В ПАРИЖЕ
— Нам необходимо поехать в Париж, Анжелика? — сказал дня через два Николай Герасимович Анжелике.
Молодая женщина, одетая в новое платье, с довольной, радостной улыбкой на лице, укладывала в то время купленные в Ницце вещи в присланный из Ментона сундук.
Несмотря на то, что вещей было много, сундук, видимо, был рассчитан на более массовое приобретение.
— В Париж! Это невозможно… — отвечала она, вскинув на Савина удивленный взгляд.
— Почему же невозможно, мы просто изменим наш маршрут, и вместо того, чтобы ехать теперь обратно в Сан-Ремо, поедем в Париж.
— Это невозможно, — повторила Анжелика.
— Но почему же, спрашиваю я тебя?
— Потому, что мамаша отпустила меня с тобой путешествовать по Италии и страшно обеспокоится, узнав, что мы поехали в Париж…
— Но мне нужно, голубка, быть в Париже по моим делам, и кроме того, тебе самой необходимо сделать себе туалеты, заказать платья, шляпки, верхние вещи… Ведь не можешь же ты обойтись купленными здесь тряпками.
Глаза молодой женщины заблестели.
— Конечно, конечно, мне нужны туалеты и было бы хорошо сделать их в Париже, но… — она остановилась и после некоторой паузы добавила, — это невозможно.
— Да, наконец, графиня, твоя мать, даже не узнает о том, что мы были в Париже, к назначенному сроку мы вернемся в Венецию… Какое ей дело, где мы проводили разрешенные ею два месяца. Мы и теперь ведь находимся не в Италии…
— Где же мы? — побледнела Анжелика.
— Во Франции…
— Зачем ты так сделал?
— Исключительно для тебя, так как в вашей Италии молодой женщине положительно невозможно порядочно одеться, я воспользовался, когда мы ехали в Сан-Ремо, близостью французской границы и привез тебя сперва в Ментон, а затем в Ниццу, где все-таки ты приобрела кое-что, имеющее хотя вид туалета… В Париже ты можешь окончательно запастись всем нужным, и все это будет изящно и со вкусом… Анжель, дорогая моя, какая ты будешь красавица в парижских туалетах.
Николай Герасимович присел около молодой женщины, окончившей уже укладку вещей и взобравшейся с ногами на турецкий диван.
— Ах, какой ты хитрый… но милый… — прошептала Анжелика, прижимая головку к его плечу.
Он обнял ее за талию.
— Так поедем в Париж… Это чудный, волшебный город… Таких дамских магазинов, какие там, нет в мире…
— Лучше здешних?
— Здешние сравнительно с парижскими, это убогие лавчонки…
— А мы… если бы поехали… мы не опоздаем приехать в Венецию, не заставляя очень долго ожидать маму… — начала сдаваться новая Ева на искушения современного «змия».
— Конечно же, мы даже приедем раньше ее.
— В таком случае… — начала молодая женщина, но вдруг остановилась. — Я боюсь.
— Чего же ты боишься?
— Ну, хорошо, поедем, только чтобы непременно вернуться в Венецию к назначенному сроку.
— Непременно, непременно… — подтвердил Савин.
Он был в восторге — он нашел себе верного и сильного помощника, который заставил Анжелику позабыть ее маменьку — эту хитрую мегеру, как мысленно называл ее Николай Герасимович.
Этот верный и сильный помощник был — Париж.
Не теряя времени, они выехали туда в тот же день с курьерским поездом.
Дорога промелькнула незаметно, так как путевыми компаньонами Савина и Анжелики оказались трое веселых и разговорчивых парижан.
Приехав на следующее утро в Париж, они остановились в «Hotel d'Albe», находящемся на Avenue des Champs Elises, невдалеке от Триумфальных ворот.
Николай Герасимович выбрал эту гостиницу, вследствие ее прекрасного местоположения.
Елисейские поля в весеннее время — самая приятная местность Парижа.
Там и воздух чище, и Булонский лес в двух шагах, да и веселей, так как из окон видишь весь Париж, то есть все сливки парижского общества, приезжающие в Булонский лес и на скачки.
Это настоящий калейдоскоп, в котором мелькает этот «tout Paris», как выражаются парижане.
Савину надо было показать Париж Анжелике с такого конца, поразить ее им, отуманить, и для этого избранная им часть города и гостиницы были самые подходящие.
Молодая женщина горела нетерпением видеть бульвары и магазины, а потому, переодевшись и позавтракав, они поехали с этой целью кататься.
На rue de la Paix Анжелика пришла в положительный восторг при виде великолепных магазинов и подолгу останавливалась перед их витринами.
Начало было сделано — Париж увлек ее.
Для ознаменования приезда в Париж, Николай Герасимович купил в подарок молодой женщине пару серег с крупными бриллиантами.
Покупки и заказы всех туалетных принадлежностей они отложили до следующего дня, так как Савину граф де Дион и де Монбрен, с которыми он сошелся на дружескую ногу в Неаполе, обещали указать самых лучших и модных кутюрьерок и модисток.
Он известил уже их о своем приезде в Париж и пригласил к себе обедать.
Они оба приехали к назначенному часу, и Николай Герасимович их представил Анжелике.
Де Монбрен так и ахнул при этом представлении.
— Где и когда ты успел найти такую прелесть? — спросил он Савина вполголоса. — Давно ли мы с тобой расстались в Неаполе, и ты мне ни слова не говорил о ней. Когда же ты успел все это отделать?
За обедом они сговорились на другой день завтракать все вместе у Биньона, а затем отправиться по мытарствам, то есть по разным кутюрьеркам, модисткам и другим поставщикам, заказывать все нужное для Анжелики.
Последняя была в восторге и ожидала следующего дня с лихорадочным нетерпением.
Хотя Николай Герасимович бесчисленное количество раз состоял в роли ухаживателя, но связь его с Анжеликой была первой серьезной связью с женщиной.
Не считая платонического романа с Гранпа, все остальные были мимолетными интрижками.
Между прошлыми отношениями к женщинам и отношением его к Анжелике была существенная разница.
Теперь было далеко недостаточно ухаживать, занимать и забавлять, приходилось заботиться, печься о ее самых общежитейских нуждах.
Привезя Анжелику в Париж с огромным и, несмотря на покупки в Ницце, все же еще пустым сундуком, Савину надо было делать ей целое приданое.
В этом отношении ему очень и очень помог его друг граф де Дион.
Он оказался большим мастером и специалистом по части одевания женщин.
Его уроки пошли впрок Николаю Герасимовичу, и с легкой руки Анжелики он в продолжение нескольких лет только и делал, что одевал и одевая разных дам, пока не оказался сам положительно почти раздетым.
Но не будем забегать вперед.
Сначала вся эта процедура хождений к разным Дусе, Родриг, Руф, Виго, Першерон и другим показалась Савину невыносимой. Быть заваленным всякими материями, шляпками, лентами, кружевами, чулками, перчатками и тому подобным дамским хламом, быть принужденным все это рассматривать, подбирать цвета, смотреть на модные картинки, образчики, модели, а главное давать советы — положение не из завидных.
Вернувшись в первый день этих мытарств домой, Николай Герасимович был совершенно разбит.
Но понемногу он втянулся в это скитанье по магазинам и даже, если говорить правду, впоследствии вошел во вкус и, не будь эта процедура связана с крайне серьезными счетами всех этих знаменитых парижских поставщиков — это даже было бы забавно.
Он только теперь понял, насколько важную роль играет туалет в красоте женщины.
Наконец платье, белье, шляпы, зонтики и другие заказанные вещи были готовы и принесены в отделение гостиницы, занимаемое Савиным и Анжеликой.
Это было положительно целое наводнение.
Не было ни одного стула, ни стола, на котором не лежало бы что-нибудь, не стояли бы какие-нибудь картонки, ящики или футляры.
В гостинице стало тесно, и Николай Герасимович начал думать о найме квартиры.
Он передал эту мысль Анжелике. Та пришла от нее в положительное восхищение.
Начались поиски квартиры, впрочем, вскоре увенчавшиеся успехом. Найдено было очень миленькое помещение на Avenue d 'Antin.
Новые хлопоты, новые заботы заняли время.
С месяц как жили уже они на своей новой квартире, вполне счастливые и довольные.
Маленькая итальяночка превратилась в прелестную парижанку, и Николай Герасимович старался всем, чем только мог, сделать ее жизнь приятною, балуя ее, как ребенка, и исполняя все ее причуды, что для него самого было величайшим наслаждением.
Сезон, как мы уже говорили, кончался, и Париж пустел. Савин и Анжелика тоже собирались его покинуть, чтобы ехать в Трувилль.
Казалось, на горизонте их счастливой жизни не было ни малейшего облачка, как вдруг, как часто это бывает и в природе, резкий порыв ветра сразу нагнал тучи, которые с неимоверной быстротой облегли небосклон, и с за минуту перед тем ясного, лазурного неба вдруг послышались раскаты грома.
Такой гром грянул и над головами Савина и Анжелики.