основаніе текста херувимской.... Такимъ образомъ Улыбышевъ не былъ одинокимъ въ своихъ музыкальныхъ стремленіяхъ и составлялъ лишь центръ тогдашняго музыкальнаго кружка въ Нижнемъ. Въ предисловіи къ своей книгѣ о Моцартѣ называетъ онъ, еще слѣдующихъ участниковъ въ тогдашнихъ Нижегородскихъ музыкальныхъ собраніяхъ: Николая Ѳедоровича Кудрявцева, Василія Николаевича Верстовскаго, Михаила- Михайловича Аверкіева и братьевъ Петра и Михаила Петровичей Званцовыхъ. Нижегородскій преосвященный предоставлялъ имъ своихъ пѣвчихъ для исполненія большихъ піесъ.}. Тамъ, гдѣ А. Д. не находилъ отвѣта о музыкѣ Моцарта у извѣстныхъ авторовъ о ней, онъ разрѣшалъ задачу самъ, логичностью своего мышленія и, по отзыву музыкальнаго критика г. Фетиса, разрѣшалъ блестящимъ образомъ. Трудъ его пользуется и до сихъ поръ большимъ почетомъ въ музыкальной литературѣ {Не лишне здѣсь привести выдержку изъ одной Нѣмецкой музыкальной газеты пятидесятыхъ годовъ (Neue Berliner Muzik-Zeitimg herausgegeben von, Gustav Bock, 1850), "Въ серединѣ великаго пространства Русскаго царства, почти въ равномъ разстояніи отъ г. С.-Петербурга и Уральскаго хребта, отдѣляющаго Европу отъ Сибири, лежитъ Нижній-Новгородъ. Уже нѣсколько лѣтъ тому назадъ, и между жителями этаго города, которыхъ число превышаетъ 30.000, постепенно распространяющая въ образованномъ классѣ наклонность къ музыкальнымъ наслажденіямъ, нашла сочувствіе, и музыка насчитываетъ теперь уже значительное число образованныхъ почитателей, которые съ ревностію и любовью слѣдуютъ своему музыкальному призванію. Во многихъ домашнихъ кругахъ города, какъ благодѣтельныя послѣдствія этаго направленіи, образовались маленькія музыкальныя собранія, въ которыхъ нашли бы наслажденіе и радость истинные друзья музыки. Сочиненія знаменитѣйшихъ творцовъ, незабвенныхъ въ области музыки, каковы Гайднъ, Бетговенъ и Моцартъ, также какъ и новѣйшихъ, каковы Мендельсонъ-Бартольди, Шпоръ, Феска, Рейсигеръ, исполняются въ квартетахъ и тріо, на фортепіано, съ акомпанементомъ струнныхъ инструментовъ, и на одномъ фортепіано, съ возможною отчетливостію, вкусомъ и чувствомъ. Между здѣшними дилетантами, принимающими самое живое участіе въ этихъ музыкальныхъ собраніяхъ, должны быть поименованы: г. Улыбышевъ, который обыкновенно играетъ первую скрипку и, при совершенію удовлетворительной способности въ области такъ называемой каммеръ-музыки, какъ и при исполненіи классическихъ сочиненій, заставляетъ себя слушать съ удовольствіемъ. Онъ съ самыхъ раннихъ лѣтъ, съ величайшею ревностію, предался теоретическому и практическому изученію музыки, старался, сколько позволяли силы, познакомиться съ важными произведеніями прошедшаго столѣтія и даже со, славою попытался распространить пріобрѣтенныя имъ познанія, издавъ, для теоріи музыки, сочиненіе, подъ заглавіемъ: Nouvelle biographie de Mozart, suivie d'un aperèu sur l'histoire de la musique et de l'analyse des principales oeuvres de Mozart. Но по недостатку меxaнической отдѣлки, требуемой силы и ближайшаго знакомства со всѣми трудными формами (Modificationen), которымъ подверглась игра на скрипкѣ и которыя необходимо требуютъ болѣе новой методы, онъ уже не въ состояніи, при исполненіи нынѣшнихъ сочиненій, каковы Вьетана, Эрнста, Прюма, Алира и др. соперничать съ другими изъ новѣйшихъ скрипачей. Партію альта, съ счастливымъ успѣхомъ и совершенно удовлетворительною отчетливостію, исполняетъ г. Аверкіевъ, страстный почитатель важной музыки, и его живое участіе въ исполненіи квартетовъ Моцарта и Бетговена не позволяетъ желать ничего болѣе. Кромѣ того, не самыя трудныя вещи онъ очень удовлетворительно разъигрываетъ на скрипкѣ и віолончели. Не менѣе достойно упоминанія участіе г. Каменскаго въ здѣшнихъ музыкальныхъ частныхъ вечерахъ. Его постоянное, неутомимое усердіе, съ которымъ онъ посвящаетъ себя музыкѣ, ободряетъ другихъ и одушевляетъ его сотрудниковъ. Кромѣ того, и дамы здѣшнія страстныя въ послѣднее десятилѣтіе и любительницы музыки. Въ городѣ найдется рѣдкій домъ, гдѣ бы не было хорошаго инструмента, на которомъ онѣ очень бѣгло и удовлетворительно исполняютъ труднѣйшія вещи Листа, Тальберга, Шопена и др. Между ними съ полнымъ правомъ первое мѣсто занимаетъ отличная піанистка графиня Толстая. Какъ развивающійся талантъ и прекрасная надежда для будущаго, является пріятный контръ-альтъ г-жи Стремоуховой и пр.}; написанный на Французскомъ языкѣ, онъ былъ вскорѣ переведенъ почти на всѣ Европейскіе языки, Нѣмецкій, Шведскій и другіе кромѣ Русскаго, на который началъ-было его переводить Сеньковскій, но почему то остановился. Мотивомъ выбора Французскаго языка для этого труда было, съ одной стороны, то, что Французскій языкъ онъ зналъ въ совершенствѣ, и въ ту эпоху своей жизни даже лучше Русскаго (который онъ отлично изучилъ лишь въ послѣдствіи) а съ другой то, что такая книга, написанная на Французскомъ языкѣ, ближе достигала своей цѣли, при слабомъ развитіи у насъ музыкальной литературы не только въ 30-тыхъ годахъ, но и теперь {Для переписки своей рукописи А. Д. воспользовался (за 500 рублей ассигнаціями) услугами нѣкоего г. Фавро, Француза домашняго учителя его дѣтей.}.
Улыбышевъ разсказывалъ, что отецъ его говаривалъ: ему "Что ты ничего не напишешь? Слѣдуетъ тебѣ написать какую-нибудь книгу". Впечатлительность натуры А. Д-ча развивала этотъ завѣтъ до того, что ему по ночамъ грезился отецъ его съ напоминаніемъ: "Исполни, Александръ, завѣтъ мой!" Написавъ своего "Моцарта", А. Д. считалъ такимъ образомъ свой "священный долгъ" исполненнымъ. Въ этомъ-то, въ нравственномъ удовлетвореніи, какое даетъ всякая, сознательно и добросовѣстно изполненная работа, и полагалъ А. Д. всѣ выгоды отъ своего сочиненія, о судьбѣ котораго онъ самъ впервыя узналъ только лѣтъ пять спустя по выходѣ книги, когда она сдѣлала свое дѣло въ средѣ компетентной публики и когда онъ сталъ получать со всѣхъ сторонъ, отъ лично ему вовсе незнакомыхъ композиторовъ, самыя сочувственныя письма, поздравлявшія его съ успѣхомъ... Въ Россіи эти три книги написанныя прекраснымъ слогомъ, до сихъ поръ продаются въ Петербургѣ въ музыкальномъ магазинѣ Бернара {Денежная выгода отъ музыкальныхъ сочиненій завѣщана Улыбышевымъ дочери своей Натальѣ Александровнѣ Садоковой, которою она, пожертвована Маріинской женской гимназіи въ Нижнемъ.}. Другимъ крупнымъ сочиненіемъ А. Д. по музыкѣ было сочиненіе его о Бетговенѣ, написанное имъ черезъ 13 лѣтъ послѣ перваго, также ни Французскомъ языкѣ Beethoven, ses critiques et ses dlossateurs, Leipzig, 1858. Это сочиненіе, на-оборотъ, не имѣло успѣха, или, вѣрнѣе, имѣло успѣхъ совершенно отрицательный. Въ немъ А. Д. пошелъ въ разрѣзъ съ зарождавшимися взглядами на Бетговенскую музыку. Онъ доказывалъ, что у Бетговена есть мѣста, противныя всякимъ понятіямъ о музыкальной гармоніи, и вооружался противъ тѣхъ музыкальныхъ критиковъ, которые утверждали, что если мы теперь не понимаемъ многихъ Бетговенскихъ диссонансовъ, то только потому, что наше ухо еще не доросло, еще не доразвилось до ихъ пониманія, что Бетговенская музыка "музыка будущаго", какъ говорятъ теперь о Вагнёровской музыкѣ. А. Д. настаивалъ на томъ, что многія сочиненія Бетговена писаны были имъ въ тотъ періодъ его жизни, когда онъ уже плохо слышалъ, или даже совсѣмъ оглохъ; а какъ для того, чтобы судить о плавности и звучности устной рѣчи мало видѣть буквы и слова, нужно прочитать ихъ вслухъ, такъ мало видѣть изображенія нотъ на линейкахъ, нужно ихъ услыхать воспроизведенными не однимъ умомъ, но и ухомъ, еще настоятельнѣе, чѣмъ относительно голосоваго воспроизведенія буквъ. Улыбышевъ увлекался даже до того, что называлъ Бетговена, за нѣкоторыя мѣста его произведеній, просто сумасшедшимъ (конечно въ музыкальномъ отношеніи).
Сочиненіе свое о Бетговенѣ онъ писалъ недолго, и вообще не такъ любовно къ нему относился, какъ къ сочиненію о Моцартѣ {Книга Улыбышева о Бетговенѣ написана въ видѣ опроверженія на книгу о томъ же предметѣ Лейнца, котораго Записки напечатаны въ Р. Архивѣ 1877 года подъ заглавіемъ: Приключенія Лифляндца въ Петербургѣ. П. Б.}.
Кромѣ названныхъ крупныхъ сочиненій онъ оставилъ множество мелкихъ музыкальныхъ замѣтокъ, печатавшихся большею частію въ "Journal de St.-Pétersbourg" въ Петербургскій періодъ его жизни, и въ "Сѣверной Пчелѣ" -- въ Нижегородскій. Темой для первыхъ были концерты и оперная музыка въ Петербургѣ, для вторыхъ -- концерты въ Нижнемъ.
Если на долю музыкальныхъ сочиненій Улыбышева выпала извѣстность, то не такъ счастливы были его чисто-литературныя произведенія, конечно потому, что они не дошли, а частью и не могли дойти, до типографскаго станка.
Литературныя сочиненія его дѣлятся на двѣ категоріи: драматическія (драмы, комедіи, сатиры и шутки въ драматической формѣ) и дневникъ, утрата котораго особенно прискорбна, На первые свои опыты въ драматической формѣ онъ смотрѣлъ очень легко и серьезно занимался ими только со стороны практики въ Русскомъ языкѣ. Драматическія произведенія его всегда имѣли жизненно-обличительно-бытовую подкладку, казня глупость, взяточничество и другія дурныя стороны современнаго общества; дѣйствующими лицами у него являлись болѣе или менѣе сильные міра Нижегородскаго сороковыхъ и пятидесятыхъ годовъ. Привыкши съ дѣтства къ Европейскимъ порядкамъ, провели много лѣтъ жизни въ избраннѣйшемъ свѣтскомъ обществѣ Петербурга, которое конечно стояло въ двадцатыхъ и тридцатыхъ годахъ несравненно выше тогдашняго провинціальнаго общества, Улыбышевъ никогда не могъ помириться съ окружавшей его въ Нижнемъ средой, которую и "пробиралъ" въ своихъ драматическихъ произведеніяхъ.
Не печаталъ А. Д. своихъ драматическихъ сочиненій частью потому, что не придавалъ имъ серьезнаго значенія. Исключеніе въ этомъ отношеніи составляла послѣдняя его драма, которую онъ писалъ съ большею любовью и въ которой выводилъ на сцену расколъ. Съ расколомъ А. Д. впервыя внимательно познакомился по сочиненію покойнаго Надеждина, которое ему далъ прочитать жившій въ Нижнемъ В. И. Даль. Цѣлью своей драмы А. Д. ставилъ распространеніе въ публикѣ свѣдѣній о расколѣ и очень желалъ видѣть ее въ печати. Большинство его драматическихъ пьесъ и сценъ, подходившихъ, какъ тогда выражались, къ "натуральной школѣ" (въ нѣкоторыхъ изъ нихъ женскія лица выражались безъ особой церемоніи), выходило однако за предѣлы его кабинета, такъ какъ нѣкоторыя (комедіи) игрались на его домашнихъ спектакляхъ, собиравшихъ къ себѣ чуть не весь городъ, разумѣя конечно подъ "городомъ" такъ-называемый "бомондъ", кромѣ высшаго представителя его, тогдашняго Нижегородскаго военнаго губернатора князя М. А. Урусова, къ которому А. Д. былъ въ открытой оппозиціи, въ товариществѣ съ другимъ Нижегородскимъ магнатомъ С. В. Шереметевымъ (братомъ меломана) и съ которымъ онъ примирился только при отъѣздѣ его на постъ Витебскаго губернатора.
Особенно цѣненъ для насъ былъ-бы конечно дневникъ Улыбышева, тѣмъ болѣе, что онъ самъ говаривалъ, что дневникъ его -- самая искренняя исповѣдь его о всемъ видѣнномъ имъ въ жизни, а видѣлъ онъ много. Охотно читалъ всѣ свои литературныя сочиненія знакомымъ, онъ однако никогда никому не читалъ даже выдержекъ изъ своего дневника....
Всѣ рукописи его и библіотека его (кромѣ нотной, доставшейся М. А. Балакиреву, вмѣстѣ съ двумя скрипками), по завѣщанію его, поступили къ сестрѣ его Екатеринѣ Дмитріевнѣ Пановой и по разнымъ обстоятельствамъ утратились. Держится темный слухъ, что дневникъ и теперь цѣлъ; мнѣ, по крайней мѣрѣ, указывали даже на лицо, черезъ руки котораго могъ выдти дневникъ Улыбышева изъ его кабинета, по смерти его; но лицо это въ настоящее время померло"... Отыщется-ли когда нибудь это послѣднее и любимѣйшее произведеніе его, надъ которымъ онъ работалъ до самыхъ послѣднихъ минутъ своей жизни, мудрено рѣшить.
Важнымъ біографическимъ матеріаломъ всегда является описаніе обычнаго средняго дня человѣка. Каковъ же былъ день Улыбышева? День этотъ, во второй періодъ его жизни, былъ двухъ родовъ; деревенскій и городской.
Въ деревнѣ, въ Лукинѣ, въ своемъ деревянномъ домѣ {Домъ этотъ съ выходившей прямо противъ длинной аллеи прелестнаго сада съ терассой, съ которой открывался очаровательный видъ на живописныя окрестности по сторонамъ рѣки Кульмы, сгорѣлъ въ 1876 году. Многіе виды Кулемскихъ окрестностей подъ Лукинымъ срисованы были, по желанію А. Д., покойнымъ учителемъ рисованія Нижегородской гимназіи H. Т. Дмитріевымъ и до сихъ поръ сохраняются въ семействѣ Улыбышева.}, гдѣ А, Д. прожилъ, какъ сказано, почти безвыѣздно десять лѣтъ, съ 1831 по 1841 годъ, и гдѣ затѣмъ проводилъ онъ каждое лѣто до конца своей жизни {Въ столицы А. Д. ѣзжалъ неохотно и только въ случаѣ какой-нибудь крайней надобности; за-границей, кажется, не былъ ни разу со времени возвращенія своего оттуда, еще юношей.}, средній день его проходилъ слѣдующимъ образомъ.
Вставалъ онъ въ 7 часовъ утра и выходилъ пить чай въ залъ, гдѣ наполняла чашки жившая въ домѣ экономка и первая учительница его дочерей "барская барыня" Анна Ивановна. Являлся бурмистръ или староста, а иногда и оба вмѣстѣ, для докладовъ и выслушанія приказаній и распоряженій,
Въ девятомъ часу онъ удалялся къ себѣ въ кабинетъ и садился за письменный столъ, часовъ до 12-ты. Въ полдень онъ выходилъ къ семейству (которое чрезвычайно любилъ) и тутъ говорилъ преимущественно одинъ, владѣя прекраснымъ даромъ слова и способностью разскащика. Послѣ того у себя въ кабинетѣ игралъ сольфеджіи или пьесы любимѣйшихъ своихъ композиторовъ на скрипкѣ (онъ былъ и прекрасный исполнитель).
Передъ обѣдомъ А. Д. выходилъ на прогулку, не смотря ни на какую погоду, "ни сверху, ни снизу", какъ въ деревнѣ, такъ и въ городѣ, съ тою только разницей, что въ деревнѣ съ прогулкой соединялось и хозяйственное обозрѣніе. Ходилъ онъ такъ скоро, что спутники его, если бывали, возвращались домой еле-еле таща ноги.
За деревенскимъ обѣдомъ, часу въ 4-мъ, раздавался также главнымъ образомъ голосъ одного Александра Дмитріевича, который оживлялся при наѣздѣ какихъ нибудь знакомыхъ.
Послѣ обѣда онъ удалялся въ другой, маленькій кабинетикъ, подлѣ зала, полежать и покурить "Жукова" изъ трубки; къ нему въ это время аккуратно каждый день должна была являться старушка-нянька, большая мастерица разсказывать сказки. Она знала одну нескончаемую сказку, представляя собою такимъ образомъ въ нѣкоторомъ родѣ вторую Шехерезаду.
-- Ну-ка, на-чемъ-бишь, Николавна, мы вчера остановились? спроситъ, бывало, Александръ Дмитріевичъ.
И Николавна продолжала прерванный наканунѣ разсказъ, подъ который А., Д. начиналъ дремать, но минутъ черезъ пять просыпался и проговоря каждый разъ одну и туже фразу: "Ну, Николанна, теперь прощай, до завтра", уходилъ въ кабинетъ, гдѣ уже спалъ положительно съ часъ или полтора. Послѣ сна онъ выходилъ не надолго въ садъ, пока закладывали лошадей въ деревенскія дроги, для вторичнаго хозяйственнаго обозрѣнія и прогулки. При любви его къ обществу для семейныхъ его было почти обязательно сопровождать его въ этой послѣобѣденной прогулкѣ, при чемъ все семейство играло роль также балласта, такъ какъ дроги отчаянно трясли, а нагруженныя какъ слѣдуетъ, были попокойнѣе. Иногда на этой прогулкѣ Александръ Дмитріевичъ пѣлъ, обладая очень симпатичнымъ голосомъ, и всю домашнюю публику заставлялъ подтягивать себѣ хоромъ.
Послѣ этой поѣздки онъ снова гулялъ въ саду (вечеромъ онъ чаю никогда не пилъ), возвратившись читалъ часовъ до 12-ты; ужиналъ, всегда одинъ, отдѣльно отъ семейства, и ложился спать.
Въ городѣ день конечно нѣсколько видоизмѣнялся. За утреннимъ чаемъ мѣсто бурмистра и старосты занимала уже всегда Анна Ивановна, большая начетчица, какъ въ духовной, такъ и въ свѣтской литературѣ, съ которой А. Д. любилъ поговорить, поспорить; особенно любилъ онъ съ ней вступать въ состязаніе по религіознымъ вопросамъ, имѣя въ ней конечно представительницу самыхъ консервативныхъ началъ. Въ разговорѣ съ Анной Ивановной А. Д. любилъ также перебирать весь прошедшій день, анализируя, такъ-сказать, мелочи его до мелочей. Всласть наговорившись за утреннимъ чаемъ, онъ, также какъ въ деревнѣ, часу въ 9-омъ, отправлялся въ свой рабочій кабинетъ.
Въ пріемѣ утреннихъ визитовъ своего барскаго дома А. Д. вообще не участвовалъ, предоставляя это своему семейству; но къ особенно уважаемымъ гостямъ мужскаго пола онъ иногда выходилъ во всемъ своемъ "парадѣ", въ который онъ "нарочно" облекался: въ синемъ халатѣ, или въ еще болѣе торжественныхъ случаяхъ -- въ халатѣ изъ дорогой Турецкой матеріи.
Передъ обѣдомъ А. Д. также аккуратно каждый день, также не смотря ни на какую погоду, шелъ гулять. Любя видѣть за столомъ гостей, А. Д. звалъ къ себѣ обѣдать встрѣчавшихся ему на прогулкѣ знакомыхъ, если не имѣлъ уже кого нибудь въ виду къ обѣду. Прогулки его были такъ аккуратны, что въ городѣ замѣняли многимъ часы; А. Д. вышелъ на Покровку -- значитъ второй часъ {Онъ жилъ въ собственномъ большомъ каменномъ домѣ, въ нижнемъ его этажѣ. Въ верхнемъ помѣщалось его семейство. "Парадныя" комнаты шли амфиладой, примыкая къ залу, окнами на улицу. Домъ этотъ, въ началѣ Малой- Покровки, цѣлъ и по настоящее время; онъ принадлежитъ г. Губину и значительно передѣланъ имъ подъ помѣщеніе для реальнаго училища.}. Обѣдъ въ городѣ въ 4 часа, проходилъ шумно и весело: обставившись бутылками такъ, что иногда его изъ-за нихъ почти было невидно, Александръ Дмитріевичь былъ, какъ говорится "душею общества" и усердно потчивалъ своихъ гостей {Какъ гастрономъ, А. Д. говаривалъ, что есть "память языка": умъ можетъ забыть извѣстное кушанье, но стоитъ его попробовать, и языкъ сейчасъ его припомнитъ. Кстати замѣтить, что обладая громадною памятью, А. Д., въ противуположность своему брату, математику, имѣлъ весьма плохую память на числа.}.
По вечерамъ, въ театральные дни (по Воскресеньямъ, Вторникамъ, Средамъ и Пятницамъ), А. Д. всегда бывалъ въ театрѣ. По Вторникамъ -- не-абонентный, бенефисный день того времени -- А. Д. всегда платилъ двойную, тройную плату за свое кресло и литерную ложу семейства. Для особенно любимыхъ имъ актеровъ плата эта увеличивалась иногда и въ десятеро. Въ не-театральные дни происходили у него обыкновенныя квартетныя собранія (по Четвергамъ и Субботамъ), или большіе музыкальные вечера, на которыхъ принимали всегда участіе, кромѣ самого А. Д. (первая скрипка), покойные М. М. Аверкіевъ, или С. П. Званцовъ (альтъ), М. П. Званцовъ, Гебель или Вилковъ (віолончель), К. К. Эйзерихъ (фортепіано) или нарочно приглашенные на зимній сезонъ артисты изъ Москвы. К. К. Эйзериха часто замѣнялъ тогда уже развертывавшій свой талантъ воспитанникъ Нижегородскаго Александровскаго Дворянскаго Института М. А. Балакиревъ; иногда фортепьянную партію исполняла Е. М. Панова, дочь тогдашняго Нижегородскаго вице-губернатора, также хорошая піанистка. На чрезвычайныхъ музыкальныхъ собраніяхъ исполнялись большія партіи въ родѣ Stabat Mater, Requiem (Русскій текстъ для Requiem'а написанъ К. И. Садоковымъ),
Домъ А. Д. былъ открытъ не только для всѣхъ музыкальныхъ знаменитостей, которыя попадали въ Нижній, но вообще для артистовъ, художниковъ, писателей. Такъ не миновали этого дома покойный Щепкинъ, Мартыновъ и друг. Долго жилъ у него и получившій впослѣдствіе извѣстность композиторъ и музыкальный критикъ А. Н. Сѣровъ, когда онъ только что окончилъ курсъ въ Училищѣ Правовѣдѣнія. На музыкальную дѣятельность Сѣрова вѣроятно имѣлъ вліяніе Улыбышевъ, но впослѣдствіи Сѣровъ разошелся съ музыкальными воззрѣніями его {Въ 1853 году А. И. Сѣровымъ помѣщена была въ Лейпцигской "Neue Zeitung für Muzik", въ трехъ номерахъ ея, статья о взглядахъ А. Д. на Бетговена, въ которой авторъ, рядомъ примѣровъ изъ самаго Моцарта, доказалъ, что и у послѣдняго немало такихъ музыкальныхъ оборотовъ, какъ у Бетговена, а Моцарта и А. Д. конечно не могъ заподозрѣть въ музыкальномъ "нигилизмѣ". К. П. Звапцовъ мнѣ разсказывалъ, что когда статья Сѣрова была напечатана, онъ узналъ, что А. Д., противъ котораго она была направлена, скончался въ Нижнемъ, и воскликнулъ: "Отвертѣлся-таки!". При жизни былъ дипломатомъ и умеръ дипломатомъ!"...}. Начало охлажденія Улыбышева къ Сѣрову было однако вовсе немузыкальнаго свойства и относилось къ Нижегородской дѣятельности Сѣрова, какъ чиновника. Сѣровъ недурно рисовалъ, и до сихъ поръ сохранился въ семействѣ Улыбышевымъ нарисованный имъ видъ Земскаго съѣзда со стороны Нижегородскаго кремля.
Иногда чрезвычайныя музыкальныя собранія въ домѣ А. Д. замѣнялись домашними спектаклнаіи. И тѣ и другіе привлекали къ себѣ "весь городъ". Понятно, что многихъ и многихъ звало туда не одно художественное влеченіе, но болѣе практическое желаніе хорошенько вкусить отъ завершавшихъ каждое собраніе обильныхъ явствъ.
Въ клубѣ (тогда былъ въ Нижнемъ всего одинъ клубъ -- дворянскій, или, какъ онъ тогда назывался -- благородное дворянское собраніе) А. Д. никогда не бывалъ. Въ карты онъ вовсе не умѣлъ играть и садился за карточный столъ только изрѣдка, въ деревнѣ, въ глубокіе ненастные осенніе вечера, при чемъ случалось нерѣдко, что съ одной дамой червей объявлялъ 8 въ червяхъ. На балахъ въ дворянскомъ собраніи (6 Декабря, или во время дворянскихъ выборовъ) Улыбышевъ появлялся иногда, но допускалъ въ своей бальной одеждѣ нѣкоторый компромиссъ: облекаясь во фракъ, онъ сопровождалъ его какими нибудь сѣренькими клѣтчатыми панталонами изъ легкой лѣтней матеріи.
Но какъ бы правильно, аккуратно и осмысленно ни текла жизнь, настаетъ время, когда гармонія въ ней нарушается. Разнообразныя работы А. Д. за письменнымъ столомъ замѣнились однимъ дневникомъ его, въ которомъ, по его словамъ, онъ находилъ все свое облегченіе. Затѣмъ подоспѣли невзгоды по каменному дому на Малой Покровкѣ: разсчитывая умереть въ немъ, А. Д. долженъ былъ перейти въ наемную квартиру (г. Чиркова, на Ошарской улицѣ). Едва онъ привыкъ къ своему новому помѣщенію, стали одолѣвать тѣлесные недуги. Вернувшись изъ одного бурнаго засѣданія Нижегородскаго дворянства передъ эпохой образованія губернскихъ комитетовъ по улучшенію быта помѣщичьихъ крестьянъ {А. Д. Улыбышевъ, былъ горячимъ противникомъ крепостнаго права, а Нижегордское дворянство, не смотря на то, что одно изъ первыхъ откликнулось на призывъ къ новымъ задачамъ своимъ, сильно держалось за старый порядокъ вещей, что доказывается простымъ счетомъ такъ-называемаго большинства. Изъ 24 членовъ Нижегородскаго губернскаго комитета по улучшенію быта крестьянъ, меньшинство состояло только изъ 9-ти лицъ: Болтина, Лагоды, Русинова, Сущова, Демидова, Карамзина, Эшмана, Анненкова и Нестерова А. Г.-- Сличи въ Запискахъ А. И. Левшина въ Р. Архивѣ, 1885, II, 312. Приносимъ благодарность нашу А. С. Гацискому за дозволеніе извлечь эту статью его объ Улыбышевѣ изъ 28 и 29 номеровъ Нижегородскихъ Губернскихъ Вѣдомостей 1884 года. П. Б.}, Александръ Дмитріевичъ окончательно слегъ въ постель, и послѣ мучительныхъ страданій скончался 29 Января 1858 года.
Года два спустя прекратился родъ Улыбышева въ мужской линіи, въ лицѣ единственнаго его сына Николая, который, одно время, по волѣ отца, былъ отданъ изъ студентовъ Казанскаго университета въ военную службу на Кавказъ, гдѣ и дослужился до перваго офицерскаго чина. Этотъ случай былъ однимъ изъ тяжелыхъ въ жизни А. Д., горячо любившаго своего сына и вообще крайне мягкаго и добросердечнаго.
Нижегородское отдѣленіе музыкальнаго общества имѣетъ въ заламъ своихъ портретъ Н. Г. Рубинштейна... Не странно-ли, что оно не имѣетъ портретовъ А. Д. Улыбышева и М. А. Балакирева?....
А. Гацискій.
Изъ этого біографическаго очерка, читатели могутъ видѣть, какой почтенный и достопамятный человѣкъ былъ А. Д. Улыбышевъ. Русскій Архивъ почитаетъ долгомъ своимъ возобновлять память о подобныхъ. людяхъ. Нижеслѣдующее драматическое произведеніе его принадлежитъ вполнѣ давно прошедшей исторіи нашего внутренняго быта. Оно написано слишкомъ 35 лѣтъ тому назадъ; отношенія и мнѣнія въ немъ изображенные, устранены мѣропріятіями прошлаго царствованія и отошли уже въ спокойную область прошедшаго. П. Б.
Русский архив, 1886. - Кн. 1. - Вып. 1.