О Дыгасѣ, о сладкихъ звукахъ, о прекрасномъ іюньскомъ вечерѣ, о томъ, какъ мы, слушатели, плавали въ морѣ вокальнаго блаженства.

И о томъ, какъ мы потомъ, каждый изъ насъ, вернулись къ себѣ и мечтали о Дыгасѣ, и гладкихъ звукахъ, о прекрасномъ іюньскомъ вечерѣ и т. д.

-- Дыгасъ! Это замѣчательно! Это такой пѣвецъ. Такая красота звука. Онъ мнѣ напомнилъ лучшія оперныя времена. Вы помните, какъ онъ взялъ эту верхнюю ноту въ "Жидовкѣ"?

-- Помню ли я? Эта нота живетъ въ моей душѣ.

-- Ахъ, Дыгасъ.

-- О, Дыгасъ!

-- Это было бы еще лучше, если бы...

-- Если бы что?..-- оглянулись мы всѣ на сказавшаго:

Если.

-- Если бы онъ пѣлъ и чаровалъ насъ своимъ голосомъ въ мирное время. Теперь, когда на нашихъ фронтахъ...

-- Но, позвольте, неужели изъ за того, что теперь война, должно исчезнуть искусство? Перестаньте. Вы говорите абсурды.

-- Театръ, однако, не былъ полный.

-- Подождите, когда Дыгасъ пріѣдетъ къ намъ ко второй разъ, театръ будетъ полный. Публика уже замѣтила, какой это замѣчательный пѣвецъ.

-- Публика ничего не замѣтила.

-- Ну какъ такъ: ничего не замѣтила. Около меня сидѣла одна дама, которая во время исполненія Дыгасомъ романса Леонкавалло: "Разсвѣтъ" все время и учащенно вздыхала.

-- Я знаю эту даму. Она уже немолодая и всегда вздыхается, когда поютъ о разсвѣтѣ. Для нея уже всѣ разсвѣты кончились.

-- А романсъ Тости?

-- Отчего онъ не спѣлъ арію Рауля?

-- А какъ ты нашли Макарову-Шевченко?

-- Это -- прекрасная пѣвица.

-- Изъ-за сегодняшняго концерта я еще не успѣлъ прочесть газеты. что сообщаетъ штабная телеграмма?

-- Вотъ видите, вы тоже возвращаетесь къ войнѣ.

-- Конечно, Дыгасъ -- моментъ, а война -- все.

-- Говоритъ, онъ получаетъ въ оперѣ 48 тысячъ въ годъ.

-- Этого мало. Если бы у меня были деньги, я платилъ бы ему 148 тысячъ. Такихъ пѣвцовъ надо беречь и холить. Это -- гордость государства.

-- Вокальная гордость.

-- А вотъ вы никакая гордость.,

-- Пожалуйста безъ личностей.

Потомъ, послѣ концерта, уставъ отъ апплодисментовъ и носятъ своей груди звуки Неаполя и Польши, мы. очарованные слушатели, блуждали по Садовой улицѣ.

Прекрасная іюньская ночь нашептывала сладкія грезы.

Тѣнистыя деревья изгибались вѣтвями другъ къ другу и намъ казалось, что они тоже принимаютъ участіе въ нашей бесѣдѣ и говорить, и шепчутъ о Дыгасѣ, о силѣ пѣнія, о красотѣ звуковъ, о побѣдѣ и искусства, объ умиротворяющемъ значеніи искусства, о бальзамѣ искусства, о томъ, какъ оно врачуетъ наши душевныя раны.

А ранъ много. Много ихъ есть.

И каждый день несетъ новыя и новыя раны...

ЛОЭНГРИНЪ.

"Приазовскій край". 1916. No 162. 21 июня.