Свобода
Работа взрывного механизма ослабела, и движения пассажиров становились с каждой минутой все более необычайными.
Наши путешественники вовсе перестали ходить. Вместо этого, им приходилось все время кувыркаться самым причудливым образом. Они к этому привыкли, как к обыденному явлению. Малейшее неосторожное движение — и человек летел вверх или в сторону. На полу можно было удержаться лишь в том случае, если осторожно и медленно ползать, держась за прикрепленные всюду поручни.
Когда сила тяжести уменьшилась в тысячу раз, и вес человека в соответствии с этим упал до 70 граммов, Ганс пригласил своего дядю совершить вместе с ним экскурсию за борт ракеты.
Надо сознаться, что дядя Алекс не особенно был расположен оставить крепкую оболочку «Виланда» и отдаться всецело во власть неизвестности; однако, такая прогулка крайне улыбалась ему. Любопытство оказалось сильнее страха неизвестности, и он перестал колебаться. К тому же, за последнее время он до того привык к состоянию невесомости, что перестал опасаться каких-либо сюрпризов с этой стороны.
Резиновые костюмы были приготовлены. Гардт облачился в такой костюм, и только шлем оставался еще у него в руках. Он поворачивал его во все стороны и тщательно осматривал.
— Тяжесть столь ничтожна, — заметил он мешкавшему еще археологу — что мы будем отдаляться в открытом пространство от нашей машины лишь со скоростью одного сантиметра в секунду, а такая скорость не представляет никакой опасности.
— Да, — согласился дядя Алекс, — понемногу привыкаешь к мысли, что вся наша жизнь и благополучие зависят здесь исключительно от твоих математических формул, а смерть явится в результате какой-либо ошибки в твоих расчетах.
— А разве на Земле обстоит иначе? — спросил Гардт, улыбаясь…
Ганс Гардт преподал дяде еще некоторые правила поведения вне корабля и предупредил его, чтобы он немедленно поспешил обратно на машину, как только почувствует малейшее затруднение в дыхании. Гардт подробно объяснил ему также устройство и употребление телефонного кабеля, который был намотан на катушке. Один конец кабеля был протянут внутри шлема и включен в микрофон, другой конец надо было соединить снаружи с каким-либо из многочисленных штепселей на машине.
— Не забудь, — заявил инженер, — прежде всего включить кабель. Мы сможем тогда разговаривать друг с другом, а также сохранить связь с Андерлем, который остается на машине. Благодаря тому же кабелю сможем мы в любой момент опять вернуться на машину. Итак, в путь!
Андерлю он строго приказал не изменять действия дюз.
Инженер еще раз тщательно осмотрел шлем и убедился, что все благополучно. Только после этого он открыл внутреннюю дверь шлюзовой кабины и впустил туда Алекса. Гардт тщательно закрыл дверь и отвинтил воздушный клапан, через который воздух со свистом устремился наружу из кабины. Резиновые костюмы до того раздулись, что для обеих фигур едва хватило моста в маленькой кабине.
Гардт нажал наружную дверь, и два человека выскользнули в мировое пространство.
Алекс весьма осмотрительно стал ползать по гладкой поверхности машины. Он включил свой кабель и немедленно услышал голос Гардта, который, казалось, доносился издалека, хотя племянник его находился тут же рядом.
— Дядя Алекс, — говорил этот голос, — слышишь ли ты меня? И каково твое дыхание?
— Безукоризненно!
Сношения между двумя путешественниками в пространстве были установлены. Эти две странные фигуры пустились в путь вокруг «Виланда», взявшись за руки, на которые были надеты кожаные рукавицы; при этом проволока кабеля легко скатывалась с катушки. Если бы они не привыкли за последние дни к состоянию невесомости, то первый же неосторожный шаг отнес бы их далеко от ракеты. С трудом удавалось им сохранять связь с машиной.
— Что это? — воскликнул вдруг изумленный дядя. — Что случилось с нашим небесным крейсером?
Одного неловкого движения было достаточно, равновесие сразу нарушилось. Дядя оказался вне связи с машиной и стал медленно парить в пространстве.
— А в чем дело? — спросил Ганс Гардт, который не мог дольше держаться у машин и начал парить.
— Посмотри, какой вид имеет наш гордый «Виланд», — сказал Алекс. — Он словно заболел корью.
Действительно, наружная оболочка «Виланда» была вся покрыта мелкими и крупными пятнами, которые блестели на солнце всеми цветами радуги.
Гардт рассмеялся, но этот смех в телефоне звучал точно кашель.
— Не беспокойся, дядя, эти пятна попросту ледяные сосульки, в которых преломляются солнечные лучи. При подъеме кое-где на «Виланде» осела влага, которая потом замерзла.
Еще минута, и кабели размотались во всю длину. Растянувшись, они крепко держали этих людей, которые были похожи на связанные баллоны, висевшие на расстоянии сотни метров от «Виланда».
Ярко выделялись сверкающие в лучах солнца шлемы и костюмы в окружавшей непроглядной тьме. День и ночь словно заключили между собой фантастический союз.
Воздушный корабль казался гигантской гранатой, блестящим, редким чудовищем, прорезающим мировое пространство.
— Каким образом вернемся мы на нашу машину? — спросил Алекс, успокоившись по поводу замеченных им пятен на «Виланде».
— В кармане твоего пневматического костюма ты найдешь маленький револьвер, — гласил ответ, — выстрели один раз, и в силу отдачи начнешь двигаться. Кроме того, ты спокойно можешь вернуться туда по кабелю.
Алекс последовал этому совету и через некоторое время вновь очутился на «Виланде». Успех выстрела придал ему бодрость и веру, и он опять пустился витать, вокруг «Виланда». Археолога охватило чувство огромной неиспытанной радости и свободы; он захлебывался от восторга, несмотря на свои 54 года.
Необыкновенно легко и приятно было скользить и витать, блестеть и сверкать всеми линиями и частями своего тела в солнечном сиянии, в ночной тьме, на фоне звездного неба.
— Берегись, дядя! — раздался вдруг голос инженера, — берегись дюз. Кабель, правда, не достигает конца нашего корабля, но он может оторваться. Если же твой водолазный костюм погрузится в потоки газа, то и без всяких ошибок в моих вычислениях ты отправишься в вечность.
— Буду внимателен, — ответил Алекс.
Возвращение на «Виланд» произошло таким же образом, как и выход оттуда. Когда Гардт добрался до кабины, он прежде всего открыл клапан внутренней двери и, впустив воздух из корабля в шлюзы, выравнял давление. Внутренняя дверь после этого легко открылась; летчики получили возможность снять свое снаряжение и обменяться впечатлениями без помощи телефона.
— Поразительно! — воскликнул Алекс в восхищении. — Там снаружи даже не было холодно.
— Воздух в надутом водолазном костюме и зеркально-гладкая внешняя оболочка защищают от потери тепла, — заметил Гардт. — Если бы наши костюмы долго сохраняли воздух, то не было бы никакой опасности замерзнуть. А заметил ты, что наш корабль делает сейчас 80 километров в минуту?
— Нет, не заметил этого, — сказал доктор Гардт. — Я вообще не ощущаю того, что мы путешествуем. Скорее мне кажется, что мы находимся на каком-нибудь космическом курорте.
— Да, это все та же история с гусеницей и вентилятором. Нам, например, кажется, что «Виланд» стоит совершенно неподвижно. Земля же и Луна движутся. Но такое впечатление будет у нас лишь до тех пор, пока ничто не влияет на движение нашего корабля. Однако, лучше не думать об этом.
Теперь наступила очередь Андерля вылететь в пространство. Предварительно его научили, какие он должен делать движения и т. д. Томми Бигхед тоже получил водолазный костюм.
Все занялись теперь постройкой гигантского телескопа. Вогнутое зеркало, поперечником в несколько метров, из посеребренной жести было помещено на металлических шнурах в расстоянии нескольких сот метров от ракеты. Изображение в этом зеркале улавливалось специальным окуляром, находящимся в каюте капитана. В этом и все устройство телескопа. Зеркало специальными шнурами могло передвигаться и устанавливаться в любом положении. Телескоп увеличивал во много тысяч раз; в него можно было видеть очертания суши и даже высокие здания больших городов. Путешественники испытывали при этом такое наслаждение, подобно которому никто из них никогда не переживал.
Вследствие вращения Земли те пункты, которые удавалось уловить в поле телескопа, быстро исчезали из поля зрения. Нужно было поэтому особенно наловчиться, чтобы поймать какой-нибудь объект и с помощью шнуров направлять телескоп в желаемом направлении.
Ганс Гардт, между тем совершенно приостановил работу дюз, в результате чего исчезла всякая тяжесть. Понятия «верх» и «низ» перестали существовать.
Все предметы внутри космического корабля, которые не были привинчены, витали в каютах. Люди также плавали, размахивая руками и ногами, как пловцы, если только вблизи не было какого-либо предмета, за который можно было ухватиться и удержаться.
Все столы и стулья были убраны и запрятаны в кладовой, гамаки были свернуты, а веревочные лестницы убраны, — ими не приходилось больше пользоваться. Теперь нужны были лишь свободные пространства. В кухне Андерлю приходилось все время выдерживать жестокую борьбу с непокорными жидкостями. Опорожнить бутылку можно было лишь и том случае, если жидкость вытягивалась из нее соломинкой. Но если случалось по неосторожности быстро сдвинуть с места раскупоренную бутылку, то содержимое немедленно выскакивало наружу и витало в воздухе в виде жидкого шара, который с большим трудом удавалось вновь поймать.
Скоро наши путешественники привыкли все свободное время проводить вне «Виланда». Только ограниченное время действия имевшихся у них баллонов с кислородом и необходимость есть и спать мешали еще более продолжительному пребыванию в пространстве. Все, кто не был непосредственно занят работой на «Виланде», вылезали и парили по эфиру.
В таком состоянии они не заметили, что Луна за это время раскрылась на три четверти, стала подниматься все выше, пока не повисла над капитанской каютой.
На третий день пути звездолет достиг той границы, где притяжение Земли и Луны уравниваются. Перейдя эту линию, «Виланд» вступил в царство Луны и стал мчаться с возрастающей быстротой к нашему спутнику, диск которого, казалось, значительно превосходил своей величиной Землю.
С этого момента Гардт запретил прогулки вне небесного корабля.