1. Различение вообще содержит в себе обе свои стороны, как моменты; в различии они безразлично распадаются; в противоположности, как таковой, они суть стороны различения, определенные лишь через другое, стало быть, лишь моменты; но они равным образом определены в них самих, безразличны одна относительно другой и взаимно исключаются; они суть самостоятельные определения рефлексии.
Одна из них есть положительное, другая отрицательное, но первая есть положительное в нем самом, а вторая – отрицательное в нем самом. Каждое обладает безразличною самостоятельностью для себя потому, что ему свойственно отношение в нем самом к другому его моменту; таким образом, оно есть целостная замкнутая внутри себя противоположность. Как такое целое, каждое опосредовано с собою своим другим и содержит последнее. Но далее оно опосредовано с собою небытием своего другого; таким образом, оно есть сущее для себя единство и исключает другое из себя.
Поскольку самостоятельное определение рефлексии исключает другое в том же отношении, в каком оно содержит в себе другое и потому самостоятельно, то оно в своей самостоятельности исключает из себя свою собственную самостоятельность; ибо последняя состоит в том, чтобы содержать в себе свое другое определение и лишь потому не быть отношением к чему-либо внешнему; но также непосредственно в том, чтобы быть самой собою и исключать из себя свое отрицательное определение. Таким образом, она есть противоречие.
Различение есть вообще уже противоречие в себе; ибо оно есть единство таких, которые суть лишь постольку, поскольку они не суть одно, – и разделение таких, которые суть, лишь как разделенные в одном и том же отношении. Положительное же и отрицательное суть положенное противоречие, ибо, как отрицательные единицы, они суть самое положение себя, а потому каждое из них есть снятие себя и положение своего противоположного. Они обращают определяющую рефлексию в исключающую; ибо исключение есть одно различение, и каждое из различенных, как исключающее, есть само целое исключение и, следовательно, каждое исключает себя внутри себя самого. Если рассматривать для себя каждое из самостоятельных определений рефлексии, то положительное есть положение, рефлектированное в равенство с собою; положение, которое не есть отношение к чему-либо другому, следовательно, такое состояние, в коем положение снято и исключено. Тем самым положительное обращает себя в отношение небытия к некоторому положению.
Таким образом, оно есть противоречие, ибо, как положение тожества с собою через исключение отрицательного, оно само себя обращает в {36} отрицательное, т.е. в другое, исключаемое им из себя. Это другое, как исключенное, положено свободным от исключающего и тем самым рефлектированным в себя и само исключающим.
Таким образом, исключающая рефлексия есть положение положительного, как исключающего другое, так что это положение есть непосредственно положение его другого, исключающего первое.
Это абсолютное противоречие положительного, но оно есть непосредственно и абсолютное противоречие отрицательного, положение их обоих в одной рефлексии. Отрицательное, рассматриваемое для себя в противоположность положительному, есть положение, рефлектированное в неравенство с собою, отрицательное, как отрицательное. Но отрицательное само есть неравное, небытие некоторого другого; тем самым рефлексия в его неравенство есть собственно его отношение к самому себе. Отрицание вообще есть отрицательное, как качество или непосредственная определенность; но отрицательное, как отрицательное, относится к отрицанию себя, к своему другому. Если это отрицательное берется, лишь как тожественное первому, то оно, как и первое, есть лишь непосредственное; таким образом, они берутся не как другие относительно одно другого, следовательно, не как отрицательные; отрицательное вообще не есть непосредственное. Но так как далее каждое есть также то же самое, что и другое, то это отношение неравных есть также отношение их тожества.
Итак, тут получается такое же противоречие, как и в положительном, именно положения или отрицания, как отношения к себе. Но положительное есть это противоречие лишь в себе, отрицательное же есть положенное противоречие; ибо в своей рефлексии в себя, в силу которой отрицательное в себе и для себя, или как отрицательное, тожественно себе, оно имеет то определение, что оно есть нетожественное, исключение тожества. Оно состоит в том, чтобы быть тожественным себе в противоположность тожеству и тем самым исключать само себя из себя через свою исключающую рефлексию.
Отрицательное есть, следовательно, полная, как противоположность, опирающаяся на себя противоположность, абсолютное не относящееся к другому различение; оно исключает из себя тожество, как свою противоположность, а тем самым и само себя, ибо, как отношение к себе, оно определяет себя, как то самое тожество, которое оно исключает.
2. Противоречие разрешается. В исключающей саму себя рефлексии, которая только что рассмотрена, положительное и отрицательное снимают каждое себя само в своей самостоятельности; каждое есть просто переход или скорее превращение себя в свою противоположность. Это непрекращающееся исчезание противоположных в них самих есть ближайшее единство, возникающее через противоречие, оно есть нуль. {37}
Но противоречие содержит в себе не только отрицательное, а также и положительное; или, иначе, исключающая саму себя рефлексия есть вместе с тем полагающая рефлексия; результат противоречия не есть только нуль. Положительное и отрицательное образуют положение самостоятельности; отрицание их через них самих снимает положение самостоятельности. Вот что поистине разлагается в противоречии.
Рефлексия в себя, в силу которой стороны противоположности становятся самостоятельными отношениями к себе, есть ближайшим образом их самостоятельность, как различенных моментов, они суть, таким образом, лишь в себе эта самостоятельность, ибо они суть еще противоположенные, и их положение состоит в том, что они таковы в себе. Но их исключающая рефлексия снимает это положение, делает их сущими для себя самостоятельными, такими, которые самостоятельны не только в себе, но и через их отрицательное отношение к их другому; таким образом их самостоятельность также положена. Но далее через это их положение они обращают себя в положенное. Они уничтожаются в своем основании (richten sich zu Grunde), определяя себя, как тожественное себе, но тем самым собственно как отрицательное, как такое тожественное себе, которое есть отношение к другому.
Но эта исключающая рефлексия при ближайшем рассмотрении не есть только такое формальное определение. Она есть сущая в себе самостоятельность, а также снятие этого положения и лишь через это снятие сущее для себя и действительно самостоятельное единство. Правда, через снятие инобытия или положения вновь возникает положение, отрицательное некоторого другого. Но в действительности это отрицание уже не есть лишь первое непосредственное отношение к другому, есть положение, не как снятая непосредственность, а как снятое положение. Исключающая рефлексия самостоятельности, поскольку она есть исключающая, обращает себя в положение, но она есть также снятие ее положения. Она есть снимающее отношение к себе; тем самым она, во-первых, снимает отрицательное, а, во-вторых, полагает себя, как отрицательное, и последнее есть лишь то отрицательное, которое она снимает; в снятии отрицательного она полагает и вместе снимает его. Само исключающее определение есть, таким образом, относительно себя другое, отрицанием которого первое служит; снятие этого положения не есть поэтому вновь положение, как отрицательное некоторого другого, но есть совпадение с собою, положительное единство с собою. Самостоятельность есть, таким образом, возвращающееся в себя через свое собственное отрицание единство, ибо она возвращается в себя через отрицание своего положения. Она есть единство сущности не через отрицание другого, а через тожество с самою собою.
3. С этой положительной стороны, с которой самостоятельность в противоположении, как исключающая рефлексия, обращает себя в положение и вместе снимает его, противоположность не только уничтожается в основании, но возвращается в свое основание. Исключающая рефлексия само {38} стоятельной противоположности обращает ее в нечто отрицательное, в только положенное; тем самым она низводит свои ближайшие самостоятельные определения, положительное и отрицательное, в такие, которые суть только определения; и поскольку, таким образом, положение становится положением, оно вообще возвращается в свое единство с собою; оно есть простая сущность, но сущность, как основание. Через противоречащих себе в самих себя определений сущности последняя восстановляется, но с определением – быть исключающим единством рефлексии, простым единством, определяющим само себя, как отрицательное, но в этом положении непосредственно равным себе самому и совпавшим с собою.
Итак, самостоятельная противоположность возвращается ближайшим образом через свое противоречие в основание; она есть первое, непосредственное, с которого начинают, и снятая противоположность или снятое положение само есть положение. Тем самым сущность, как основание, есть положенное, ставшее. Но обратно тому положено лишь то, что противоположение или положение есть снятое, только положение. Следовательно, сущность, как основание, есть рефлексия, исключающая так, что сущность сама обращает себя в положенное, что противоположность, от которой перед тем начали, и которая была непосредственным, есть лишь положенная, определенная самостоятельность сущности; и что эта противоположность есть лишь снимающее себя в ней самой, а сущность – рефлектированное в себя в своей определенности. Как основание, сущность исключает себя из себя самой, полагает себя; ее положение – которое есть исключенное – есть только положение, тожество отрицательного с самим собою. Это самостоятельное есть отрицательное, положенное, как отрицательное, нечто противоречащее самому себе и потому остающееся непосредственно в сущности, как в своем основании.
Разрешенное противоречие есть, следовательно, основание, сущность, как единство положительного и отрицательного. В противоположности определение достигло полной самостоятельности; основание же и есть эта совершенная самостоятельность; отрицательное есть в нем самостоятельная сущность, но как отрицательная; поэтому основание есть столько же положительное, сколько тожественное с собою в этой отрицательности. Поэтому в основании противоположность и ее противоречие столько же сняты, сколько сохранены. Основание есть сущность, как положительное тожество с собою, но такое, которое вместе с тем относится к себе, как отрицательность, следовательно, определяет себя и обращает себя в исключенное положение; но это положение есть вся самостоятельная сущность, и сущность есть основание, как тожественная себе и положительная в этом своем отрицании. Противоречащая себе полная противоположность была, стало быть, уже сама основанием; к ней присоединилось лишь определение единства с собою, проявляющееся в том, что из самостоятельных противоположных каждое снимает себя и обращает себя в другое и тем самым уничтожается в основании, но при этом вместе с тем только совпадает с самим {39} собою, и потому в своем уничтожении, т.е. в своем положении или отрицании и есть собственно лишь рефлектированная в себя, тожественная себе сущность.
Примечание 1-е. Положительное и отрицательное есть одно и то же. Это выражение относится к внешней рефлексии, поскольку последняя установляет сравнение посредством этих двух определений. Но между ними так же мало, как и между прочими категориями, должно быть установлено не внешнее сравнение, а они должны быть рассмотрены в них самих, т.е. надлежит рассмотреть, что такое есть их собственная рефлексия. Относительно же последней обнаружилось, что каждое из них есть по существу видимость себя в другом, и само есть положение себя, как другого.
Хотя представление не рассматривает положительного и отрицательного, как они суть в себе и для себя, однако, оно может узнать из сравнения несостоятельность этого различения, результаты которого признаются твердо противостоящими один другому. Уже незначительного опыта над рефлектирующим мышлением достаточно для удостоверения в том, что если нечто определяется, как положительное, то, исходя от этой основы, оно непосредственно сейчас же превращается в отрицательное, и, наоборот, определенное отрицательно – в положительное, что рефлектирующее мышление запутывается и противоречит себе в этих определениях. Незнакомство с природою последних приводит к тому мнению, будто эта запутанность есть нечто ложное, чего не должно быть, и что должно быть приписано некоторой субъективной погрешности. Действительно, этот переход одного в другое остается простою запутанностью, покуда не существует сознания его необходимости. Но даже для внешней рефлексии легко сообразить, что, во-первых, положительное не есть нечто непосредственно тожественное, а отчасти противоположное отрицательному, и что оно имеет значение лишь в этом отношении, что, следовательно, отрицательное само дано в понятии положительного; отчасти же, что положительное в нем самом есть относящееся к себе отрицание простого положения или отрицательного, т.е. есть абсолютное отрицание внутри себя. Равным образом отрицательное, противопоставляемое положительному, имеет смысл лишь в таком отношении к этому своему другому, следовательно, содержит последнее в своем понятии. Отрицательное же имеет собственное существование (Besteyen) также без отношения к положительному; первое тожественно в себе; но таким образом оно само есть то, чем должно было быть положительное.
Противоположность положительного и отрицательного понимается главным образом в том смысле, что первое (как это выражается и в связи его названия с положением) должно быть чем-то объективным, второе же субъективным, принадлежащим лишь внешней рефлексии, не касающимся объективного, сущего в себе и для себя, и совершенно для него не существующего. Действительно, если отрицательное выражает собою лишь отвлеченность субъективного произвола или определение внешнего сравнения, {40} то его конечно не существует для объективного положительного, т.е. последнее в себе самом не имеет отношения к такой пустой отвлеченности; но в таком случае для него столь же внешне и определение его, как положительного. Так, чтобы привести пример прочной противоположности этих определений рефлексии, свет считается вообще только положительным, темнота же только отрицательным. Но свет в своем бесконечном распространении и в способности своей исключающей и оживляющей деятельности обладает по существу природою абсолютной отрицательности. Напротив, темнота, как лишенное многообразия или как неразличающее себя в самой себе лоно возникновения, есть простое тожественное с собою, положительное. Она признается только за отрицательное в том смысле, что, как простое отсутствие света, она для него вовсе не существует, так что, поскольку он имеет отношение к ней, он должен относиться не к некоторому другому, а просто к себе самому, т.е. она должна перед ним только исчезать. Но, как известно, свет через темноту сереет; и кроме этого только количественного изменения он испытывает и качественное, определяясь через отношение к ней, как цвет. Точно также добродетель, например, не существует без борьбы, но есть собственно высшая, совершенная борьба, следовательно, есть не только положительная, но абсолютная отрицательность; она есть добродетель не только по сравнению с пороком, но в ней самой противоположение и борение. Или, наоборот, порок есть не только отсутствие добродетели – такое отсутствие есть и невинность – и различается от добродетели не только для внешней рефлексии, но в самом себе противоположен ей, есть злое. Злое состоит в успокоении на себе против доброго, в положительной отрицательности. Невинность же, как отсутствие и доброго, и злого, безразлична к обоим этим определениям, не есть ни положительное, ни отрицательное. Но вместе с тем, это отсутствие должно быть принимаемо за определенность и, с одной стороны, рассматриваемо, как положительна природа чего-либо, а с другой стороны, как относящееся к чему-либо противоположному; и все существа должны выйти из состояния своей невинности, из их безразличного тожества с собою, отнестись через себя самих к их другому и тем самым истребить себя до основания или в положительном смысле возвратиться к своему основанию. И истина, как согласующееся с объектом знание, есть положительное, но она есть это равенство с собою лишь постольку, поскольку знание отнеслось отрицательно к другому, проникло объект и сняло составляющее его отрицание. Заблуждение есть нечто положительное, как мнение знающее себя и упорствующее в том, что есть не в себе и не для себя. Неведение же есть или безразличное к истине и заблуждению и тем самым не определенное, ни как истинное и ни как ложное, определение которого, как отсутствие, принадлежит внешней рефлексии, или же, как объективное, как собственное определение чего-либо, оно есть направленное против себя побуждение, – отрицательное, содержащее в себе положительное направление. Одно из важнейших познаний состоит в усмотрении и удер {41} жании того взгляда на эту природу рассмотренных определений рефлексии, что их истина состоит лишь в их взаимоотношении, а потому в том, что каждое из них в самом своем понятии содержит другое; без этого познания нельзя сделать собственно никакого шага к философии.
Примечание 2-е. Определение противоположения также выражается в некотором предложении, т. наз. начале исключенного третьего.
Нечто есть или А или не-А; между ними нем третьего.
Это предложение означает в себе, во-первых, что все есть противоположное, определено или как положительное, или как отрицательное. Это важное предложение, необходимость которого состоит в том, что тожество переходит в различие, а последнее в противоположение. Но его понимают не в этом смысле, а обыкновенно в том, что некоторой вещи из всех предикатов присущ или такой-то предикат, или его небытие. Противоположное означает здесь только отсутствие или скорее неопределенность; и потому это предложение столь незначительно, что не стоит труда и высказывать его. Если берутся определения сладкий, зеленый, четырехугольный – а могут быть взяты все предикаты – и затем говорится о духе, что он должен быть или сладким или не сладким, зеленым или не зеленым и т.д., то это ни к чему не приводящая тривиальность. Определенность, предикат, относится к чему-либо; что нечто определено, это высказывается в предложении; последнее должно затем содержать в себе по существу требование, чтобы определенность была определена ближе, чтобы она стала определенностью в себе, противоположением. Вместо того, это предложение в таком тривиальном смысле переходит от определенности к ее небытию вообще, возвращается в неопределенность.
Начало исключенного третьего отличается далее от вышерассмотренного начала тожества или противоречия, которое гласит: нет чего-либо, что было бы вместе А и не-А. Первое утверждает, что нет чего-либо третьего, что не было бы или А или не-А, что нет третьего, безразличного в противоположности. В действительности же в самом этом предложении есть третье, безразличное в противоположности, именно в нем данное само А. Это А не есть ни + А, ни – А, а также есть одинаково и + А, и – А. Тем самым нечто, долженствующее быть или + А, или – А, отнесено, как к + А так и к – А; и опять-таки, поскольку оно отнесено к А, оно не должно быть отнесено к не-А, также, как не должно быть отнесено к А, если оно отнесено к не-А. Итак, само нечто есть то третье, которое должно бы было быть исключено. Так как противоположные определения столько же положены в нечто, сколько в этом положении сняты, то третье, имеющее здесь образ мертвого нечто, при более глубоком понимании есть единство рефлексии, в которое, как в основание, возвращается противоположение.
Примечание 3-е. Если и первые определения рефлексии, тожество, различие и противоположение, установляются в одном предложении, то тем более то определение, в которое они переходят, как в свою истину, {42} именно противоречие, должно быть понято и изложено в одном предложении: все вещи в самих себе противоречивы; и именно смысл этого предложения таков, что оно сравнительно с прочими более всего выражает истину и сущность вещей. Противоречие, проявляющееся в противоположении, есть лишь развитое ничто, содержащееся в тожестве и излагаемое в том выражении, что начало тожества не говорит ничего. Это отрицание определяется далее, как различие и противоположение, которое и есть положенное противоречие.
Но один из основных предрассудков современной логики и обычного представления состоит в том, что противоречие не считается столь же существенным и имманентным определением, как тожество; между тем, если сообразить последовательность речи и удержать оба определения, как разделенные, то противоречие следовало бы считать за нечто более глубокое и существенное. Ибо в противоположность ему тожество есть определение лишь простого непосредственного, мертвого бытия; противоречие же есть корень всякого движения и жизненности; лишь поскольку нечто имеет в себе самом противоречие, оно движется, обладает побуждением и деятельностью. Противоречие прежде всего обыкновенно отстраняется от вещей, от сущего и истинного вообще; предполагается, что нет ничего противоречивого. За сим оно, напротив, перемещается в субъективную рефлексию, которая полагает его лишь путем отношения и сравнения. Но и в этой рефлексии его собственно нет, так как противоречивое не может же быть представляемо и мыслимо. Вообще оно считается, как в действительности, так и в мыслящей рефлексии за нечто случайное, как бы за ненормальность или преходящий болезненный пароксизм.
Но что касается утверждения, что противоречия нет, что оно не есть существующее налицо, то о таком утверждении нам нет надобности заботиться; абсолютное определение сущности должно быть присуще всякому опыту, всему действительному, как и всякому понятию. Выше по поводу бесконечного, которое есть противоречие, как последнее обнаруживается в сфере бытия, уже было об этом упомянуто. Обычный же опыт сам заявляет, что дано по меньшей мере множество противоречивых вещей, противоречивых учреждений и т.д., противоречие которых заключается не только во внешней рефлексии, но в них самих. Но далее оно должно считаться не просто ненормальностью, встречающеюся там и сям, но отрицательным в его существенном определении, принципом всякого самодвижения, состоящего не в чем ином, как в изображении противоречия. Само внешнее чувственное движение есть его непосредственное существование. Нечто движется не только поколику оно теперь здесь, а в другой момент там, но поколику оно в один и тот же момент здесь и не здесь, поколику оно в этом здесь вместе есть и не есть. Следует вместе с древними диалектиками признать противоречия, указанные ими в движении, но отсюда не следует, что движения поэтому нет, а следует, напротив, что движение есть само существующее противоречие. {43}
Равным образом внутреннее, собственное самодвижение, побуждение вообще (аппетит или nisus монады, энтелехия абсолютно простой сущности) состоит не в чем ином, как в том, что нечто в себе самом и недостаточность, отрицательное себя самого, суть одно и то же. Отвлеченное тожество с собою еще не есть жизненность, но так как положительное в себе самом есть отрицательность, то тем самым оно выходит из себя и приводит себя в движение. Таким образом, нечто жизненно, лишь поскольку оно содержит в себе противоречие и есть именно та сила, которая схватывает в себя и сохраняет противоречие. Если же нечто существующее не в состоянии в своем положительном определении вместе с тем перейти в свое отрицательное и удержать каждое из них в другом, обладать в нем самом противоречием, то это нечто не есть живое единство, не есть основание, но уничтожается через противоречие. Умозрительное мышление состоит именно в том, что оно удерживает противоречие и в нем себя само, а не в том, что, как это свойственно представлению, находится во власти противоречия и дает ему разложить лишь в другое или в ничто свои определения.
Если в движении, побуждении и т.п. противоречие скрыто от представления через простоту этих определений, то, наоборот, в определениях отношений оно проявляется непосредственно. Тривиальнейшие примеры верхнего и нижнего, правого и левого, отца и сына и т.д. до бесконечности, все содержат в себе противоречие. Верхнее есть то, что не есть нижнее; определение верхнего состоит лишь в том, чтобы не быть нижним, и первое есть лишь постольку, поскольку есть второе, и наоборот; в определении заключается и его противоположность. Отец есть другое сына, а сын другое отца, и каждый есть лишь это другое другого; и вместе с тем каждое определение есть лишь в отношении к другому; его бытие есть некоторое состояние. Отец и вне отношения к сыну, есть нечто для себя; но при этом он уже не отец, а человек вообще; подобно тому, как верхнее и нижнее, левое и правое, даже рефлектированные в себя, безотносительно суть нечто, но лишь как места вообще. Противоположные содержат в себе противоречие постольку, поскольку они в одном и том же отношении относятся одно к другому или взаимно снимаются и одно к другому безразличны. Представление, переходя в момент безразличия определений, забывает в нем свое отрицательное единство и является тем самым лишь различным вообще, в каковом определении правое уже не есть правое, левое уже не есть левое и т.д. Но поскольку оно действительно имеет перед собою правое и левое, оно имеет перед собою эти определения, как отрицающие себя, одно в другом, и в этом единстве вместе с тем, не как отрицающие себя, а каждое, как безразлично сущее для себя.
Поэтому представление, конечно, повсюду имеет своим содержанием противоречие, но не приходит к сознанию его; оно остается внешнею рефлексиею, переходящею от равенства к неравенству или от отрицательного {44} отношения к рефлектированию различенного в себя. Оно противопоставляет внешним образом оба эти определения одно другому и имеет в виду лишь их, а не их переход, который и есть существенное и содержит в себе противоречие. Остроумная рефлексия, о которой здесь можно упомянуть, состоит напротив в обнаружении и высказывании противоречия. Хотя она, правда, не выражает собою понятия вещей и их отношений и имеет своим материалом и содержанием лишь определения представлений, но она приводит их в отношение, в котором содержится их противоречие, и дает тем самым через них просвечивать их понятию. Мыслящий же разум обостряет, так сказать, притупленное различение различного, простое многообразие представления, в существенное различение, в противоположность. Лишь таким путем многообразные, обостренные в противоречие, противополагаются энергически и жизненно и приобретают в нем ту отрицательность, которая есть присущее самодвижению и жизненности биение пульса.
По поводу онтологического доказательства существования Бога уже было упомянуто, что лежащее в основе его определение есть совокупность всех реальностей. Относительно этого определения надлежит, во-первых, показать, что оно возможно, ибо оно не содержит в себе противоречия, так как реальность признается лишь неограниченною реальностью. Было упомянуто, что тем самым эта совокупность обращается в простое неопределенное бытие, или, если реальности действительно понимаются, как более определенные, в совокупность всех отрицаний.
При ближайшем различении реальности оно переходит из различия в противоположность и тем самым в противоречие, а совокупность всех реальностей вообще в абсолютное противоречие внутри себя. Обычный, horror испытываемый представляющим, не-умозрительным мышлением перед противоречием, как природою перед vacuum, приводит к отрицанию этого заключения, так как это мышление останавливается на одностороннем соображении о разложении противоречия в ничто и не признает его положительной стороны, по которой противоречие есть абсолютная деятельность и абсолютное основание.
Из соображения природы противоречия вообще вытекает, что для себя, так сказать, в вещи еще нет вреда, недостатка или погрешности, если в ней обнаружено противоречие. Напротив, каждое определение, каждое конкретное, каждое понятие есть по существу единство различенных и различаемых моментов, которые через определенное, существенное различение становятся противоречивыми. Это противоречивое, правда, разлагается в ничто, возвращается к своему отрицательному единству. Вещь, субъект, понятие есть именно это самое отрицательное единство; это есть нечто в себе самом противоречивое, но равным образом и разрешенное противоречие; это основание, содержащее и носящее в себе свои определения. Вещь, субъект или понятие в своей сфере рефлектированы в себя, суть их разрешенное противоречие, но вся их сфера опять-таки есть опреде {45} ленная, различная, а потому конечная, а значит противоречивая. Она не разрешает сама этого высшего противоречия, но имеет свое отрицательное единство в некоторой высшей сфере, в своем основании. Конечные вещи в их безразличном многообразии поэтому вообще таковы, что они противоречивы в самих себе, преходящи и должны возвратиться к своему основанию. Как будет рассмотрено далее, истинное заключение от конечного и случайного к абсолютной необходимой сущности состоит не в том, что ведется заключение от конечного и случайного, как от лежащего и остающегося лежать в основании бытия, но в том – что непосредственно присуще случайности, – что заключается от преходящего, себе в себе самом противоречивого бытия к абсолютно необходимому, или правильнее, что указывается на возврат случайного бытия в себе самом в свое основание, в котором первое снимается, – и далее, что через этот возврат оно полагает основание лишь так, что само собственно становится положенным. В обычном умозаключении бытие конечного является основанием абсолютного; последнее есть, потому что есть конечное. Истина же состоит в том, что абсолютное есть, потому что конечное есть в себе самом противоречивая противоположность, что оно не есть. В первом смысле умозаключение выражается так: бытие конечного есть бытие абсолютного; во втором так: небытие конечного есть бытие абсолютного.