В дальние времена, когда все мы, критики со смыслом, пытались бороться с повальным сумасшествием, -- обожанием Горького и Андреева, -- появился молодой Арцыбашев.
Одна из его первых вещей, обративших на себя внимание, была "Смерть Ланде" в "Журнале для всех" (Миролюбова). Этот журнал в те годы очень "современничал", претендовал, с одной стороны, на демократизм (был вовсе не "толстый журнал", выходил синенькими тетрадками), а с другой -- щеголял самой "последней" беллетристикой, там Л. Андреев напечатал даже свой знаменитый рассказ "В тумане", столь же знаменитый, сколько противный: о гимназисте, всадившем кухонный нож в живот проститутки.
"Смерть Ланде" Арцыбашева -- был рассказ "современный", т. е. по-современному написанный, но выделявшийся на фоне тогдашней современности прелестной своей свежестью, нежностью (да, вот это очень помню, именно -- нежностью) и какой-то, уже ставшей для нас непривычной, -- осмысленностью.
В литературной среде поднимались споры об этом рассказе и об Арцыбашеве. В нем находили отдаленно-родственные черты с Достоевским: Ланде мог бы быть, как сказал кто-то, внучатным племянником князя Мышкина.
Что молодой новый писатель талантлив -- не сомневался никто. Мы радовались: не поможет ли нам он косвенным путем, поставить Л. Андреева на свое место. Горький уже был тогда на ущербе, и давненько не заявляли мне разные студенты, что идут жить "по Горькому", поступают в "босяки".
Во время этих разговоров о новом писателе, кто-то начал строить пессимистические предположения: вот увидите, пройдет несколько лет, -- и Арцыбашева, тоже, насмерть заласкают; он талантлив? -- Тем больше его жаль. От "успеха", вроде Горько-Андреевского, обязательно теряется голова; а не будете ли вы спорить, что голову потерять -- всей птичке пропасть...
Да подождите, посмотрим. Конечно, не дай Бог никакому молодому таланту очутиться в обезьяньих лапах "публики". Но будем надеяться, что Арцыбашеву не грозит потеря головы и не обрушится на него горьковский успех. Пусть пройдет несколько лет...
Несколько лет прошло.
-----
Случайно (эти годы прошли для меня вне России), за расцветом молодого таланта мне следить не довелось. Арцыбашев сразу предстал предо мной автором "Санина" и... в сиянии успеха, который далеко превосходил горьковский (о Горьком в это время решительно никто уж не говорил, все забыли).
Сначала мы ничего не понимали, когда потянулись к нам, в Петербург, новые студенты и молодые люди просто, за советом: "Жить им или не жить "по Санину"?"
Затем, осведомившись о современном положении дел и нового романа -- мы сразу, без всякого колебания, на подобные вопросы стали отвечать: нет, нет, не живите по Санину; сделайте милость, очень вам не советуем.
Если же кто-нибудь начинал дуться или недоумевать: "Вы отрицаете Арцыбашева?"... мы ему тихонько старались пояснить, что, быть может, "не жить" по Санину еще не значит отрицать Арцыбашева. Что, быть может, жить "по Санину" -- вовсе не окажется жить "по Арцыбашеву...".
У меня был в то время лит. критический отдел в "Русской Мысли". Я -- критик строгий, "не смотрящий ни на чье лицо...". И, однако, мне не хотелось трогать ни "Санина" (который был для многих соблазнительным, не скрываю), ни Арцыбашева: пусть "переборщил" он, по-русски, а все же чувствовалась в этом писателе коренная добротность, тот упругий стержень, с которым никакие грехи не страшны. У Горького, ни в нем самом, ни в таланте его, с самого начала и до конца, такого стержня не было; оттого, должно быть, и не ощущался он никогда как "человек" (не говоря о писателе).
И я решаю ждать снова, ждать следующих шагов писателя (кстати сказать, виделись мы с Арцыбашевым всего единственный раз в жизни, мельком, задолго до "Санина").
Пусть пройдет еще несколько лет...
-----
И опять прошло несколько... но не лет, впрочем, а несколько сот лет. Считать нам, русским, десятые годы XX века за годы, а не за столетия -- просто невозможно. Ведь это -- время, когда неоформленное -- оформилось, неопределенное -- определилось, все тайное стало явным, и каждый пошел к своему месту. Как будто самый страшный суд уже был и только что кончился, приговор не для всех еще приводится в исполнение...
На этом судилище я не знаю писателя, -- ни одного! -- лицо которого осталось бы столь неомраченным, ответы которого были бы столь ясны, тверды и чисты. Его человеческая и писательская "добротность" не обманула, сказалась в самое нужное время и так, как нужно.
Да, Арцыбашев "единственный" из писателей; если и есть у других такая же беспримесная, чистая ненависть к убийцам России, такая же готовность на всякую борьбу, на всякую жертву ради воскресения родины, -- эти чувства -- увы -- слишком часто соединяются с тоской о России прошлой, невозвратимой и ненужной; но Арцыбашев, при всей кристальной непримиримости своей к большевикам, хочет России не старой, а новой, не рабской -- но свободной. Большевики для него не только убийцы тела: они повинны в грехе, какой "не прощается ни в сем веке, ни в будущем": они -- хулители и гонители Духа Божьего, в человеке проявляющегося; Духа свободы, красоты, творчества, истины и любви...
Это понял Арцыбашев, и дело, которое он делает здесь с момента оставления России, -- действительно первое дело; к нему все остальные дела должны сами "приложиться". Кто из нас, чье оружие -- слово, поднял это оружие с арцыбашевской смелостью и до сих пор -- до сих пор! -- не устал от постоянной борьбы? Кто из нас день за днем живет в этой борьбе?
Вот когда хочется мне дать совет всем студентам и здешним молодым людям (старым тоже), хотя бы они и не спрашивали как им жить. Не спрашивают, а жить-то, однако, не умеют. Им и следует дать совет, добрый, хороший совет: живите не по Санину и, Боже сохрани, не по Горькому: живите по Арцыбашеву!
КОММЕНТАРИИ
Впервые: За Свободу! Варшава, 1925. 25 апреля. No 108(1512). С. 2.
Арцыбашев Михаил Петрович (1878--1927) -- прозаик и драматург. См. комментарий к статье "Полет в Европу" (1924).
"В тумане" -- рассказ Л. Н. Андреева, опубликованный в "Журнале для Всех" (1902. No 12).
Князь Мышкин -- герой романа Ф. М. Достоевского "Идиот" (1868).
"Санин" -- роман М. П. Арцыбашева, печатавшийся в 1907 г. в журнале "Современный Мир" (отд. издание 1908) и объявленный марксистской и либеральной критикой -- "порнографическим".