О Дыгасѣ, о сладкихъ звукахъ, о прекрасномъ іюньскомъ вечерѣ, о томъ, какъ мы, слушатели, плавали въ морѣ вокальнаго блаженства.
И о томъ, какъ мы потомъ, каждый изъ насъ, вернулись къ себѣ и мечтали о Дыгасѣ, и гладкихъ звукахъ, о прекрасномъ іюньскомъ вечерѣ и т. д.
-- Дыгасъ! Это замѣчательно! Это такой пѣвецъ. Такая красота звука. Онъ мнѣ напомнилъ лучшія оперныя времена. Вы помните, какъ онъ взялъ эту верхнюю ноту въ "Жидовкѣ"?
-- Помню ли я? Эта нота живетъ въ моей душѣ.
-- Ахъ, Дыгасъ.
-- О, Дыгасъ!
-- Это было бы еще лучше, если бы...
-- Если бы что?..-- оглянулись мы всѣ на сказавшаго:
Если.
-- Если бы онъ пѣлъ и чаровалъ насъ своимъ голосомъ въ мирное время. Теперь, когда на нашихъ фронтахъ...
-- Но, позвольте, неужели изъ за того, что теперь война, должно исчезнуть искусство? Перестаньте. Вы говорите абсурды.
-- Театръ, однако, не былъ полный.
-- Подождите, когда Дыгасъ пріѣдетъ къ намъ ко второй разъ, театръ будетъ полный. Публика уже замѣтила, какой это замѣчательный пѣвецъ.
-- Публика ничего не замѣтила.
-- Ну какъ такъ: ничего не замѣтила. Около меня сидѣла одна дама, которая во время исполненія Дыгасомъ романса Леонкавалло: "Разсвѣтъ" все время и учащенно вздыхала.
-- Я знаю эту даму. Она уже немолодая и всегда вздыхается, когда поютъ о разсвѣтѣ. Для нея уже всѣ разсвѣты кончились.
-- А романсъ Тости?
-- Отчего онъ не спѣлъ арію Рауля?
-- А какъ ты нашли Макарову-Шевченко?
-- Это -- прекрасная пѣвица.
-- Изъ-за сегодняшняго концерта я еще не успѣлъ прочесть газеты. что сообщаетъ штабная телеграмма?
-- Вотъ видите, вы тоже возвращаетесь къ войнѣ.
-- Конечно, Дыгасъ -- моментъ, а война -- все.
-- Говоритъ, онъ получаетъ въ оперѣ 48 тысячъ въ годъ.
-- Этого мало. Если бы у меня были деньги, я платилъ бы ему 148 тысячъ. Такихъ пѣвцовъ надо беречь и холить. Это -- гордость государства.
-- Вокальная гордость.
-- А вотъ вы никакая гордость.,
-- Пожалуйста безъ личностей.
Потомъ, послѣ концерта, уставъ отъ апплодисментовъ и носятъ своей груди звуки Неаполя и Польши, мы. очарованные слушатели, блуждали по Садовой улицѣ.
Прекрасная іюньская ночь нашептывала сладкія грезы.
Тѣнистыя деревья изгибались вѣтвями другъ къ другу и намъ казалось, что они тоже принимаютъ участіе въ нашей бесѣдѣ и говорить, и шепчутъ о Дыгасѣ, о силѣ пѣнія, о красотѣ звуковъ, о побѣдѣ и искусства, объ умиротворяющемъ значеніи искусства, о бальзамѣ искусства, о томъ, какъ оно врачуетъ наши душевныя раны.
А ранъ много. Много ихъ есть.
И каждый день несетъ новыя и новыя раны...
ЛОЭНГРИНЪ.
"Приазовскій край". 1916. No 162. 21 июня.