I
Это было в Иудейской пустыне, вблизи Иордана. Солнце стояло высоко, не чувствовалось ни малейшего дуновения; воздух был паляще зноен.
На тропинке, извивавшейся среди голых утесов, показался Иуда, ведший за руку свою слепую мать.
Долго шли они, не говоря ни слова. Иуда продвигался вперед тяжелой, строптивой поступью и упрямо смотрел вниз. Мать с трудом поспевала за ним. Она шаталась, изнемогая от усталости. Под конец силы совершенно изменили ей, и она остановилась, чуть не падая на землю.
Тогда остановился и Иуда и мрачно взглянул на нее. Словно почувствовав его взор, она с мольбой подняла к нему свои потухшие глаза и сказала:
-- Я так устала, сын мой!
-- Не больше, чем я! -- жестко ответил он.
-- Ты издеваешься! Ты молод и силен, я же стара и слаба; не можешь ты быть так утомлен, как я!
-- Не в этом дело! -- ответил он в прежнем тоне. -- Я более утомлен, чем ты, ибо ты идешь своим собственным путем, а я иду не своим!
-- Не гневайся, сын мой! Если труд велик, то будет велика и награда!
Он засмеялся жестким и натянутым смехом, затем грубо схватил мать за руку, подвел ее к камню и усадил на него. Сам он стал на некотором расстоянии от нее, опираясь на свой посох.
Она обратила к нему лицо со смешанным выражением боязни и благодарности.
-- Видишь, Иуда, -- сказала она, -- ты вовсе не так суров! Поди, сядь здесь; дай мне отереть пот с твоего лба!
И она протянула вперед руки, ища его..
Но он не тронулся с места, не ответил ей. Машинально приподнял он край своего плаща и вытер им себе лоб. С минуту царило молчание. Вдруг он потряс кулаком и запальчиво воскликнул:
-- Да будет проклят этот человек!
В этот же миг мать подняла руку предостерегающим жестом и прошептала:
-- Молчи!
Что-то в ее голосе заставило его вопросительно взглянуть на нее.
Она выпрямилась и сидела, вытянув шею, как будто прислушиваясь. Руки ее дрожали.
-- Что это? К чему ты прислушиваешься?
-- Молчи -- повторила она. -- Ты разве не слышишь?
-- Ничего я не слышу!
-- Не слышишь ты разве точно шум голосов?
-- Твои старые уши шутят с тобою шутки. Я ничего не слышу!
Мать скорбно покачала головой.
-- Это вина твоего сердца, Иуда! Если б сердце твое хотело, уши твои наверно бы слышали!
Он язвительно засмеялся.
-- В таком случае, твои глаза обвиняют твое сердце, мать.
Она не ответила ему; как будто даже не слыхала его. Она снова стала прислушиваться, и лицо ее выражало сильное напряжение.
-- Нет, я не обманываюсь, -- сказала она, -- я слышу это, слышу! Это недалеко отсюда. Вот шум растет, а вот стало тихо, слышишь, как тихо, а теперь, слышишь ты, слышишь?
Трепет пробежал по всему ее телу и внезапный свет озарил ее лицо.
Иуда искоса взглянул на нее, и в его взоре быстро промелькнуло что-то похожее на страх. Но затем он подошел к ней, взял ее за плечо и стал трясти, говоря сердитым голосом, безотчетно перешедшим в такой же шепот, как у нее:
-- Я ничего не слышу, говорю тебе, ничего! С ума ты что ли сошла?
Мать схватила его руку и с такой силой держала ее, что он не мог сопротивляться.
-- Не слышишь ты разве этот голос, отдающийся в горах? Это он, Иуда, это он!
-- Кто?
Он вздрогнул и взглянул на нее.
-- Иоанн? -- нерешительно проговорил он.
-- Да, это Иоанн; это, несомненно, Иоанн. Благословен ты, сын мой, приведший меня сюда!
Он высвободился, отошел на несколько шагов и произнес медленно, как бы обдуманно:
-- Да будет проклят этот человек!
Мать протянула к нему руки, точно пытаясь его остановить.
-- Не ожесточай своего сердца, сын мой!
-- Если б оно было помягче, нам обоим пришлось бы умереть с голоду! -- ответил он и отвернулся. Он стал прислушиваться украдкой, как будто она могла видеть его, но, ничего не услышав, презрительно передернул плечами и снова повернулся к ней.
Она, между тем, поднялась и беспомощно вперила свои угасшие глаза в пространство.
-- Что ты так пристально смотришь туда? -- сердито вскричал он. -- Ведь ты все равно ничего не видишь!
Тогда она поникла головой и прикрыла глаза руками.
-- Горе мне, что глаза мои угасли! Но ты, мой сын, скажи мне, видишь ты что-нибудь?
-- Вижу все, что можно видеть. Вижу перед собой рехнувшуюся женщину, вижу вокруг себя горы, а над собою небо, и больше ничего! А там, вдали, вижу полоску воды посреди утесов.
-- Это Иордан! Да, да; теперь мы близко к цели. -- Она ощупью искала его руки. -- Пойдем; я не чувствую больше усталости, нам надо торопиться!
Иуда простоял с минуту в нерешительности, борясь сам с собой. Потом сделал над собой усилие и протянул матери руку.
Она схватила ее, и они пошли дальше.
Тропинка поднималась все выше и выше, становилась все круче, тесней. Земля была раскалена от зноя, и острые камни резали путникам ноги. По временам Иуда останавливался, как будто намереваясь повернуть назад, но мать уговаривала его, трепеща в своем рвении, и он нехотя следовал за ней.
Вдруг утесы раскрылись перед ними, пространство расширилось. Внизу лежали берега Иордана.
Иуда остановился и посмотрел в долину. Его лицо на мгновенье побледнело, и в глазах появилась мрачная тень.
Мать сделала несколько шагов вперед, стараясь увлечь его за собой. Но затем она тоже остановилась и стала слушать.
-- Вот я опять его слышу, -- прошептала она, -- теперь уже ближе. Скажи, сын мой, ты и теперь ничего не видишь?
Он ответил не сразу.
-- Да, вижу! Вижу там, на берегу, большую толпу мужчин, женщин и даже детей. Одни стоят, другие сидят; они как будто кого-то слушают. Вот, вот -- я его вижу; ом стоит на камне и держит к ним речь; он как будто угрожает им, поднимает руки...
-- Да, да, он угрожает. Видишь, сын мой, угрожает!
-- Я его не боюсь! Ах, если б я мог только открыть тебе глаза, ты излечилась бы от своего безумия.
-- Скажи мне, каков он с виду? Высок он ростом?
Иуда язвительно засмеялся.
-- Он длинный и худой. Похож на нищего. Его тело едва прикрыто одеждой. Волосы спутанными космами лежат на спине, а борода свешивается на грудь. Вот он опять замахал своими тощими руками! Ха-ха! Так это-то новый пророк!
-- Да, да; таким он и должен быть: гневным и угрожающим! А глаза, не видишь ты разве эти глаза, как они сверкают в своих впадинах! Это гнев Господень мечет молнии из них; это гнев Господень говорит его устами. Идем, сын мой, идем!
Ее старое, морщинистое лицо озарилось каким-то странным светом, а голос дрожал от волнения. Спотыкаясь, она сделала несколько шагов вперед. Но Иуда не двинулся с места.
-- Нет, я дальше не пойду! -- глухо пробормотал он.
Мать обернулась, и лицо ее приняло напряженное выражение, словно она старалась разгадать чувства сына.
Он отвел голову в сторону.
-- Боишься ты его? Скажи, сын мой, боишься ты его?
Тогда он порывисто вскрикнул:
-- Я не боюсь его, я смеюсь над ним! Но я не хочу его слышать, -- я честный человек, за мной нет преступления, -- но я не хочу, чтоб меня поносили и проклинали; мне нет дела до твоих пророков; я хочу мира; мира хочу я! Пойдем, повернем назад!
Он схватил ее за руку и хотел увлечь за собой. Но она высвободилась и ответила:
-- Ступай один! Я пойду к нему!
Он насмешливо расхохотался.
-- Пойдешь! Так умоли сначала своего пророка, чтоб он открыл твои глаза!
-- Господь поведет меня! -- ответила мать, воздев руки к небу. -- Прощай, сын мой!
Она начала спускаться вниз по тропинке, вытянув вперед шею, прислушиваясь, ощупывая руками свой путь.
Иуда стоял изумленный и смотрел ей вслед.
"Да ведь она идет! -- бормотал он. -- Ее ноги без посторонней помощи находят дорогу. Без посторонней помощи?"
Он провел рукой по лбу как бы для того, чтоб отогнать мучительную мысль. В эту минуту мать обернулась к нему, и он отступил назад.
"Какое у нее лицо! -- прошептал он. -- Бог Авраама! она видит! Она видит!"
Но в этот самый миг она оступилась и упала. У него вырвался вздох облегчения, и он попробовал засмеяться.
"Клянусь Богом, она, кажется, заразила меня своим безумием! Лежи тут и молись своему пророку! Пусть он поможет тебе."
Он отвернулся и сделал несколько шагов в обратном направлении. Но затем снова остановился.
"Гнев Господень! -- подумал он. -- За что? В чем моя вина?"
Он беспокойно двинулся, хотел было стиснуть руки, но удержался, и лицо его приняло свое прежнее, вызывающее выражение.
-- Это неправда, -- громко сказал он, -- за мной нет вины! Я не боюсь его, я над ним смеюсь!
Он обернулся и посмотрел вслед матери. Увидав, что она поднялась и продолжает, спотыкаясь, свой путь, он простоял с минуту в борьбе с самим собой, потом реши тельно взял в руку посох и окликнул мать:
-- Подожди, мы пойдем с тобой вместе!