Наша старая приятельница, Ленка, идет позади всех с Нюшей Созыревой и Муркой Лютиковой и учится говорить по новому.
— Дёмте-и скорей-по море-на! Водня-се дем-бу паться-ку, там где сочек-пе.
— Ничуть мне здесь не нравится, — говорит Лютикова и пожимает плечами. — Куда ни посмотришь, всюду горы болтаются.
Карасев зазевался и не заметил, как кончилось шоссе, — растянулся.
— Бог помочь, еще девять раз! — пищит Нюшка.
Вот и обрыв. Тут спускаться нужно осторожнее.
— Тут раскадушиться недолго! — охает Лютикова и вихрем слетает с горы.
Ленка слабая, она сходит медленно, держась за Нюшкину руку.
Лезут в воду. Дядя Сережа сидит в стороне, пересыпает песок с руки на руку. Лысина у него загорела и лупится. Около него сетка для бабочек; пока у ребят шло собрание, он все мастерил сачок и прилаживал ремешки к склянкам.
Морской Комитет, Мишка Волдырь (Шурка остался дома) сидит возле него по-турецки и смотрит на часы.
— Дядя Сережа, я бабочек хорошо смогу ловить, у меня глаз меткий, — говорит он.
Вдруг из-за мыса вылетают Чистяков и Фрося.
— Там, за мысом, в море плавает шляпа!
— Шляпа?
Ребята повыскакивали из воды, бегут туда.
Правда, — саженях в двадцати от берега легкая зыбь колышет что-то черное, с загнутыми кверху полями; похоже на шляпу.
— Нет, она под низом белая, — кричит Александров. Дядя Сережа уже тут.
— Это скат, рыба! — говорит дядя Сережа, схватывает палку и бросается в воду. Скат все плещется, изгибается, заворачивает кверху края своего плоского, как блин, тела.
— Скорей, скорей, — не терпится ребятам.
Дядя Сережа перехватывает палку в зубы и плывет бесшумно и быстро, бочком, делая большой круг, чтобы отрезать скату отступление в глубину.
У ската — длинный, как плетка, хвост, хвост с острою костяною пилкою на конце;— если он хлестнет хвостом, он может глубоко рассечь ногу. Потому дядя Сережа прежде глушит его тяжелым ударом палки по голове, потом палкой же подталкивает к берегу.
— Ну, и чудище!
Скат норовит уйти, бьется, плещется, рвется в глубину. Но вот он уже у берега, ребята окружили его частоколом палок и гонят на сушу. В рыбине чуть не аршин в длину, столько же в ширину; она плоская, как блин, и только от головы к хвосту — вокруг позвонка как будто круглое тело.
— Глядите, дядя Сережа, у него рот на брюхе!
Это потому, что он из породы акул.
— А его есть можно?
— Отчего ж, только мясо невкусное.
— Сойдет!
— Несем его домой!
— В чем?
Мишка Волдырь живо скидываете себя рубашку.
— Берегись хвоста! — кричит Ерзунов.
Рыбу с трудом укладывают в рубаху, завязывают, вешают на палку, и Мишка Волдырь с Чистяковым подымают добычу на плечи.
— Ого! фунтов тридцать будет! — счастливо улыбается Чистяков. Идут короткой дорогой — круто, но не беда, — лишь бы скорей донести.
— Пустим его в ручей, он там жить будет!
— В пресной-то воде?
— А мы соли насыпем.
Наконец, донесли. У ручья поднялся такой шум, что даже Шурка не утерпел: накинул простыню на горячие, намазанные вазелином, плечи, отставил в стороны локти, чтобы не натягивалась кожа на спине и, взлохмаченный, веснущатый и костлявый, выскочил из спальни.
— Батюшки, и это все мне!
— Открывай рот пошире!
— А то, думаешь, не справлюсь? У меня зубы — во, я с быка шкуру сдеру зубами — с одного разу, от хвоста до головы! — подмигивает Шурка и шмыгает носом. — А знаешь, — говорит он Волдырю, — мне его всего и не нужно. Мне бы окорочек, фунтиков в пять. Уж я ел бы! Щеки бы стали красными!
Тем временем Чистяков побежал на кухню.
— Тетя Феня, нам соли нужно!
— Зачем тебе соль?
— Мы ската принесли. Нужно ручей посолить, он в пресной воде жить не будет.
— Выдумаешь, тоже!
Соли тетя Феня не дала, однако, пошла посмотреть ската.
Подошла, на чудище посмотрела и постановила:
— Ежели оно захочет — и в пресной воде будет жить. А не захочет — все одно помрет.
Скат, видно, жить не захотел, и часа через два подох. Его выпотрошили и положили на стол, чтобы зарисовать. Взялся за это главный спец, — Александров.
Потом решили ската изготовить на ужин. Тетя Феня даже руками замахала.
— Этакую дрянь жарить! Да я пальцем до нее не дотронусь. Жарьте сами, если хотите.
Чистяков засучил рукава и взялся за дело. Когда он нарезал мясо на куски, его взвесили; в нем оказалось полпуда.
Вера Хвалебова и Фроська принялись жарить его. Мясо было вкусное, но немного сладковатое; долго потом еще ребята вспоминали, как недостаточно прожарены были большие, сочные куски.
— Не надо было стоять над душой, — отвечала Фроська, — вот и дожарилось бы.
Тем и кончился этот день.