Собрание регуляторов, решивших судить пойманных бандитов, было назначено неподалеку от Фурш Лафава на вершине высокого холма. В полумиле отсюда находилась заброшенная хижина, где была убита Роусоном Алапага, а несколько дальше вниз по течению река пересекала дорогу, на которой сбились с верного пути преследователи конокрадов, благодаря хитрости того же Роусона.
Обыкновенно вся эта местность и сам холм бывали совершенно пустынны и безлюдны. Теперь же на холме царило необычайное оживление. Под густыми кронами деревьев пылали несколько больших костров, вокруг которых расположились около двадцати окрестных фермеров и охотников.
Несколько далее от них находилась другая группа, относившаяся, по-видимому, совершенно безучастно ко всему происходившему. Она состояла из Аткинса, Джонсона, Уэстона и Джонса под охраною двух регуляторов с заряженными ружьями в руках. Еще далее помещалась третья, самая малочисленная группа: Роусон и Ассовум.
Вскоре на холме показались Браун, Робертс и Гарпер с каким-то незнакомым субъектом, которого командир регуляторов представил как адвоката из областного города, и открыл заседание.
Из отряда регуляторов избрали двенадцать человек в качестве присяжных, причем каждому из подсудимых предоставлено было право отвода двух из них и просить о замене их другими. Но никто не воспользовался этим правом.
-- Господа! -- обратился к присутствующим Браун. -- Кто возьмет на себя роль защитника обвиняемых?
-- Я, если позволите! -- сказал приехавший с ним незнакомец. -- Меня зовут Уартон, я -- адвокат по профессии!
-- Вот и прекрасно! -- ответил Браун. -- Если вам удастся поспособствовать хоть малейшему смягчению их наказания, это будет большой заслугой и великодушным поступком. Но предупреждаю вас, наше собрание намерено руководиться только законом Линча ["Закона Линча" как такового в США не существует. Суд Линча - точнее, самосуд - народная расправа сначала над беглыми неграми рабами, а затем над всеми злостными преступниками применялся с середины XVIII в. в глухих уголках, далеко удаленных от центров, где имелись судебные органы. Вероятно, название дано по фамилии жившего в XVIII в. полковника-расиста Чарлза Линча.], и никаких уступок не допустит. Решение большинства обязательно в любом случае, каков бы ни был приговор! Итак, заседание открыто!
Сначала заслушали обвинения против Аткинса и Уэс-тона как укрывателей и против Джонсона как пособника в конокрадстве.
Так как потайная конюшня для ворованных лошадей на ферме Аткинса была детально обследована, то факт преступления не подлежал сомнению. Так же обстояло дело и с Уэстоном, хотя он сначала и запирался, что особенно раздражило регуляторов, возмущенных его явной ложью.
-- Повесить этого негодяя и лжеца сейчас же на первом суку! -- требовали почти все регуляторы.
Однако Браун умерил их пыл, заявив, что прерогатива произнесения приговора принадлежит присяжным, причем преступник в любом случае имеет право защищаться. Участие Джонса тоже настолько было очевидным, что все единогласно решили считать его уличенным в конокрадстве. Даже адвокат Уартон не нашел никаких мотивов к его оправданию.
Затем перешли к разбирательству дела об убийстве Гитзкота. Тут обвинителями Джонсона и Роусона выступили Куртис и Гарфорд. Их обвинения были поддержаны Ассовумом, измерившим следы, и заявлением Брауна, напомнившим о покушении Джонсона на индейца. Уартон хотел что-то сказать, но связанный разбойник выступил вперед и перебил его:
-- Полно, не нужно оправданий! Я знаю прекрасно, что эти молодцы решили меня повесить и повесят. Но я не хочу унижаться и оправдываться. Я убил Гитзкота и очень жалею, что не могу сделать этого и со всеми остальными!
-- На сук его, на сук негодяя! -- закричали обозленные слушатели, готовые уже ринуться на связанного преступника.
-- Постойте, друзья мои! -- вмешался Браун. -- Сначала выслушаем методиста и тогда уже приступим к произнесению приговора. Иначе присяжные не смогут ничего уяснить себе!
-- Ну, ладно! -- согласились некоторые. -- Выведите сюда Роусона! Пусть проклятый святоша даст нам отчет в своих злодеяниях!
Роусон задрожал при звуке раздавшихся по его адресу угроз и проклятий, поняв, что пощады не будет. Он хотел было подняться, но ноги отказывались служить ему. Несчастный преступник опустился на землю и впал в бессознательное состояние. Тогда к нему поспешил на помощь Ассовум, привел его в чувство и почти на руках донес до собрания.
-- Роусон! -- обратился к нему предводитель. -- Вас обвиняют...
-- Постойте, -- взмолился самым смиренным голосом струсивший негодяй. -- Я все скажу сам, надеюсь, что вы примете во внимание мое искреннее признание в преступлениях и смягчите смертную казнь, совершив ее без мучений. Я хочу...
-- О подлец! -- вскричал Джонсон. -- Так позорно дрожать перед лицом этих мерзавцев!
-- Если вы произнесете еще хоть слово, -- обратился к нему председатель, -- я раздроблю вам череп!
Затем обвинитель перечислил совершенные Роусоном преступления и предательства.
-- Господа! -- заявил вне себя от ужаса перед столь явными уликами Роусон. -- Послушайте меня, ради бога, я готов признаться...
-- Я протестую против теперешнего суда над этим субъектом! -- вмешался Уартон. -- Если он чистосердечно сознается во всех преступлениях, вы должны передать его правительственному суду!
-- Я вас предупреждал, -- возразил Браун, -- что этого не будет и что постановление нашего суда обжалованию не подлежит!
-- Отпустите меня на свободу! -- кричал окончательно отчаявшийся Роусон. -- Я расскажу, что делается на Миссисипи. Я открою вам...
-- Замолчите, и я спасу вас! -- прошептал ему на ухо Уартон.
Роусон с удивлением посмотрел в глаза своему защитнику, но лицо того оставалось бесстрастным и сдержанным.
Вместо того чтобы сделать преступнику какой-нибудь одобрительный знак, тот стал внимательно прислушиваться к начавшимся уже дебатам присяжных, отошедших в сторону.
Через несколько минут присяжные вернулись. Первым огласили определение относительно Аткинса:
-- Единогласно признан виновным!
Услышав роковое решение, несчастный упал на землю и закрыл лицо руками.
-- Уэстон? -- спросил Браун.
-- Виновен!
-- Джонс?
-- Виновен!
-- Джонсон?
-- Виновен!
-- Роусон?
-- Виновен!
Таков был единогласный приговор присяжных. Преступники поникли головами в ожидании наказания. Уэстон принялся было плакать и жаловаться, а Джонсон лишь скрипнул зубами.
Тем временен Роусон, не обращая внимания на происходившее, следил только за движениями Уартона, обещавшего выручить его. Для преступника это был последний луч надежды, блеснувший в самый последний, критический момент.
-- Судом Линча вы все признаны виновными и приговариваетесь к повешению! -- громко заявил Браун.
-- Повесить их немедленно же! -- крикнули несколько голосов из толпы. -- Нечего с ними церемониться! На веревку их!
-- Постойте! -- выступил навстречу бросившейся было на преступников толпе Браун. -- Они все, правда, приговорены к смертной казни, но вина их неодинакова, поэтому и наказание должно быть неодинаковым. Не найдется ли среди вас кого-нибудь, кто сказал бы в их оправдание хоть слово!
-- Я! -- отозвался Вильсон, выступая вперед. -- Сын Аткинса сегодня ночью скончался, а жена сильно больна. Кроме того, Аткинс собирался уехать в Техас, не отпустить ли его?
Аткинс с затаенной надеждой обвел глазами собрание. Молчание, почти гробовое, было ему ответом.
-- Я подаю голос за помилование! -- нарушил наконец это молчание Браун.
-- Я тоже! -- присоединился Гарфильд. -- По-моему, следует помиловать и Уэстона ввиду его чистосердечного признания. Нежелание же его выдать сообщников только заслуживает уважения. Он и так, пожалуй, достаточно наказан!
-- Да! -- согласились присяжные. -- Пусть только он даст обещание исправиться!
-- Пощадите и меня! -- завопил Джонс, желая воспользоваться общим добродушным настроением. -- Ведь я совершил преступление впервые, к тому же житель другого округа!
-- Прекрасно! -- сказал Браун. -- Вас, как гражданина другого округа, передадут в руки тамошних властей. Снять с вас обвинение совершенно -- нельзя!
-- Отослать его в Литл-Рок [Литл-Рок - административный центр штата Арканзас.], и баста! -- постановило собрание большинством голосов.
-- Так-то так, -- заметил Куртис. -- Но ведь он моментально сбежит из кутузки местного шерифа, и наказание, таким образом, сведется к нулю. Лучше всыплем-ка ему на дорогу несколько десятков розог!
Собрание пришло в восторг от такой меры, и Джонса немедленно потащили к дереву.
-- А как порешить относительно Джонсона и Роусона? -- спросил Гарфильд.
-- Смертная казнь! -- был единодушный ответ.
-- Послушайте, -- пролепетал методист Уартону. -- Если вы действительно хотите спасти меня, поторопитесь! Регуляторы не замедлят привести в исполнение приговор!
-- Молчите и ждите! -- отозвался тот.
Роусона только покоробило от такого наставления. Тем временем Вильсон, подойдя к связанному Аткинсу, перерезал на нем веревки. Фермер поднялся, отвесил глубокий поклон и, сев на лошадь, любезно предоставленную ему тем же Вильсоном, умчался прочь.
-- Спасите же меня, а то будет поздно! -- снова прошептал, дрожа от страха, Роусон. -- Вы обещали мне это, и вам следует исполнить свое слово.
-- Ведите осужденных на казнь! -- твердо и спокойно распорядился Браун.
-- Подождите! -- вскричал адвокат. -- Преступники заслужили смерть, я не спорю, но нужно отдать их в руки правительства, а то ваш приговор является таким же жестоким убийством, как и те, за которые вы их приговорили к смертной казни.
-- Исполняйте мое приказание! -- тем же тоном произнес Браун, не обратив внимания на заявление Уартона. -- Осужденные, кажется, ничего больше не скажут в свое оправдание!
-- Я открою вам многие тайны! Я должен...
-- Вы приговорены к смерти и умрете! -- оборвал методиста Браун.
-- Нет, бледный человек принадлежит мне! -- вмешался Ассовум.
-- Ни за что! -- заревел Роусон. -- Лучше повесьте меня, но не отдавайте в лапы краснокожего дьявола!
Ассовум, не дожидаясь ответа, связал ремнем руки Роусона, взвалил его на плечи и стал спускаться с холма. Несмотря на протесты Уартона, никто ему не препятствовал.
Тем временем регуляторы подвели Джонсона к дереву. Исполнявший обязанности палача негр влез на сук и привязал веревку. Джонсона поставили на спину лошади и накинули на шею петлю. Стоило лошади тронуться с места, и осужденный тут же повис бы. Но лошадь почему-то не трогалась, и все молча ждали неизбежного конца.
Наконец, Браун решил прекратить эту тягостную сцену, вскочил на лошадь и пустился вскачь с холма. Все остальные последовали за ним.
Через пару минут на холме не осталось никого, кроме Джонсона, неподвижно стоявшего, со связанными руками и ногами и с веревкою на шее, на собственной лошади, вот-вот готового повиснуть...