Я былъ тогда студентомъ перваго курса. Она -- дочерью моей квартирной хозяйка. Мнѣ было 19 лѣтъ. Ей, вѣроятно, 26. Но развѣ годы въ знакомствѣ, любви и дружбѣ играютъ роль?
Я до сихъ поръ готовъ спорить съ тѣми. кто утверждаетъ, что она была не хороша. Гдѣ вы встрѣтите такіе глаза. Темно-синіе, какъ море и бездонные, какъ тоже море? И при томъ глубоко-загадочные, какъ опять-таки море. Когда съ чемоданомъ въ рукахъ направляясь въ свою комнату, я впервые встрѣтилъ ее въ коридорѣ и она окинула меня какъ бы небрежно и свысока взглядомъ, слегка прищуривъ правый глазъ, я обомлѣлъ. Она это замѣтила и какъ гордая принцесса, какъ небожительница проплыла мимо меня... въ кухню. Черезъ полчаса я постучался въ двери комнаты хозяйки, держа квартирныя деньги въ рукахъ,
-- Пойдите,-- раздалось нѣжное сопрано.
Я вошелъ. Въ комнатѣ была сна.
-- Простите, я хотѣлъ видѣть Прасковью Павловну.
-- Мамаша сейчасъ придетъ,-- произнесла она томно. Садитесь. Я -- ея дочь.
-- Позвольте представиться.
Начался разговоръ о томъ, о семъ.
-- Ахъ, вы себѣ и представить не можете, какъ скучно въ нашемъ городѣ,-- произнесла она и глаза ея, эти божественные, темно-синіе и бездонные какъ море глаза, затуманились неподдѣльной грустью.
-- Но если бы вы жили въ той провинціальной глуши, изъ которой я пріѣхалъ... Вашъ городъ -- большой, университетскій. У васъ -- асфальтъ, электричество, театры,-- произнесъ я.
-- Ахъ, и не говорите.
Что не говорите,-- она не сказала, но если бы вы слышали въ эту минуту взволнованный и искренній тонъ ея голоса. И снова окинула меня уже несомнѣнно тоскующимъ и какъ бы ждущимъ Ивана-царевича взглядомъ.
Я спросилъ:
-- Вы бываете въ театрѣ?
-- Ахъ, я бываю и въ театрѣ и въ кинематографѣ. Вчера шли "Огни" (она сдѣлала удареніе на: о) Ивановой ночи". Ничего себѣ пьеска, но все-таки не то, что я ожидала
Чего ожидала,-- она не сказала, какъ бы предоставляя мнѣ догадаться.
Вечеромъ мы пошли гулять на бульваръ. На главной аллеѣ было тѣсно и пыльно и насъ каждую минуту толкали.
-- Дайте мнѣ вашу руку, а то меня тутъ совсѣмъ затолкаютъ,-- произнесла она. Какой вы неловкій. Какъ вы подаете руку.
-- Клавдія Семеновна, перейдемъ въ другую аллею. Тамъ будетъ лучше.
-- Ахъ, вы хотите, чтобы мы были одни?
И снова она окинула меня взглядомъ уже не только загадочнымъ, но и манящимъ, и дразнящимъ, и что-то обѣщавшимъ
Музыка играла вальсъ "Въ волнахъ Дуная".
-- Ахъ, какой чудный вальсъ,-- произнесла Клавдія. Я хотѣла бы умереть подъ этотъ вальсъ.
-- Что вы?
А въ это время, какъ нарочно, изъ за деревьевъ выплыла луна.
Мы заговорили о лунѣ. Потомъ перешли на звѣзды.
При этомъ Клавдія разсказала мнѣ, что въ прошломъ году у нихъ жилъ тоже студентъ, очень смѣшливый, который ей говорилъ, что кромѣ этой лупы -- есть другая и сдѣлали ее въ Гамбургѣ, тамъ она виситъ и до сихъ поръ и вмѣсто электричества, круглый годъ освѣщаетъ весь городъ.
-- Правда ли это? произнесла Клавдія и вдругъ задумалась.
Освѣщенная луннымъ сіяніемъ, она въ эту минуту была прелестна.
Тутъ я не удержался началъ цѣловать ея пальчики.
Клавдія не сопротивлялась, но только спросила меня, есть ли у меня родители и гдѣ мой отецъ служить.
-- Мой отецъ нигдѣ не служить. Онъ -- очень богатый помѣщикъ.
-- Да? Протянула Клавдія. И у васъ есть братья и сестры?
-- Нѣтъ, я -- единственный. Тугъ Клавдія вдругъ прижались ко мнѣ и стала жаловаться, что ей холодно.
Слѣдуетъ прибавить, что въ этотъ вечеръ совсѣмъ не было холодно.
Напротивъ было жарко и душно. Да и какой же холодъ можетъ быть въ концѣ августа? Очевидно, Клавдія была очень нервная.
И, дѣйствительно, прижавшись ко мнѣ, причемъ я продолжалъ цѣловать ея пальчики, она вдругъ заявила, что ей хочется выпить воды, такъ какъ ей стало жарко. Мы встали и пошли къ буфету. Но когда мы шли, я вспомнилъ, что у меня въ карманѣ только двадцать копеекъ. Всѣ деньги были отданы за квартиру и столъ. Впрочемъ, двадцати копеекъ, хватитъ.-- рѣшилъ я.
-- Вы, Клавдія Семеновна, съ какимъ сиропомъ будете пить?
-- Ахъ, я не знаю, я съ малиновымъ.
-- Дайте пожалуйста стаканъ воды съ малиновымъ сиропомъ.
-- А вы?
-- Мнѣ что-то не хочется.
Она выпила воду, и положилъ на стойку двадцать копеекъ. Но продавщикъ, взявъ серебряную монету, въ руки и, бросая ее на прилавокъ, вдругъ заявилъ, что монета фальшивая.
-- Этого не можетъ быть,-- воскликнулъ я въ смущеніи и покраснѣлъ. Клавдія взглянула на меня съ укоризной. Въ "инцидентъ" вмѣшалась публика, стоявшая у буфета и пившая волу. Монета стала переходить изъ рукъ въ руки, ее разсматривали со всѣхъ сторонъ и, наконецъ, толпа подавляющимъ большинствомъ рѣшила, что деньги -- настоящія. Продавецъ, ворча, принялъ монету и я даже получилъ сдачу.
Мы шли обратно по аллеямъ бульвара, молча. Я -- смущенный. Клавдія -- загадочная.
-- Я никакъ не ожидала отъ васъ такого поступка,-- заявила она.
-- Что? относительно денегъ?
-- Я на этотъ счетъ очень щипетильна. (Она именно сказала "щипитильна"). Вы должны были тотчасъ вынуть другую монету и заплатить, а не устраивалъ цѣлый базаръ.
-- Да, но при мнѣ не было больше денегъ.
-- Вы же говорили, что вы -- сынъ очень богатаго помѣщика, а семи ходите съ двадцатью подозрительными копейками.
-- Клавдія Семеновна, но вѣдь это -- случайность. Завтра или послѣ завтра я получу деньги отъ родныхъ.
-- Пальчики умѣете цѣловать, а даже стаканомъ воды не умѣете угоститъ.
Она была божественна въ своемъ гнѣвѣ. Глаза изъ темно-синихъ превратились въ черные. И больше до самаго дома она ничего не сказала.
На другой день я ее не видѣлъ. Она была гдѣ-то на именинахъ и, вернулась очень поздно. А на третій день почтальонъ мнѣ принесъ денежную повѣстку. Ободренный получкой, я скромно постучался въ ея двери и предложилъ пойти въ театръ на оперу "Дубровскій". Она вперила загадочный взоръ въ пространство и, подумавъ, сказала, что, согласна.
Мы были въ театрѣ, но слушала она оперу довольно невнимательно, предпочитая разглядывать публику. Больше всего ей понравился костюмъ Дубровскаго, причемъ Дубровскаго она называла Домбровскимъ.
-- Какой прелестный костюмъ у Домбровскаго.
Когда мы возвращались домой и проходили мимо ярко-освѣщеннаго кафе, я предложилъ ей зайти туда.
Она слова вперила загадочный взоръ въ пространство и сказала:
-- А что скажетъ мамаша?
-- Да, это вѣрно, мы ее не предупредили,-- отвѣтилъ я.
-- Впрочемъ, если вы настаиваете, зайдемъ,-- произнесла она тономъ покорной жертвы.
-- Вы чего желаете, чаю или кофе?
-- Я предпочла бы шоколаду,-- отвѣтила Клавдія, причемъ произнесла: шиколаду, очевидно, производя его отъ слова: шикъ.
Потомъ мы вернулись домой и тогда я, робкій, радостный благодарный и влюбленный, пожималъ ей руку у дверей ея комнаты, она произнесла:
-- Мерси. Не давите пальцы. У меня нѣжная кожа. До завтра.
Я долго не могъ уснуть въ эту ночь, ворочался съ боку на бокъ, и все думалъ о ней. Мнѣ мерещились ея глаза. Женскіе глаза,-- всегда загадка. Они тревожатъ и волнуютъ. На другой день я сидѣлъ у хозяйки въ гостиной вдвоемъ съ Клавдіей. Было около трехъ часовъ дня. Maмаша готовила обѣдъ на кухнѣ.
-- Я не понимаю, Клавдія, что меня влечетъ къ вамъ,-- говорилъ я.
Она вздохнула и пріятно улыбнулась. Никто изъ васъ, господа, не видѣлъ ея улыбки и вы должны пожалѣть объ этомъ. Такъ улыбнуться, какъ она, можетъ только роза въ маѣ мѣсяцѣ. Отъ платья Клавдіи пахло духами.
-- Какіе прекрасныя духи,-- сказалъ я.
-- Это -- цвѣточный одеколонъ. Я тутъ покупаю за угломъ въ лавкѣ.
-- Ахъ, Божэ мой, Клавдія, какіе у васъ глаза. Такіе глаза отъ Бога, Клавдія, я не понимаю, что со мной дѣлается.
-- Вы меня любите?-- произнесла она томно и вдругъ обняла мою шею руками.
Тутъ я не выдержалъ, бросился передъ нею на колѣни и сталъ осыпать ея руки и платье поцѣлуями.
-- Ахъ, что вы дѣлаете?-- воскликнула она, еще крѣпче сжимая мнѣ шею руками.
-- Клавдія, Клавдія,-- шепталъ въ сладкомъ забытьи. Клавдія, вы для меня все.
Вдругъ въ эту минуту Клавдія громко закричала:
-- Мамаша!
Изумленный, я обратился къ ней съ вопросомъ:
-- Зачѣмъ вамъ мамаша?
Но Клавдія, цѣпко держа меня и шею, продолжала настойчиво и пронзительно кричать:
-- Мамаша, мамаша?
Кое-какъ я освободился изъ ея объятій, вскочилъ на ноги и отбѣжалъ, смущенный, въ противоположный уголъ комнаты.
Въ это время отворилась дверь и появилась мамаша. Руки у нея были въ мукѣ и тѣстѣ.
-- Что такое, Клавдія?
-- Ахъ, мамаша, сколько разъ я вамъ говорила. Вы никогда ни чемъ не допытываетесь.
-- Я лѣпила вареники,-- начала оправдываться Пелагея Павловна.-- Не могу же я разорваться.
-- Вы всюду опаздываете,-- кричала Клавдія. Вы даже опоздаете на свои собственныя похороны. Ахъ, я несчастная.
Тутъ Клавдія начала плакать.
Тогда мамаша набросилась на маня:
-- Вы что же? начала она, наступая. Что вы сдѣлали съ Клавдіей! Я этого такъ не оставлю. Кто вамъ далъ право таскать ее вчера по кофейнямъ? А сейчасъ что вы съ ней сдѣлали? Если вы -- человѣкъ -- честный, такъ и ведите себя честно. Скажи. Клавдія, онъ тебѣ сдѣлалъ предложеніе?
-- Да,-- завопила Клавдія.
-- Позвольте, Клавдія Семеновна.
-- Какъ? Онъ еще отказывается,-- кричала Клавдія. А кто меня цѣловалъ, обнималъ, приставалъ ко мнѣ?
-- Но позвольте, позвольте...
-- Клавдія, успокойся,-- продолжала мамаша. Я этого такъ не оставлю. Я напишу его родителямъ письмо. Я не позволю бесчестить мою дочь. Клавдія, успокойся.
Тѣмъ временемъ я осторожно прокрался къ двери и опрометью по коридору выбѣжалъ на улицу.
Эту ночь я ночевалъ у товарища. Это была вторая моя безсонная ночь. Первая -- отъ невысказанной и невыразимой любви къ Клавдіи. Вторая -- отъ мукъ разочарованія.
-- Пойми,-- говорилъ я осужденному изъ-за меня на безсонницу товарищу. Пойми, какіе у нея была глаза. Въ этихъ глазахъ отражалось море, неизвѣданное, загадочное и манящее къ себѣ море. Это океанъ -- такіе глаза. Я такой дѣвушки еще не видѣлъ. Пойми меня, Володя... Что теперь дѣлать?
-- Прежде всего, надо забрать оттуда твой чемоданъ. Я это возьму на себя.
На другое утро Володя отправился за чемоданомъ и долго не возвращался. Наконецъ, онъ явился, красный, вспотѣвшій, взволнованный и съ чемоданомъ въ рукахъ. По его слоямъ, Пелагея Павловна долго не хотѣла возвращать мнѣ вещей, грозила полиціей, судомъ и насилу отдала.
-- А Клавдію ты видѣлъ?
-- Видѣть.
-- Видѣть ея глаза?
-- Видѣлъ. Ничего особеннаго. Вотъ говоритъ она дѣйствительно особенно. Когда я взялъ чемоданъ въ руки, она стала неистово кричать: "Мамаша, не отдавайте ему чимодана".
-----
Съ тѣхъ поръ прошелъ цѣлый годъ. Клавдію я не встрѣтилъ нигдѣ. Но вотъ однажды въ вечерній часъ зайдя въ гастрономическій магазинъ, я увидѣть ее, стоявшую рядомъ съ околодочнымъ-надзирателемъ. У надзирателя были маленькіе рыбьи глаза и большіе бакенбарды.
-- Возьми еще коробку килекъ.-- говорила она, обращаясь къ надзирателю. Валеріанъ, ты слышишь? Я говорю: возьми килекъ.
-- Хор-ошо, Клавдія, возьмемъ и килекъ,-- отвѣчалъ онъ басомъ.
Сдѣлавъ покупки, они проходили мимо. Клавдія внезапно взглянула на меня тѣмъ же загадочнымъ и глубокимъ какъ море взглядомъ.
На губахъ ея заиграла презрительная улыбка и, обратясь къ надзирателю, она томно произнесла:
-- Валеріанъ, повѣсь кильки себѣ на пуговицу и дай мнѣ руку. Здѣсь такая толкотня въ магазинѣ
Они вышли на улицу и скоро потонули въ толпѣ.
Клавдія, Клавдія, дай Богъ тебѣ всего хорошаго съ Валеріаномъ.
ЛОЭНГРИНЪ.
"Приазовскій край". 1916. No 340. 25 декабря.