Рыба клюет
Дне шли за днями. На дворе стояло жаркое лето. Прошел июнь. Наступил июль с его зноями.
Со своим учеником, князем Владимиром, Николай Леопольдович почти не занимался.
На другой день после приезда, он было засадил его утром за книги, но в классную явился князь Александр Павлович.
— Учиться в такую жару, да Бог с вами, Николай Леопольдович, вы и себя измучаете, да и мальчишку моего совсем замучаете. Ребенку надо летом на зиму здоровьем набираться, на солнышке печься, мускулы беганьем развивать, а он его за книгу. Бросай, Володя, книжки под стол! Кати, брат, в сад, в поле!
Князь Владимир, хотя и просиял, но не решился буквально исполнить приказание отца, с тревогой погладывая на учителя.
— Да ведь надо же заняться! — попробовал отстоять тот свои права.
— Надо заняться! — передразнил его князь. — Успеете: ученье не медведь, в лес не убежит, а вот здоровье как он, да вы потеряете, никакой наукой не вернете. Так-то.
Князь фамильярно потрепал его по плечу.
— Убирайте книги! — с улыбкой обратился Гиршфельд к Володе.
Тот с радостью бросился исполнять приказание и, уложив книги в шкаф, моментально исчез за дверью.
— Ишь, как быстро от вашей науки стрекача задал! — засмеялся князь. — Пойдемте-ка лучше, я вам покажу, какие у меня центифольумы распустились.
Николай Леопольдович последовал за ним в оранжерею.
Ученье таким образом было заброшено, а князь положительно не расставался с Николаем Леопольдовичем, все более и более привязываясь к нему и открывая с каждым днем в нем все большие достоинства и массу знаний.
Заметив, что Гиршфельду нравится княжна, он, как и предсказал Николай Леопольдович, даже поощрил:
— Приударьте, приударьте, от нечего делать, но не втюрьтесь серьезно. Жениться на такой «шальной», лучше прямо в петлю, да и не пойдет, потому княжна, хоть и бесприданница.
Гиршфельд, для вида, стал разуверять князя. Тот пригрозил ему пальцем.
— Не финтите, меня, старика, провести трудно. Все и всех насквозь вижу. Защемила черноокая молодое сердчишко. Ну, да ничего, поферлакурьте от скуки, поболтайте. Она и сама, чай, рада. Охотница разводить бобы о высоких материях.
Всесторонние познания в новом учителе были открыты князем при следующих обстоятельствах. Во время прогулок их вдвоем, князь давал ему объяснения, каким образом он подводил на дом лепные карнизы, как выводил и выращивал те или другие редкие растения, чем лечил борзых и гончих. Забывая на старости лет о данных им уже объяснениях, которые Николай Леопольдович твердо старался завомнить, князь возвращался снова к тому же предмету.
— А как вы думаете сделал я то-то и то-то?
— Очень просто, — невозмутимо отвечал тот и повторил уже раз данное князем объяснение.
— Так, так, и откуда это вы знаете? — удивился князь. — Вот, батюшка, Бог послал мне учителя! Клад, а не учитель! Все знаете, специально все знаете, — повествовал Александр Павлович о Николае Леопольдовиче, конечно в его отсутствии, приезжавшим гостям.
Те внимали его повествованиям. Многие, впрочем, лукаво улыбались.
— Парень-выжига, не даром из жидов, старику в душу без мыла лезет. Посмотрите, добром это не кончится! — пророчил подвывавший Август Карлович.
Впрочем, все старались наперерыв быть любезными с Гиршфельдом, видя, что это очень приятно самому князю.
Подозрения относительно княгини и молодого учителя, возникшие по примеру прежних лет, в уме ревнивого Александра Павловича, совершенно исчезли.
Он видел, что Николай Леопольдович все вертится около княжны Маргариты и, кроме того, раз днем он поймал на пороге его комнаты Стешу.
— Где была, егоза? Вишь, к учителю затесалась, губа не дура, мужчина молодец.
Та быстро юркнула мимо него и убежала.
— Накрыл, накрыл! С поличным, друг любезный, попался! — вошел он в комнату Николая Леопольдовича.
— Что, с каким поличным? — не на шутку перепугался тот, схватываясь за карман, где хранился бумажник с записками княгини.
— Стешку к себе прикормил! Вот, скажу, молодец, так молодец. Девчонка угар! У княжны, не пообедаешь, а тут коротко и просто.
У Николая Леопольдовича отлегло от сердца. Он притворился сконфуженным.
— Нечего конфузиться! Быль молодцу не укор. Все мы люди, всё человеки! Сам был молод, все знаю! — смеялся князь.
— Она так забежала, письмо просила написать.
— И не впопад: она грамотная.
— Я не знаю, в таком случае, зачем ей? — запутался Николай Леопольдович.
— Знаем мы эти письма, сами писывали. Да ничего, говорю, хвалю, молодец.
Князь продолжал хохотать от души.
Получив согласие княгини Зинаиды Павловны на усиленное ухаживание «для вида» за княжной Маргаритой, Гиршфельд на другой же день начал свои тонкие подходы к княжне.
Прекращенные, по воле князя, занятия с маленьким князьком, раннее удаление князя Александр Павловича «на боковую» оставляло ему массу свободного времени.
Дом, почти постоянно наполненный гостями, давал, как это всегда бывает, частую возможность уединяться.
Беседы его с княжной были почти ежедневны и продолжительны. Он искусно играл на найденной им в душе ее «больной струнке».
Он развивал перед ней свои взгляды на жизнь, на единственный, по его мнению, способ добиться полного успеха на жизненном пути.
Княжна жадно внимала его словам, так как они находили полный отклик в ее измученном мыслями в этом же направлении уме, в ее уязвленном самолюбии.
Освоившись с ним, привыкнув к нему, она ему доверилась.
Она передала ему свои взгляды на жизнь, передала повесть о терниях, встреченных на избранном ею пути, высказала охватившие ее за последнее время сомнения в самой себе, в своих силах, страшное для нее сознание ее неподготовленности, даже прямо неспособности.
— Я положительно теряю голову. Это ужасно! — закончила она.
— Ничего нет ужасного, — серьезно заметил он, — и не от чего терять голову, в вас есть все задатки для жизненного успеха: молодость, красота, ум, было бы только желание.
— В желании, кажется, нет недостатка! — горько усмехнулась она.
— Молодость, красота, ум, — задумчиво продолжала Маргарита Дмитриевна. — В последнем, увы, я стала сильно сомневаться, молодость есть, но она скоро, и не заметишь, пройдет, я не кокетка, признаю, что есть и красота, но что в ней?
— Как что? Красота — это капитал, сила. Вы только идете по ложному пути.
— Какой же истинный?
— Он есть, — уклончиво отвечал он. — Ваш же путь, путь труда, самообразования, борьбы — химера. Он выдумка людей, сидящих в роскошных кабинетах и проедающих наследственные капиталы, нажитые их отцами и дедами более реальным путем, ничуть не похожим на рекомендуемые фантазерами-внуками, этими сибаритами в жизни, науке и искусстве.
Она глядела на него во все глаза и слушала, затая дыхание.
— Однако, пора идти пить чай! — вдруг оборвал свою речь Николай Леопольдович и встал со скамейки.
Они сидели в саду.
Ей хотелось удержать его, хотелось попросить его продолжать, но она не решилась.
Задумчивая последовала за ним на переднюю террасу.
«Он знает этот путь — истинный, верный! — думала она. — Надо будет заставить его высказаться».
Это было не так легко исполнить, как она предполагала.
Гиршфельд был на стороже.
Он умышленно несколько дней подряд уклонялся от продолжения начатого разговора.
Попытки княжны возобновить его были безуспешны.
Она выходила из себя.
Он знал, что делать. Он искусно подготовлял почву, на которой намеревался сеять.
Княжна слушала его с каким-то благоговением, увлекалась его речами, привязывалась к нему.
Наконец она не вытерпела.
— Какой же, по-вашему, настоящий верный путь для постижения успеха в жизни? — раз прямо спросила она его.
Он молча, пристально начал смотреть на нее.
— Говорите же! — с какой-то внутренней болью в голосе вскрикнула княжна.
Он понял, что время наступило.
— Путь наживы, — медленно начал он. — Жизнь — это борьба за существование. Все средства хороши для достижения единственного рычага земного счастья — богатства. Золото, золото, золото в наше время — все.
Она пронизывала его испытующим, ненасытным взглядом. Это взгляд поднимал бурю страсти в его сердце.
— Гений, талант, нравственность, честь, добродетель — понятия условные, — продолжал он. — Их представители, не запасшиеся презренным металлом, глохнут в тиши, затертые людскою волною, спешащей на рынок — этот форум современной всемирной империи, иногда лишь оцененные потомством. Какая приятная награда для гниющего в земле! Прочтите биографии поэтов, писателей, художников, изобретателей, ученых, и вы убедитесь воочию, что неизвестность и нищета, или унижение и ползанье перед сильными и богатыми был удел при жизни этих благодетелей человечества, оцененных по-достоинству лишь после смерти. Для кого работали они, для кого трудились? Опять же для представителей золота. Их гениальные произведения стали добычей избранных богачей, их вдохновенные звуки нежат слух сибаритов, их изобретения дали возможность обладающим миллионами нажить другие миллионы, их картины украшают стены палат миллионеров. Лучшей похвалой артистического произведения служит фраза: оно ценится на вес золота. Великий Пушкин, произносят как высшую похвалу его современные почитатели, получал по червонцу за строчку. Золото, значит, мерило всего.
Он остановился перевести дух.
Княжна восторженно слушала, неотводно смотря на него во все глаза.
— Подлость, низость, порок, преступление приобретают в глазах людей другую окраску, если сопровождаются звоном золота. Подлецы становятся магнатами, преступники делаются героями! Такова сила золота. Соберите со всего мира весь сор, грязь, отброски, издающие невозможное зловоние, налолните всем этим колоссальный золотой сундук, и все человечество, мимо соборов, монастырей, церквей и часовен, мимо произведений искусств, мимо гениальных изобретений, мимо наполненных перлами человеческого ума и знаний книгохранилищ, мимо памятников исторической старины и исторических деятелей, побежит любоваться на этот «золотой сундук», с жадностью и наслаждением вдыхая зараженный вокруг него миазмами воздух. Такова сила золота.
— О, как вы правы, как правы! — простонала княжна, закрыв лицо руками. — Но как достигнуть богатства?
— Надо подумать! — загадочно отвечал Гиршфельд.