[Алексей Петр. Стороженко (1805-1874) - украинский беллетрист (писал и по-русски). "Воспоминание" его приблизительно датируется 1827 годом (упоминание о персидской войне и определение возраста Гоголя - "лет 18-ти"). В том же "Воспоминании" Стороженко передает эпизод, как Гоголь своими рассказами сначала вывел из себя, а потом очаровал украинскую крестьянку.]
...Для ночлега мне отвели комнату в доме, а Гоголь, приехавший днем прежде, расположился во флигеле. На другой день, часу в восьмом, отец мой приказал запрягать лошадей. Я пошел во флигель, чтоб попрощаться с Гоголем, но мне сказали, что он в саду. Я скоро его нашел: он сидел на дерновой скамье и, как мне издалека показалось, что-то рисовал, по временам подымая голову кверху, и так был углублен в свое занятие, что не заметил моего приближения.
- Здравствуйте! - сказал я, ударив его по плечу. - Что вы делаете?
- Здравствуйте, - с замешательством произнес Гоголь, поспешно спрятав карандаш и бумагу в карман. - Я... писал.
- Полноте отговариваться! я видел издалека, что вы рисовали. Сделайте одолжение, покажите; я ведь тоже рисую.
- Уверяю вас, я не рисовал, а писал.
- Что вы писали?
- Вздор, пустяки, так, от нечего делать, писал - стишки.
Гоголь потупился и покраснел.
- Стишки! прочтите: послушаю.
- Еще не кончил, только начал.
- Нужды нет, прочтите, что написали.
Настойчивость моя пересилила застенчивость Гоголя; он нехотя вынул из кармана небольшую тетрадку, привел ее в порядок и начал читать.
Я сел возле него, с намерением слушать, но оглянулся и увидел почти над головой огромные сливы, прозрачные, как янтарь, висевшие на верхушке дерева. Я забыл о стихах: все мое внимание поглотили сливы. Пока я придумывал средство, как до них добраться, Гоголь окончил чтение и вопросительно смотрел на меня.
- Экие сливы! - воскликнул я, указывая на дерево пальцем.
Самолюбие Гоголя оскорбилось; на лице его выразилось негодование.
- Зачем же вы заставляли меня читать? - сказал он, нахмурясь, - лучше бы попросили слив, так я вам натрусил бы их полную шапку.
Я спохватился и только хотел извиниться, как Гоголь так сильно встряхнул дерево, что сливы градом посыпались на меня. Я кинулся подбирать их и Гоголь также.
- Вы совершенно правы, - сказал он, съев несколько слив, - они несравненно лучше моих стихов... Ух, какие сладкие, сочные!
- Охота вам писать стихи! Что вы, хотите тягаться с Пушкиным? Пишите лучше прозой.
- Пишут не потому, чтоб тягаться с кем бы то ни было, но потому, что душа жаждет поделиться ощущениями. Впрочем, не робей, воробей, дерись с орлом!
Я хотел было отвечать также пословицей: дай бог нашему теляти волка поймати; но Гоголь продолжал:
- Да! не робей, воробей, дерись с орлом.
Взгляд его оживился, грудь от внутреннего волнения высоко поднималась, и я безотчетно повторил слова его, сказанные мне накануне: "Ну это хорошо, это по-нашему! по-казацки".
Человек прибежал с известием, что отец меня ожидает. Я дружески обнял Гоголя, и мы расстались надолго.
Через несколько лет после этого свидания показались в свет сочинения Гоголя.
С каждым годом талант его более и более совершенствовался, и всякий раз, когда мне случалось читать его творения, я вспоминал одушевленный взгляд Гоголя, и мне слышались последние его слова: "Не робей, воробей, дерись с орлом!"
" Отечественные Записки", 1859 г., апрель.