Нѣчто о призракахъ современной земской дѣятельности, по поводу "Сборника правительственныхъ распоряженій по дѣламъ земства".-- Отсутствіе гласныхъ въ собраніяхъ, сословныя столкновенія, кражи земскихъ суммъ и доносы.-- Причины такого положенія дѣлъ.-- Подводный камень нашихъ представительныхъ учрежденій.-- Есть ли надежда на лучшее.-- Комиссія для изслѣдованія крестьянскаго хозяйства и надежды, возлагаемыя на нее "крѣпостниками".-- Нѣчто о г. Танѣевѣ, какъ объ адвокатѣ.-- Принципъ "защищать всякое дѣло", господствующій въ средѣ нашихъ присяжныхъ повѣренныхъ.-- Характеръ гражданскаго процесса, поддерживающій этотъ принципъ.-- Значеніе того же принципа въ дѣлахъ уголовныхъ.-- Направленіе современныхъ статистическихъ работъ въ Россіи.-- "Архивъ судебной медицины и общественной гигіены" съ точки зрѣніе практической статистики.-- Самоубійства въ Петербургѣ и статья г. Гюбнера.-- Недостатка его статистическихъ пріемовъ.-- Самоубійства въ простомъ классѣ жителей.-- Петербургская почва, какъ одно изъ сильныхъ вліяній въ этомъ отношеніи.-- Самоубійства въ средѣ учащихся.-- Матеріальная обстановка студентовъ медико-хирургической академіи.-- Нѣчто о современныхъ проектахъ, какъ слѣдствіяхъ нашей юности.-- Проактъ общества для распространеніи въ народѣ журналовъ.-- Проектъ литературно-издательскаго кооперативнаго общества.
Наши читали замѣтили, конечно, что мы чрезвычайно рѣдко касаемся въ своихъ "Обозрѣніяхъ" такъ называемыхъ "земскихъ вопросовъ". Повидимому, это съ нашей стороны довольно важное "упущеніе", потому что, говоря объ общественной жизни Россіи, прежде всего бы, кажется, слѣдовало говорить о дѣятельности земства.
Но мы имѣемъ нѣкоторое основаніе думать, что читатели не только не въ претензіи на насъ за такое "упущеніе", а напротивъ, очень довольны, что мы избавляемъ ихъ отъ разсужденій по земскимъ дѣламъ. Мы убѣждены, что наши читатели нисколько не интересуются земскими дѣлами; а если это справедливо, то, конечно, читатели должны благодарить насъ за то, что мы, оставляя въ сторонѣ земскія дѣла, занимаемся вопросами болѣе живыми и болѣе интересными.
Но справедливо ли, что наше общество перестало интересоваться земствомъ? Мы думаемъ, что справедливо -- и прежде всего потому, что сами избиратели, сами гласные перестали имъ интересоваться. Стану ли я съ удовольствіемъ смотрѣть на какую нибудь пьесу, если вижу, что актеры исполняютъ свои роли только для виду, думая въ это время единственно о томъ, какъ бы поскорѣе убраться домой? Конечно, я первый уйду изъ театра. Между тѣмъ наши гласные именно похожи на тѣхъ актеровъ, которые не только участвуютъ въ пьесѣ не по своей волѣ, но даже не скрываютъ этого, а прямо говорятъ, что вамъ, дескать, "все это до смерти надоѣло".
Въ виду такого равнодушія гласныхъ къ своей дѣятельности -- чему мы представимъ несомнѣнныя доказательства -- а также въ виду справедливо предполагаемаго нами равнодушія всего общества въ земскимъ дѣламъ, мы поступили бы гораздо лучше, еслибъ продолжали свое молчаніе относительно всего, что только касается земства. Но одно обстоятельство заставляетъ насъ сдѣлать исключеніе изъ общаго нашего правила и удѣлить на этотъ разъ нѣсколько страничекъ если не "земскимъ дѣламъ", то вообще "земскому вопросу".
"На-дняхъ изданъ "Сборникъ всѣхъ узаконеній и распоряженій правительства по земскимъ учрежденіямъ" съ 1 января 1864 года по настоящее время. Въ этотъ сборникъ вошли какъ собственно узаконенія, состоявшіяся въ законодательномъ порядкѣ, такъ и циркуляры министра внутреннихъ дѣлъ. Словомъ, Сборникъ представляетъ исторію правительственныхъ мѣръ, изложенныхъ въ хронологической послѣдовательности, за все время существованія земскихъ учрежденій. Этотъ-то Сборникъ и навелъ насъ на мысль сказать нѣсколько словъ о современномъ характерѣ нашей земской дѣятельности.
Изъ числа всѣхъ правительственныхъ мѣръ по отношенію къ земству, наиболѣе важными должно считать слѣдующія:
1) Законъ 30 мая 1866 года, которымъ запрещалось вносить въ смѣты земскихъ повинностей расходы въ пользу земскихъ гласныхъ, и постановлялось, что еслибы какія либо общества нашли нужнымъ назначать избраннымъ отъ нихъ гласнымъ какое либо содержаніе, то оно должно быть относимо насчетъ того общества, которое желаетъ вознаградить своихъ гласныхъ.
2) Законъ 21 ноября 1866 года, которымъ земство лишалось права облагать торговыя и промышленныя заведенія выше извѣстной нормы, установленной въ законодательномъ порядкѣ.
3) Законъ 18 іюня 1867 года, объ увеличеніи правъ предсѣдателей земскихъ собраній, о постановленіяхъ собраній, признаваемыхъ недѣйствительными и объ отвѣтственности за нарушеніе правилъ въ собраніяхъ. Этимъ закономъ увеличивалась отвѣтственность предсѣдателей, а потому и расширялись ихъ права.
4) Законъ того же числа и года о порядкѣ печатанія земскихъ отчетовъ и протоколовъ. Этимъ закономъ постановлялось, что отчеты о засѣданіяхъ, пренія и рѣчи могутъ быть печатаемы не иначе, какъ съ разрѣшенія губернаторовъ.
Эти четыре закона имѣютъ дѣйствительно огромное значеніе для земства, и журналистика въ свое время довольно много занималась обсужденіемъ ихъ вліянія на дѣятельность земскихъ собраній. Но какъ бы велико ни было это вліяніе, все-таки оставалось несомнѣннымъ то, что эти четыре закона не имѣли въ виду совершенно парализовать дѣятельность земства и довести до того плачевнаго состоянія, въ какомъ мы видимъ его въ настоящее время. Еслибы земскія собранія оказались не нужными или вредными, то правительство, конечно, совершенно бы ихъ уничтожило.
Между тѣмъ мы видимъ, что земскихъ собраній, несмотря на отсутствіе уничтожающаго ихъ закона, какъ бы вовсе не существуетъ. Газеты и журналы совершенно перестали ими заниматься, публика относится къ нимъ вполнѣ безразлично, да и сами гласные нисколько не интересуются земскимъ дѣломъ. Въ какомъ именно положеніи находится теперь наше земство -- не знаютъ ни печать, ни общество, ни, вѣроятно, сами гласные. Если же въ печати и являются изрѣдка какія либо извѣстія, то большею частію невеселаго свойства, показывающія, что если наши "земскія силы" еще не исчезли, то замѣтно разлагаются. Мы не думаемъ, чтобы эти извѣстія имѣли общій характеръ, однакоже и исключительными ихъ назвать невозможно.
Изъ всѣхъ этого рода извѣстій, бросавшихся намъ въ глаза, мы остановимся преимущественно на слѣдующихъ:
Во первыхъ. Не разъ намъ случалось читать, что земскія собранія, и особенно экстренныя, вызванныя разными вопросами, требовавшими немедленнаго разрѣшенія, не могли состояться потому, что на нихъ не являлось законнаго числа гласныхъ или избирателей. Такъ, напримѣръ, однажды въ Новгородѣ было назначено собраніе избирателей для выбора гласныхъ на предстоявшее трехлѣтіе. Но вмѣсто 200 избирателей, явилось только 19 человѣкъ. А такъ какъ по закону требовалось присутствіе по крайней мѣрѣ 50 человѣкъ, то всѣ явившіеся девятнадцать избирателей и поступили безъ выбора въ гласные -- конечно, можетъ быть даже противъ всякаго своего желанія. Точно также въ Калугѣ было недавно назначено чрезвычайное губернское собраніе для разсмотрѣнія докладовъ управы "по нетерпящимъ отлагательства предметамъ". Съѣхалось двадцать человѣкъ, потолковали между собою и порѣшили собраться на завтра. Но вмѣсто назначеннаго собранія, былъ составленъ протоколъ, изъ котораго оказалось, что собраніе, "по недостаточному числу пребывшихъ губернскихъ гласныхъ", состояться не можетъ. Такимъ же точно протоколомъ окончилось назначенное собраніе въ Херсонѣ, гдѣ 17 гласныхъ, два дня напрасно прождавъ своихъ товарищей, должны были разъѣхаться по домамъ. До той же причинѣ не могло состояться и Черниговское земское собраніе, хотя цѣль этого собранія была, по словамъ корреспондента, "столь важна, предметъ, подлежавшій обсужденію, столь неотложный, что трудно было представить себѣ, какимъ образомъ прибывшіе гласные выпутаются изъ положенія, въ которомъ очутились". И такъ, это явленіе мы можемъ считать довольно общимъ -- а изъ него никакъ не слѣдуетъ, чтобы наши земскія дѣла процвѣтали.
Во вторыхъ. По другимъ газетнымъ извѣстіямъ оказывается, что земство устремило свое вниманіе на такіе предметы, которые хотя сами по себѣ, можетъ быть, и заслуживаютъ вниманія, но ужъ къ дѣятельности земства врядъ ли имѣютъ какое нибудь отношеніе. Лучшимъ примѣромъ въ этомъ случаѣ можетъ служить казанское губернское собраніе, которое занимается такими, напримѣръ, вопросами,-- какъ перенесеніе памятника Державина съ университетскаго двора на театральную площадь. Можетъ быть и правда, что этотъ памятникъ, "находясь во дворѣ, окруженномъ зданіями, мало доступенъ публикѣ, не можетъ способствовать ни украшенію города, ни поддержанію въ обществѣ воспоминаній о литературныхъ трудахъ покойнаго поэта, и возбуждаетъ невольное сожалѣніе о денежныхъ пожертвованіяхъ и трудахъ, понесенныхъ безъ особенной пользы для дѣла", но тѣмъ не менѣе, забота земства о подобнаго рода вопросахъ не можетъ свидѣтельствовать о томъ, чтобы земскія собранія серьезно относилась въ своей дѣятельности.
Въ третьихъ. Еще по нѣкоторымъ извѣстіямъ можно судить, что между различными сословіями, составляющими земство, далеко не существуетъ того согласія, единственно при которомъ возможно правильное теченіе дѣлъ. Это разногласіе замѣчалось въ нашихъ собраніяхъ давно уже, но сперва главной его причиной было дворянское сословіе; теперь же, когда это сословіе сдѣлаюсь господствующимъ въ земскихъ собраніяхъ, разногласіе идетъ со стороны купечества и сельскаго населенія. Напримѣръ, въ послѣднее время земство стало принимать на себя извѣстныя" обязательства по постройкѣ желѣзныхъ дорогъ. Мы полагали, судя до нѣкоторымъ фактамъ, что подобныя обязательства обусловлены общимъ согласіемъ всѣхъ сословій, и думали, что желѣзно-дорожное дѣло можетъ сдѣлаться тѣмъ связующимъ цементомъ, отсутствіемъ котораго такъ замѣтно страдаетъ наше земство. Но оказывается, что крестьяне вовсе не участвуютъ въ этого рода обязательствахъ и даже протестуютъ противъ нихъ. Такъ, когда калужское губернскоземское собраніе вошло въ переговоры съ какимъ-то предпринимателемъ но калужско-серпуховской желѣзной дорогѣ и гарантировало одинъ процентъ чистаго дохода, то все сельское населеніе Тарускаго уѣзда протестовало противъ этого распоряженія и подало мѣстному губернатору протестъ, подписанный двѣнадцатью волостными старшинами. Въ немъ крестьяне доказываютъ, что одинъ процентъ со стоимости постройки (24 милліона рублей) составитъ такую крупную сумму, которая превышаетъ всѣ сельскія средства и которую ужъ во всякомъ случаѣ полезнѣе бы было употребить "на развитіе народнаго ученья, на устройство лечебной части, на увеличеніе запасныхъ хлѣбныхъ магазиновъ, на устройство пожарнаго сельскаго обоза, на учрежденіе сельскихъ банковъ и т. п." При этомъ крестьяне находятъ дѣйствія губернскаго собранія "превышающими предѣлы его власти, а потому стѣсняющими ихъ общественное положеніе, такъ какъ подобныя распоряженія земства могутъ быть допущены лишь какъ добровольныя сдѣлки, но не какъ обязательныя". Ходятъ слухи (за недостаткомъ точныхъ извѣстій, преходится довольствоваться и слухами), что подобные же протесты составлялись и въ другихъ губерніяхъ, хотя не получали огласки. Что касается до неудовольствій со стороны купечества, то они отличаются гораздо меньшей основательностью, хотя все-таки вредятъ земству. Такъ, напримѣръ, петрозаводское купечество обвиняло мѣстное Земство даже въ томъ, что оно будто бы слишкомъ усердно заботится о народномъ продовольствіи. Въ этой заботѣ купечество видитъ опасную донкурренцію, "направленную единственно противъ его торговыхъ интересовъ". Если, разсуждаетъ купечество, земство станетъ продавать хотя бы и голодающему народу по уменьшенной цѣпѣ хлѣбъ, то это "подорветъ оптовую и розничную частную торговлю, заставитъ хлѣбопромышленниковъ остерегаться дѣлать закупку хлѣба въ обычныхъ размѣрахъ, изъ боязни, что они не только понесутъ убытки отъ пониженія земствомъ цѣнъ, но даже могутъ не распродать своихъ запасовъ и, слѣдовательно, затратить на эту торговлю капиталъ совершенно непроизводительно".
Наконецъ, въ четвертыхъ, намъ случалось довольно часто слышать, что представители земства, тамъ гдѣ они не совсѣмъ равнодушно относятся къ своему дѣлу, имѣютъ много враговъ въ разныхъ слояхъ общества и нерѣдко служатъ предметами доносовъ довольно опаснаго свойства, хотя часто и совершенно неосновательныхъ. Такому, напримѣръ, доносу подверглись члены одной земской управы со стороны протоіерея Б., которому показалось, будто члены управы не присутствовали въ соборѣ въ одинъ изъ высокоторжественныхъ дней, хотя это обвиненіе и не было ни на чемъ основано. Протоіерей Б. прямо обвинялъ всю земскую управу въ явномъ неуваженіи къ закону, и неуваженіи къ Государю Императору" и представилъ это обвиненіе по начальству.
При такомъ общемъ состояніе земства, при равнодушіи къ нему со стороны гласныхъ и всего общества, одно только намъ казалось страннымъ: какимъ образомъ могло случиться, что до сихъ поръ ничего не слышно о растратахъ земскихъ капиталовъ и прочихъ злоупотребленіяхъ, всегда неизбѣжныхъ тамъ, гдѣ крупныя денежныя операціи совершаются безъ всякаго общественнаго контроля. Но наконецъ и такія извѣстія начинаютъ являться. Именно, изъ новгородской губерніи сообщаютъ, что въ уѣздномъ городѣ Ѣоровичахъ давно уже ходили неблагопріятныя слухи относительно мѣстнаго земства и что недавно эти слухи совершенно оправдались. Послѣднее боровичское собраніе получило отъ губернской земской управы бумагу, въ которой говорится, что отчетъ предсѣдателя боровичской уѣздной управы Представляетъ недостатокъ на девять тысячъ рублей въ суммахъ, полученныхъ за продажу хлѣба для голодавшихъ крестьянъ. Кромѣ того, губернская управа нашла въ отчетѣ боровичской управы совершенно "невѣроятные факты". Съ другой стороны, начальникъ губерніи также представилъ земскому собранію, что "не смотря на большія суммы, которыя показаны истраченными на ремонтировку дорогъ", эти дороги находятся въ самомъ плачевномъ состояніи. Уѣздное земство, вслѣдствіе приведенныхъ заявленій, должно было нарядить комиссію -- для производства формальнаго слѣдствія надъ членами боровичской управы.
Таково современное состояніе нашего земства по тѣмъ извѣстіямъ, которыя появляются въ газетахъ. Мы, конечно, не имѣемъ достаточно данныхъ для того, чтобы придавать этимъ извѣстіямъ общій характеръ; по крайней мѣрѣ періодическая печать изобилуетъ именно такого рода извѣстіями, и именно они, а не другія бросаются въ глаза всякому читателю.
Не подлежитъ никакому сомнѣнію, что дѣятельность земства стала проявляться болѣе отрицательнымъ, чѣмъ. положительнымъ образомъ вслѣдствіе того равнодушія со стороны общества и самихъ главныхъ, о которомъ мы говорили выше. Но откуда же пошло это равнодушіе? Слѣдуетъ ли причину его искать во вліяніи перечисленныхъ выше законовъ, или просто въ характерѣ русскаго человѣка,-привыкшаго дѣлать что бы то ни было только въ силу начальническихъ приказаній и увлекающагося только новинкою. или же. наконецъ, существуютъ еще какія нибудь причины, породившія такое общее равнодушіе?
Что тотъ или другой законъ можетъ оказывать то или другое вліяніе въ средѣ, гдѣ онъ примѣняется -- это, конечно, не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію. Но мы здѣсь не станемъ разсматривать, какое вліяніе на дѣятельность земства имѣли тѣ четыре крупныхъ закона, которые мы перечислили выше, такъ какъ въ настоящемъ случаѣ это не имѣетъ для насъ особеннаго значенія. Какъ бы хорошо или дурно ни было это вліяніе -- сущность дѣла все-таки измѣнилась бы весьма мало. Въ самомъ дѣлѣ, еслибъ не существовалъ законъ 21 ноября Ï866 года, то-есть, еслибъ земство не было лишено права облагать промышленныя и торговыя заведенія выше извѣстнаго предѣла, то все-таки оно не могло бы предотвратить того плачевнаго положенія дѣлъ, котораго мы теперь свидѣтели. Правда, доходы земства могли бы увеличиться нѣсколькими десятками тысячъ, но это не произвело бы значительнаго измѣненія въ финансовыхъ средствахъ земства. Точно также еслибъ земство сохранило за собою право, уничтоженное закономъ 30 мая 1866 года, выдавать деньги изъ земскихъ суммъ тѣмъ гласнымъ, которые не имѣютъ средствъ ѣздить изъ деревень въ уѣздный или губернскій городъ и жить тамъ но нѣскольку дней, то пользуясь этимъ правомъ, земство могло бы достигнуть нѣкотораго чисто-вн ѣ шняго оживленія въ своей дѣятельности, именно того, чтобъ въ земскихъ собраніяхъ присутствовали гласные-крестьяне, которые теперь мирно сидятъ по домамъ. Но это внѣшнее оживленіе также имѣло бы самое незначительное вліяніе на сущность дѣла. Наконецъ, еслибъ извѣстія о дѣятельности земства могли свободно появляться въ печати, не требуя предварительнаго разсмотрѣнія и одобренія со стороны начальниковъ губерній, какъ требуетъ законъ 13 іюня 1867 Года, то несомнѣнно, что печать гораздо больше чѣмъ теперь занималась бы земскими дѣлами, принося, такимъ образомъ, не мало пользы земскому дѣлу. Но и это право свободнаго обсужденія не спасло бы земство отъ современной бездѣятельности и разстройства. Конечно, всѣ эти три нрава въ совокупности могли бы способствовать большему уясненію вопроса, но все-таки далеко не въ нихъ заключается возможность обновленія и возрожденія нашего земства.
Въ чемъ же коренная, главная причина современнаго состоянія земской дѣятельности? Разрѣшивъ этотъ вопросъ, мы вмѣстѣ съ тѣмъ разрѣшимъ и другой: когда именно земское дѣло выйдетъ изъ настоящаго мертваго покоя и пріобрѣтетъ важное значеніе бъ нашей общественной жизни.
Для удовлетворительнаго уясненія себѣ этого во роса стоитъ только припомнить, чѣмъ именно интересовали насъ всѣхъ земскія собранія въ первый годъ ихъ дѣятельности? Они интересовали насъ по стольку, по скольку касались вопросовъ, имѣвшихъ общее значеніе, какъ-то. народныхъ школъ, учительскихъ семинарій, уничтоженія нищенства, уменьшенія пьянства, улучшенія общаго экономическаго состоянія губерній. Насъ интересовали эти вопросы не потому, какъ именно они разработывались въ примѣненіи въ потребностямъ той или другой мѣстности, насъ занимали главнымъ образомъ не мѣстные интересы каждой губерніи -- насъ интересовала совсѣмъ другая сторона дѣла. Мы всѣ знали, что еще задолго до образованія земскихъ учрежденій, въ литературѣ всесторонне разработывались многіе изъ тѣхъ самыхъ вопросовъ, которые должно было обсуждать земство. До открытія его, всѣ эти вопросы не имѣли почти никакого практическаго интереса, потому что ихъ некому и некуда было примѣнять. Но какъ только открылись земскія собранія -- намъ вдругъ показалось, что обществу, въ лицѣ гласныхъ, предоставлено широкое право примѣнять на практикѣ все то, о чекъ толковала періодическая печать. И вотъ мы съ величайшимъ интересомъ стали слѣдить за протоколами земскихъ собраній, за мнѣніями гласныхъ, стали замѣчать, какихъ взглядовъ по тому или другому вопросу придерживается то или другое земское собраніе, тотъ или другой гласный. Мы стали смотрѣть на нихъ не какъ на практическихъ дѣятелей въ сферѣ чисто-хозяйственной, но какъ на ораторовъ, призванныхъ выражать свои мнѣнія по поводу различныхъ соціальныхъ вопросовъ.
Нужно замѣтить, что сами земскія учрежденія точно также смотрѣли на свою дѣятельность, какъ и публика. Они, при самомъ своемъ открытіи, сразу начало съ разсужденій о школахъ, учительскихъ семинаріяхъ, пьянствѣ, нищенствѣ и т. п. Кто изъ нашихъ читателей слѣдилъ за дѣятельностью первыхъ земскихъ собраній, тотъ помнитъ, конечно, что ихъ протоколы наполнялись философскими разсужденіями и теоретическими соображеніями о томъ, напримѣръ, въ какой мѣрѣ полезно для народа обязательное обученіе грамотѣ, насколько способна женщина быть народной учительницей, отъ какихъ причинъ зависитъ развитіе въ народѣ пьянства и нищенства въ. п. Для разрѣшенія этихъ вопросовъ устраивались цѣлыя спеціальныя комиссіи, которыя составляли обширныя записки въ формѣ научно-практическихъ изслѣдованій и докладывали ихъ земскимъ собраніямъ. Интересно бы было собрать теперь всѣ эти доклады, потому что хотя въ нихъ оказывалось много вздору, но за то находились и чрезвычайно дѣльныя соображенія, подтверждаемыя большимъ количествомъ фактовъ, собранныхъ гласными.
Но наконецъ, пора теоретическихъ обсужденій и докладовъ миновала, приходилось браться за дѣло и примѣнять на практикѣ, то, что было обработано въ теоріи. Тутъ-то, съ этого самаго момента, и начинается постепенное охлажденіе къ дѣламъ земства какъ публики, такъ и самихъ гласныхъ. Когда проэкты были готовы и одобрены, тогда вдругъ стало оказываться, что для примѣненія ихъ къ дѣлу не достаетъ денегъ. Въ нѣкоторыхъ губерніяхъ разныя народныя потребности, какъ-то: школы, больницы, продовольствіе, вообще медицинская часть находились въ такомъ плачевномъ состояніи, что для полнаго ихъ удовлетворенія потребовались громадные капиталы. А капиталовъ-то и неоказалось. Чтобъ какъ нибудь выйдти изъ безвыходнаго положенія, въ какомъ очутилось земство, нужно было или удовлетворять вполнѣ одной какой нибудь потребности, оставляя другія безъ вниманія, или разложить наличныя средства равномѣрно на всѣ народныя нужды, чтобы удовлетворять каждой изъ нихъ хотя понемногу. Послѣдній выходъ представлялся наиболѣе разумнымъ, его-то и избрало большинство земскихъ собраній. Такимъ образомъ нельзя сказать, чтобы наличныя народныя нужды оставлены были со стороны земства совершенно безъ вниманія, но вмѣстѣ съ тѣмъ и нельзя сказать, чтобы которая нибудь изъ нихъ была удовлетворена вполнѣ. И вотъ продолжительная лихорадочная дѣятельность земства окончилась очень скудными практическими результатами, что естественно и повлекло за собой полное охлажденіе къ дѣлу.
Такимъ образомъ, главную и существенную причину современнаго состоянія земской дѣятельности слѣдуетъ искать въ недостаткѣ средствъ, находящихся въ распоряженіи земства, отчего оно не въ силахъ выполнять тѣхъ обязанностей, которыя возложены на него закономъ. Другими словами, земство горькимъ опытомъ пришло къ убѣжденію, что ему прежде всего слѣдовало начать исключительно съ экономическихъ, а не съ какихъ нибудь другихъ. Впрочемъ, нельзя сказать, чтобы это убѣжденіе было всеобщимъ. Многія земскія собранія до сихъ поръ не понимаютъ истинныхъ причинъ своего безсилія и если жалуются на безденежье, то какъ-то мимоходомъ, видя въ немъ далеко не главную причину своихъ бѣдъ. Иные оказываются настолько упорными, что не признаютъ этой причины даже тогда, когда на нее прямо указываютъ болѣе проницательные гласные. А между тѣмъ нельзя сказать, чтобы подобныхъ указаній было недостаточно. Ихъ мы можемъ найти какъ въ газетныхъ корреспонденціяхъ, такъ и въ категорическихъ заявленіяхъ со стороны самихъ гласныхъ. Напри мѣръ, въ петербургскомъ земскомъ собраніи, бывшемъ въ іюнѣ мѣсяцѣ, этотъ вопросъ былъ заявленъ очень рѣзко со стороны князя Трубецкаго. Выслушавъ нѣсколько предложеній, касавшихся народнаго продовольствія, кн. Трубецкой обратился къ собранію съ такими словами: "заявленій, сказалъ онъ, сдѣлано много и испрашиваются довольно большія суммы; но имѣемъ ли мы достаточно средствъ? не будетъ ли напрасной тратой денегъ и времени заниматься вопросомъ о народномъ продовольствіи съ грошами?" Другой гласный, г. Платоновъ, еще болѣе рѣзко заговорилъ о томъ же предметѣ. "Я опасаюсь, сказалъ онъ, что наши средства окажутся несоразмѣрными съ нашими обязанностями. На насъ налагаются обязательныя повинности; кромѣ того, мы сами предпринимаемъ различные расходы, даемъ жалованье управамъ, но, быть можетъ, платить будетъ не изъ чего. Чтобы знать, чѣмъ мы располагаема, и соразмѣрять наши расходы со средствами, намъ нужно разрѣшить вопросъ о томъ, могутъ ли источники земскаго налога выносить всѣ лежащіе на нихъ сборы. Я предполагаю, что они не могутъ выносить платежей, обусловленныхъ нашими помадными смѣтами, размѣръ которыхъ все. увеличивается". Въ виду этого, г. Платоновъ предлагалъ "поручить губернской управѣ, чтобы она, по сношенію съ управами уѣздными, представила, на основаніи собранныхъ данныхъ, соображенія о томъ, соотвѣтствуютъ ли платежныя средства населенія петербургской губерніи лежащимъ на немъ расходамъ". Но предложеніе г. Платонова не было почему то принято петербургскимъ собраніемъ. Причины такого отказа понять довольно трудно. Вѣроятно онъ явился потому, что петербургскому земству не приходилось еще испытать на практикѣ недостатка денегъ, а можетъ быть оно просто желало отдалить отъ себя то печальное зрѣлище, которое представилось бы ему вслѣдствіе принятія и исполненія того, что предлагалъ г. Платоновъ.
Незачѣмъ, конечно, прибавлять, что предложеніе г. Платонова имѣло въ виду, главнымъ образомъ, крестьянское сословіе, потому что именно его-то денежныя средства и оказываютъ самое сильное вліяніе на хозяйство всей губерніи, такъ какъ крестьянство есть главный плательщикъ всякихъ повинностей. Съ другой стороны, множество фактовъ доказываютъ, что хозяйство крестьянъ находится въ крайне плачевномъ состояніи и что почти вездѣ въ деревняхъ расходы значительно превышаютъ доходъ. При такомъ положеніи дѣла, члены земскихъ собраній не могли не почувствовать полнаго охлажденія къ своей дѣятельности, какъ только догадались, что безъ денегъ сдѣлать ничего не возможно, а денегъ взять не откуда. Могутъ сказать, отчего же они, вмѣсто того чтобы сидѣть сложа руки, не стали "изыскивать средствъ" для увеличенія источниковъ земскихъ доходовъ? Но въ этомъ упрекнуть наши земскія собранія невозможно; многія изъ нихъ дѣлали все, что могли: придумывали разные косвенные сборы, устраивали напримѣръ земскія охоты, заводили между крестьянами разныя взаимно-вспомогательныя кассы, но, конечно, всѣми подобными полумѣрами никакъ не могли помочь дѣлу. А послѣ такихъ попытокъ имъ больше ничего не оставалось, какъ сложить руки и спокойно разъѣхаться по домамъ, такъ какъ улучшеніе современныхъ экономическихъ порядковъ находилось не въ ихъ власти, и они тутъ не могли сдѣлать ровно ничего.
Вотъ, по нашему мнѣнію, одна изъ главнѣйшихъ причинъ, почему гласные, а за ними и публика, почувствовали охлажденіе къ земскому дѣлу, повлекшее за собою разногласія въ средѣ земства и тѣ злоупотребленія, о которыхъ мы упоминали выше.
Долго ли будетъ продолжаться подобное положеніе дѣла? На этотъ вопросъ мы, конечно, не можемъ отвѣчать опредѣленно; говоря же вообще -- до тѣхъ поръ, пока не произойдетъ какой нибудь существенной перемѣны въ нашихъ экономическихъ отношеніяхъ. Когда именно произойдетъ эта перемѣна, мы не знаемъ. Но для насъ важно уже и то, что народно-экономическій вопросъ, повидимому, обратилъ на себя вниманіе правительства и, слѣдовательно, включенъ въ число вопросовъ "крупныхъ". Это мы заключаемъ изъ того, что министерство внутреннихъ дѣлъ, какъ сообщаютъ газеты, составило особую комиссію для изслѣдованія истиннаго положенія крестьянскаго хозяйства. Вѣроятно, результаты, добытые комиссіей, послужатъ основаніемъ для какихъ нибудь дальнѣйшихъ мѣропріятій въ экономическомъ направленіи. Можно, конечно, быть заранѣе увѣреннымъ, что комиссія, изъ кого бы она ни была составлена, и при какихъ бы условіяхъ ни собирала нужныя ей свѣденія, не прельстится современнымъ состояніемъ крестьянскаго хозяйства и только подтвердитъ то, что давно уже говорилось по этому поводу въ газетахъ.
Мы не можемъ здѣсь не замѣтить кстати, что больше всего надеждъ на упомянутую комиссію возлагаютъ противники крестьянской реформы, утверждающіе, что положеніе крестьянъ значительно ухудшилось вслѣдствіе освобожденія ихъ изъ крѣпостной зависимости. Эта партія убѣждена, что свѣденія, которыя соберетъ комиссія, будутъ служитъ лучшимъ доказательствомъ вреда крестьянской реформы.
Чтобы понять смыслъ этихъ надеждъ, надо вспомнить, что въ русской журналистикѣ съ довольно давняго времени ведется борьба между двумя, если такъ можно выразиться, партіями: "крѣпостниками", какъ ихъ обыкновенно называютъ, и сторонниками новыхъ порядковъ. Предметомъ борьбы былъ вопросъ, ухудшается или улучшается экономическій бытъ крестьянина послѣ уничтоженія крѣпостнаго права. "Крѣпостники", заручаясь множествомъ фактовъ, доказывали и доказываютъ, что крестьяне теперь бѣдствуютъ гораздо больше, чѣмъ при помѣщикахъ; сторонники же новаго порядка рѣзко стали отрицать эти факта и доказывать, что напротивъ, бытъ крестьянъ значительно улучшается. Этотъ неловкій и невѣрный пріемъ, употребленный сторонниками новаго порядка для защиты крестьянской реформы, сразу поставилъ ихъ въ весьма невыгодное положеніе. Всѣ видѣли, что факты въ этой борьбѣ совершенно на сторонѣ "крѣпостниковъ", факты же, представляемые защитниками новаго порядка, имѣютъ характеръ исключительный, случайный. Скоро. противники крѣпостниковъ очутились совершенно между двухъ огней: въ виду большаго числа фактовъ, доказывающихъ несомнѣнное разстройство крестьянскихъ хозяйствъ, имъ неловко было отстаивать свое прежнее мнѣніе, а призвать справедливость этихъ фактовъ -- значило какъ будто бы стать на сторону крѣпостниковъ и поразить себя собственными своими руками. Въ виду этой-то борьбы "крѣпостники" и возлагаютъ свои надежды на упомянутую коммиссію, такъ какъ, по ихъ мнѣнію, она подтвердитъ справедливость того, о чемъ они твердили постоянно.
Мы, съ своей стороны, вполнѣ признаемъ справедливость фактовъ изъ крестьянскаго быта, представляемыхъ крѣпостниками: мы, также какъ они, убѣждены, что комиссія министерства внутреннихъ дѣлъ подтвердитъ справедливость этихъ фактовъ. Но отсюда вовсе не слѣдуетъ, чтобы мы, подобно "крѣпостникамъ", объясняли разстройство крестьянскихъ хозяйствъ уничтоженіемъ крѣпостнаго права. Причина здѣсь такъ проста и очевидна, что ее не могли бы не замѣтить литературные противники "крѣпостниковъ", еслибы только они, по отвергая несомнѣнныхъ фактовъ, подумали хорошенько, отчего происходитъ обѣдненіе крестьянъ. Тогда сторонники новаго порядка прежде всего остановились бы на томъ обстоятельствѣ, что крестьяне, выйдя изъ крѣпостной зависимости, не скопили себ ѣ никакихъ запасовъ. Они имѣли только корову, лошадь, избу -- и больше ничего. Долголѣтнее пребываніе ихъ въ крѣпостномъ состояніи, въ которомъ, по мнѣнію крѣпостниковъ, они пользовались всевозможными благами, не снабдило ихъ никакими запасами, называемыми капиталомъ, не дало имъ возможности сберечь ни одной копѣйки изъ того, что они наработывали въ теченіи всей своей трудовой жизни. Будучи по виду собственниками, наши крестьяне на самомъ дѣлѣ оказывались самыми несчастными пролетаріями. Въ такомъ положеніи застала ихъ крестьянская реформа. Откуда же вдругъ могли взяться у крестьянъ капиталы? И вотъ, ихъ хозяйства, сколоченныя кое-какъ, на живую руку, стали быстро клониться къ упадку подъ бременемъ повинностей, которыя, и особенно на первыхъ порахъ, не могли не показаться крестьянамъ слишкомъ тяжелыми. Виновата ли здѣсь крестьянская реформа? И основательна ли надежда крѣпостниковъ -- найти въ ожидаемыхъ результатахъ вышеупомянутой комиссіи, какъ бы ни были безотрадны ея выводы, подтвержденіе своей любимой мысли?
----
Десятаго сентября, въ петербургскомъ окружномъ судѣ (по гражданскому отдѣленію) производилось дѣло, послужившее поводомъ къ довольно рѣзкимъ нападкамъ со стороны печати на одного изъ присяжныхъ повѣренныхъ, именно г. Танѣева. Дѣло это -- искъ издателя Стелловскаго съ композитора Даргомыжскаго денегъ, полученныхъ послѣднимъ отъ дирекція театровъ за представленія его оперы "Русалка". Обстоятельства, сопровождавшія этотъ искъ, возбуждаютъ довольно интересны! вопросъ, никѣмъ еще, кажется, не только не разрѣшенный, но даже не затронутый. Вопросъ этотъ можно формулировать такъ: обязанъ ли адвокатъ въ гражданскихъ дѣлахъ принимать на себя защиту только такихъ исковъ, въ справедливости которыхъ онъ вполнѣ убѣжденъ, или же имѣетъ нравственное право принимать сторону всякаго, кто бы къ нему ни обратился и какъ бы ни было грязновато предлагаемое ему для защиты дѣло.
По этому вопросу существуютъ два взгляда. Одни говорятъ, что адвокатъ не только не долженъ, но даже не имѣетъ никакого права отказываться отъ веденія предлагаемаго ему дѣла, потому что нѣтъ такого процесса, о которомъ можно бы было сказать напередъ, въ чью сторону онъ окончится. Другіе, напротивъ, думаютъ. что порядочный адвокатъ, какъ и всякій порядочный человѣкъ, обязанъ защищать только то, что ему самому кажется справедливымъ, и что съ этой точки зрѣнія, всякое слово, сказанное защитникомъ на судѣ, должно вполнѣ согласоваться съ его основными убѣжденіями. Таковы два существующіе въ обществѣ взгляда на обязанности адвокатовъ. Но, повторяемъ, этотъ вопросъ, не смотря на всю его важность, еще не былъ затронутъ въ печати.
Сущность вышеупомянутаго пека Стелловскаго съ Даргомыжскаго заключается въ слѣдующемъ: въ 1858 году Даргомыжскій придалъ Стелловскому свою оперу "Русалка" съ правимъ издавать ее, перекладывать и аранжировать на всѣ голоса и инструменты. За это Стелловскій заплатилъ Даргомыжскому 1,100 рублей. Между тѣмъ опера "Русалка" продолжала идти на петербургскомъ и московскомъ театрахъ и поспектакльную плату за представленія получалъ самъ композиторъ, а не издатель. Такъ какъ въ теченіи десяти лѣтъ Даргомыжскій получилъ этой поспектакльной платы болѣе 5 тысячъ рублей, то Стелловскій, основываясь на контрактѣ, и сталъ взыскивать съ Даргомыжскаго всю эту сумму. Представителемъ Стелловскаго на судѣ явился присяжный повѣренный Танѣевъ.
Конечно, г. Танѣевъ, принимая сторону истца, не могъ не понимать крайней оригинальности этого иска. Если бы даже контрактъ, послужившій основаніемъ иска, и давалъ полное право разсчитывать на возможность выиграть дѣло, то все-таки далеко не всякій рѣшился бы явиться представителемъ въ этомъ дѣлѣ со стороны Стелловскаго въ силу другихъ соображеніи. Такъ, напримѣръ, было очевидно, что самъ Стелловскій не считалъ поспектакльную плату своею собственностью, потому что въ теченіи цѣлыхъ десяти лѣтъ не начиналъ по этому поводу иска съ Даргомыжскаго; далѣе, было также вполнѣ очевидно, что Стелловскій желаетъ получить слишкомъ ужъ громадные проценты на затраченный капиталъ, именно, на тысячу рублей пять тысячъ, въ теченіи десяти лѣтъ,-- не считая, кромѣ того, доходовъ, полученныхъ уже имъ съ проданныхъ за это время экземпляровъ "Русалки". Наконецъ, не мѣшало бы также взглянуть на положеніе г. Даргомыжскаго, получившаго пять тысячъ въ теченіи десяти лѣтъ и можетъ быть существовавшаго только на эти деньги, которые, въ случаѣ приговора суда, пришлось бы уплатить единовременно, да притомъ нежданно-негаданно.
Трудно предположить, чтобы г. Танѣевъ не понималъ того дѣла, которое взялся защищать: нѣтъ, онъ очень хорошо, понималъ неправоту защищаемой имъ стороны, но успокоивалъ себя той прискорбной истиной, что "пока не устроится новый общественный порядокъ, основанный на требованіяхъ человѣческой природы и разсудка, до тѣхъ поръ авторы могутъ быть жертвами всевозможныхъ "спекуляцій". Но неужели же отсюда вытекало нравственное право для г. Танѣева становиться на сторону эксплуататора и защищать его дѣло? Неужели онъ, убѣжденный, по его же собственнымъ словамъ, въ томъ "что идеи и истины должны быть достояніемъ всего человѣчества и что ери нормальномъ общественномъ устройствѣ не можетъ быть литературной и художественной собственности", могъ въ тоже время хладнокровно защищать худшее изъ всѣхъ правъ -- право эксплуатаціи? Очевидно, что онъ былъ убѣжденъ въ одномъ, а дѣлалъ совсѣмъ другое: высказывалъ антипатію къ дѣлу своего довѣрителя и въ тоже время защищалъ это дѣло, сочувствовалъ "нормальнымъ общественнымъ порядкамъ" и ратовалъ за порядокъ совершенно не нормальный. Давъ объяснить эту безконечную цѣпь самыхъ рѣзкихъ противорѣчій?
Если бы г. Танѣевъ не сдѣлалъ тѣхъ оговорокъ, которыя мы сейчасъ привели, то можно было бы думать, что онъ вполнѣ сочувствуетъ идеямъ и взглядамъ г. Стелловскаго. Тогда, конечно, и толковать бы не стоило; г. Танѣевъ былъ бы правъ во всѣхъ отношеніяхъ, защищая человѣка и дѣло, справедливость которыхъ въ данномъ случаѣ онъ вполнѣ признаетъ. Но въ виду сдѣланныхъ имъ оговорокъ, мы полагаемъ, что г. Танѣевъ явился защитникомъ такого дѣла, которому онъ въ глубинѣ своей души, вовсе не сочувствуетъ. Судя по этому факту, а также щ нѣкоторымъ другимъ, можно думать, что наши адвокаты усвоили себѣ принципъ -- защищать всѣ дѣла, какія только имъ предлагаютъ, не отказываться отъ самаго сомнительнаго иска и прибѣгать для выигрыша процесса ко всевозможнымъ средствамъ, какія только окажутся подъ рукой. Такъ именно и поступилъ г. Танѣевъ. Вполнѣ понимая неправоту иска г. Стелловскаго, онъ взялъ его подъ свою защиту, отыскалъ въ контрактѣ нѣсколько выраженій, къ которымъ можно было привязаться, заручился нѣсколькими крючками -- и конечно, отдалъ бы Даргомыжскаго въ полное распоряженіе Стелловскаго, еслибъ только судъ не отказалъ ему въ искѣ.
Хорошъ ли этотъ принципъ и похвально ли его придерживаться? Чтобъ рѣшить этотъ вопросъ, необходимо разсмотрѣть его въ примѣненіи отдѣльно какъ къ гражданскимъ, такъ и уголовнымъ дѣламъ, потому что въ томъ и другомъ случаѣ онъ, но нашему мнѣнію, разрѣшается совершенно различно.
Въ примѣненіи въ гражданскимъ дѣламъ, принципъ -- защищать всякій искъ, если только въ немъ есть какая нибудь законная прицѣпка, врядъ ли можетъ быть названъ полезнымъ по отношенію какъ въ самимъ адвокатамъ, такъ и къ публикѣ. Проводимый послѣдовательно, этотъ принципъ приведетъ къ такимъ выводамъ, которые врядъ ли кто нибудь одобритъ. Въ самомъ дѣлѣ, если я буду защищать очевидно несправедливые искъ, то есть, буду поступать противъ своего убѣжденія, то почему же мнѣ, вмѣстѣ съ тѣмъ, не употреблять и тѣхъ пріемовъ, которые я вообще считаю предосудительными? И дѣйствительно, въ вашей судебной практикѣ было нѣсколько случаевъ, доказывающихъ, что адвокаты не пренебрегаютъ иногда крайне неблаговидными средствами въ интересахъ своего кліента. Подобные случаи можно даже найти въ прошлогоднемъ отчетѣ совѣта петербургскихъ адвокатовъ, о которомъ было уже однажды сказано въ нашемъ журналѣ; а такихъ, которые не доходятъ и не могутъ доходить до свѣденія совѣта -- безчисленное множество. Проникшись принипомъ -- защищать во что бы то ни стало своего кліента, адвокатъ долженъ не останавливаться передъ самыми предосудительными средствами и смѣло пускать ихъ въ ходъ. Но поступая та"имъ образомъ постоянно, человѣкъ привыкаетъ, наконецъ, къ крайнему двоедушію, пріучается хладнокровно смотрѣть на всякую ложь и неправду, на всякое противорѣчіе между словомъ и дѣломъ, между убѣжденіемъ и дѣйствіемъ. Такимъ образомъ, этотъ принципъ производитъ глубоко деморализирующее вліяніе на тѣхъ, кто имъ руководствуется.
По отношенію къ публикѣ, этотъ принципъ оказывается по меньшей мѣрѣ невыгоднымъ. Какая громадная сумма такъ называемыхъ "судебныхъ издержекъ" оставалась бы въ карманахъ тяжущихся, еслибы адвокаты дѣлали нѣкоторое различіе между исками добросовѣстными и недобросовѣстными, то есть, между такими, которые основательны сами по себѣ, и такими, которые разсчитываютъ воспользоваться какимъ нибудь мелкимъ и чисто формальнымъ упущеніемъ съ противной стороны, какими нибудь недомолвками въ условіяхъ, контрактахъ, обязательствахъ и т. п. Во сколько разъ уменьшилось бы число дѣлъ во всѣхъ судебныхъ инстанціяхъ, а отсюда -- на сколько внимательнѣе относились бы судьи къ своему дѣлу, еслибы присяжные повѣренные отказывались содѣйствовать очевидно несправедливымъ поползновеніямъ истцовъ въ карманы отвѣтчиковъ и тѣмъ, конечно, уменьшали бы самое число исковъ.
Нужно замѣтить, что возможность начинать неосновательные по своей сущности иски обусловлена важными несовершенствами въ нашемъ гражданскомъ кодексѣ и характеромъ нашего гражданскаго процесса. Стоитъ взять любое гражданское дѣло и прослѣдить его производство въ окружномъ судѣ, судебной палатѣ я кассаціонномъ департаментѣ сената, чтобъ убѣдиться, какія противоположныя толкованія могутъ возникать относительно одного и того же закона. Въ нашей печати уже обращено довольно серьезное вниманіе щ, эти недостатки нашего гражданскаго кодекса (Спб. Вѣд. No 262). Они заключаются главнымъ образомъ въ отсутствіи строгой системы, частомъ повтореніи однѣхъ и тѣхъ же статей, а нерѣдко даже въ противорѣчіяхъ. Нѣкто г. Бабичевъ сосчиталъ, что въ нашемъ "Оводѣ" заключается болѣе пятнадцати тысячъ повтореній, и большинство ихъ выпало на долю именно гражданскихъ законовъ. Въ виду такихъ несовершенствъ нашего кодекса, присяжный повѣренный, принимая на себя защиту извѣстнаго дѣла, имѣетъ возможность думать не столько о томъ, въ какой степени это дѣло справедливо само по себѣ, сколько о томъ, находится ли въ немъ достаточное количество пунктовъ, къ которымъ можно бы было привязаться съ чисто формальной, казуистической стороны. Въ игомъ отношеніи ему служить важной поддержкой самый характеръ нашего гражданскаго процесса. "Судъ, разсуждаетъ адвокатъ, не обращаетъ вниманія на то, которая изъ двухъ спорящихъ сторонъ наиболѣе права сама по себѣ; онъ смотритъ только, которая изъ нихъ болѣе удовлетворяетъ внѣшнимъ требованіямъ закона; съ какой же стати буду я отказываться хотя бы отъ самаго несправедливаго иска, если только его есть возможность выиграть. И вотъ, вмѣсто того, чтобы парализовать недостатки нашихъ гражданскихъ законовъ, онъ самъ же первый ими пользуется, размножая кляузничество и сутяжничество. Подобный образъ дѣйствій былъ бы совершенно немыслимъ, еслибы наше гражданское судопроизводство имѣло иной характеръ. Теперь я, купивши, напримѣръ, домъ, и имѣя на это несомнѣнныя доказательства въ лицѣ большаго числа свидѣтелей, могу очень легко потерять его, если не по формѣ составлю нужные документы. Съ своей стороны и судъ, хотя бы былъ вполнѣ убѣжденъ въ справедливости этого факта, все таки можетъ отнять у меня этотъ домъ и передать его прежнему владѣльцу -- потому только, что купчая составлена не по формѣ. Изъ этого-то характера нашего гражданскаго процесса и возникаютъ тѣ безчисленные иски, которыми переполнены всѣ судебныя инстанціи; онъ-то и даетъ поводъ всевозможнымъ ходатаямъ, какъ присяжнымъ, такъ и не присяжнымъ, дѣйствовать противъ своего убѣжденія и порождать сутяжничество. Подобный образъ дѣйствій былъ бы, повторяемъ, не мыслимъ, еслибы нашъ гражданскій процессъ былъ построенъ на тѣхъ же началахъ, какъ и уголовный, то есть, еслибы судъ добивался раскрытія извѣстнаго факта, на обращая вниманія на то, обставленъ ли онъ всѣми законными формальностями или нѣтъ. Если я успѣлъ доказать, что такой-то домъ дѣйствительно мной купленъ, то значитъ онъ мой, независимо отъ того, какія именно доказательства мною представлены.
Впрочемъ, мы не имѣемъ ни малѣйшаго намѣренія входить въ обсужденіе подобныхъ вопросовъ, такъ какъ это было бы по меньшей мѣрѣ безполезно. Мы только упоминаемъ о существованіи тѣхъ внѣшнихъ обстоятельствъ, которыя способствуютъ усвоенію нашими адвокатами ложнаго и очень безнравственнаго принципа.. Не будь этихъ обстоятельствъ, столь соблазнительныхъ съ карманной точки зрѣнія, не было бы, конечно, и такихъ процессовъ, каковъ процессъ г. Стелловскаго, и такихъ адвокатовъ, какъ г. Танѣевъ съ братіею.
Но тотъ же самый принципъ, который мы порицаемѣ въ гражданскихъ дѣлахъ, получаетъ совсѣмъ иное значеніе въ дѣлахъ уголовныхъ. Здѣсь мы признаемъ полную его необходимость; здѣсь мы допускаемъ, что адвокатъ не только имѣетъ право, но даже обязанъ защищать всякое дѣло, какъ бы, повидимому, оно ни было грязно и какъ бы ни уличался подсудимый въ извѣстномъ преступленіи. Здѣсь обстановка совершенно измѣняется и роль адвоката получаетъ иной характеръ. Во первыхъ, каждый подсудимый есть лицо привлеченное въ суду, лицо, обвиняемое прокурорскою властью или частнымъ обвинителямъ. Всякое обвиненіе, откуда бы оно ни шло, со стороны ли частнаго лица, или со стороны власти, всегда имѣетъ односторонній характеръ, всегда упускаетъ изъ виду тѣ обстоятельства и факты, которые служатъ въ оправданію подсудимаго. А такъ какъ рѣшительно во всякомъ уголовномъ дѣлѣ можно отыскать такіе факты въ большемъ или меньшемъ количествѣ, то слѣдовательно защитникъ всякаго подсудимаго, обладая нѣкоторою сообразительностью, всегда найдетъ себѣ дѣло въ уголовномъ процессѣ. Мы уже не говоримъ о тѣхъ многочисленныхъ случаяхъ, когда человѣкъ подвергается суду безъ достаточныхъ основаній, по одному ничтожному подозрѣнію, и когда защитнику приходится совершенно отвергать самый тотъ фактъ, который приписывается подсудимому и который считается преступнымъ. Здѣсь роль защитника совершенно ясна и понятна для всякаго. Но если взять даже и такихъ подсудимыхъ, которые или сами сознались въ какомъ нибудь преступленіи, или уличаются въ немъ несомнѣнными доказательствами, то и здѣсь сообразительному защитнику всегда найдется дѣло. Съ каждымъ годомъ судебныя хроники всѣхъ странъ представляютъ все больше и больше доказательствъ того, что въ дѣйствіяхъ самыхъ такъ называемыхъ закоренѣлыхъ преступниковъ оказываются побужденія, совершенно независящія отъ ихъ воли, и потому если не вполнѣ, то значительно ихъ оправдывающія. Не было, нѣтъ и не будетъ ни одного такого преступленія, гдѣ бы не существовало подобнаго рода побужденій. Нужда, любовь, ненависть, честолюбіе, наконецъ общее психическое разстройство -- эти и имъ подобные двигатели оказываются въ каждомъ преступленіи. И роль защитника во всѣхъ уголовныхъ дѣлахъ получаетъ тѣмъ большее значеніе, что только на немъ лежать обязанность отыскать этихъ двигателей и выставить ихъ предъ присяжными въ надлежащемъ свѣтѣ. Часто сами по себѣ такіе двигатели совершенно незамѣтны, а еще чаще, вслѣдствіе господствующихъ предразсудковъ, недостаточныхъ наблюденій и т. п., имъ не придаютъ того значенія, какого они заслуживаютъ,-- и подсудимые несутъ совершенно незаслуженное наказаніе.
Ухо русскаго читателя давно уже прислушалось къ толкамъ о важности статистическихъ цифръ во всѣхъ отрасляхъ человѣческой дѣятельности. Увлеченіе статистикой, какому предавалось наше общество лѣтъ пять назадъ, явилось одновременно съ признаніемъ важности реальнаго принципа, который въ настоящее время получилъ у насъ полное право гражданства. Однакожъ нельзя сказать, чтобы статистическія изслѣдованія сдѣлались у насъ такъ многочисленны, какъ этого можно бы было ожидать, судя по недавнему сочувствію къ нимъ общества. Въ нашей литературѣ статистическій отдѣлъ едва ли не самый бѣдный и наполненъ почти исключительно трудами офиціальнаго характера. Чтобы убѣдиться въ этомъ, стоитъ только взятъ глазуновскій каталогъ, самый полный изъ всѣхъ новѣйшихъ русскихъ каталоговъ. Здѣсь, въ отдѣлѣ статистики, мы найдемъ только сто-сорокъ названій книгъ, изъ которыхъ однѣ изданы еще въ сороковыхъ годахъ, другія не имѣютъ совершенно серьезнаго характера, третьи оказываются переводными руководствами по общей статистикѣ, наконецъ, четвертыя, касающіяся спеціально Россіи, слѣдовательно самыя интересныя для насъ, исходятъ изъ офиціальныхъ источниковъ и касаются такихъ общихъ предметовъ, какъ общее положеніе губерній, ихъ пространство, народонаселеніе и т. п. Конечно, подобныя изслѣдованія, во всякомъ случаѣ, очень важны; но еслибы наша статистика ограничивалась только ими одними, то этого бы то бы еще слишкомъ мало. Статистика, какъ и всякая другая наука, теряетъ почти всякое значеніе, если существуетъ сама для себя, не имѣя опредѣленнаго практическаго направленія. Голыя цифры и общія, такъ сказать, безпредметныя изслѣдованія имѣютъ смыслъ въ такомъ только случаѣ, если они служатъ подготовительнымъ матеріаломъ для работъ болѣе опредѣленнаго характера, то есть, если оказываются сырьемъ, изъ котораго можно сдѣлать извѣстное полезное употребленіе. Между тѣмъ мы уже довольно давно стоимъ неподвижно, на точкѣ общихъ статистическихъ взглядовъ, почти де примѣняя ихъ къ дѣлу. Положимъ, какое нибудь "описаніе оренбургской губерніи въ хозяйственномъ, статистическомъ, этнографическомъ и промышленномъ отношеніяхъ" можетъ быть, само по себѣ, очень интересной книгой, содержащей богатые статистическіе матеріалы; но все-таки, пока эти матеріалы такъ и остаются матеріалами -- до тѣхъ поръ полезность ихъ ничѣмъ не проявляется. Для чтенія это "описаніе" не пригодно, а въ качествѣ простой справочной книги для купца или промышленника, оно, конечно, не можетъ претендовать на общественное значеніе. Тоже самое можно сказать обо всѣхъ тѣхъ объемистыхъ изданіяхъ географическаго общества и центральнаго статистическаго комитета, которыя отличаются такой солидной и внушающей невольное уваженіе наружностью. Само по себѣ, они "могутъ быть вполнѣ прекрасны, но оставаясь безъ дальнѣйшаго употребленія, теряютъ почти всю свою цѣну, становясь мертвымъ, непроизводительнымъ капиталомъ.
Основываясь на этомъ фактѣ, можно думать, что у насъ слово "статистика" понимается въ слишкомъ узкомъ, спеціальномъ смыслѣ. Вмѣсто того, чтобы смотрѣть на статистику съ точка зрѣнія принципа, очень важнаго и выгоднаго въ примѣненіи въ тѣмъ или другимъ общественнымъ явленіямъ -- у насъ смотрятъ на нее только какъ на особую отрасль науки, имѣющую свой самостоятельный интересъ. Усвоивъ себѣ такой ложный взглядъ на дѣло, наши изслѣдователи довольствуются тѣмъ, что подходя въ какому нибудь общественному факту., осматриваютъ и подробно описываютъ его со всѣхъ сторонъ, не смотря на то, которая изъ нихъ важна болѣе и которая менѣе, то есть относятся къ предмету съ объективностью фотографа, переводящаго за бумагу извѣстный пейзажъ. Въ такомъ пріемѣ нѣтъ особенно большой пользы, потому что подобныя описанія и изслѣдованія, обыкновенно, не даютъ ни малѣйшаго понятія о томъ предметѣ, которому они посвящены, и проходятъ совершенно незамѣтными въ массѣ читателей.
Сейчасъ указанный нами недостатокъ нашихъ статистиковъ составляетъ довольно общее явленіе и въ сильной степени вредитъ успѣху тѣхъ трудовъ, которые являются въ области статистики. Мы о немъ вспомнила по поводу одной весьма интересной статьи, напечатанной въ послѣднемъ нумерѣ "Архива судебной медицины", и касающейся вопроса о самоубійствахъ въ Петербургѣ. Прежде чѣмъ перейти къ этой статьѣ, мы считаемъ не лишнимъ сказать нѣсколько словъ о журналѣ, въ которомъ она напечатана.
"Архивъ судебной медицины и общественной гигіены", не смотря на свое чисто оффиціальное происхожденіе, представляетъ величайшій интересъ для публики. Можетъ быть отчасти самый предметъ, которому посвящено это изданіе, придаетъ ему важное значеніе въ глазахъ читателей, но во всякомъ случаѣ и умѣнье выбирать матеріалы для журнала играетъ здѣсь далеко не послѣднюю роль. Кромѣ того, вопросы, входящіе въ область "общественной гигіены," отличаются чисто реальнымъ, практическимъ характеромъ и потому имѣютъ дѣло съ цифрами; слѣдовательно, въ этихъ статьяхъ статистическій методъ получаетъ важное значеніе уже не самъ во себѣ, а въ примѣненіи къ чисто житейскимъ и вполнѣ опредѣленнымъ интересамъ. Эта-то часть названнаго нами изданія и дѣлаетъ его въ высшей степени любопытнымъ и поучительнымъ для читателей.
Не менѣе интересенъ и тотъ отдѣлъ, который посвященъ исключительно "судебной медицинѣ". И здѣсь цифры играютъ очень важную роль, и здѣсь онѣ являются не сами для себя, не только какъ сырой матеріалъ, ожидающій дальнѣйшей обработки, но сразу прилагаются къ дѣлу и служатъ прямымъ разрѣшеніемъ поставленныхъ вопросовъ. Словомъ, въ "Архивѣ судебной медицины" статистика получила важное практическое приложеніе; здѣсь она низведена съ высоты общихъ, ничего не выражающихъ вопросовъ и пріобрѣла характеръ чисто практическій. Вотъ почему мы думаемъ, что "Архивъ" въ извѣстномъ смыслѣ можно считать самымъ лучшимъ и самымъ полезнымъ изъ всѣхъ періодическихъ изданій въ Россіи. На сколько выиграло бы наше общество, насколько улучшилось бы качество нашихъ знаній, насколько сдѣлались бы всѣ мы самостоятельнѣе, еслибы, распростившись навсегда съ безплодными умствованіями, принялись за голыя цифры и, заручившись ими, стали бы исключительно изъ нихъ дѣлать нужные выводы; то есть, если бы вмѣсто существующихъ у насъ многочисленныхъ органовъ печати, мы имѣли пять-шесть изданій, руководствующихся тѣмъ самымъ статистическимъ методомъ, который положенъ въ основу "Архива судебной медицины". Только такимъ путемъ наше общество могло бы получать вѣрное понятіе о тѣхъ или другихъ соціальныхъ вопросахъ, только осмысленныя цифры и числовые выводы давали бы ему возможность видѣть, гдѣ правда, гдѣ ложь, гдѣ спасеніе, гдѣ погибель.
Но заявляя наше полное уваженіе "Архиву судебной медицины", мы не можемъ не замѣтить, что и въ немъ иногда помѣщаются статьи хотя и весьма интересныя по своему содержанію, но слишкомъ неудовлетворительныя по своему пріему. Такова именно статья г. Гюбнера "самоубійства въ Петербургѣ".
Самоубійство -- явленіе до такой степени странное, рѣзкое, противное человѣческой природѣ и присущему ей чувству самосохраненія, что должно обращать на себя серьезное вниманіе со стороны всякаго неглупаго человѣка. Важность этого явленія не должна быть предметомъ наблюденій однихъ только спеціалистовъ; въ немъ заинтересованъ всякій, живущій въ обществѣ, то есть всякій человѣкъ. Въ этомъ явленіи главное вниманіе должно быть обращаемо, конечно, на причины, побуждающія къ самоубійству, потому что только съ этой стороны оно и можетъ насъ интересовать. Для читателя нисколько не интересно, чѣмъ такой-то субъектъ лишилъ себя жизни, бритвой, веревкой или пистолетомъ, когда, то есть въ какое время дня и ночи рѣшился на самоубійство и т. п. Всѣ эти вопросы далеко не существенны и самое успѣшное ихъ разрѣшеніе, самыя вѣрныя и многочисленныя цифры въ этомъ родѣ нисколько не помогутъ уясненію кореннаго и важнѣйшаго вопроса, вопроса о причинахъ самоубійства. Рѣшать этотъ вопросъ, конечно, невозможно совершенно прямымъ путемъ. Отдѣльные и, такъ сказать, побочные ряды цифръ здѣсь оказываются крайне необходимыми; потому что они хотя и косвеннымъ образомъ, все-таки ведутъ къ уясненію главнаго вопроса. Такимъ образомъ, напримѣръ, знать, въ какомъ возрастѣ совершается наибольшее число самоубійствъ, въ какой средѣ, обезпеченной или голодающей, въ какіе мѣсяцы года и т. п.-- все это вопросы очень важные, потому что они прямо относятся до главнаго вопроса. Но упуская изъ виду цѣль, которой должны служить эти второстепенные вопросы, можно бы было увеличить ихъ число до безконечности. Напримѣръ, можно бы было прослѣдить весьма обстоятельно, брюнеты или блондины представляютъ больше случаевъ самоубійства, красивые или некрасивые, высокаго роста или маленькаго и т. п. Можетъ быть инымъ подобныя наблюденія показались бы и интересными, но во не комъ случаѣ, серьезнаго значенія они бы не могли имѣть. Вмѣстѣ съ тѣмъ, они вредили бы и главному вопросу, затемняя его совершенно безполезными и ненужными подробностями въ глазахъ читателя и напрасно усложняя трудъ самого наблюдателя.
Статья г. Гюбнера, о которой мы упомянули, страдаетъ именно такими ненужными подробностями, заслоняющими собою вопросы первой важности. Кого, напримѣръ, изъ серьёзныхъ людей могутъ интересовать слѣдующаго рода наблюденія, которымъ авторъ отводитъ однакоже значительное мѣсто въ своей статьѣ. "Относительно выбора м ѣ ста, говоритъ г. Гюбнеръ, хотя и существуетъ общее правило, что самоубійцы, для выполненія своего замысла, предпочитаютъ уединеніе, но это бываетъ далеко невсегда и главнымъ образомъ обусловливается причиною, возрастомъ и родомъ смерти. Такъ, почти всѣ утопившіеся бросались въ воду въ виду публики; почти тоже самое можно сказать о бросавшихся съ высоты. Одержимые душевными болѣзнями и вообще рѣшающіеся на самоубійство послѣ болѣе или менѣе продолжительной подготовки, почта всегда выбираютъ уединенныя мѣста и, повидимому, предпочтительно вѣшаются. Но когда причина возникаетъ внезапно и желаніе лишить себя жизни очень сильно, тогда самоубійцы пользуются первымъ попавшимся орудіемъ, почти не обращая вниманія на мѣсто... Наибольшее число самоубійствъ совершается въ квартирахъ; затѣмъ уже вѣшаются всего охотнѣе на чердакахъ и въ паркахъ, рѣжутся и стрѣляются, нанимая номеръ въ гостинницѣ, отравляются на улицѣ и проч." Или: "крестьяне, ремесленники и вообще простой народъ предпочитаютъ повѣшеніе; штабъ и оберъ-офицеры, а равно учащіеся и лакеи всего чаще застрѣливаются; чиновники и канцелярскіе служители охотнѣе лишаютъ себя жизни острыми инструментами; финляндцы и остзейцы преимущественно бросаются въ воду и проч." Очевидно, что изъ подобнаго рода данныхъ невозможно сдѣлать никакихъ выводъ для объясненія самаго главнаго вопроса, то есть того, что Гюбнеръ называетъ "совокупностью причинъ, обусловливающихъ посягательство на жизнь"; точно также, какъ нельзя сдѣлать никакихъ выводовъ изъ слѣдующаго рода данныхъ, обратившихъ на себя не меньшее вниманіе со стороны г. Гюбнера: какимъ орудіемъ всего чаще лишаютъ себя жизни самоубійцы, пистолетомъ, револьверомъ или ружьемъ, сколько застрѣливаются дробью и сколько пулею, куда чаще всего направлялись выстрѣлы, въ грудь, голову или ротъ, съ какихъ мѣстъ чаще бросались въ воду, съ мостовъ или набережной и т. п. Всѣ такія подробности не имѣютъ ровно никакого значенія и ими смѣло можно бы было пренебречь въ виду болѣе важныхъ, болѣе существенныхъ данныхъ.
Но если мы упомянули объ этихъ недостаткахъ статьи г. Гюбнера, то только для того, чтобы заявить объ общемъ недостаткѣ, какимъ страдаютъ болѣе или менѣе всѣ наши изслѣдователи въ области общественной и такъ называемой "нравственной" статистики. Они какъ будто поставили себѣ цѣлью не задаваться никакими опредѣленными задачами, а вѣчно давать только матеріалы и матеріалы. Конечно, и матеріалы, какъ мы говорили выше, представляютъ большую важность; но дѣло въ томъ, что если собиратель матеріаловъ будетъ относиться съ одинаковымъ вниманіемъ какъ къ важнымъ, такъ и къ неважнымъ сторонамъ вопроса, то такая безразличность не можетъ не имѣть вліянія на самое качество матеріаловъ. Самъ г. Гюбнеръ сознается, что "статистическое изслѣдованіе, представляя одинъ изъ самыхъ превосходныхъ и надежныхъ методовъ изученія, вмѣстѣ съ тѣмъ можетъ послужить источникомъ всевозможныхъ нелѣпостей и заблужденій, если изслѣдуемыя цифры фальшивы"; а между тѣмъ такая фальшивость можетъ явиться не только отъ самой невѣрности цифръ, но и вслѣдствіе отсутствія опредѣленнаго взгляда и ясной цѣли при собираніи статистическихъ матеріаловъ. +
Но оставляя въ сторонѣ упомянутые недостатки, въ статьѣ г. Гюбнера можно найти очень важныя и итересныя данныя по вопросу о самоубійствахъ въ Петербургѣ. Несмотря на скудость источниковъ, находившихся у него подъ руками, г. Гюбнеру все-таки удалось подмѣтить нѣсколько краснорѣчивыхъ цифръ, невольно обращающихъ на себя вниманіе. Мы остановимся только на томъ обстоятельствѣ, что изъ числа 510 случаевъ самоубійства въ Петербургѣ, семдесятъ процентовъ приходилось на долю простаго класса, слѣдовательно, на долю всѣхъ остальныхъ жителей только 30%. Просматривая далѣе таблицу причинъ, побудившихъ людей къ самоубійству, мы хотя и находимъ, что наибольшее число случаевъ значится подъ рубрикой "тоска и задумчивость", но какъ эта рубрика, такъ и нѣкоторыя другія, именно: умопомѣшательство, меланхолія, болѣзненное состояніе и проч. отличаются крайней неопредѣленностью. Развѣ тоску, задумчивость и т. п. явленія можно считать самостоятельными причинами, произведшими самоубійство? Къ такимъ причинамъ можно отнести только "нищету и бѣдность," "разстройство дѣлъ," "семейныя непріятности" и еще нѣсколько другихъ. Меланхолія же, умопомѣшательство и т. д. суть только переходныя состоянія отъ главной причины къ самоубійству. То есть, человѣкъ разорившійся или бѣдствующій сперва впадаетъ въ меланхолію или задумчивость, а потомъ бросается въ воду или задушается; здѣсь душевное разстройство является только переходнымъ моментомъ, нисколько не имѣющимъ самостоятельнаго характера. И если обратить вниманіе на тотъ громадный процентъ самоубійствъ, который приходится на долю "простаго класса жителей," считая притомъ же тоску, меланхолію и т. п. вовсе не самостоятельными причинами, то легко прійдти къ убѣжденію, что главнѣйшая причина самоубійствъ заключается все-таки въ "нищетѣ и бѣдности," то есть, въ тѣхъ самыхъ двигателяхъ, которые порождаютъ чрезмѣрную смертность, пьянство, преступленіе и тому подобныя ненормальныя явленія. Вредное дѣйствіе этихъ двигателей въ Петербургѣ замѣтнѣе, чѣмъ гдѣ нибудь, благодаря исключительнымъ обстоятельствомъ нашей столичной жизни, какъ-то, чрезмѣрной скученности населенія, дороговизнѣ припасовъ, плохому ихъ качеству, гнилости атмосферы и испорченности почвы. Многія изъ этихъ причинъ долгое время оставались незамѣченными и имъ не придавалось особеннаго значенія. Только случайныя обстоятельства выдвигали впередъ эти причины и обращали на нихъ вниманіе. Такъ напримѣръ, многимъ, конечно, неизвѣстно, до какой степени зловредно дѣйствуетъ на бѣдный классъ столичныхъ жителей петербургская почва, и если бы не одинъ счастливый случай, то эта причина до сихъ поръ не считалась бы особенно важной. Такимъ случаемъ было дѣло въ петербургскомъ мировомъ съѣздѣ о домовладѣльцѣ Китнерѣ, обвинявшемся полиціей въ несоблюденіи правилъ о спускѣ нечистотъ. Хотя это дѣло производилось давно уже, но добытые имъ результаты до такой степени важны, что говорить о нихъ не поздно никогда.
Вслѣдствіе упомянутаго обвиненія, взведеннаго полиціей на г. Китнера, мировой съѣздъ поручилъ одному изъ своихъ членовъ произвести осмотръ дома съ участіемъ свѣдущихъ людей, городскихъ архитекторовъ. Эта комиссія, отдавая съѣзду отчетъ къ своимъ работахъ, сочла пуганымъ довести до свѣденія мироваго съѣзда, какимъ образомъ устраняются изъ домовъ нечистоты. Оказывается, что во многихъ домахъ въ Петербургѣ помойныхъ ямъ не имѣется, а помои выливаются во дворѣ, прямо на рѣшетку ношеной трубы, откуда они стекаетъ въ общую городскую трубу. Въ нѣкоторыхъ же дохахъ хотя и устроены помойныя ямы, но сообщеніе ихъ съ городской трубой такое же самое. Въ гигіеническомъ отношеніи, замѣчаютъ эксперты, этотъ способъ -- ужасающій. Помои, вылитыя въ яму, болѣе и болѣе напитываютъ окружающую землю, такъ что вся почва Петербурга мало по малу обращается въ общую помойную яму, испаряющую міазмы; вонючій запахъ чувствуется на всякомъ дворѣ, если вырыть яму, и въ любомъ подвальномъ этажѣ зданія. Что подобный грунтъ, замѣчаютъ эксперты, вреденъ для народонаселенія, доказывается и тѣмъ, что всѣ растенія, посаженныя на такой почвѣ, пропадаютъ, а деревья чахнутъ; одна эпидемія вытѣсняетъ другую; тифъ такъ укоренился, что уступаетъ лишь холерѣ, и то на время; есть мѣстности въ городѣ, гдѣ цынготная болѣзнь и золотуха сдѣлались постоянными; подвальные этажи заняты большею частію людьми бѣдными, у которыхъ рождается однакожъ много дѣтей; изъ нихъ большинство умираетъ, а остающіеся въ живыхъ бываютъ обыкновенно хворые или калѣки.
Мы ограничиваемся этихъ краснорѣчивымъ описаніемъ и опускаемъ тѣ подробности доклада, которыя имѣютъ часто спеціальный характеръ. Замѣтимъ только, что эксперты признали существующій нынѣ способъ отвода изъ домовъ нечистотъ весьма вреднымъ, а законъ, изданный для этой цѣли, рѣшительно не осуществимыхъ. Съѣздъ опредѣлилъ: передать эти данныя прокурору для возбужденія вопроса въ законодательномъ порядкѣ. А не случись дѣла г. Китнера, мы бы и до сихъ поръ не замѣчали этого убійственнаго дѣйствія вонючей петербургской почвы на бѣдную часть столичныхъ жителей.
Великую ошибку сдѣлалъ бы статистикъ, еслибы, говоря, напримѣръ, о самоубійствахъ въ Петербургѣ, не обращалъ вниманія на такія обстоятельства, о которыхъ мы сейчасъ упомянули. Что между числомъ самоубійствъ и внѣшней обстановкой существуетъ самая тѣсная связь -- объ этомъ, конечно, не можетъ быть и рѣчи. На такую связь прямо указываетъ тотъ фактъ, что самоубійства въ простомъ классѣ жителей составляютъ почти три четверти общаго числа самоубійствъ, какъ это мы видѣли изъ статьи г. Гюбнера. Съ другой стороны, самоубійства, какъ мы упомянули выше, представляютъ только одинъ изъ видовъ такихъ явленій, какъ преступленіе, пьянство, смертность и т. п., слѣдовательно, ихъ необходимо разсматривать въ общей связи съ этими остальными явленіями. При такомъ разсмотрѣніи, они уже совершенно теряютъ характеръ "нравственныхъ" явленій и становятся явленіями чисто физическими. А съ этой точки зрѣнія, дѣлаются совершенно лишними такія подробности, какъ тотъ или другой способъ самоубійства, то или другое направленіе пули или ножа и т. п.
Просматривая далѣе таблицы г. Гюбнера, мы находимъ значительное число случаевъ самоубійства подъ рубрикой "учащіеся". Если и здѣсь смотрѣть на самоубійство съ той же точки зрѣнія, съ какой мы смотримъ на смертность и подобныя явленія, то необходимо прежде всего остановиться на матеріальной обстановкѣ "учащихся"; только тогда для насъ сдѣлаются понятными статистическія цифры. Вспомнимъ, напримѣръ, напечатанное въ газетахъ письмо доктора Палатебнова о смертности между студентами медико-хирургической академіи въ Петербургѣ. Изъ этого письма оказывается, что изъ 100 заболѣвающихъ студентовъ, умираетъ почта 30%, а изъ 100 умирающихъ -- 60 умираютъ отъ легочной чахотки. Причина этого, по словамъ г. Палатебнова, заключается во всей матеріальной обстановкѣ студентокъ. Выборгская сторона, говоритъ онъ далѣе, заселена полуразвалившимися, вросшими въ землю лачугами. Каждая такая лачуга раздѣлена на нѣсколько, въ большинствѣ случаевъ сырыхъ, полуосвѣщенныхъ клѣтокъ, почему-то называемыхъ комнатами. Зимою эти клѣтки весьма плохо отапливаются, промерзаютъ насквозь, безъ всякой вентиляціи, часто съ трещинами въ полу. И въ такихъ-то клѣткахъ помѣщается большинство студентовъ. Прибавьте къ этому весьма скудную пищу, которою питаются студенты, одно, въ большей части случаевъ, неизмѣнное пальто для зимы и лѣта, ежедневныя занятія съ 8 часовъ утра до 3 въ академіи, и притомъ занятія въ больницѣ съ разложившимися трупами -- и вы будете имѣть прекрасно подготовленную почву для развитія легочной чахотки. Таково описаніе жизни "учащихся," сдѣланное человѣкомъ, близко знающимъ ихъ бытъ. Мудрено ли что при подобной обстановкѣ, число самоубійствъ въ средѣ учащихся представляетъ довольно значительную цифру?
Просматривая еще далѣе таблицы г. Гюбнера, мы снова останавливаемся на крупныхъ цифрахъ самоубійства, означенныхъ подъ рубриками "мѣщане обоего пола," "ремесленники, ихъ ученики и семейства," люди "неизвѣстнаго сословія" и т. п. Одни названія этихъ рубрикъ невольно наводятъ на мысль, что причина самоубійства въ этихъ случаяхъ заключалась въ матеріальныхъ условіяхъ, въ "нищетѣ и бѣдности". Поэтому было бы несравненно полезнѣе, еслибъ цифры г. Гюбнера, вмѣсто того, чтобы опредѣлять различные виды самоубійствъ, мѣста и орудія ихъ совершенія и т. д., были бы направлены въ тѣмъ кореннымъ причинамъ, которыя имѣютъ прямое вліяніе на совершеніе этихъ самоубійствъ. Тогда эти цифры служили бы не "матеріалами для нравственной статистики", какъ назвалъ ихъ г. Гюбнеръ, а положительными данными, представляющими чисто практическій интересъ для общества. Мы имѣемъ тѣмъ большее право требовать именно такого, а не инаго характера отъ статьи г. Гюбнера, что она напечатана въ журналѣ, который поставилъ себѣ главною задачею давать не "матеріалы," а прямо и категорически, съ цифрами въ рукахъ, отвѣчать на важные вопросы изъ судебной медицины и общественной гигіены, т. е. на такіе вопросы, которые имѣютъ необыкновенно важное соціальное значеніе.
-----
Мы было думали, что время "проэктовъ" прошло для насъ если не безвозвратно, то во всякомъ случаѣ надолго, что теперь было бы своевременнѣе приводить въ исполненіе многіе изъ тѣхъ проэктовъ, которые уже составлены чуть не десять лѣтъ назадъ -- а между тѣмъ передъ нашими глазами одинъ за другимъ, какъ въ годы юности "обновленной" Россіи, возникаютъ проэкты и проэкты. Что обозначаетъ это явленіе? То-ли, что мы страдаемъ просто сочинительской страстью, которую, за неимѣніемъ лучшаго исхода, обнаруживаемъ во всевозможныхъ проектахъ; то-ли, что мы еще въ самомъ дѣлѣ юны и считаемъ необходимымъ сперва поупражняться въ составленіи проэктовъ и потомъ уже приступать къ дѣлу; то-ли, наконецъ, что мы не имѣемъ ни малѣйшаго понятія о современныхъ народныхъ потребностяхъ, о современномъ положеніи Россіи, и въ этомъ счастливомъ невѣдѣніи полагаемъ, что причина отсутствія у насъ такихъ-то и такихъ учрежденій заключается ни въ чехъ я немъ, какъ въ отсутствія проэктовъ для постройки этихъ учрежденій.
По всей вѣроятности, здѣсь дѣйствуютъ всѣ эти три причины вмѣстѣ. Мы въ самомъ дѣлѣ еще юны, очень юны; и многіе изъ насъ серьозно полагаютъ, что причина, напримѣръ, современнаго нашего безденежья заключается только въ томъ, что никому еще не нршила въ голову счастливая мысль -- набавить по рублю въ годъ налога на каждаго жителя Россіи -- отчего сразу образовалось бы увеличеніе государственныхъ доходовъ на семьдесятъ милліоновъ рублей въ годъ, такъ что никакихъ дефицитовъ не существовало бы. И мы пишемъ проэктъ, разсчитывая удивить своего сообразительностью если не весь міръ, то покрайней мѣрѣ всю Россію. Замѣчаемъ, напримѣръ, мы, что такой-то край Россіи отличается непроизводительностью почвы, отсутствіемъ хлѣба, забитостью населенія -- и у насъ сейчасъ же является блестящій проэктъ соединить этотъ край тысячеверстной желѣзной дорогой съ центромъ Россіи, и мы торопимся напечатать свой проэктъ въ газетахъ, въ полной увѣренности, что такая счастливая мысль никому еще не приходила въ голову и что если у насъ нѣтъ такой-то желѣзной дороги, то единственно отъ недогадливости нашихъ общественныхъ дѣятелей. Видимъ мы далѣе, что наше народное образованіе не подвигается ни на шагъ -- и мы тотчасъ же удивляемся, отъ чего это до сихъ поръ никому не придетъ въ голову устроить порядочныя школы, посадить туда хорошихъ учителей и учить народъ всему, о чемъ ему знать необходимо,-- и мы высказываемъ нашу мысль какъ нѣчто совершенно новое, никому до сей минуты даже не снившееся. Примѣчаемъ нѣкоторую бѣдность въ литературныхъ дѣятеляхъ, нѣкоторую пустоту въ журналистикѣ -- и мы вполнѣ убѣждены, что эта пустота происходитъ ни отъ чего инаго, какъ отъ того, что господа журналисты никакъ сами не догадаются, о чехъ имъ слѣдуетъ бесѣдовать съ публикой и на какіе преимущественно предметы обращать главное вниманіе. Замѣчаемъ мы рознь въ нашихъ общественныхъ и литературныхъ силахъ -- мы готовы поносить нашихъ дѣятелей за то, что они не могутъ догадаться, какъ помочь этой бѣдѣ, не могутъ составить изъ себя какого нибудь общества, какой нибудь обширной ассоціація, гдѣ бы члены помогали другъ другу головами и руками, гдѣ бы царствовали миръ, порядокъ и любовь. Всѣ подобныя явленія объясняются вашимъ полнѣйшимъ невѣдѣніемъ того, что ежеминутно совершается у насъ передъ глазами, а потому и проекты, выходящіе изъ такого источника, отличаются, по большей части, крайней наивностью.
Но проекты, о которыхъ мы сейчасъ говорили, рѣдко получаютъ огласку путемъ печати; по большей части они остаются при самихъ же изобрѣтателяхъ и обращаются только въ кругу знакомыхъ, слѣдовательно, имѣютъ совершенно частный характеръ. Болѣе настойчивые проекторы идутъ нѣсколько далѣе, излагаютъ свои проекты на бумагѣ и подаютъ ихъ начальству или сообщаютъ въ редакціи, но и тамъ, и тамъ они оставляются безъ вниманія, а часто даже и "безъ разсмотрѣнія".
Но существуетъ другой родъ проектовъ, наивность которыхъ не такъ рѣзко бросается въ глаза и которые, по этому, находятъ себѣ мѣсто въ періодическихъ изданіяхъ и, такимъ образомъ, пріобрѣтаютъ болѣе серьезный характеръ. Въ числу такихъ проектовъ принадлежитъ, напримѣръ, проектъ. "Общества для распространенія въ народѣ журналовъ". Предполагаемое общество, но мысли учредителя, должно выписывать періодическія изданія и даромъ разсылать ихъ по волостямъ, съ цѣлью пріучить народъ къ чтенію.
Въ основѣ проектированнаго общества лежитъ совершенно вѣрная мысль, что народъ гораздо охотнѣе станетъ читать общія періодическія изданія, чѣмъ разныя спеціально-народныя газеты и журналы, къ которымъ онъ чувствуетъ полнѣйшее отвращеніе. Но вѣрность основной мысли никакъ не можетъ служить ручательствомъ, что построенное на ней предпріятіе можетъ осуществиться я имѣть успѣхъ. Этотъ проектъ, по словамъ напечатавшей его газеты, принадлежитъ "простому русскому человѣку, г. Баранову", и вѣроятно потому-то собственно онъ и походитъ на тѣ многочисленные проекты, также составляемые "простыми русскими людьми", о которыхъ мы упоминали выше.
Г. Барановъ, составляя и печатая свой проектъ, очевидно, не предполагалъ, чтобы мысль о немъ приходила уже кому ни будь въ голову. Замѣтивъ, что народъ почти ничего не знаетъ и не читаетъ, "простой русскій человѣкъ" смекнулъ, что должно быть это происходитъ отъ недогадливости тѣхъ, которые, горячо сочувствуя народнымъ потребностямъ, не понимаютъ, какимъ путемъ можно ихъ удовлетворить. Исходя изъ этой мысли, г. Баранову естественно должно было показаться, что въ дѣлѣ народнаго просвѣщенія главная задача состоитъ въ тонъ, чтобы "подать идею", а примѣненіе этой идеи на практикѣ -- вещь второстепенная. По всей вѣроятности, г. Барановъ думалъ именно такъ, потому что еслибъ онъ думалъ иначе, то есть не считалъ свой проэктъ неслыханною новостью, то онъ и поступалъ бы иначе: именно, онъ сперва составилъ бы маленькое общество, ну хоть изъ десяти человѣкъ, набросалъ бы проэктъ устава, получилъ бы надлежащее утвержденіе, а потомъ уже заявилъ бы о своемъ проэктѣ печатно, приглашая желающихъ -- участвовать въ его обществѣ. Тогда мы дѣйствительно видѣли бы, что у г. Баранова не проэктъ стоитъ на первомъ планѣ, а самое дѣло, и тогда мы первые отозвались бы о его предпріятіи совершенно иначе. Между тѣмъ "простой русскій человѣкъ" поступилъ совершенно наоборотъ и главныя свои силы отдалъ "проэкту". А что если этотъ проэктъ окажется неосуществимымъ? Что, если будетъ почему нибудь признано неудобнымъ существованіе подобнаго общества? Къ чему же тогда послужитъ этотъ проэктъ?
Впрочемъ, въ настоящемъ случаѣ трудно предполагать, чтобы г. Барановъ вѣрилъ въ практическую осуществимость своего проэкта; гораздо правдоподобнѣе думать, что онъ просто пожелалъ заявить о своей любви къ народу съ такой стороны и въ такомъ предложеніи, въ какомъ она никѣмъ еще печатно не заявлялась. Онъ достигъ своей цѣли -- и по всей вѣроятности уже совершенно успокоился. Нѣсколько инымъ характеромъ отличается другой современный проэктеръ, нѣкто г. Мясоѣдовъ, желающій учредить "литературно-издательское кооперативное общество" въ Россіи и тоже напечатавшій свой проэктъ въ газетахъ. Не принадлежа, повидимому, къ числу литераторовъ и издателей, г. Мясоѣдовъ не зналъ всѣхъ тонкостей того дѣла, о которомъ взялся хлопотать, и потому могъ вполнѣ вѣрить въ осуществимость своего проэкта. Это можно заключить и изъ того вниманія, съ какимъ составлялъ г. Мясоѣдовъ свой проэктъ, и изъ его покорнѣйшей просьбы -- присылать къ нему на квартиру замѣчанія, поправки и предложенія. Въ виду такого усердія, обнаруженнаго г. Мясоѣдовымъ, мы считаемъ нелишнимъ сказать нѣсколько подробнѣе о его проэктѣ, тѣмъ болѣе, что онъ все-таки затрогиваетъ довольно важный вопросъ {Сейчасъ мы узнали изъ газетъ, что г. Мясоѣдовъ не ограничился напечатаніемъ своего проэкта въ періодическихъ изданіяхъ, а издалъ отдѣльную брошюру подъ длиннымъ названіемъ "Самопомощь, какъ средство къ удешевленію книгъ и устраненію невыгодныхъ условій умственнаго труда. Изслѣдованіе по законамъ человѣческой науки". Объ этой брошюрѣ мы дадимъ отчетъ въ слѣдующей книжкѣ "Дѣла".}.
Съ перваго взгляда кажется, что начала, предлагавшія г. Мясоѣдовымъ, вполнѣ разумны, заслуживаютъ полнаго сочувствія и легко осуществимы. Г. Мясоѣдовъ желаетъ помочь авторамъ, освободивъ ихъ умственный трудъ отъ эксплоатаціи издателей посредствомъ учрежденія такой ассоціаціи, изъ которой бы соединились начала трехъ различныхъ обществъ: производительнаго, потребительнаго и кредитнаго". Не входя въ подробности предлагаемаго г. Мясоѣдовымъ общества, мы посмотримъ только, вѣрно ли онъ объясняетъ тѣ явленія, которыя натолкнули его на мысль устроить литературно-издательскую ассоціацію.
"Наше отечество, говоритъ г. Мясоѣдовъ, болѣе другихъ государствъ нуждающееся въ средствахъ къ образованію, находится въ этомъ отношеніи въ самомъ невыгодномъ положеніи. Дороговизна книгъ возбуждаетъ постоянныя жалобы публики, большая часть которой вынуждена отказывать себѣ въ знакомствѣ со многими произведеніями ума и науки; а сотни людей, способныхъ заниматься умственнымъ трудомъ, или находятся въ крайней нищетѣ, или же, вопреки своему призванію, обращаются къ другимъ занятіямъ, чтобъ какимъ бы то ни было способомъ, заработать средства къ жизни". Оба эти явленія г. Мясоѣдовъ объясняетъ "стѣснительными законами о печати, д ѣ йствовавшими до 1865 г ода", которые породили монополію въ лицѣ ограниченнаго числа издателей-капиталистовъ. Но ставя такимъ образомъ вопросъ, г. Мясоѣдовъ самъ собою наталкивается на слѣдующее возраженіе: значитъ теперь этихъ неблагопріятныхъ условій не существуетъ, съ изданіемъ новыхъ законовъ и печати, дѣйствующихъ посл ѣ 1865 года. Зачѣмъ же въ такомъ случаѣ учреждать литературно-издательское общество? Этотъ совершенно естественный вопросъ всего лучше объясняетъ ложность, той точки зрѣнія, на которую сталъ г. Мясоѣдовъ. Предлагая устроить кооперативную ассоціацію авторовъ и издателей, онъ тѣмъ самымъ доказываетъ, что если прежній законъ способствовалъ монополіи издателей, то этихъ недостатковъ не чуждъ законъ и нынѣшній.
Но эта видимая несообразность умозаключеній г. Мясоѣдова объясняется очень просто его незнакомствомъ съ условіями литературнаго труда въ Россіи, или, покраГ.ней мѣрѣ, очень поверхностнымъ къ нимъ отношеніемъ. Дѣйствительно, что и старые, и новые законы о печати заставляютъ желать еще многаго -- это не подлежитъ сомнѣнію; но вмѣстѣ съ тѣмъ нельзя согласиться, что невыгодная ихъ сторона для литературы проявляется или проявлялась такъ, какъ думаетъ г. Мясоѣдовъ. Какимъ образомъ эти законы могли или могутъ создавать монополію "въ лицѣ ограниченнаго числа капиталистовъ издателей"? Между тѣмъ и другимъ мы не видимъ ни малѣйшей связи. Невыгодное вліяніе этихъ законовъ обнаруживается явленіями болѣе общими, отъ которыхъ одинаково страдаютъ и авторы, и издатели, и отъ которыхъ не уйдетъ даже общество, проектируемое г. Мясоѣдовымъ. Къ такому же заключенію пришелъ бы, намъ кажется, и самъ г. Мясоѣдовъ, еслибъ основательнѣе изучилъ условія литературнаго труда въ Россіи.
Кооперативныя ассоціаціи оказываютъ несомнѣнную услугу тѣмъ работникамъ, трудъ которыхъ считается въ государствѣ необходимымъ, пользуется покровительствомъ закона и находитъ себѣ обширное приложеніе. Если мы видимъ какого нибудь фабриканта, разбогатѣвшаго насчетъ мало оплачиваемаго труда своихъ работниковъ, то мы приходимъ въ весьма естественному заключенію, что еслибъ на мѣстѣ фабриканта стояли сами работники, -- они пользовались бы такими же выгодами, какими пользуется фабрикантъ. Точно также, еслибъ мы могли указать на нѣсколькихъ капиталистовъ-издателей, пріобрѣтшихъ состояніе эксплоатаціей чужаго труда, то и здѣсь могли бы заключить, что сами работники, то есть авторы, могутъ пользоваться такими же выгодами, какими пользуются издатели. Но тутъ-то и слѣдуетъ остановиться и подумать
Что вознагражденіе, получаемое авторами или переводчиками отъ издателей, слѣдуетъ считать ничтожнымъ, объ этомъ нечего и говорить. Но въ то же время можемъ ли мы указать хоть на десять издателей, которые не то что составили бы себѣ капиталъ своимъ занятіемъ, но которые просто могли бы существовать одною издательскою дѣятельностью? Такихъ лицъ во всей Россіи наберется, можетъ быть, пять-шесть человѣкъ. Вообще же говоря, издательская дѣятельность у насъ тѣсно связана съ книгопродавческою и можетъ существовать только при помощи послѣдней. Здѣсь она управляется тѣми же соображеніями и поддерживается тѣми же искуственными средствами, которыя сопровождаютъ книгопродавческую дѣятельность. У насъ. было сдѣлано нѣсколько очень серьезныхъ попытокъ основать издательскую дѣятельность на болѣе правильныхъ началахъ; но всѣ эти попытки кончались полной неудачей, и смѣлые реформаторы, обыкновенно, разорялась въ конецъ. Правда, у насъ есть нѣсколько книгопродавцевъ-капиталистовъ, но условія ихъ совершенно исключительныя. Главнымъ образомъ они опираются не столько на своя книжные магазины, сколько на другіе виды собственности, и преимущественно дома, безъ которыхъ они не имѣли бы такого кредита, дающаго имъ теперь возможность оборачиваться и выгодно устраивать свои дѣла. Вообще же говоря, книгопродавецъ не пользуется у насъ никакимъ значеніемъ въ торговомъ мірѣ, если не имѣетъ какой нибудь другой собственности, и книжная торговля, а тѣмъ болѣе издательская дѣятельность, никого еще, кажется, не обогатила. Кто близко знакомъ съ процессомъ книгопродавческо-издательскихъ операцій тотъ знаетъ, что они ведутся большею частію самыми темными мутями, при помощи разныхъ купеческихъ тонкостей, безъ чего даже сносное веденіе дѣла становится почти невозможнымъ. Книгопродавецъ-издатель, смотрящій на свою дѣятельность какъ на постоянное занятіе, долженъ не брезгать никакими средствами, если хочетъ имѣть выгоду; онъ не можетъ руководствоваться личными симпатіями или антипатіями при выборѣ изданій; онъ долженъ печатать все, на что существуетъ запросъ: будетъ ли это книга Бокля, или плохонькій учебникъ, принятый гдѣ нибудь въ руководство, или снотолкователь, или домашній лечебникъ и т. п. Оттого нигдѣ, можетъ быть, такъ сильно не развита спекуляція въ Россіи, какъ въ книжномъ дѣлѣ. Напечатать книжку какъ нибудь, лишь бы только подешевле, дать ей хлесткое названіе, съумѣть рекламировать о ней надлежащимъ образомъ, умѣть ее выгодно намѣнять на другія изданія и т. д.-- вотъ большею частію обыкновенный процессъ книгопродавческо-издательскихъ операцій. Все это доказываетъ, что книжное дѣло въ Россіи стоитъ еще очень шатко, если требуетъ для своего успѣха такого множества всяческихъ уловокъ, если безъ нихъ на можетъ процвѣтать даже при той страшной эксплоатаціи, какой подвергаются авторы и переводчика. А это, въ свою очередь, доказываетъ, что и точка зрѣнія, избранная г. Мясоѣдовымъ, а слѣдовательно, и весь его проектъ, оказываются невѣрными.
Въ самомъ дѣлѣ, предположимъ, что издательская ассоціація осуществится и будетъ обладать огромными средствами, хотя это и очень сомнительно. Авторамъ она можетъ оказать большую услугу, это правда. Но съ другой стороны, ей нужно же и поддерживать чѣмъ нибудь свое существованіе, то есть, получать выгоды. Спрашивается, во-первыхъ, чѣмъ она будетъ руководствоваться при выборѣ рукописей для изданія, когда у насъ сплошь и рядомъ случается, что дрянная книжка раскупается великолѣпно, а хорошая -- валяется по магазинамъ цѣлые годы? Если ассоціація будетъ руководствоваться комерческими разсчетами, охотнѣе печатая дрянь, чѣмъ хорошую книгу, то значитъ, относительно добросовѣстныхъ писателей она не будетъ достигать цѣли; если же она станетъ руководствоваться болѣе возвышенными расчетами,* то очень легко можетъ ухлопать на изданія. всѣ свои капиталы и ждать, сложа руки, нока эти изданія разойдутся -- что можетъ продолжаться годъ, два и болѣе. Во-вторыхъ, книгопродавецъ-издатель, пріобрѣтая какую нибудь рукопись, расчитываетъ на то, что въ случаѣ неудачи, можетъ пустить свое изданіе дешевле между книгопродавцами и намѣнять его на другія книги; при этомъ онъ, во всякомъ случаѣ, одинъ страдаетъ отъ своей неудачи и ни передъ кѣмъ за нее не отвѣчаетъ. Въ ассоціаціи же, по проэкту г. Мясоѣдова (да иначе и быть не можетъ), роль издателя будетъ исполняться правленіемъ, "на которомъ должна лежать вся отв ѣ тственность передъ обществомъ". Чѣмъ же оно будетъ отвѣчать въ случаѣ рѣшительной неудачи предпринятаго изданія? Въ видахъ огражденія отъ ошибокъ, г. Мясоѣдовъ предлагаетъ "избирать независимо отъ правленія, но не иначе, какъ изъ предлагаемыхъ имъ кандидатовъ, особую комиссію изъ спеціалистовъ по разнымъ- отраслямъ знаній, которой правленіе можетъ поручать разсмотрѣніе и оцѣнку рукописей, предлагаемыхъ ему для изданія членами общества". Подобная комиссія оказалась бы вполнѣ цѣлесообразною въ такомъ только случаѣ, еслибъ успѣхъ изданій въ Россіи обусловливался дѣльностью ихъ содержанія. Между тѣмъ можно указать многое множество сочиненій, о которыхъ самые строгіе критики-спеціадисты дадутъ вполнѣ одобрительный отзывъ, но которыя тѣмъ не менѣе лежатъ на полкахъ магазиновъ, въ то время, когда разная дребедень находитъ себѣ обширный сбытъ. Наконецъ, что будетъ дѣлать ассоціація съ неудавшимися изданіями, не имѣя возможности, подобно книгопродавцамъ-издателямъ, вымѣнивать ихъ на другія изданія и сбывать тѣми хитрыми способами, къ какимъ обыкновенно прибѣгаютъ опытные книгопродавцы? Она должна или продавать эти изданія за безцѣнокъ, или держать ихъ по нѣскольку лѣтъ въ своихъ кладовыхъ -- что для нее одинаково убыточно. Могутъ сказать, что ассоціація устроитъ свою собственную торговлю, заведетъ типографію и т. п., какъ и предлагаетъ г. Мясоѣдовъ. Но сущность всего связаннаго нами отъ этого нисколько не измѣняется. Предпріятіе, существующее на соціальныхъ началахъ, можетъ имѣть успѣхъ въ такомъ только случаѣ, если условія его существованія строго опредѣлены и если его дѣятельность можетъ совершаться правильнымъ путемъ. Но такого пути, какъ мы говорили, для книжной торговли въ Россіи не существуетъ. Здѣсь все зависитъ отъ личнаго умѣнья, близкаго знакомства съ дѣломъ, находчивости, пронырливости и значительной доли кулачества. А всѣ эти условія могутъ выполняться тогда только, когда во главѣ дѣла стоитъ одно лице, само передъ собою отвѣчающее за всѣ возможныя ошибки и неудачи.
Если такимъ образомъ проэктъ г. Мясоѣдова оказывается неосуществимымъ въ главныхъ своихъ чертахъ, то тѣмъ болѣе наивными должны показаться разныя его частности, какъ напримѣръ, надежда выдавать членамъ общества ссуды подъ залогъ произведеній умственнаго труда, или употреблять запасный капиталъ "на поощреніе отечественной литературы и культуры назначеніемъ конкурсовъ и премій за лучшія сочиненія по русской словесности, или же имѣющія предметомъ изслѣдованіе Россіи" и т. п. Все это имѣетъ видъ дѣтскихъ фантазій, построенныхъ на самомъ шаткомъ основаніи.
Изъ вышесказаннаго мы должны вывести то заключеніе (очень, впрочемъ, не утѣшительное), что въ настоящее время не только проэктъ г. Мясоѣдова оказывается неосуществимымъ, но что вообще умственный трудъ въ Россіи не можетъ еще быть основанъ на правильныхъ соціально-экономическихъ началахъ. Какъ ни сильно нуждаются въ этомъ русскіе писатели, какъ ни эксплуатируются они издателями, все-таки нужно сознаться, что эта эксплуатація не особенно идетъ впрокъ капиталистамъ. Конечно, и здѣсь, какъ вездѣ, не безъ исключеній; бываютъ случаи, что издатель получаетъ громадный процентъ на сочиненіи, пріобрѣтенномъ имъ почти задаромъ; но во-первыхъ, это случается довольно рѣдко, вовторыхъ, выгоды одного предпріятія значительно уменьшаются невыгодами другого, такъ что въ концѣ концовъ не выходитъ ничего особенно-грандіознаго. Поэтому нужно сперва дождаться того времени, когда издательская дѣятельность не будетъ соединена съ такимъ огромнымъ рискомъ, какого она требуетъ въ настоящее время, и тогда уже пробовать устроить умственный трудъ на соціальныхъ началахъ.
Гдб.
"Дѣло", No 10, 1868