Семь дождливых дней… Только сегодня показалось солнце, да и то мельком, кое-где, сквозь разорванные облака…
– Ну, Такэ, сегодня, я полагаю, мы, во всяком случае, полетим… Подумайте, чего только ни натворили французы за эту долгую неделю, когда мы не следили за ними. Нам необходимо узнать, как и что у них…
Энгман кивает головой.
– Конечно, господин обер-лейтенант, мне и самому очень любопытно понюхать, что у них там нового.
Я невольно улыбаюсь.
– Да, и мне тоже охота… Ну, что же, полетим… Велите приготовить машину, а я пока позвоню «зеленой лягушке»[4] и справлюсь о высоте облаков.
* * *
Я иду к телефону.
– Алло! Кто?
– Полевая метеорологическая станция!
– Здравствуйте!… Скажите, пожалуйста, какова высота нижней границы облаков? Сегодня утром она доходила до тысячи трехсот метров, но в настоящую минуту она, вероятно, несколько выше?
– Правильно, – жужжит в ответ – Сегодня в полдень нижняя граница была две тысячи пятьсот. Кроме того, ветер слегка переменился. Сильный южный: двадцать два метра в секунду.
– Так… Очень благодарен…
Мы стартуем в 2 часа 45 минут дня. Направление: кратчайшим путем на фронт… Борясь с упорным южным ветром, машина карабкается вверх, как обезьяна. Уже сейчас слегка «болтает», но с нашим сильным мотором это не имеет большого значения. В нем 160 лошадиных сил, и он проносит нас сквозь все воздушные ямы и рвы.
Я бросаю взгляд на небо. Над нами мечутся облака. Там и сям в них видны большие голубые дырки… И каждый раз, когда мы попадаем из солнечного света в облачную тень, машину так «болтает», что Энгману приходится делать вираж с быстротой молнии, – иначе нас мгновенно оттеснит в сторону…
Две тысячи метров…
И, несмотря на это, до фронта все еще километров десять… Вряд ли мы когда-либо летали при таком упорном южном ветре.
Я смотрю через борт. Мы, действительно, плохо подвигаемся вперед. Моментами кажется, что мы значительно ушли вперед, – но нет: это нас просто здорово «болтнуло», после чего наша птица невольно снижается. А когда она опускается, слегка наклонив нос, я вижу, что наше продвижение было обманчивое… Даже начинает казаться, что нас относит назад…
Но и это заблуждение: мало-по-малу, хотя и черепашьим шагом, мы все же продвигаемся вперед.
И все карабкаемся вверх… 2400 метров… Мы уже над германскими резервными позициями… Но вот и они остались позади, и все ближе придвигается к нам широкая, разрытая гранатами и развороченная минами, полоса…
Я размышляю: сегодня от огня зенитных орудий нам наверное не поздоровится, – ведь мы с трудом пробираемся вперед, и французам без труда удастся всадить несколько гранат в нашу машину…
Я оглядываюсь кругом. Совсем близко от нас уже видны клочья туч…
Надо решить!… Куда и как?
Перелетим ли мы фронт вдоль нижнего края облаков, на высоте 2500 метров, и будем держаться все время под тучами, или же мы попытаемся протолкнуться сквозь рваный облачный покров, забрав сперва высоту в 3000 метров?…
Энгман дергает за газовый рычажок и, пожимая плечами, пытается перехватить мой взгляд в зеркале. Что делать?
Я указываю рукой вверх: надо преодолеть облака!
Энгман кивает головой и передвигает рычажок для дальнейшего подъема…
Мы напряженно смотрим вверх, чтобы уловить одну из тех ямок, откуда, сквозь серую муть, нам сверкнет яркая лазурь неба, – сверкнет отрадно и сочно, словно здоровый мазок голубой краски на палитре художника…
Я гляжу на юг. Там, со стороны Авреля, ямок между клочьями облаков все больше и больше. Очень хорошо! Тем лучше нам удастся там разведка… А еще дальше, сзади, туч как будто совсем нет… И только на самом краю горизонта снова громоздятся сказочные замки…
Вот мы уже совсем близко от нижней границы облаков, тончайшие завесы которых с быстротой молнии проносятся мимо нас. Вон голубая дырка, а потом опять плотный покров… А вот мы ныряем вдруг в чудесном солнечном золоте… А там, опять мы видим небо только сквозь густую завесу… Потом опять, и надолго, плотный облачный покров…
Тросы свирепо свистят во время крутого виража вправо…
Вот большое отверстие, и мы хотим взобраться через него вверх. Кажется, нам это удастся… Нет, это только так кажется, потому что голубое пятно вдруг, точно его стерли мокрой губкой, исчезает… Мы никак не можем его снова отыскать и видим себя внезапно в самой гуще облаков…
Не беда!… Ведь через несколько секунд (самое большое – через минуту), мы должны пробраться сквозь этот слой… Я перегибаюсь за борт… Ага! Вон и земля снова показывается!…
Я бросаю быстрый взгляд на компас, чтобы потом, в облаках, держаться правильного курса. Только бы не исчезла из виду земля… Лететь среди туч – это самое тяжелое дело для нашего брата. Чувство равновесия очень скоро пропадает, ибо оно может быть только тогда, когда глаз имеет возможность упираться в какую-нибудь точку… При этом все равно – где такая точка есть: внизу – на земле или вверху – на небе…
Энгман направляет машину все выше и выше.
Оказия. Земли снова не видно!
Я торопливо бросаю взгляд вверх. Солнце, где ты?
Покажется ли оно снова? Как томительно долго тянутся секунды! И как они полны надежды и жути!…
Ах, наконец-то! Солнце снова выглядывает из-за туч, – сперва совсем бледное, точно диск луны. Но и в таком виде оно сильно подкрепляет наше мужество. Теперь мы не пропадем!…
И вдруг снова – до-свиданья! Туманные тени, в перегонку, опять поглощают бледные отблески света. И, по-видимому, надолго…
Я бросаю взгляд на компас. Он весь заиндевел. Дело дрянь!… Я обматываю паклей длинный конец отвертки и вытираю стекло. Но через несколько секунд на нем снова образуется слой инея… Нет, так дальше нельзя! Это блуждание в пустоте невыносимо!… Над нами еще раз выплывает бледный солнечный диск. Но если раньше, при нашем прежнем направлении, он стоял как раз перед нами, то теперь он мерцает где-то слева, сзади, снизу. Значит, мы окончательно сбились с пути. Да, дело совсем дрянь!
Нас снова поглощает туман. Мои очки тоже заиндевели. Я сдвигаю их с глаз… Теперь я могу видеть только через близко сдвинутые веки, потому что от ветра пропеллера веет колючим холодом.
Неужели солнце больше не покажется?
О, если бы мне удалось уловить хоть мельком землю внизу! Хотя бы на одну секунду… Я перегибаюсь за борт, пытаясь проникнуть взором сквозь серый мрак… Увы!
Я быстро подымаю голову кверху. Не мелькнул ли там солнечный свет?… Нет, ни малейшей на него надежды!
Дело дрянь!…
. Чувство равновесия пропадает окончательно. Я судорожно цепляюсь за подкосы кабана и, вместе с Энгманом, впиваюсь глазами в счетчик, отмечающий обороты. Мы на высоте 3000 метров. Значит, мы поднялись уже на 500 метров в облачном слое. Но как же так? Ведь облачный покров не может быть таким глубоким? Ведь, в крайнем случае, он достигает 200 метров?… Возможно только одно объяснение: мы угодили как раз в такое место, где кучевое облако громоздится над этим покровом…
Скоро ли кончится это невыносимое, томительное ожидание? Быть, по милости коварных облаков, сброшенным с высоты 3000 метров… Брр!…
Мне начинает казаться, что железная песня мотора звучит уже не так отчетливо, как всегда. Ее глушат окружающие нас темные облачные массы. Кажется, будто мотор недоволен проникающим в него холодным сырым воздухом…
Три тысячи сто!…
И мы все еще во мраке, который не прорезает ни один милосердный луч. Я снова опускаюсь на мое сиденье… А не привязать ли мне себя поясом, чтобы не быть выкинутым из самолета, если бы нам пришлось скользнуть на одно крыло? Я размышляю… Гм!
Через секунду я быстро хватаюсь за концы ремня, висящие справа и слева от меня, и затягиваю скобу на талии…
В то же мгновение я внезапно вздрагиваю от какого-то очень странного ощущения: нас толкает вбок… мы уже больше не летим прямо вперед… мы скользим. Если теперь не покажется солнце, мы погибли… И вдруг, решившись, я опять расстегиваю скобу и несколько раз ударяю Энгмана по его шлему. Вниз! Вниз!
С моего пилота точно тяжесть свалилась. Он закрывает газ и ставит машину на нос…
Мы скользим! Отлично!
Теперь опасность уже не так велика… Мне хочется кивнуть Энгману в зеркало, подбодрить его, но ничего не выходит: стекло затуманено…
Мы снижаемся. Тонкая стрелка высотомера падает маленькими, легкими толчками. 3000-2900-2800-2700-2600… Скоро должна показаться земля.
Две тысячи пятьсот…
Свершается чудо: облачная завеса разрывается и перед нами лежит земля. Лежит? Нет, она висит! Да, висит и совсем криво… Вернее, это мы висим совсем криво на правом крыле… Энгман невольно делает крутой вираж влево, и птица медленно принимает снова горизонтальное положение… Нас охватывает радостное чувство…
Я бросаю взгляд вниз: мы летим как раз над французскими резервными позициями. Я толкаю Энгмана и указываю ему на них. От всего сердца мы оба смеемся: как это нас так угораздило!
«Ну, теперь уж все равно, – думаю я: – попытаемся-ка перелететь, спустившись под облака. Пусть нас лучше французы угостят шрапнелью, чем опять болтаться в этой ужасной облачной пустыне.
Я напряженно осматриваюсь кругом: куда попадет первый выстрел? По-видимому, противник нас еще не нащупал. Да и где ему. ведь мы свалились прямо с облаков… Я крепко держусь за кабан и привстаю на цыпочках, чтобы посмотреть вперед, над верхней поддерживающей поверхностью, – не видать ли там разрыва… Нет, ничего…
Постепенно мною начинает овладевать беспокойство: да когда же, господа французы, вы выпустите свой первый снаряд? Право, пора начинать!
Я кидаюсь от правого борта к левому, от левого к правому, опять подымаюсь на цыпочках, чтобы посмотреть вперед… Потом я снова цепляюсь правой ногой за железную ножку моего подъемного сиденья: ведь если «болтнет», то меня вышвырнет из кабинки… Опять перегибаюсь за борт: все еще ничего…
И так, медленно и томительно, мы скользим над вражескими окопами…
Я еще раз перегибаюсь вперед, вправо. Вон там, в маленьком лесочке, какая-то вспышка, а там, совсем рядом, – вторая. Огонь зенитных орудий…
И тут на меня находит странное чувство. Я уже говорил, что обстрел из зенитных орудий – искусная игра, нечто в роде шахматов… Французы посылают мне свой разрывной снаряд в такую-то точку, а я моментально передвигаюсь в такую-то… Они – туда, а я – сюда… Они – сюда, а я – туда…
Но игра – игрой, а ведь эти две первые гранаты могут сбить меня. Ведь я сижу вверху и не знаю, где они разорвутся. Быть может, если я прикажу подвинуть машину несколько вправо, то попаду в самый центр разрыва!
Ужасные, по своему напряжению, секунды… Глаза беспокойно рыщут в пространстве: где-то покажутся теперь два белых облачка?
А! вон они! Я облегченно вздыхаю. Наконец-то, начало положено! Ну, теперь пойдет потеха! Плохой прицел, господа французы… На тысячу метров влево перелет и на пятьсот – недолет. Но (чтобы им польстить) я притворяюсь, будто они попадают в цель. Легкий вираж вправо, потом прямо вперед…
Теперь, внизу, французы думают: «Ага, наши гостинцы ему не по вкусу; значит, высота, по-видимому, взята правильно, и надо ее держаться…». Ладно, думайте себе, а мы, тем временем, потихоньку выпутаемся.
Кстати, далеко ли мы подвинулись вперед? Ой-ой! Мы все еще над резервными окопами противника, все еще в сфере огня зенитных орудий… Плохо дело… Сегодня я не нахожу в этом обстреле никакого удовольствия, ибо французы нащупывают нас гораздо быстрее, чем обычно.
Тррах! тррах!
Теперь их штучки уже так близко, что их треск заглушает рев мотора.
Тррах!
Я вздергиваю головою и успеваю во-время заметить, как совсем близко за нами пролетает черный стакан шрапнели. Энергичным толчком в плечо я приказываю Энгману сделать вираж влево.
Благодаря этому маневру, следующие снаряды разрываются, действительно, несколько правее, но поворот влево отнял у нас время и ни на шаг не подвинул нас вперед.
Тррах!
Теперь они подобрались еще ближе…
Сегодня отвратительный день!
Тррах! тррах! Что-то ударяет в деревянный пол с такой силой, что нашу птицу подбрасывает на несколько метров вверх, а затем она быстро оседает…
Неужели мы уцелели?
Оказывается, Энгман, по собственному почину, сделал вираж вправо, чтобы вырваться из пекла обстрела… Я напряженно вслушиваюсь в шум мотора: кажется, он еще в исправности и спокойно продолжает свои 1400 оборотов. А это самое главное… Но вон там, направо, в материю стяжки поддерживающей поверхности попала пуля… Хорошо, что хорошо кончается…
Но как долго, все же, это будет продолжаться?
Я совершенно не соображаю, сколько времени мы находимся под злобным обстрелом зенитных орудий… Мне кажется, что несколько часов…
Тррах! тррах!
Одна граната справа, другая слева, совсем близко от нас…
Что такое? Навстречу нам несется тонкий клочок облака… Даже не облако, нет, а только тонкая, как дуновение, вуаль… Вверху видно солнце, а снизу просвечивает земля… На мгновенье мы застреваем в этой вуали, а затем она сразу сказывается под нами, уплотняется, все больше и больше, пока совершенно не заслоняет от нас вида земли… Мы над облаками.
Все это мне кажется таким неожиданным, таким невероятно прекрасным! Мне не верится, что мы сразу избавились от обстрела… И я не могу не поделиться моей радостью с Энгманом. Я кричу ему во все горло… И, пока он глядит на меня в зеркало, я жестами объясняю ему, чему я радуюсь. Потом я несколько раз растопыриваю кулак и отрицательно качаю головой: зенитного огня больше нет!
Спустя четверть часа – облака исчезают, земля свободно расстилается перед нами, и я могу без помехи смотреть на железнодорожное полотно и пути, на вокзалы и лагери…
Отвертелись!…