Серия "Русский путь"

Архимандрит Феодор (А. М. Бухарев): Pro et contra

Личность и творчество архимандрита Феодора (Бухарева) в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология

Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 1997

Газеты сообщили, что на днях скончался Александр Матвеевич Бухарев. Мы его знали близко, когда он был первоначальным Александром Матвеевичем Бухаревым; знали довольно, когда он стал отцом Феодором, иеромонахом и потом архимандритом; и раз видели накануне возвращения из о. Феодора снова в Александра Матвеевича. Жизнь его полна поучений.

Воспитанник Духовной академии, еще не кончивший курса, 21 года, почти мальчик, поступает в монахи. Начальство радовалось, залучив даровитого воспитанника в сонм равноангельских; но совоспитанники качали головой, и каждый из посторонних беспристрастный, даже не зная юноши, строго бы осудил поспешный прием. 21 год! Полное незнание жизни! Что может случиться и как пускаться в эту темную будущность, из которой нет возврата! А товарищи и тем более ужасались: это был пылкий юноша, неопытный до смешного, впечатлительный и восторженный. В духовных академиях был прекрасный обычай: поступающие в монашество воспитанники накануне пострижения обходили всех своих товарищей, прощаясь на "живое погребение"; каждый напутствовал, как умел. Помним, пришлось Александру Матвеевичу Бухареву выслушивать не от одного в этот торжественный, последний для него вечерний час товарищеского общества суровые предсказания, хотя и растворенные любовию: "Ты будешь несчастен, ты погибнешь, сам не знаешь, что делаешь; или с ума сойдешь, или сопьешься; подкрепи тебя Бог!"

И вот первый урок -- впрочем, теперь уже запоздалый: ныне грех жаловаться на опрометчивую восторженность духовных воспитанников. Если в былые времена, случалось, что в одном выпуске, простиравшемся до пятидесяти-сорока человек, не более, бывало до осьми клобуков, теперь сплошь и рядом несколько курсов проходят совсем без готовностей на это несвоевременное заклание. Зато и плачивались дарования в былые времена! Из десяти с девятыми сбывалось, что предсказывалось Бухареву.

Но с Бухаревым одного совсем не сбылось, другое сбылось лишь наполовину. Двадцатидвухлетнему монаху дана была кафедра при Духовной академии. При пылком уме, живом воображении, некотором остроумии, о. Феодору недоставало одной, впрочем, весьма важной вещи: основательной исторической подготовки, того, что называют эрудицией. Многих самых обыкновенных познаний, доставляемых первоначальным образованием, он был лишен, как лишен был вместе и самых обыкновенных познаний практической жизни. На нем отразился один из недостатков прежнего семинарского воспитания: развитой формально ум и -- отсутствие материала, над которым мог бы ум работать, отсутствие груза, который бы не давал заноситься от действительности. О. Феодор крайне недостаточно знаком был даже с языками: все устроилось, чтоб играло только воображение, а ум лишь подслуживался образам, облекая их в кажущиеся понятия. Кафедра о. Феодору была дана: экзегетика, то есть толкование Библии; эрудиции требовалось бы пропасть, и при подготовке предстояла бы работа кропотливая, даже надсаживающая. Но это было не под силу, и молодой профессор предпочел взяться именно за то, где мог дать простор совершенно произвольным измышлениям, -- за Апокалипсис! Это было в Восточную войну1. Обложив себя дюжинными учебниками истории, о. Феодор по Апокалипсису вздумал разгадывать и прошедшее, и будущее. Он был так уверен в своих предсказаниях, которые, применительно к обстоятельствам, касались более всего судьбы Востока, Константинополя и т. п., что, уезжая из Сергиевской лавры, объяснял некоторым из сослуживцев, не смущаясь: "Я знаю, что надо мною смеются, считают полоумным; но судьба всех великих людей такова; последствия меня оправдают..."

Углубляться в изъяснения Апокалипсиса -- это действительно преддверие к сумасшествию. В богословском мире успело составиться даже предание в этом смысле, и притом не без исторических оснований. Покойный митрополит Филарет, которому о. Феодор как благоговейный послушник представил опыт своих толкований, -- должно быть, прозрел опасность: поручил молодого профессора одному духовному старцу, заповедав ничего не предринимать увлекавшемуся юноше без его совета. К сожалению, духовный старец, может быть и опытный в духовной жизин, был невежда в науке2; самолюбие профессора не покорилось наставлению, и Апокалипсис продолжал углублять в себя его внимание.

Опускаем разные частности, хотя психологически и очень любопытные, которые ознаменовали эту первую половину жизни Феодора. Его вскоре перевели в Казанскую академию инспектором, должно быть, в надежде, что административная деятельность отвлечет ум и воображение от опасной дороги. Затем он является членом Духовного цензурного комитета в Петербурге. О казанской деятельности о. Феодора мало знаем; но в Петербурге он выступает уже на широкое, в полном смысле общественное поприще. Он был либеральнейший из духовных цензоров, но, впрочем, по-особенному, совсем неожиданному соображению, которое отчасти высказывалось им и печатно, а в устных беседах развивалось очень подробно: по течению его мыслей, у него выходило как-то, что современное направление науки, и именно то, которое считается крайним, есть истинное христианство; что в общем об нем мнении есть недоразумение и что в кажущемся атеизме отыскивается Христос.

Апокалипсис, впрочем, не оставил мечтателя и на этом поприще; о. Феодор вздумал даже издать свое толкование. Это ему не удалось по цензурным препятствиям, которые с тем вместе были и иерархические, и он, до глубины души оскорбленный за свои заветнейшие мысли, решился снять с себя сан. Это был пример небывалый: архимандрит, и даже кавалер, примерной жизни, образцового трудолюбия, образа мыслей безукоризнейшего с точки зрения православия, добровольно снимает сан; обращается в ничтожество, в лицо, лишенное всех прав состояния, в произвольную нищету, истинную нищету, а не мнимую, как бывает в монашестве. Зачем? -- Чтобы проявить подвижничество вне монашества и послужить христианству вне духовенства. Так сам он себе объяснял, веровал и надеялся...

Тяжело досказывать остальное. О. Феодору пришлось еще выдержать нравственную пытку, прежде чем позволили снять ему с себя сан; его подвергли увещаниям, неоднократным, частным и торжественным, отдавали под присмотр. Наконец, когда желание его совершилось и просьба была уважена, пришлось ему испытать убийственное, горчайшее из разочарований. Лишенный прав состояния, обращенный в нищету, он увидал с тем вместе лишним себя и в умственном мире. Взгляды его, неуспех которых он приписывал дотоле своему положению, оказались никому не нужными и никому не подходящими в новом положении, как и в прежнем; работать же он не мог; он мог и хотел только просвещать и наставлять; а наставления его не находили читателей; единицами рублей оценивались книгопродавцами его авторские труды, измеряемые десятками печатных листов. Отрадою горькой жизни послужило ему отчасти супружество, в которое он вступил опять так же тенденциозно. Но этой стороны мы не смеем касаться...

Почти накануне перехода из монашества в жизнь светскую, в те дни тяжелой пытки, предшествовавшей расстрижению, видели мы о. Феодора в Переславле, который был предпоследним и последним местом его жительства. Нам, помнится, бросилась <в глаза эта трагическая противоположность: приняв мальчика в монашество вопреки правилам, без искуса, томили зрелого мужа пыткою искуса, прежде чем возвратить обратно в мир. Но несчастный смотрел спокойно, почти весело в будущее. Тихим майским вечером, оплывая исторические берега озера, он толковал о будущей своей просветительской деятельности; мечтал об издании журнала; объяснял программу. Отвечать было нечего, оставалось только жалеть. То было в 1863 году. Казалось Феодору, что светская литература усиливается проповедовать Христа, но ей мешают с духовной стороны; что законодательная и высшая административная власть преисполнена клерикализма, но встречает в применении своего направления противодействие со стороны духовенства. О механизме периодических изданий высказывал самые младенческие понятия; о том, что нужно иметь для этого еще дозволение, по-видимому, даже не знал.

Сломило наконец. Да не могло и быть иначе, при голой нищете, смертном разочаровании и до конца не угаснувших мечтах о великом просветительском призвании. А могло бы быть многое из этого человека! Могло бы из него многое быть сделано, и притом на всех стадиях его жизни, при осторожном обращении! Такие люди идут на костер; надо лишь уметь поставить их на стезю, где общественное служение совпало бы с задушевными их стремлениями; такими людьми католическая иерархия горы ворочает...

Заключим свои воспоминания вопросом: ужели еще долго будет сохраняться эта казнь, налагаемая на лиц, снимающих с себя духовный сан? За что равнять их с преступниками? За что отнимать у общества возможность пользоваться способностями лиц достойных? Где основания подвергать наказанию поступок именно за то, что он добросовестен? Бухарев есть свежая жертва этого жестокого закона, ничем не оправданного ни с политической, ни с нравственной стороны. А с ним еще совершена была двойная, если не тройная несправедливость: снятие монашества лишило его священства (что от монашества независимо); лишило его внешнего отличия (ордена), что тем менее связано с иночеством; наконец, лишило его даже ученой степени -- он возвращен был просто в "воспитанника", а не магистра: какое для этого основание?..

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые: Современные известия. 1871. No 109. 23 апреля. С. 2. Без названия и указания автора. (Под заглавием "А. М. Бухарев" перепечатано в издании: Гиляров-Платонов П. П. Сборник сочинений: В 2 т. М., 1899. Т. II. С. 451-455).

Никита Петрович Гиляров-Платонов (1824--1887) -- публицист, философ, литературный критик, издатель. Сын священника. Окончил Московскую сем. и M ДА (1848), в которой учился одновременно с А. М. (был одним двухгодичным курсом его моложе). В 1848--1855 занимал в Академии кафедру герменевтики и учения о вероисповеданиях, ересях и расколах. Одно время был близок к кругу славянофилов. Из-за либерального отношения к старообрядцам вызвал недовольство иерархов Православной Церкви и был вынужден уйти из Академии. В 1867--1887 издавал газету "Современные известия".

1 Восточная война -- война с Турцией и выступившими затем на стороне Турции Англией и Францией (1853--1856).

2 Возможно, речь идет о настоятеле Троице-Сергиевой лавры архим. Антонии (Медведеве), духовнике митроп. Филарета.