Соня не ошиблась: возвращаясь в Севастополь из дальнего плавания, в порт входил линейный корабль[1] «Маршал». На палубе его, сверкая на солнце серебряными трубами, играл оркестр, Победно развевались походные флаги. Из широченных труб вырывался еле видимый дымок. Выкрашенный в голубую краску, под цвет моря, линкор входил в порт, играя пеной.
Оркестр замолк. Тяжеловесные якоря упали из клюзов[2] в воду, подняв блеснувшие на солнце фонтаны брызг. На задней мачте быстро-быстро спускали походный флаг.
Едва он дополз до рук сигнальщика, как другой такой же флаг, только в пять раз больше, был поднят на кормовом флагштоке.[3]
Он был шёлковый; на белом его поле сияли красные серп, молот и звезда. Внизу по флагу шла голубая полоска.
Линкор «Маршал» стал на якорь.
— Как же мы на корабль попадём? — спросила Соня, когда они вместе с медвежонком добрались до каменного мола.
Не успели комсомольцы посоветоваться, как к ним подошёл командир с синей повязкой на рукаве. Он вежливо приложил руку к козырьку и спросил, о чём они так беспокоятся. Ребята объяснили, кто они и куда им нужно попасть.
Моряк попросил у них документы, внимательно их проверил и вернул обратно:
— Не могу пропустить. Удостоверение на троих, а вас тут четверо.
Командир опять вежливо приложил руку к фуражке и пошёл к белому домику на краю мола.
— Вот тебе, Соня, и необыкновенный подарок! — сказал Миша. — Очень обыкновенно, что из-за твоего зверя и нас на корабль не пустят. Это тебе не зверинец, а линкор.
Командир вошёл в домик. Через минуту оттуда выбежал краснофлотец. Он быстро поднялся по трапу на деревянную площадку домика и принялся размахивать двумя красными флажками на коротких палках.
Вскоре к молу ловко пристал красивый катер. На носу его сияли медные буквы: «Орлёнок». На мол спрыгнул загорелый, весь в белом старшина катера Сверчков и, улыбнувшись белыми зубами, спросил:
— Кто тут с медведями? Прошу садиться!
Тут ребята поняли, что дежурный командир подшутил над ними. На самом деле он приказал краснофлотцу-сигнальщику вызвать с линкора катер.
Старшина оказался очень весёлым и разговорчивым. Пока «Орлёнок» мчал к кораблю, он рассказал гостям о том, как чудесно было возвращаться домой, к родным берегам, о том, как в Сингапуре[4] командир разрешил сигнальщикам купить обезьянку макаку, презабавную и хитрую бестию.
— Прозвали мы её «Мэри». Однако напрасно. Её бы чертёнком стоило назвать. Вот слушайте-ка! Вчера обедали мы на верхней палубе. На третье были пирожки. Я только было хотел приняться за пирог и в рот уж его направил, а Мэри — хоп у меня пирог из рук! Я ещё рот закрыть не успел, а мартышка уж на мачте сидит, корчит мне оттуда рожи и крошит мой пирожок чайкам в море… А вот и наш красавец! Хорош, а?
Катер подлетел к трапу линкора, спущенному к самой воде, дал задний ход и остановился.
Да, это был гордый и прекрасный корабль.
Всё, что Родина умела строить, — всё это было на «Маршале». Не осталось такого завода в стране, который бы что-нибудь не изготовил для линкора.
Не построили бы мы в своё время больших заводов, не было бы у нас и Большого флота…
Медвежонок вцепился лапами в поручни катера, упёрся и не хотел подыматься по вздрагивающему трапу. Соня взяла его на руки:
— Моряком хочешь стать, а трусишь? Не срами нас, пожалуйста!
Краснофлотцы помогли гостям взойти на корабль. Медвежонок шёл за Соней нехотя. Он озирался по сторонам, сопел и хмурился. Очень ему не нравилось, что столько людей, удивляясь и подшучивая, смотрят на него.
Впрочем, не все краснофлотцы видели мохнатого гостя. Тем, кто был внизу, в машинах и кочегарках, приходилось только догадываться. Одни говорили, что на корабль привезли волчонка. Другие говорили, что поросёнка и что его сегодня к ужину зажарят с кашей. Третьи говорили, что трёх жёлтых лисят привезли комсомольцы. А кто-то пустил слух, что на корабль прибыл учёный крокодильчик, что он играет на шарманке — сам хвостом вертит ручку…
Скоро всё разъяснилось. В последних корабельных новостях по радио было сообщено, что на корабль прибыли шефы-комсомольцы и привезли подарки, в числе которых живой медвежонок.
Было объявлено, что подарки получат бойцы и командиры, показавшие самые лучшие результаты в боевой подготовке.
О том, кому достанется медвежонок, ничего сказано не было. Тут и поднялся спор по всему кораблю.
Сигнальщики доказывали, что медвежонок должен находиться с ними, потому что с верхнего мостика ему будет всё видно. Машинисты говорили, что с сигнальщиков достаточно и мартышки — она целыми днями только и носится по мостику да по мачтам. В машине тепло, пусть медвежонок живёт там и греется.
— У нас ему ещё теплей будет, — посмеивались кочегары. — Пусть хоть загорает около топок, нам не жалко!
А комендоры, так те прямо заявили:
— Победителям и награда. На последних стрельбах «Маршал» занял первое место. А кто стрелял? Артиллеристы. Наш медвежонок, и баста!
— Это неправильно, товарищи, — возражали дальномерщики. — Не давали бы мы вам прицела, как бы вы стреляли? Наш медвежонок, вот какая штука!
Требовали себе медвежонка и строевые во главе с боцманом Топорщуком, и трюмные, и электрики, и музыканты, и хлебопёки, и редакция корабельной газеты «Залп», и парикмахеры.
Много тут было смеха и шуток. Наконец выступил кок.
— Дорогие товарищи! — сказал он, одёргивая белоснежный фартук. — Топтыгин приехал к нам из дальних лесов. Он, наверно, устал, проголодался. Вот что: отдайте мне медвежонка до завтрашнего обеда, а там видно будет. Я повелитель краснофлотских желудков. Я знаю, чем накормить и вас и медведей. А судя по вашему аппетиту, медведей легче накормить, чем вас.
— Все на верхнюю палубу, на общее собрание! — раздались вдруг крики вахтенных и свист их дудок.
Солнце садилось за море. Устало кричали чайки. Вода ласково булькала у стального борта корабля. Море дышало прохладой и покоем. На всех кораблях рынды[5] отбивали вечерний час.
На верхней палубе моряки окружили комсомольцев. Всем хотелось послушать о гиганте-комбинате и рассказать о своих победах.
Соня преподнесла командиру корабля цветы и была очень довольна, когда командир обрадовался цветам.
— Вот уж спасибо так спасибо! — сказал командир. — Это ничего, что они чуть завяли. Они и засохшие пахнут детством моим. Я ведь, милая девушка, до революции-то пастухом был…
Медвежонок был тут же. Главный боцман Топорщук подсунул ему старую швабру, и что только не разделывал с нею медвежонок, раззадориваемый краснофлотцами, — трудно и рассказать! Потянут от него швабру, а он вцепится в неё зубами и едет по палубе, как прицеп грузовика. Растрепал всю швабру в клочья.
— Но-но, брат, сорить на палубе не разрешается и медведям! — нахмурился боцман и отнял швабру.
— А ну-ка, держи гостинец послаще! — сказал кок и положил перед медвежонком кусок сахару.
Медвежонок взял кусок обеими лапами, благодарно заурчал и приготовился полакомиться. Вдруг в воздухе мелькнул коричневый клубок. Это была Мэри. Она ловко выхватила сахар из лап медвежонка, заложила кусок за щёку, прыгнула с палубы на орудийную башню и села там с таким видом, как будто говорила: «А что у вас случилось? Я ничего не знаю!»
Медвежонок с укоризной посмотрел на кока.
— Да не я это, Мишенька. Мэри озорует, — оправдывался кок. — Ну ладно, пусть воровка радуется. Получай ещё!
Второй кусок медвежонок накрыл лапой, просунул под неё морду и стал осторожно хрупать. Как это удалось Мэри, трудно сказать, но и второй кусок сахару очутился у неё за щекой. Все засмеялись, а кок не на шутку рассердился и погрозил обезьянке:
— Смотри, сингапурка! Компотом не угощу, хвост отвинчу!.. На-ка, Мишуха, держи ещё!
Кок хотел сунуть третий кусок сахару медвежонку прямо в пасть, но, к удивлению всех, зверь отвернулся, и сахар упал на палубу.
— Не хочет! Обиделся! Характер показывает… — засмеялись краснофлотцы. — Ишь ведь, и не смотрит!
Кусок сахару лежал на палубе. Разумеется, Мэри бросилась и схватила кусок.
Тут-то и показал медвежонок, какой у него характер. Он так крепко наподдал обезьяне лапой, что куски сахара сразу выскочили у Мэри из-за щеки, и медвежонок съел их в своё удовольствие. Поднялся дружный хохот.
А Мэри взлетела на рею[6] и бранила оттуда медвежонка, как только умела. Но бранилась она, наверно, по-сингапурски — её никто не понимал.
«Нет, — подумал старшина катера Сверчков, — такого умного медвежонка мы, рулевые-сигнальщики, не уступим никому. Шалишь!»
Началось собрание. Командир корабля говорил о готовности линкора в любую минуту отразить нападение врага, он рассказал комсомольцам о меткости орудий «Маршала», о его чудесных машинах, о краснофлотцах и командирах — мужественных моряках. Комсомольцы рассказали о стройке комбината. Но выходило так, что говорили они, и моряки и комсомольцы, об одном и том же: о Родине своей милой и о счастье жить ради неё и защищать её с оружием в руках.
После собрания на верхнюю палубу вышел краснофлотский оркестр, и началось веселье.
Лихо отплясывали краснофлотцы. Пришлось и Соне войти в круг, и длинному Мише, и хмурому Сене.
Медвежонок лежал на палубе, нагретой за день солнцем. Палуба пахла чистым деревом и смолой, совсем как в лесу. Медвежонок вздохнул и закрыл глаза.
«Ой-ой, — подумал старшина машинистов, — какой же он симпатичный зверёк! Как же можно уступить коку такого медвежонка? Наш он будет, и точка!»
Той же ночью комсомольцы уехали на свою новостройку. Их доставил на берег всё тот же Сверчков. Ночные огни на мачтах и клотиках[7] перемигивались по всему рейду.
— Словно светлячки в лесу, — задумчиво сказала Соня и вздохнула. — Что-то наш зверюга сейчас делает?
— А он ничего не делает. Он справился с бачком компота и сладко себе похрапывает у кока, — ответил Сверчков и скомандовал: — Задний ход! Стоп!
Нужно было сходить на берег.