родом из Балсары, где отец мой был мелким торгашом. Он меня вырастил и приучил к своему ремеслу, я вскоре стал его помощником. Мы были не богаты, и торговля наша была самая ничтожная, потому что отец был человек робкий, нерешительный. Однажды, когда мне уже минуло восемнадцать лет, отец вдруг решился пустить в оборот тысячу золотых; деньги эти он послал за море для покупки товаров и надеялся получить на них большие барыши. Вдруг на него напал страх, как бы корабль не утонул и не пропали бы его деньги. Он стал тосковать, заболел и вскоре умер. Опасение его сбылось. Судно погибло и с ним пропали деньги. Я продал все что осталось после отца и пошел на чужбину искать счастья. Старый слуга отца моего не захотел меня покинуть и отправился за мною.
Мы сели на корабль в Балсорской гавани и отплыли в Индию.
Путь наш начался благополучно, но после двухнедельного тихого, спокойного плавания, капитан однажды сообщил нам в тревоге, что нас ожидает буря. Как видно, он не был уверен в крепости судна, или не знал вовсе тех мест, потому что он сильно трусил. Ночь настала холодная и светлая и нам казалось, что капитан, ошибся. Вдруг мимо нас проплыл корабль, которого мы до того не видали; дикая радость и веселье слышалась на нем. Я удивился. Что это значит? «Мы боимся бури, а там радуются ей!» — спросил я капитана. Но капитан стоял возле меня бледный как полотно. «Погибло мое судно! Вот идет смерть!» Не успел я его спросить что он этим хотел сказать, как вся команда с воем и криком была уже на палубе. «Видели, видели, — кричали матросы, погибли мы, погибли!»
Капитан храбрился, по его приказанию началось чтение корана. Ветер становился все сильнее и сильнее; не прошло часа как судно закряхтело; стали спускать лодки и едва успел спастись последний человек как судно пошло ко дну. Я остался нищим среди бурного моря. Но этим не кончились мои бедствия. Море бушевало, мы со слугой сидя в лодке крепко держали друг друга в объятиях. Наконец рассвело; в это время сильный порыв ветра опрокинул нашу лодку и что было дальше я не помню. Когда я опомнился, то я лежал на руках моего верного друга; он сидел на опрокинутой лодке и кроме нас никого не осталось в живых. Кругом все было пусто; буря стихла, Корабль наш исчез, но я увидал другой, и с ужасом узнал в нем встретившийся накануне с нашим злополучным судном. Мертвая тишина царствовала на нем; никто не отвечал на наш зов и никто не показывался на палубе.
С носа корабля спускался канат; подплыв вплоть мы ухватились за него и стали кричать, но напрасно; ответа не было; тогда мы решили подняться на судно. Я полез наперед и ужаснулся. Палуба было залита кровью, команда лежала перерезанная. От страха я едва дышал. Наконец влез и мой спутник. Мне стало легче и мы решились спуститься в каюту и осмотреть все судно, не найдется — ли живой души. Внизу была та же тишина, раздавались лишь наши шаги. Мы прислушались у дверей каюты, все тихо, ничего не слыхать. Я отворил дверь. В каюте валялись разбросанные: платья, оружие и прочие принадлежности; по видимому еще не давно тут были люди. Мы пошли из каюты в каюту и всюду встречали: все съестные припасы, одежду и даже ценную утварь. «Вот находка! — говорил я, — все это мы можем взять себе, ведь тут нет хозяина, мы вольны распоряжаться сами» — «К чему тебе все эти вещи, — отвечал мне Ибрагим — ты позаботься наперед о том, чтобы самому остаться живым».
Мы однако присели за стол и поели, затем отправились на верх и хотели перекинуть за борт убитых матросов, лежавших на палубе, но, странно, они были словно прикованы, их нельзя было сдвинуть с места и мы должны были отказаться от этой работы. Грустно провели мы день; к ночи, Ибрагим пошел спать, а я остался на палубе караулить; но около одиннадцати часов у меня стали слипаться глаза, я не мог удержаться от сна и, свалившись за бочку, — задремал. Сначала я спал довольно чутко. Мне казалось, будто судно ожило, народ зашевелился, раздавалась команда, поднялась суета. Я хотел встать, но не мог; странная тягость во всем теле — мне не давала шевельнуться. Когда же я проснулся, то солнце было высоко, а на судне все было также тихо и мертво как накануне. Я думал, что это был сон. Но пришедши к Ибрагиму, убедился в противном. Он мне также рассказал, что ему чудилось ночью и прибавил даже, как он видел в просонках самого капитана, сидевшего в каюте за ужином.
Мы условились с Ибрагимом не спать следующую ночь и, чтобы освободиться от чар, читать молитвы. Провертев дырочки в двери каюты, где ужинал капитан, мы сели наблюдать. Ибрагим написал имя пророка на всех четырех стенах. Пасов в одиннадцать, меня снова стало клонить ко сну; мы принялись читать молитвы. Вдруг на верху оживилось, раздавались шаги, слышались голоса, загремел канат, и наконец по лестнице стал кто-то спускаться, и в дырочки мы увидали как дверь в каюту растворилась и вошел сам капитан, а с ним еще кто-то в красной одежде. Они пили, ели, говорили на непонятном нам языке, наконец, покончив ужин, ушли на верх, где возня становилась все громче и громче: стук, шум, крик и стон оглушали нас. Затем все вдруг снова затихло, и к утру все покойники лежали по своим местам.
Днем мы подвигались к восток, то есть к берегам, ночью же мы вероятно шли назад, потому что утром мы стояли на том же месте, где были накануне. Очевидно, наши мертвые не хотели нас везти вперед; а поэтому мы с Ибрагимом придумали сделать следующее: отдать паруса, замотав их пергаментными ремнями, надписав на них имя пророка. Средство это помогло: на другое утро паруса были в том же виде, как мы их оставили с вечера.
Таким образом мы стали подвигаться вперед, и на седьмой день увидели землю. Мы благодарили Аллаха и великого пророка за чудесное спасение наше. Весь этот день и следующую ночь мы плыли вдоль пустынного берега, а к утру приблизились к городу. Бросив якорь, мы с великим трудом спустили лодку, сели в нее и погребли к материку; вскоре мы вошли в устье реки, на которой стоял город, а через несколько времени, пристав, с радостью вступили на твердую землю. Подойдя к городу, мы осведомились о названии его: это был индийский городок, именно в тех местах, куда я намерен был ехать. Выйдя на берег мы зашли в караван-сарай поесть и отдохнуть от такого страшного путешествия. Мне хотелось с кем либо поделиться рассказом о наших приключениях, в надежде услышать объяснение; а потому я спросил нет ли здесь какого-нибудь толкователя снов и разных чудес. Мне указали на такого, назвали улицу и дом, где он живет, и велели спросить Мулея.
Там меня встретил маленький, седенький человечек с длинным — предлинным носом. На вопрос: что мне нужно? — я отвечал, что пришел к старцу Мулею; тогда он мне сказал, что он и есть Мулей. Тут я ему рассказал наше приключение и просил объяснить его мне. «Вероятно люди эти за какое либо злодеяние свое, — отвечал он мне, — приговорены чарами скитаться в море. На земле чары исчезнут, а потому нужно вырубить доски и перевезти покойников на берег. По праву судно это со всем добром — ваше, потому что вы его нашли и оно без хозяина. Держите это втайне, уделите мне частицу своего имущества, продолжал старец, и я вас научу, что и как сделать; дам вам даже помощников, чтобы перетаскать людей.»
Я обещал, что поделюсь с ним добычею, и мы отправились на корабль с пятью невольниками, взявшими с собою пилы и топоры. Дорогою Мулей похвалил нашу выдумку замотать паруса изречениями корана и именем пророка. — Это было единственное средство спасения.
Было еще довольно рано, когда мы приплыли на корабль. Все усердно принялись за работу. В один час мы вырубили четверых и отправили их на берег. Невольники вернулись оттуда с известием, что мертвецы избавили даже от труда зарывать их, рассыпавшись в прах, как только коснулись земли. Капитан судна был приколочен гвоздем к мачте, и вырвать этот гвоздь не было никакой возможности: не рубить же было из-за этого всей мачты? Мулей послал одного из невольников на берег за горшком земли. Когда землю привезли, то он взял и, нашептав ее, высыпал на голову капитана; в ту же минуту капитан открыл глаза, вздохнул, и гвоздь легко выдернулся.
— Кто привел меня сюда? — спросил капитан, как бы очнувшись. Мулей указал ему меня.
— Благодарю тебя, незнакомец, — сказал он, — ты избавил меня от долгих страшных мучений. Вот уже пятьдесят лет, что плавает мой корабль, и я был осужден каждую ночь пробуждаться и снова приводить корабль на старое место. Но теперь голова моя коснулась земли, и я могу с миром идти к праотцам моим. — На мой вопрос как и за что он был в таком ужасном состоянии — он отвечал: «Пятьдесят лет тому назад, я был сильное и знатное лицо в Алжире; жадность к деньгам довела меня до того, что я однажды ограбил судно, и с тех пор стал разбойничать на море. Однажды на острове Цанте я принял на судно дервиша, который хотел ехать бесплатно.
Мы с товарищами были народ грубый, необузданный, мы не понимали всей святости звания его и стали над ним издеваться. Он мне начал выговаривать за мою дурную жизнь, — это оскорбило мое самолюбие; в ту ночь я кутил и пил и наконец до того разгорячился, что бросился с кинжалом на бедного дервиша и зарезал его. Умирая он проклял меня и всю команду, чтобы нам не жить и не умирать, доколе не коснемся лицом земли. Дервиш умер; мы сбросили его в море и смеялись над его проклятиями. Но в ту же ночь сбылись слова его. Часть команды моей взбунтовалась. Драка и резня поднялись ужасные; наконец бунтовщики осилили, перерезали моих товарищей, меня пригвоздили к мачте, но и сами не встали от ран своих и также погибли. Я думал умереть, но только замер. На другую ночь, в тот самый час как мы накануне сбросили дервиша — все мы очнулись. Но не могли ни действовать, ни говорить по своей воле; каждую ночь повторялось одно и то же. Так прошло пятьдесят лет: мы не живем и не умираем, потому что не можем достичь земли. Мы радостно летели на встречу бури, ожидая, что она разобьет наш корабль, и мы сложим усталые наши головы на дне моря. Но и этому не суждено было сбыться. Теперь же ты избавил нас, благодарю тебя еще раз. Если сокровища могут наградить тебя за доброе дело, то возьми себе все что найдешь после нас на корабле, возьми также и самый корабль».
Сказав это, он опустил голову и мгновенно рассыпался в прах; мы бережно его собрали и схоронили на берегу. Из города я взял работников, которые вычинили и исправили мне судно; бывшие на нем товары я выгодно обменял на другие и, обдарив Мулея, отправился к себе на родину. Но я ехал не прямо, а заезжал на острова, где торговал с барышами. Пророк благословил мое предприятие, и я вернулся домой, удвоив наследство, полученное от капитана. Земляки мои дивились моему богатству и не могли понять, откуда оно взялось. Такой пример поощрял всех молодых людей, которые с ранних лет отправлялись в море, чтобы нажиться.
Я жил спокойно и счастливо, но каждые пять лет хожу в Мекку благодарить Аллаха за его милости и просить, чтобы капитана с его командою он принял в рай.
Но другой день караван без препятствий шел дальше. Теперь была очередь за Зулейкою. Он был родом грек и не смотря на разность вероисповеданий был очень любим своими товарищами магометанами.
Нрава он был строгого и сурового. Он был об одной руке; но где и когда потерял другую, никто не знал.
— Вы часто меня спрашиваете отчего я не весел? Отчего так суров? Если хотите я расскажу вам сегодня. На меня сильно подействовал несчастный случай, в котором я потерял руку. На сколько я в этом прав, вы можете судить, прослушав рассказ мой об отрубленной руке.