Рябов тихо сказал Якобу:
— Попозже заявись к штурвалу. Все-таки трое, легче будет.
Якоб спросил:
— Топор при тебе?
Рябов кивнул, обдернул на себе серебряный парчовый кафтан, туже затянул пояс. Митенька горящими восторженными глазами смотрел на кормщика.
— Вот выпялился! — сказал Рябов. — Чему рад? Смотри кисло, радоваться рано…
Митенька засмеялся, спросил:
— Как так — кисло смотреть? Не научен я, дядечка…
— Вот как прошлые дни глядел, так и нынче…
Он дернул Митеньку за нос, за вихор, пошел из каюты наверх. Якоб свернул к адмиральскому камбузу. Митенька догнал кормщика, вдвоем они вышли на шканцы. Уркварт встретил их приветливо, проводил к штурвалу. Рябов медленным взглядом обвел паруса, стал говорить, что парусов мало. Митенька быстро перевел:
— Господин лоцман советует господину капитану поставить больше парусов, дабы, имея добрый ветер в корму, хорошим ходом проскочить крепость и не понести урону…
Шаутбенахт кивнул:
— Он прав! Чем быстрее мы минуем русскую цитадель — тем быстрее завершим поход. Но парусов достаточно. Идя таким ходом, как сейчас, мы и то многим рискуем.
Уркварт приложил руки к сердцу, сказал сладко:
— Гере шаутбенахт не уверен в нашем лоцмане, но я утверждаю, что подобного лоцмана не видел никогда.
Ярл Юленшерна молча смотрел на широкие плечи Рябова, на его ладони, спокойно и уверенно лежащие на ручках огромного штурвала. Лоцман вел корабль искусно, по всей повадке кормщика был виден опытный моряк.
— Двина изобилует мелями! — сказал Юленшерна.
— Он знает каждую из них! — ответил Уркварт.
Шаутбенахт с сомнением пожал плечами.
Митенька заговорил опять:
— Господин лоцман думает, что на таком малом ходу тяжело придется под пушками. Господин лоцман знает, что пушек в крепости много и есть пушки большие…
Юленшерна перебил Митеньку:
— Прибавьте парусов, гере капитан, но пусть русский знает, что если корабль сядет на мель, мы лишим его жизни!
Рябов медленно, едва-едва переложил штурвал. Сырой морской ветер с неторопливой, все еще крепнущей силой наполнял паруса, «Корона» пошла быстрее, за ней в кильватер двигалась эскадра. Уркварт подошел к кормщику, похлопал его по плечу, сказал:
— Большой Иван есть наилучший лоцман из всех, которых я знаю. Пусть Большой Иван подружится со старым шхипером, и его жизнь станет прекрасной…
Кормщик усмехнулся, ответил:
— То-то в канатном ящике меня и держишь, господин капитан…
— Но здесь было большое сражение! — воскликнул Уркварт. — Тебя же могли убить, Большой Иван!
Рябов, не отвечая, переложил штурвал, с осторожностью обходя мели. Матросы передавали по шканцам слова вперед смотрящего:
— На левой раковине затонувший струг, гере боцман!
— На левой раковине затонувший струг, гере лейтенант!
— На левой раковине затонувший струг, гере капитан!
Митенька перевел:
— Струг затонувший слева — по носу!
— Куда не надо — не наскочим! — ответил Рябов.
Корабль шел быстро, мимо в пелене дождя проносились знакомые луга, болотца, деревни, на взгорьях часовни, кресты, поставленные по обету поморами, деревянные старые, покрытые мхом церкви. Рябов, сощурившись, глядел вперед, могучие его руки со спокойной силой держали ручки штурвального колеса, Митенька стоял рядом, близко, тоже смотрел вперед.
— Боязно? — тихо спросил Рябов.
— Нет, не боязно!
Он помолчал, сказал с коротким вздохом:
— Крыкова жалко, Афанасия Петровича, дядечка! Все об нем думаю…
— Жалью моря не переедешь! — горько ответил Рябов. — Жалеть — не дело делать. Легко…
На носу вперед смотрящий ударил в малый колокол, тревожно крикнул:
— Прямо по носу открываются выносные башни крепости!
По шканцам передали:
— Прямо по носу выносные башни крепости, гере лейтенант!
— Прямо по носу выносные башни крепости, гере капитан!
— Загалдели! — сказал Рябов. — Небось, видим…
На шканцах, на пушечных палубах, на баке барабаны дробью ударили к бою! Дечные офицеры сжали зубами свистки. Пушкари припали к открытым портам. Рябов, щурясь, остро смотрел вперед, вглядывался в башни, в крепостные валы, в низкие железные, наглухо закрытые ворота, в зубчатые стены, в серые рваные тучи над крепостной колокольней…
— Фитильные! Зажечь фитили! — велел шаутбенахт.
Дечные офицеры пронзительно засвистели в свистки, готлангеры подняли ядра, готовясь закладывать новые после выстрела. Юленшерна вынул из кармана платок. В это мгновение к нему сзади подошел Якоб с подносом, поклонился. Юленшерна вздрогнул. Якоб сказал учтиво:
— Кофе для гере шаутбенахта…
— К черту! — отрезал Юленшерна.
Еще раз ударил колокол, по шканцам передали:
— Прямо по носу открылась вся крепость, гере лейтенант!
— Прямо по носу открылась вся крепость, гере капитан!
Корабль шел на крепость. Юленшерна ждал. Еще немного — и он махнет платком. Тогда весь борт ударит из всех пушек — от самых легких на верхней палубе до самых тяжелых на гон-деке.
Не для ради князя Владимира,
Да не для ради княгини Апраксии,
Да для ради земли светлорусские,
Да для ради вдов, сирот, людей бедных.
Былина