Среди собравшихся гостей был и товарищ по службе, и друг Василия Ивановича Суворова артиллерийский генерал Авраам Петрович Ганнибал, негр, когда-то купленный императором Петром.
Из бедного дикаря великая душа великого государя сотворила полезного государственного деятеля. Петр, дал Ганнибалу отечество, семью, богатство и, что важнее всего, образование, как средство верной службою доказать привязанность к своему благодетелю и любовь к новому отечеству.
— Что случилось? — спросил Авраам Петрович, видя, что Василий Иванович нахмурился после доклада Степана.
Гости вели общий разговор, и оба старика сидели в стороне.
— Ах, дорогой друг, беспокоит меня очень мой Саша, мы с женой ночей недосыпаем, все думая, что с ним делать.
— Что же он? — спросил генерал.
Он знал и любил мальчика, и с ним одним Саша не дичился, от него одного не убегал при встрече.
— Обязанность моя, как отца, великая обязанность приготовить для отечества в сыне верного и полезного слугу, как завещал нам великий Петр.
— Это хорошо, я не вижу, однако, о чем беспокоиться… Насколько я его знаю, Саша ни зол, ни ленив и, кажется, не имеет дурных наклонностей…
— Этого, конечно, нет, нечего и Бога гневить, но я должен переделать его натуру, а этого мне не удается… Вот что сильно беспокоит меня…
— Но зачем же переделывать, если мальчик хорош и так? — недоумевал Ганнибал.
— Ах, ты не все знаешь о нем… Он, нечего и говорить, мальчик добрый, послушный и не только не ленив, а даже чересчур прилежен…
— В этом я не вижу еще беды.
— Но он слабого сложения, — продолжал Василий Иванович, — и я ежеминутно опасаюсь за его здоровье и даже за самую жизнь… Он совсем не бережет себя и, несмотря ни на какую погоду, бегает по полям и лесам, купается даже в заморозки.
— Ого, из него, в таком случае, выйдет прекрасный солдат! — воскликнул генерал.
— Вот этого-то я и не хочу…
— Что так?
— Говорю я тебе, что его слабое сложение служит непреодолимым препятствием для военной карьеры, о которой он только и бредит.
— Бредит, говоришь… Это хорошо…
— Для тебя, может быть, и хорошо, — сердито сказал Василий Иванович, — но ты забываешь, что Саша у меня один сын… Поговори еще и с Авдотьей Федосьевной, столкуйся с ней…
— Коли это призванье мальчика, так препятствовать нельзя, это ты сам хорошо понимаешь, поймет и она, как мать, любящая своего сына.
— Толкуй, толкуй… Призванье… Задам я ему это призванье…
— Погоди, вот он вернется, я пройду к нему, поговорю с ним и скажу тебе, что я думаю.
На этом разговор был покончен, и хозяин дома и его друг вмешались в общий разговор.
Часа два спустя молодой Суворов вернулся, о чем было доложено Василию Ивановичу, а последний сообщил это известие генералу Ганнибалу. Тот, верный своему обещанию, поднялся наверх и застал мальчика снова лежащим на полу и углубленным в книгу и карты. Он не слыхал, как вошел нежданный гость.
— Здравствуй, Саша! — сказал генерал после некоторого молчания.
Мальчик, узнав знакомый голос, поспешно вскочил на ноги и смущенный стоял перед Авраамом Петровичем.
— Разве так здороваются со старыми приятелями! — шутливо сказал генерал.
Саша подошел к гостю и поцеловал, по тогдашнему обычаю, у него руку
— Вот так, голубчик. Ну, что ты, как поживаешь, как твое здоровье?
— Слава богу…
— Как же твой папенька говорит, что ты слабого здоровья, — продолжал он, оглядывая мальчика с головы до ног, — худенек, правда, да не в толщине здоровье…
У мальчика заблестели глаза, за минуту смущенное лицо его озарилось улыбкой.
— Не правда ли, я тоже говорю, а папенька с маменькой только и твердят, что я слабого сложения… Затем-то папенька и хочет отдать меня в штатскую службу
— Это не беда… И в гражданской службе можно быть полезным отечеству.
— Быть может, но эта служба не по мне… Облако печали снова опустилось на его лицо.
— А ты, небось, хочешь быть солдатом?..
— Хочу, очень хочу…
— Ишь как глазенки разгорелись, — взял генерал Ганнибал за подбородок мальчика. — Посмотрим, посмотрим… А теперь покажи-ка, чем ты занимаешься. Что это у тебя за книги да бумаги?
Мальчик стал показывать и объяснять. Старик был изумлен.
— Да неужели, брат, ты все это читал?
— Все и даже по несколько раз.
— Полно, так ли?
— Спросите…
Авраам Петрович взял наудачу одну книгу. Книга оказалась «Жизнь великих людей» Плутарха. Старик стал экзаменовать мальчика. Последний отвечал, не запинаясь на все вопросы генерала.
— Молодец, брат, молодец, — сказал последний, — в твои лета дворянчики у нас еще за букварями сидят и то не осилят, а ты любого старого служаку за пояс заткнешь. Молодец, говорю, молодец… И не скучно тебе корпеть за книгами?
— Напротив, я готов сидеть над ними, не отрываясь, целые дни.
— А это кто же тебе чертил карты?.. Атаку крепости, сражение при Рокруа, Полтавскую битву…
— Это чертил я сам.
— Ну?
— Ей-богу…
— Верю, верю… — Генерал Ганнибал обнял ребенка и поцеловал его в лоб. — Если бы, — сказал он, — и наш великий Петр Алексеевич, упокой его душу в селениях праведных, — старик истово перекрестился, — увидел твои работы, то, по своему обычаю, такой же, как и я теперь, поцеловал бы тебя в лоб… Учись, учись, из тебя прок будет…
— Но папенька запрещает мне всем этим заниматься, маменька тоже… Они не хотят, чтобы я был военным, — сквозь слезы проговорил Саша.
— Ничего, с папенькою да с маменькою мы как-нибудь поладим… Положись на меня…
Мальчик весь засиял. Стремительно бросился он на шею к генералу Ганнибалу, стал целовать его руки.
— Как вы добры! Я всю жизнь буду вам благодарен, если вы уговорите папеньку с маменькой и они пустят меня в солдаты!
В это время в комнату вошел Степан с вычищенным и заглаженным после прогулки барчука платьем и чистым бельем. Мальчик бросился на шею старика.
— Что случилось? — изумленно спросил старик, все еще сердитый на своего питомца за недавнюю провинность.
— Радость, Степан, радость… Но не теперь, после узнаешь… А теперь давай одеваться, я сделаю для тебя удовольствие и принаряжусь хорошенько…
Авраам Петрович с любовью посмотрел еще раз на бойкого мальчика и вышел, промолвив на прощанье:
— До свиданья, Саша, я жду тебя внизу…
— Хорошо, хорошо…
— Так теперь пойдете в гостиную? — спросил обрадованный Степан.
— Пойду, пойду…
— И не убежите?..
— Нет, теперь не убегу.
Мальчик так спешил одеваться, что старый дядька не успевал прислуживать.
— Тише, тише, ишь заторопился, видно, генерал-то вам задал добрую гонку…
— А вот и ошибся, он похвалил меня.
— Похвалил! Ну, кажись бы не за что… Новый кафтан разорвали, хорошо еще, что по шву… Все перепачкали.
— Не за то он похвалил меня, а за мое ученье… за книги…
— За книги… — протянул дядька. — Будь, по-вашему, а по-моему, так лучше уж платье пачкайте, а книги бросьте… Здоровей.
— Ты ничего не понимаешь.
— И понимать не хочу… Но вот вы и готовы…
— Так я иду…
— Смотрите же, проходите прямо в гостиную и хорошенько всем шаркайте ножкой.
— Хорошо, хорошо…
Подозрительный Степан, однако, не удовольствовался этим обещанием своего барчука, а по пятам проводил его до дверей гостиной, готовясь схватить его в охапку при малейшем поползновении к бегству. Молодой Суворов поборол, однако, свою робость и довольно храбро предстал перед гостями, раскланялся и даже отвечал умно и толково на заданные ему некоторыми из них вопросы.
После обеда большинство гостей отправилось отдыхать в отведенные им комнаты, иные ушли гулять, а Авраам Петрович удалился с хозяином в кабинет Василия Ивановича. Там уселись они в покойные кресла.
— Говорил я, дружище, с твоим сыном, видел, чем он и как занимается…
— Что же, успел разубедить его, сказать ему, что для него военная служба могила?
— Да я и не думал разубеждать его, не думал говорить ему, прости, старый друг, таких нелепостей…
Василий Иванович с удивлением вскинул на него глаза.
— То есть как нелепостей!
— Да так… Ребенок здоров, силен, вынослив… Дай бог, чтобы все дети пользовались таким цветущим здоровьем, как твой сын… Притом он умница… Меня, старого, в тупик поставил… Никогда не видал я такого необыкновенного ребенка… Тебя можно поздравить, Василий Иванович, у тебя редкий сын…
— Полно, дружище…
— Я тебе говорю не любезность, а правду… Правду буду говорить и дальше… Как отец, ты имеешь право распоряжаться судьбой твоего сына, но, как умный человек, ты же должен подчиняться его наклонностям… Как верный сын отечества и верный слуга царевый, ты обязан способствовать развитию необыкновенных способностей мальчика, хотя бы оно было противно твоим планам и желаниям… Твой сын будет великим полководцем.
— Далеко загадал, дружище.
— Я говорю это с полным убеждением… Я тебе говорю серьезно… Ты знаешь меня довольно… Я не буду шутить там, где идет дело о сыне моего старого друга. У тебя, повторяю, необыкновенный сын… На двенадцатом году он знает более, нежели многие из наших генералов… На нем почивает благословение твоего крестного отца — бессмертного Петра, которого Господь Бог сотворил нарочно для пересоздания России… В твоем сыне Александре так же открылся гений, как и в младенце Петре…
— Слова эти сильно подействовали на Василия Ивановича, так же, как и Ганнибал, благоговевшего перед памятью своего царственного крестного отца. Он, видимо, был тронут, но молчал.
— Заклинаю тебя тенью великого Петра, — продолжал между тем Авраам Петрович, — подчинись судьбе и дозволь твоему сыну идти путем, видимо предназначенным ему Богом. Быть может, Всевышний назначил его, чтобы исполнить хоть часть замыслов нашего усопшего благодетеля — упрочить силу и благоденствие России новыми победами, новыми завоеваниями… Умоляю тебя, согласись[5] …
— Старик умолк. Василий Иванович встал с кресла и стал большими шагами ходить по кабинету. По его лицу была видна происходившая внутри его борьба. Все сказанное его другом, с одной стороны, льстило его родительскому самолюбию, а с другой — совсем противоречило его планам. Он хотел бы видеть сына на доходном месте подьячего, чтобы быть уверенным, что собираемые им имения не пойдут прахом.
— Генерал Ганнибал стал следить глазами за своим другом, понимая, но не догадываясь о подробностях этой борьбы, но чувствуя, что она окончится чем-нибудь решительным.
— Вдруг Василий Иванович остановился и захлопал в ладоши. На этот обычный для того времени зов явился слуга.
— Позови сюда барыню.
— Слуга скрылся, произнеся лаконично: «Слушаю-с».