При свете лесных пожаров
Действительно, великий Сибирский путь!
Никакие его описания, как бы талантливо и картинно они ни были сделаны, не могут передать того впечатления, которое производит он на путешественника.
Вот действительно гигантская работа!
Этот железный путь, проложенный в гранитном коридоре Яблонового хребта, которым мы следовали сегодня -- труд если не физических, то нравственных великанов -- торжество техники и пиротехники.
Между станциями Сохондо и Яблоновой входим в туннель, над которым красуется надпись "К великому океану".
Туннель невелик, он короче севатопольского, и над выходным его отверстием читаем надпись "К Атлантическому океану".
Посредине, между этими станциями самая высшая точка пути, а вместе с тем и кульминационный пункт могущества России, раскинувшейся на протяжении между двумя океанами.
Чувствуешь какой-то необычайный подъём духа, силу и бодрость.
Ты и великая, ты и могучая, матушка Русь!
Подъезжая к Чите, видим во многих местах склоны гор, покрытые густым дымом.
Это горят леса.
Железнодорожный путь вырывается из гранитных объятий и идёт по берегу огромного озера Киноп, на берегу которого раскинулось селение этого же названия.
Озеро очень рыбное, но рыба в нём, как в большинстве озёр Сибири и Забайкальской области, заражена солитёром и при употреблении в пищу требует особой осторожности.
Селение Киноп находится под Читой.
Здесь две станции.
Одна не доезжая Читы, где находятся вагоностроительные и ремонтные для паровозов железнодорожные мастерские, а вторая в самом городе.
Последняя устроена по ходатайству читинцев, которые лишены были станции в городе, несмотря на то, что дорога идёт почти городом Читой.
В Чите очень красивый вокзал, и сам город издалека очень живописен.
Он раскинулся по склону горы среди лесов -- многие улицы идут в просеках.
Мужская гимназия построена в одной из таких лесных улиц.
Город производил впечатление очень большого, хотя в нём всего 12.000 жителей.
Забыл отметить, что в Чите устроен санитарный карантин, под руководством врача И. С. Спиридонова.
В нём три врача и сёстры милосердия.
Врачи встречают воинские поезда и заболевших оставляют до полного выздоровления в карантине.
В случае инфекционной формы болезни больной отправляется в местный госпиталь.
На вокзале Чита-город интересная встреча с корейцем -- русским подданным в форме министерства юстиции.
Я не замедлил познакомиться с ним.
Он оказался бывшим петербуржцем -- Никандром Александровичем Ким.
В Петербурге он состоял при корейской миссии и был помощником преподавателя китайского языка в с.-петербургском университете.
Он окончил курс в токийском и лондонском университетах, прекрасно говорит по-китайски, по-японски и по-английски и довольно чисто по-русски.
Сын бывшего министра двора корейского императора, убитого японцами. Японцы также убили его брата, а его мать с горя зарезалась.
Он остался один, перешёл в русское подданство и носит в своей душе непримиримую ненависть к японцам.
Ему всего тридцать лет, но он успел уже жениться два раза.
Первая его жена была англичанка, а вторая, приехавшая к нему невестой в Порт-Артур -- русская, племянница председателя иркутского окружного суда.
От неё у него дочь, одного году от роду.
Он служил переводчиком при порт-артурском окружном суде, был в Порт-Артуре во время первых бомбардировок, но затем жену с дочерью отправил в Иркутск к её дяде, а сам был послан в распоряжение командующего войсками Забайкальской области г.-м. Парчовского.
Н. А. Ким глубоко верит в близкое занятие Кореи русскими войсками и победное окончание войны.
Но прозвонил третий звонок, и я принуждён был расстаться с интересным собеседником.
Едем далее. Спустилась ночь.
Лесные пожары на горах продолжаются, являя собою грандиозное зрелище -- огромные участки леса в огненных языках пожирающего пламени.
Когда пишешь наскоро дорожные впечатления и беседы со встречающимися на пути интересными людьми, невольно получаются пропуски -- результат забывчивости, а самое изложение, конечно, страдает формой.
Когда же пишешь в поезде при тряске вагонов, эти недостатки конечно усугубляются -- да простит их мне читатель.
Пропуски можно однако пополнить, что я и делаю.
Несколько ранее я упомянул, что в настоящее время весь великий сибирский путь носит на себе следы недавнего проезда по нем г-на министра путей сообщения князя Хилкова -- всюду новые разъезды, иные ещё строятся, иные лишь намечены поставленными в стороне вагонами со звонком.
Иллюстрацией к этой неусыпной и утомительной работе г-на министра служит случай, переданной комендантом пристани "Танхой".
На пароходе "Ангара", при переезде через Байкал, с князем Хилковым от переутомления сделалось дурно, и он упал бы, если бы его не поддержали.
К довершению опасности г-н министр стоял около открытого люка.
Эта поездка министра была положительно подвигом государственного деятеля.
Сообщая мою беседу с корейцем Н. А. Кимом, забыл упомянуть, что он в настоящее время православный.
По этому поводу разговорился с едущим вместе со мною из Петербурга чиновником министерства иностранных дел Г. А. Казаковым.
Он направляется в Пекин, куда командирован в состав нашей миссии.
Почти вся его служба прошла на Дальнем Востоке, в Корее и Японии.
-- Корейцы принимают православие, -- сказал он мне, -- для того, чтобы быть русскими, к чему они очень стремятся. Бывший начальник нашей духовной миссии в Корее архимандрит Хрисанф рассказывал мне, что многие корейцы, приходившие к нему с просьбой окрестить их, думали, что с принятием православия они сделаются русскими подданными. Когда же о. архимандрит разуверял их в этом, то большинство из них не принимали православия... Находились, впрочем, и такие корейцы, которые явились принять православие в надежде получить за это 25 рублей. Басню об этой плате распространяли между ними японцы.
Разговор мой с Г. А. Казаковым коснулся русских колоний в Японии.
-- Особенно много русских, -- сказал он мне, -- в Нагасаки и в окрестных деревнях... Там и японцы говорят хорошо по-русски. Вероятно, многие русские и теперь, во время войны, остались в Нагасаки. Я почти уверен, например, что там живёт до сих пор г-жа Воронцова -- жена капитана одного из пароходов восточно-китайской железной дороги. У неё в Нагасаки свой домик, и она, несмотря на предупреждение мужа, отказалась перед объявлением войны выехать из него. Я уверен, что японцы всячески охраняют её -- в этом смысле они любят играл в "джентльменов".
Со станции "Адриановка" красивые виды исчезли -- кругом сперва тянулись невысокие горы без всякой растительности, кроме невысокой, уже вянущей травы, а затем идут такие же необозримые степи, с небольшими табунами одногорбых и двугорбых верблюдов.
Печальные картины.
И так, говорят, будет до Харбина.
К довершению задул такой сильный северо-восточный ветер, что во время стоянки вагонов их качает.
Китайцы называют этот ветер "кирфун".
Впереди в перспективе другой ветер -- "тайфун".
До ст. Маньчжурия осталось 120 вёрст.