В 1930 году в Ленинградском геологическом комитете обсуждался отчет первой геологической экспедиции Билибина, направленной Геолкомом на Колыму. При постановке подобных вопросов в выступлениях часто фигурировали сообщения об открытых районах, о координатах пространств, о новых пунктах, нанесенных на карты, о геологической и морфологической структуре новых районов. Но особый характер получило обсуждение этого отчета. В середине обмена мнений выступил еще совсем молодой человек с энергичным римским профилем и подвижными карими глазами. Его речь сразу захватила всю аудиторию. Он сообщал об изобилующих огромными горными богатствами районах, названия которых впервые звучали в географии. Он десятками перечислял перед взволнованной аудиторией никогда не слыханные ранее новые реки, горные хребты, долины, острова и территории. Он указывал места расположения золота, олова, дорогих минералов и столь необходимых стране полиметаллов.
Сама по себе речь молодого человека была повестью о героизме энтузиастов науки, молодых советских специалистов, пришедших со скамьи вузов в необозримые пустыни Приарктики и покоривших их, несмотря на шестидесятиградусные морозы, бураны, пургу, бездорожье.
Речь говорившего была тем более увлекательна и захватывающа, что сам он являлся участником замечательного похода этих энтузиастов — первой геологической экспедиции 1928 года на Колыму. Это был разведчик экспедиции Сергей Дмитриевич Раковский — ныне один из самых популярных людей на Колыме.
Сейчас Раковскому уже под сорок лет, из них пятнадцать лет он ходит по тайге. Еще будучи студентом иркутского вуза, Раковский однажды ушел во время каникул на золото и с тех пор больше не покидал этого трудного, но увлекательного занятия.
В 1924 году на Алдане кипела золотая горячка, будоражил многие сердца знаменитый прииск «Незаметный». Раковский один из первых пришел на этот прииск вместе с Бертиным, Мирским и другими, известными сейчас практиками золотой промышленности Союза.
Золото на Незаметном, как известно, было «бешеное». Сдавать его было некому: государственные организации еще не дошли до этого малодоступного таежного Эльдорадо, чтобы организовать там разработку и прием добычи. Только контрабандисты-китайцы ухитрялись протаскивать сквозь непроходимые болота и таежную чащу продовольствие и спирт и вели бойкую торговлю, меняя чашку спирта на чашку золота. Потом намытое золото рекой расточалось в Иркутске со свойственными хищникам легкостью, риском и азартом.
Раковский уже тогда отличался от рядового старателя-разведчика. Его интересовали, прежде всего, географические и геологические данные золотоносных районов, он вел записи, чертил карты и указывал государственным организациям новые золотоносные площади и перспективные ориентировочные районы.
В 1927 году по Сибири впервые разнеслись слухи о Колыме. Слухи эти были крайне неконкретны; никто толком не знал, есть ли в этом крае золото. Но говорили, что некий татарин Гайфулин, по прозвищу Бориска, наткнулся где-то на реке Колыме на богатые россыпи. Говорили, что орочи отливают там из золота охотничьи пули и что дальневосточные старатели уже отправились в старые казацкие остроги — Олу и Тауйск, пытаясь проникнуть оттуда зимой на собаках и лыжах к бассейну реки Колымы.
Сведения о колымском золоте достигли и центра. Тогда Ленинградский геолком формирует и направляет на Колыму первую серьезную геологическую экспедицию, чтобы прощупать этот край и собрать воедино отрывочные данные всех старых и новых сообщений о Колыме, какие поступали от казаков, аборигенов побережья, американских моряков и русских хищников-старателей.
Раковский одним из первых вступает в эту экспедицию под руководством Билибина и появляется в 1928 году на охотском побережье в своей неизменной кожаной куртке и с тяжелым рюкзаком за спиной. Но это был уже не прежний азартный охотник за золотом, смельчак-«землепроходец» и таежный бродяга. Это был молодой научный работник, обогащенный годами практической работы на золоте, человек, полный отваги в борьбе с таежной стихией, и вместе с тем полный систематического упорства, крайней осторожности и предусмотрительности.
Со многими и самыми разнообразными трудностями была сопряжена работа этой экспедиции. Молодым советским энтузиастам-ученым приходилось бороться и с природной стихией, и с вековым бездорожьем нового края, и со многим другим, что стояло на пути его освоения. К сожалению, в очень немногих документах были хотя бы частично зафиксированы обстоятельства этой героической борьбы. И естественно, что особую, исключительную ценность представляют эти немногие документы. Такую ценность, в частности, имеют несколько старых, потрепанных, полуобгоревших книжечек, в которых содержатся дневники Раковского 1928—1929 годов. Просто и сдержанно, в скупых словах раскрывается в них история первого периода освоения Колымы, история первых геологических партий, прошедших по девственной стране, ныне являющейся одной из самых интересных областей нашей великой родины. Вот несколько выдержек из этих дневников:
17 августа 1928 года.
Сидим в Оле. Куда итти? Никто этого не знает. Карт нет. Придумал такой способ, чтобы как-нибудь ориентироваться: беру коробку спичек и даю тунгусу. Он берет спички и кладет их на землю, отсчитывая свои «кесы». Там, где реки сворачивают в сторону, спички тоже идут в сторону. Тунгус кладет столько спичек, сколько «кес» расстояния… Примитивно, но имеет резон. Особенно хорошо и толково кладет спички Макар Медов, известный якутский проводник, который со стариком Килланахом возил грузы на реку Колыму в 1903 году.
В общем решаем рискнуть плыть по реке Бахапче, притоку Колымы. Правда, тунгусы утверждают, будто бы пороги на Бахапче непроходимы. Но кто не рискует, тот не выигрывает.
30 августа.
Спускаем плот на Бахапчу. Плоты строим из 16 бревен и закрепляем наглухо, на шпонах, чтоб не разбило. Разобьет — пропадем и мы. Охотские и хабаровские старатели, которые ждут зимы, чтобы итти на прииски на собаках и оленях, гогочут и издеваются над нами:
— Эй вы, ученые, не забудьте мешки с собой захватить, чтобы было в чем женам и невестам кости отвезти обратно!..
6 сентября.
Плывем уже неделю по Бахапче. Пустынно, сурово, по бокам у нас гранитные берега. По берегам бродят медведи. Они совершенно не боятся нас. Видимо, не видели человека.
Сели на мель у берега. На островке кто-то возится. Медведь… Приготовились стрелять и видим, что это не медведь, а человек — якут Амосов. Прежде чем начать говорить, он долго заикается, а потом все сразу выпаливает. Я немного знаю по-якутски. Говорит, дальше ехать нельзя: пороги, разобьет обязательно. Советовались, что делать. Ждать зимы — припасы все поедим. Решили рисковать — итти дальше. До реки Колымы осталось километров полтораста.
9 сентября.
Идем через пороги, их видимо-невидимо. «Крестим» их по имени наших рабочих: Ивановский — по имени Алехина, Степановский — по имени Дуракова, Михайловский — по имени Лунеко, Юрьевский — по имени Билибина, Сергиевский — по моему имени. На Сергиевском чуть не погибли. Плот застрял на камнях. Позади несется плот Билибина. Наскочит — расшибемся вдребезги. Начали пилить бревна. Отпилили часть сбоку — плот сдвинулся, пошел дальше.
12 сентября.
Выплыли на Колыму. Красивая река, быстрая, прозрачная, как Ангара. По берегам то и дело впадают в нее притоки. Не можем определить всех. Знаем, что должны быть две большие реки: Таскан и Средникан — место, куда мы должны выплыть. Но какие реки встречаем — неизвестно. По дороге «крестим» их, даем новые названия. Одну реку окрестили Утиной — там много уток было. Другую — Запятой, в честь того, что ошиблись и приняли ее за Средникан.
Встретили второго человека на берегу. Оказалось — это известный охотник, древний старик Лягилев. Убежал от нас, едва догнали его. Стали с ним беседовать, угостили чаем. Он попил чай, собрал остаток угощения в платок и «ча, прощай, тогор». Ни одного слова толком не сказал.
Схема Макара Медова оказалась правильной. Мы ее исправляли по дороге и сделали что-то вроде первой карты Бахапчи и притоков Колымы. Так закончился наш сплав от Мольтана до устья Средникана. Плыли мы 14 дней. До нас никто не плавал здесь, и нас предупреждали, что погибнем.
14 октября.
Тронулись на ключ Безымянный. Цветметзолото хочет организовать на нем работы, пока же приискатели живут собственными силами. Работают на свой риск и страх. Публика неорганизованная — хищники-старатели.
Идем с котомками по талому снегу. Очень трудно итти.
17 октября.
Пришли. Старатели моют золото, жалуются на недостаток его. Одна артель Тюркина работает ничего. Промыли при мне 180 лотков, намыли 165 граммов. Сделал себе лоток и кое-как достал банку для согревания воды.
20 октября.
Днем было 16 градусов. Ночью перевалило за 30. Наблюдал северное сияние средней силы.
Бьем шурфы. Мороз усиливается. Сегодня было 43 градуса. Сделал печь каменную и трубу каменную, топится хорошо, не дымит.
25 октября.
Утром в градуснике замерзла ртуть. Значит выше 40 градусов. Сделал приспособление из разных смесей спирта и воды для измерения температуры. Действует хорошо.
7 ноября.
Сегодня годовщина Октябрьской революции. Пришел профуполномочениый и пригласил нас, геологов, на собрание. Оно получилось вроде производственного совещания. Обсуждали перспективы и теперешнее состояние работы. Моют не все артели. Тюркин и корейцы моют лучше других.
Мороз 50 градусов. Ночью вокруг луны было сияние. Наверное, к перемене погоды. Хабаровские старатели собираются итти на новое место, туда, где лежит замерзшая лошадь. Думают, что обеспечатся пищей недели на две. Конь лежит верстах в пятидесяти отсюда. Хотят жить там в палатках. Когда съедят коня, пойдут выше по Средникану, — там имеется еще один замерзший конь.
Предложил проект устройства промывалок для промывки проб.
14 ноября.
Сегодня скроил из брезента четыре пары торбазов для рабочих. Морозит все основательней. Промывка золота понижается. Солнца уже не видно, оно освещает только противоположные горы. Вечером замерзла смесь спирта и воды 60 градусов.
20 ноября.
Замерзла: смесь воды и спирта 68 градусов. Говорил с Оглобиным (управляющим Цветметзолота) о положении вещей. У всех нас, не исключая первой артели, остается продуктов не более, чем на две недели. Надо итти на Сеймчан за продуктами, но неизвестно, можно ли будет что-либо достать.
4 декабря.
Продуктов у всех, за исключением первой артели, нет. Ходили на охоту, убили всего 16 белок. Хлеб закончили вчера.
Чертеж почвы: растительные торфа, ил с прослойками льда, галька с глинистым песком, тоже с порфировым валуном и щебенкой, глинистые сланцы.
9 декабря.
Утром ушли трое рабочих с печкой и палаткой на охоту, на подножный корм. Сидим с Лунеко голодные. Думаем, как-нибудь просуществуем до приезда Билибина из Сеймчана с продуктами. Хабаровцы завтра принимаются за Собольку (собака). Положение, в общем, незавидное.
10 декабря.
Веду производственное совещание по вопросу об оплате шурфовочных работ. Наша система оплаты никуда не годится. Решили перезаключить колдоговор. Хабаровцы едят Собольку. Вчера вечером Журавлев с Ксеновым пришли на стан, в контору, и застрелили Белку — собаку, еще осенью приставшую по дороге к транспорту Оглобина. Собольку они съели целиком, от нее осталось на одно варево. Первая артель выругала их за «жадность». «Собак, — отвечают они, — на золотники не развешивают». А в Собольке было фунтов тридцать мяса. Положение начинает напоминать мне Алдан, прииск Незаметный, во время большого голода. Скверно! Почему не едет Билибин? Неужели ничего не достал?
12 декабря.
Пришли наши охотники. Они охотились на реке Таранок. Убили всего 60 белок за три дня. Другой дичи не попадалось. Шестерин и Гончаров, которые не стали есть собак (их тошнит), взяли четверть кожи, хотят ее палить и варить. Корейцы во вторник мыли в последний раз. В общем, положение осложняется. Билибин и Оглобин не возвращаются. Не так-то легко, видно, приводить в исполнение свои намерения. Всегда могут явиться совершенно неожиданные препятствия. Тайга-матушка!
Сегодня съели часть белок, которые достали с крыши. Бросили их туда еще в октябре. Их оказалось пятьдесят штук. Хватит и на завтра, а затем, если ничего не подвезут, придется приниматься за кедровок. Пилил дрова.
13 декабря.
Сегодня утром съели белок, и на ужин осталось штук восемь кедровок и три белки. Наши пришли из Сеймчана и ничего не привезли, кроме двух наших лошадей. Олени всех сеймчанцев погибли, а Жуков ничего не привез из Элекчана. Жуков опять пошел к тунгусам, надеется приобрести у них оленей. Первый раз, когда он ходил к ним, он чуть не погиб от голода и усталости. Если на этот раз ему удастся, он привезет на прииск мяса. Жители Сеймчана живут плохо, голодно, там почти одни старики, остальные охотятся. Живет там одна старуха, чуть ли не времен Екатерины. Хлеба в глаза не видели и просят, когда придет транспорт, дать немного хлеба. Елисей Иванович пошел в Таскан. От Сеймчана не больше двухсот километров. Если доедет, то вернется к последним числам декабря с мясом. Но доедет ли? От нашего ключа до Сеймчана 57 километров.
15 декабря.
Одну нашу лошадь убили и роздали мясо.
Перевел часы на час вперед. Мороз начал сдавать — теперь уже 45 градусов. Ходил по ключу вверх, смотрел капканы и пасти, ничего нет.
17 декабря.
Распределили остатки потрохов между всеми артелями. Себе взяли еще одну голову и ногу. Читал Билибину записки сотника казака Попова об открытии где-то в притоках Колымы золота. Нужно снять копии себе. Местоположение не указано, пожалуй, следует полагать, где-то на левом притоке Колымы возле Среднеколымска. Он говорит также о месторождениях слюды и о каком-то необычайно мощном водопаде. Надо будет проверить, но сейчас и думать нечего итти туда. Если не подвезут откуда-нибудь продовольствия, всем нам крышка будет. Брр… делается скучно! Продовольствия осталось на один день, и никаких перспектив.
25 декабря.
Прибежал Сафи Гайфулин и сообщил, что идет из Олы транспорт. Из наших, оказывается, едут Бертин, Белугин и Павличенко. Идет всего 20 нарт продовольствия. Не так уж много. Но скоро должен подъехать якут Александров и другие. В общем, дела налаживаются. Сегодня говорил с Билибиным об организации планомерных разведок и оживлении приисковых работ. Часа в два подъехали наши. Привезли груза немного, но скоро должны подъехать еще два транспорта. Обеспечены недели на три продовольствием!..
Возникает вопрос о постройке базы на Средникане. Строить придется, очевидно, мне. Отправляюсь на постройку после нового года.
30 декабря.
Приходил тунгус Иннокентий, который берется обучать наших оленей по пяти рублей в день. Затем пришел старик Килланах — он принес мне оленью шкуру, очень хорошую. Завтра приедет транспорт Александрова. Но везут все-таки очень мало. Нарты не берут много, нет оленей, собак. Как снабдить такую массу народа! Здесь, в общем, на приисках человек около ста. О чем думает Цветметзолото? Связь никуда, не годится. Как развертывать настоящую работу?!
4 января 1929 года.
Выехал на двух нартах на устье Средникана. Приехали Казанли, Мосунов, Горец. Доехали благополучно, потому что с реки Нухи шли с сыновьями якута Александрова.
13 января. Средникан.
Начали углубку шурфов. Отправил Лунеко, Чистякова, Гореца и Павличенко на постройку разведочной базы. Морозы усиливаются снова. Сегодня 52 градуса. Пришел транспорт. Оказывается, на Элекчане ничего нет. Плохо организовано снабжение.
15 января.
Ходил на работу. Принял золото. Работает сейчас 6 артелей. Осматривал с Билибиным место для наших линий. Разведочная база закончена. Ходил по разведочным линиям. Нашли золото в ключе Боязливом. Моем пробы. Золота здесь должно быть много. Добраться только до него трудно в таких условиях. Со снабжением и продовольствием попрежнему скверно. Но надеюсь, что повернем постепенно на лад. Беседовал со своими ребятами. Все бодры и готовы к работе. Эх, дорогу бы сюда, машины, тракторы! Да об этом пока приходится только мечтать!..
Составил табель рабочих и служащих первого района шурфовочной разведки Колымской геологоразведочной экспедиции 1928—1929 операционного года. Раковский, Алехин, Дураков, Лунеко, Чистяков, Белугин, Павличенко, Мосунов, Горец… Ребята крепкие! Работа пойдет!..»
Мечты Раковского уже более чем осуществились. Ола — Средникан, Сеймчан, Таскан, Хаттынах, Верхнеколымск, Индигирка… На протяжении этих районов, занимающих территорию немногим меньшую, чем территория Японии, Германии и Франции, вместе взятых, — Раковский знает каждую тропку, каждый изгиб горного ручейка, каждую сопку. Им открыты богатые месторождения золота, в которых Дальстрой сейчас производит работы. В местах, где Раковский пешком пробивался сквозь бурелом и тайгу, теперь режут пространство пятитонные грузовики ярославского завода, а среди зыблющихся таежных торфов гремят взрывы аммонала и лязгают челюсти экскаваторов. На огромном протяжении тайга обжита, фары автомашин разгоняют мрак приарктических ночей, свет электрических огней заменяет теперь исследователям ориентиры звезд. В почти еще неизвестных географии районах выстроены удобные лаборатории и кабинеты для геологов и ученых, и подытоживается богатейший опыт работы Дальстроя и всей его армии геологов.
На Колыме ценят смелых и мужественных людей. Здесь с увлечением читают Джека Лондона, воспевавшего отвагу и стойкость его героев, боровшихся со стихиями севера. В верховьях Колымы имеется чудесное озеро в горах, которое называется даже озером Джека Лондона.
Но снежные равнины Колымы куда обширнее, чем долины Аляски! Морозы Средникана, Сеймчана и Хаттынаха на добрый десяток градусов сильней морозов Клондайка; и тунгусские юрты в пространствах Колымы разбросаны куда реже, чем индейские поселения в Юконе, и многие из пионеров Колымы прошли на собаках, оленях и лыжах во много раз больше и с большими трудностями, чем прославленные герои Лондона. Прошли при этом не в хищнической погоне за счастьем и золотом, а просто и мужественно выполняя задачи, поставленные перед ними социалистической страной.
На Колыме поэтому рассказами о личном мужестве и крепкой воле особенно никого не удивишь. Однако и здесь имя Сергея Дмитриевича Раковского пользуется большой любовью и уважением. Сергей Раковский в известной степени стал символом, воплощающим в себе романтику и героику первых лет освоения Колымы. Он один из первых неутомимых «следопытов» и «землепроходцев» Советской республики, прошедших колымский таежный лабиринт и добравшихся до самых глубин золотой сокровищницы Колымы.
Вот он идет по улицам колымской столицы — Магадана — в своей неизменной кожаной тужурке, длинных оленьих торбазах, эластично ступая по снегу и слегка наклонившись вперед. Сгибается Раковский неспроста: это старая привычка, своего рода профессиональное свойство лучшего ходока Колымы. Это результат многолетнего хождения по тайге и звериным тропам, с весящим добрый десяток килограммов рюкзаком на спине. Раковский никогда не выходит в путь без дорожного мешка. Кроме необходимых припасов, компаса, патронов, там лежит всегда подарок для какого-нибудь друга — бутылка хорошего вина, коробка шоколада, консервы. Из друзей же Раковского состоит вся таежная Колыма. Как, придя за сотню километров в палатку друга, не угостить его чем-либо вкусным, и что стоит ему протащить лишних сто-двести километров несколько килограммов груза!
Однажды к самому Раковскому в таежную палатку пришли его старые друзья. Сели пить чай и «кепсевать». Кто-то выразил сожаление, что к чаю нет коньяку: с мороза хорошо было бы выпить рюмку!
— Сейчас, — сказал Раковский, — коньяк есть. Принесу. Он вышел из палатки. Гости ждали, полагая, что коньяк где-либо у соседей. Но вот прошел час-другой, а Раковский не возвращался. Гости забеспокоились, пошли на розыски. И вскоре увидели Раковского, быстро мчавшегося из тайги на лыжах. Оказалось, что он ходил за угощением за двадцать километров в стан.
Беспрестанные хождения по тайге стали привычкой Раковского, его повседневной, пожизненной практикой. Ему, пожалуй, было бы душно в стенах кабинета. Свет зеленой лампы не мог бы заменить этому страстному «землепроходцу» света полярной звезды, ярко горящей среди безмолвия снегов. Он идет все дальше и дальше вглубь по бесконечной Колыме, продвигаясь к ее низовьям, к Ледовитому океану, к восточной тундре, к низовьям Индигирки. В 1936 году Раковский снова руководил новой крупной разведкой Дальстроя. Это была научная экспедиция, снабженная большим техническим снаряжением, инструментами и материалами. Она не только исследовала новые места, но и осваивала их, прокладывала к ним дороги и строила поселки.
Один из летчиков Дальстроя вернулся с большого облета Колымы, длившегося вплоть до самого Ледовитого океана. Он восторженно рассказывал о базе экспедиции Раковского в недавно выстроенном поселке — Оройке.
— Вы знаете, — кричал летчик, — Сергей Дмитриевич выстроил там целый городок! Просто трудно поверить, что в такой дали и в такой короткий срок можно все это построить. Домики все новенькие, вытянуты в шеренгу, между ними улица, обсаженная деревьями. В поселке прекрасная столовая, радиостанция, электростанция, клуб. Огороды свои развели, — летом питались своими собственными овощами, пересадили из тайги ягодные кустарники — черную смородину, малину дикую, шиповник, варенье варят. Красота!.. И ведь где все это оборудовали? В неслыханной глуши, куда, кроме аэроплана, ни на чем не дойдешь и не доскачешь!..
Летчик, пожалуй, ошибался. Вряд ли в природе существует такое место, куда бы не мог дойти лучший ходок Колымы Сергей Дмитриевич Раковский.