Ваше превосходительство!
Приняв благосклонно слабые труды мои, побудили и ныне сделать себе удовольствие, доставив Вам, милостивый государь, некоторые краткие исследования о несправедливом замечании, напечатанном в Листах словесности в Иене, на мою книжку, под заглавием: Твердость духа некоторых россиян, в рассуждении действия графа Головина.
Меня не удивляет, что иноземцы делают подобные ошибки тогда, когда многие россияне прислали мне сказать и лично повторяли, что я действие князя Долгорукого приписал графу Головину. Виноват ли я, когда и те и другие, не вникнув в историю и не разобрав хронологию, вдруг смело пишут, выдают в свете свои опровержения и тем оскорбляют молодого писателя, а более себя?
Анекдот, напечатанный мной о графе Головине, случился в 1710м году, по разбитии Петром Великим Карла XII под Полтавой, когда театр войны перенесен был из Малоросии в Лифляндию. Предметом помянутого анекдота было заготовление хлеба для флота, готового плыть из Кронштатской верфи к пределам Швеции. В сем-то случае Головин изодрал, в присутствии Петра Первого, определение, одними только сенаторами подписанное, которое содержало: чтобы собрать потребное количество хлеба для выходу флота с крестьян Новгородской губернии, яко ближайшей, расположа на душу, по чему придет. Головин, разорвав определение и примолвив: слышь ты! умные головы! стал писать на белом листе, не примечая, что делается вокруг него. Сие напечатано в Твердости духа некоторых россиян.
Князя Долгорукого же патриотическая ревность совершилась в 1718м году, и следовательно восьмью годами позже Головинова действия, и состояла: чтобы владельцы деревень Новгородской и Санкт-Петербургской губерний посылали, при первом начатии работы большого Ладожского канала, крестьян своих на копание оного канала, и Петр Великий, быв в сенате, подписал указ о сем. Долгорукий не присутствовал в сей день. На другой день, когда уже должно было приступить к исполнению оного указа, Долгорукий, по обыкновению, спросил: о чем вчера было рассуждаемо в сенате? Ему подали подписанный всеми протокол, в котором было записано монаршее повеление. Князь Долгорукий, по прочтении оного, начал с жаром говорить, что такое повеление противно государственной пользе и что о том должно государю непременно и в самой скорости доложить, дабы не споспешествовать конечному разорению сих и без того уже перед прочими истощенных губерний. И как он продолжал ревностно оспаривать сие не довольно обдуманное определение, то, дабы убедить его, что того уже нельзя переменить, предложили ему подписанное императором определение. Долгорукий, следуя единой ревности своей к пользе общей и славе государя своего, к изумлению сената, разорвал сие подписанное монархом определение. - Продолжение сего анекдота можно читать и на немецком языке, писанное господином Штелиным.
Скажите, Ваше превосходительство! имеют ли сии два анекдота какое-нибудь между собой сходство. Я бы сказал господину рецензенту, или господам рецензентам, русскую пословицу: не спросясь броду, не суйся в воду.
Ежели Вы, милостивый государь, найдете за нужное оправдать молодого писателя, то можете доставить сие письмо к издателям Листов словесности в Иене, или научить меня, как доставить им прямо от сочинителя. - Обяжете или тем, или другим, и проч.
-----
[Гераков Г.В.] Письмо от издателя Твердости духа некоторых россиян к г. действительному статскому советнику барону Ашу: [По поводу ист. анекдота о графе Ф.А.Головине] // Вестн. Европы. -- 1804. -- Ч.15, N 12. -- С.327-330.