1903-1909

ПЕТЕРБУРГ

Сергею Платоновичу Каблукову

Люблю тебя, Петра творенье…

Твой остов прям, твой облик жесток,

Шершавопыльный — сер гранит,

И каждый зыбкий перекресток

Тупым предательством дрожит.

Твое холодное кипенье

Страшней бездвижности пустынь.

Твое дыханье — смерть и тленье,

А воды — горькая полынь.

Как уголь, дни,— а ночи белы,

Из скверов тянет трупной мглой.

И свод небесный, остеклелый

Пронзен заречною иглой.

Бывает: водный ход обратен,

Вздыбясь, идет река назад…

Река не смоет рыжих пятен

С береговых своих громад,

Те пятна, ржавые, вскипели,

Их ни забыть,— ни затоптать…

Горит, горит на темном теле

Неугасимая печать!

Как прежде, вьется змей твой медный,

Над змеем стынет медный конь…

И не сожрет тебя победный

Всеочищающий огонь,-

Нет! Ты утонешь в тине черной,

Проклятый город, Божий враг,

И червь болотный, червь упорный

Изъест твой каменный костяк.

1909

СПБ

ПЕТУХИ

П. С. С.

Ты пойми,— мы ни там, ни тут.

Дело наше такое,— бездомное.

Петухи поют, поют…

Но лицо небес еще темное.

На деревья гляди,— на верхи.

Не колеблет их близость рассветная…

Все поют, поют петухи,-

Но земля молчит, неответная…

1906

Париж

БРАЧНОЕ КОЛЬЦО

Над темностью лампады незажженной

Я увидал сияющий отсвет.

Последним обнаженьем обнаженной

Моей душе — пределов больше нет.

Желанья были мне всего дороже…

Но их, себя, святую боль мою,

Молитвы, упованья,— всё, о Боже,

В Твою Любовь с любовью отдаю.

И этот час бездонного смиренья

Крылатым пламенем облек меня.

Я властен властью — Твоего веленья,

Одет покровом — Твоего огня.

Я к близкому протягиваю руки,

Тебе, Живому, я смотрю в Лицо,

И, в светлости преображенной муки,

Мне легок крест, как брачное кольцо.

1905

СПБ

К НЕЙ

О, почему Тебя любить

Мне суждено неодолимо?

Ты снишься мне иль, может быть,

Проходишь где-то близко, мимо,

И шаг Твой дымный я ловлю,

Слежу глухие приближенья…

Я холод риз Твоих люблю,

Но трепещу прикосновенья.

Теряет бледные листы

Мой сад, Тобой завороженный…

В моем саду проходишь Ты,-

И я тоскую, как влюбленный.

Яви же грозное лицо!

Пусть разорвется дым покрова!

Хочу, боюсь — и жду я зова…

Войди ко мне. Сомкни кольцо.

1905

БЛАГАЯ ВЕСТЬ

Дышит тихая весна,

Дышит светами приветными…

Я сидела у окна

За шерстями разноцветными.

Подбирала к цвету цвет,

Кисти яркие вязала я…

Был мне весел мой обет:

В храм святой завеса алая.

И уста мои твердят

Богу Сил мольбы привычные…

В солнце утреннем горят

Стены горницы кирпичные…

Тихо, тихо. Вдруг в окне,

За окном,— мелькнуло белое…

Сердце дрогнуло во мне,

Сердце девичье, несмелое…

Но вошел… И не боюсь,

Не боюсь я Светлоликого.

Он как брат мой… Поклонюсь

Брату, вестнику Великого.

Белый дал он мне цветок…

Не судила я, не мерила,

Но вошел он на порог,

Но сказал,— и я поверила.

Воля Господа — моя.

Будь же, как Ему угоднее…

Хочет Он — хочу и я.

Пусть войдет Любовь Господняя…

Март 1904

СПБ

НОЧЬЮ

Ночные знаю странные прозрения:

Когда иду навстречу тишине,

Когда люблю ее прикосновения,

И сила яркая растет во мне.

Колдует ли душа моя иль молится,-

Не ведаю; но радостна мне весть…

Я чую, время пополам расколется,

И будущее будет тем, что есть.

Все чаянья,— все дали и сближения,-

В один великий круг заключены.

Как ветер огненный,— мои хотения,

Как ветер, беспреградны и властны.

И вижу я,— на ком-то загораются

Сияньем новым белые венцы…

Над временем, во мне, соприкасаются

Начала и концы.

1904

ДНЕМ

Я ждал полета и бытия.

Но мертвый ястреб — душа моя.

Как мертвый ястреб, лежит в пыли,

Отдавшись тупо во власть земли.

Разбить не может ее оков.

Тяжелый холод — земной покров.

Тяжелый холод в душе моей,

К земле я никну, сливаюсь с ней.

И оба мертвы — она и я.

Убитый ястреб — душа моя.

1904

СВОБОДА

Я не могу покоряться людям.

Можно ли рабства хотеть?

Целую жизнь мы друг друга судим,-

Чтобы затем — умереть.

Я не могу покоряться Богу,

Если я Бога люблю.

Он указал мне мою дорогу,

Как от нее отступлю?

Я разрываю людские сети -

Счастье, унынье и сон.

Мы не рабы,— но мы Божьи дети,

Дети свободны, как Он.

Только взываю, именем Сына,

К Богу, Творцу Бытия:

Отче, вовек да будут едино

Воля Твоя и моя!

1904

ВСЁ КРУГОМ

Страшное, грубое, липкое, грязное,

Жестко-тупое, всегда безобразное,

Медленно рвущее, мелко-нечестное,

Скользкое, стыдное, низкое, тесное,

Явно довольное, тайно-блудливое,

Плоско-смешное и тошно-трусливое,

Вязко, болотно и тинно застойное,

Жизни и смерти равно недостойное,

Рабское, хамское, гнойное, черное,

Изредка серое, в сером упорное,

Вечно лежачее, дьявольски косное,

Глупое, сохлое, сонное, злостное,

Трупно-холодное, жалко-ничтожное,

Непереносное, ложное, ложное!

Но жалоб не надо; что радости в плаче?

Мы знаем, мы знаем: всё будет иначе.

1904

СПБ

НЕ ЗДЕСЬ ЛИ?

Я к монастырскому житью

Имею тайное пристрастие.

Не здесь ли бурную ладью

Ждет успокоенное счастие?

В полночь — служенье в алтаре,

Напевы медленно-тоскливые…

Бредут, как тени, на заре

По кельям братья молчаливые.

А утром — звонкую бадью

Спускаю я в колодезь каменный,

И рясу черную мою

Ласкает первый отсвет пламенный.

Весь день — работаю без дум,

С однообразной неизменностью,

И убиваю гордый ум

Тупой и ласковой смиренностью.

Я на молитву становлюсь

В часы вечерние, обычные,

И говорю, когда молюсь,

Слова чужие и привычные.

Так жизнь проходит и пройдет,

Благим сияньем озаренная,

И ничего уже не ждет

Моя душа невозмущенная.

Неразличима смена дней,

Живу без мысли и без боли я,

Без упований и скорбей,

В одной блаженности — безволия.

1904

ПОБЕДЫ

Звезды люблю я и листья весенние,-

Темную землю и алую кровь.

Чем сочетанья во мне совершеннее,

Тем горячее и тем неизменнее

Жадного сердца живая любовь.

Шорохи теплые, прикосновения

Хаоса черного,— вас ли губить?

О, не пред образом мрака и тления,

Не пред угрозою всеразрушения

Может живая любовь отступить!

Темные шорохи, слепорожденные,

Я ли закрою пред вами лицо?

Безблагодатные и беззаконные,

Вас я хочу разбудить, мои сонные,

Вас заключить в световое кольцо.

Небо от крови закатной червоннее…

Мне ль по мостам золотым не идти?

С каждым мгновеньем люблю неуклоннее,

С каждым мгновеньем любовь озареннее,

Ближе воскресная смерть на пути!

1906

УСПОКОЙСЯ?

Своей рукою Вседержитель

К спасенью хочет привести.

И уготована обитель,

И предназначены пути.

Всё решено от Духа Свята,

Он держит всех судеб ключи,

Он всех спасет. Не трогай брата,

Не убеждай… Оставь. Молчи.

Но если всем своя дорога,

И есть завет: не прекословь,-

Зачем же нам, по воле Бога,

Дана — бездейственно — Любовь?

1904

ДОЖДИЧЕК

О, веселый дождь осенний,

Вечный — завтра и вчера!

Всё беспечней, совершенней

Однозвучная игра.

Тучны, грязны и слезливы,

Оседают небеса.

Веселы и шепотливы

Дождевые голоса.

О гниеньи, разложеньи

Всё твердят — не устают,

О всеобщем разрушеньи,

Умирании поют.

О болезни одинокой,

О позоре и скорбях

Жизни нашей темноокой,

Где один властитель — Страх.

И, пророчествам внимая,

Тупо, медленно живу,

Равнодушно ожидая

Их свершенья наяву.

Помню, было слово: крылья…

Или брежу? Все равно!

Без борьбы и без усилья

Опускаюсь я на дно.

1904

ОНИ

Звенят, поют, проходят мимо,

Их не постичь, их не догнать,

Во мглу скользят неуловимо -

И возвращаются опять…

Игра и дымность в их привете,

Отсветы мыслей, тени слов…

Они — таинственные дети

Еще несознанных миров.

Не жизнь они — но жажда жизни,

Не звуки — только дрожь струны.

Своей мерцающей отчизне

Они, крылатые, верны.

А я, разумный и безвластный,

Заворожить их не могу,

Остановить их лет неясный,

Зажечь на этом берегу.

Я только слышу — вьются, вьются,

Беззвонный трепет я ловлю.

Играют, плачут и смеются,

А я, безвластный,— их люблю.

1904

КОРОСТЕЛЬ

А. К.

«Горяча моя постель…

Думка белая измята…

Где-то плачет коростель,

Ночь дневная пахнет мятой.

Утомленная луна

Закатилась за сирени…

Кто-то бродит у окна,

Чьи-то жалобные тени.

Не меня — ее, ее

Любит он! Но не ревную,

Счастье ведаю мое

И, страдая,— торжествую.

Шорох, шепот я ловлю…

Обнял он ее, голубит…

Я одна — но я люблю!

Он — лишь думает, что любит.

Нет любви для двух сердец.

Там, где двое,— разрушенье.

Где начало — там конец.

Где слова — там отреченье.

Посветлеет дым ночной,

Встанет солнце над сиренью,

Он уйдет к любви иной…

Было тенью — будет тенью…

Горяча моя постель,

Светел дух мой окрыленный…

Плачет нежный коростель,

Одинокий и влюбленный».

1904

МЕЖДУ

Д. В. Ф.

«На лунном небе чернеют ветки…

Внизу чуть слышно шуршит поток.

А я качаюсь в воздушной сетке,

Земле и небу равно далек.

Внизу — страданье, вверху — забавы.

И боль, и радость — мне тяжелы.

Как дети, тучки тонки, кудрявы…

Как звери, люди жалки и злы.

Людей мне жалко, детей мне стыдно,

Здесь — не поверят, там — не поймут,

Внизу мне горько, вверху — обидно…

И вот я в сетке — ни там, ни тут.

Живите, люди! Играйте, детки!

На всё, качаясь, твержу я „нет“…

Одно мне страшно: качаясь в сетке,

Как встречу теплый, земной рассвет?

А пар рассветный, живой и редкий,

Внизу рождаясь, встает, встает…

Ужель до солнца останусь в сетке?

Я знаю, солнце — меня сожжет».

1905

ДОМА

Зеленые, лиловые,

Серебряные, алые…

Друзья мои суровые,

Цветы мои усталые…

Вы — дни мои напрасные,

Часы мои несмелые,

О, желтые и красные,

Лиловые и белые!

Затихшие и черные,

Склоненные и ждущие…

Жестокие, покорные,

Молчаньем Смерть зовущие…-

Зовут, неумолимые,

И зов их все победнее…

Цветы мои, цветы мои,

Друзья мои последние!

1908

Париж

НЕЛЮБОВЬ

З. В.

Как ветер мокрый, ты бьешься в ставни,

Как ветер черный, поешь: ты мой!

Я древний хаос, я друг твой давний,

Твой друг единый,— открой, открой!

Держу я ставни, открыть не смею,

Держусь за ставни и страх таю.

Храню, лелею, храню, жалею

Мой луч последний — любовь мою.

Смеется хаос, зовет безокий:

Умрешь в оковах,— порви, порви!

Ты знаешь счастье, ты одинокий,

В свободе счастье — и в Нелюбви.

Охладевая, творю молитву,

Любви молитву едва творю…

Слабеют руки, кончаю битву,

Слабеют руки… Я отворю!

1907

ОВЕН И СТРЕЛЕЦ

Я родился в безумный месяц март… А. Меньшов

Не март девический сиял моей заре:

Ее огни зажглись в суровом ноябре.

Не бледный халкидон — заветный камень мой,

Но гиацинт-огонь мне дан в удел земной.

Ноябрь, твое чело венчает яркий снег…

Две тайны двух цветов заплетены в мой век,

Два верных спутника мне жизнью суждены:

Холодный снег, сиянье белизны,-

И алый гиацинт,— его огонь и кровь.

Приемлю жребий мой: победность и любовь.

1907

МУДРОСТЬ

Сошлись чертовки на перекрестке,

На перекрестке трех дорог.

Сошлись к полночи, и месяц жесткий

Висел вверху, кривя свой рог.

Ну, как добыча? Сюда, сестрицы!

Мешки тугие,— вот прорвет!

С единой бровью и с ликом птицы,-

Выходит старшая вперед.

И запищала, заговорила,

Разинув клюв и супя бровь:

«Да что ж, неплохо! Ведь я стащила

У двух любовников — любовь.

Сидят, целуясь… А я, украдкой,

Как подкачусь, да сразу — хвать!

Небось, друг друга теперь не сладко

Им обнимать да целовать!

А вы, сестрица?» — «Я знаю меру,

Мне лишь была б полна сума.

Я у пророка украла веру,-

И он тотчас сошел с ума.

Он этой верой махал, как флагом,

Кричал, кричал… Постой же, друг!

К нему подкралась я тихим шагом -

Да флаг и вышибла из рук!»

Хохочет третья: «Вот это средство!

И мой денечек не был плох:

Я у ребенка украла детство,

Он сразу сник. Потом издох».

Смеясь, к четвертой пристали: ну же,

А ты явилась с чем, скажи?

Мешки тугие, всех наших туже…

Скорей веревку развяжи!

Чертовка мнется, чертовке стыдно…

Сама худая, без лица.

«Хоть я безлика, а всё ж обидно:

Я обокрала — мудреца.

Жирна добыча, да в жире ль дело!

Я с мудрецом сошлась на грех.

Едва я мудрость стащить успела,-

Он тотчас стал счастливей всех!

Смеется, пляшет… Ну, словом, худо.

Назад давала — не берет.

„Спасибо, ладно! И вон отсюда!“

Пришлось уйти… Еще убьет!

Конца не вижу я испытанью.

Мешок тяжел, битком набит!

Куда деваться мне с этой дрянью?

Хотела выпустить — сидит».

Чертовки взвыли: наворожила!

Не людям быть счастливей нас!

Вот угодила, хоть и без рыла!

Тащи назад! Тащи сейчас!

«Несите сами! Я понесла бы,

Да если люди не берут!»

И разодрались четыре бабы:

Сестру безликую дерут.

Смеялся месяц… И от соблазна

Сокрыл за тучи острый рог.

Дрались… А мудрость лежала праздно

На перекрестке трех дорог.

1908

ПЕРЕБОИ

Если сердце вдруг останавливается…-

на душе беспокойно и весело…

Точно сердце с кем-то уславливается…-

а жизнь свой лик занавесила…

Но вдруг -

Нет свершенья, новый круг,

Сердце тронуло порог,

Перешло — и вновь толчок,

И стучит, стучит, спеша,

И опять болит душа,

И опять над ней закон

Чисел, сроков и времен,

Кровь бежит, темно звеня,

Нету ночи, нету дня,

Трепет, ропот, торопь, стук,

И вдруг -

Сердце опять останавливается…-

Вижу я очи Твои, Безмерная,

под взором Твоим душа расплавливается…-

о, не уходи, моя Единая и Верная,

овитая радостями тающими,

радостями, знающими

Всё.

1905

УЗЕЛ

Сожму я в узел нить

Меж сердцем и сознаньем.

Хочу разъединить

Себя с моим страданьем.

И будет кровь не течь -

Ползти, сквозь узел, глухо.

И будет сердца речь

Невнятною для духа.

Пусть, теплое, стучит

И бьется, спотыкаясь.

Свободный дух молчит,

Молчит, не откликаясь.

Храню его полет

От всех путей страданья.

Он дан мне — для высот

И счастья созерцанья.

Узлом себя делю,

Преградой размыкаю.

И если полюблю -

Про это не узнаю.

Покой и тишь во мне.

Я волей круг мой сузил.

………………………

Но плачу я во сне,

Когда слабеет узел…

1905

ЗЕМЛЕ

В рассветный вечер окно открою

Навстречу росам и ветру мглистому.

Мое Страданье, вдвоем с тобою

Молиться будем рассвету чистому.

Я знаю: сила и созиданье

В последней тайне,— в ее раскрытии.

Теперь мы двое, мое Страданье,

Но будем Два мы,— в одном совитии.

И с новым ликом, без рабства счастью,

В лучах страданья, в тени влюбленности,

К рассветным росам пойдем со властью,

Разбудим росы от смертной сонности.

Сойдем туманом, веселым дымом,

Прольемся в небе зарею алою,

Зажжем желаньем неутолимым

Больную землю, сестру усталую…

Нет, не к сестре мы — к Земле-Невесте

Пойдем с дарами всесильной ясности.

И если нужно — сгорим с ней вместе,

Сгорим мы трое в огне всестрастности.

1905

ОПРАВДАНИЕ

Ни воли, ни умелости,

Друзья мне — как враги…

Моей безмерной смелости,

Господь, о помоги!

Ни ясности, ни знания,

Ни силы быть с людьми…

Господь, мои желания,

Желания прими!

Ни твердости, ни нежности…

Ни бодрости в пути…

Господь, мои мятежности

И дерзость освяти!

Я в слабости, я в тленности

Стою перед Тобой.

Во всей несовершенности

Прими меня, укрой.

Не дам Тебе смирения,-

Оно — удел рабов,-

Не жду я всепрощения,

Забвения грехов,

Я верю — в Оправдание…

Люби меня, зови!

Сожги мое страдание

В огне Твоей Любви!

1904

ТЫ:

Вешнего вечера трепет тревожный -

С тонкого тополя веточка нежная.

Вихря порыв, горячо-осторожный -

Синей бездонности гладь безбережная.

В облачном небе просвет просиянный -

Свежих полей маргаритка росистая,

Меч мой небесный, мой луч острогранный -

Тайна прозрачная, ласково-чистая.

Ты — на распутьи костер ярко-жадный -

И над долиною дымка невестная.

Ты — мой веселый и беспощадный,-

Ты — моя близкая и неизвестная.

Ждал я и жду я зари моей ясной,

Неутомимо тебя полюбила я…

Встань же, мой месяц серебряно-красный,

Выйди, двурогая,— Милый мой — Милая…

1905

СТЕКЛО

В стране, где всё необычайно,

Мы сплетены победной тайной.

Но в жизни нашей, не случайно,

Разъединяя нас, легло

Меж нами темное стекло.

Разбить стекла я не умею,

Молить о помощи не смею;

Приникнув к темному стеклу,

Смотрю в безрадужную мглу,

И страшен мне стеклянный холод…

Любовь, любовь! О дай мне молот,

Пусть ранят брызги, всё равно,

Мы будем помнить лишь одно,

Что там, где всё необычайно,

Не нашей волей, не случайно,

Мы сплетены последней тайной…

Услышит Бог. Кругом светло.

Он даст нам сил разбить стекло.

1904

ЕСЛИ

Если ты не любишь снег,

Если в снеге нет огня,-

Ты не любишь и меня,

Если ты не любишь снег.

Если ты не то, что я,-

Не увидим мы Лицо,

Не сомкнет Он нас в кольцо,

Если ты не то, что я.

Если я не то, что ты,-

В пар взлечу я без следа,

Как шумливая вода,

Если я не то, что ты.

Если мы не будем в Нем,

Вместе, свитые в одно,

В цепь одну, звено в звено,

Если мы не будем в Нем,-

Значит, рано, не дано,

Значит, нам — не суждено,

Просияв Его огнем,

На земле воскреснуть в Нем…

1905

ТРИ ФОРМЫ СОНЕТА

1. «Веленьем не моим, но мне понятным…»

Веленьем не моим, но мне понятным,

Ты, непонятная, лишь мне ясна.

Одной моей душой отражена,-

Лишь в ней сияешь светом незакатным.

Мечтаньям ли, молитвам ли невнятным

Ты отдаешься средь тоски и сна,-

От сна последнего ты спасена

Копьем будящим, ядом благодатным.

Я холод мертвый ядом растоплю,

Я острого копья не притуплю,

Пока живая сила в нем таится.

Но бойся за себя… Порою мнится,

Что ложью острое копье двоится -

И что тебя я больше не люблю.

2. «Я все твои уклоны отмечаю…»

Я все твои уклоны отмечаю.

Когда ты зла,— я тихо утомлен,

Когда ты падаешь в забвенный сон,-

С тобою равнодушно я скучаю.

Тебя, унылую, брезгливо презираю,

Тобой, несчастной, — гордо огорчен,

Зато в глубокую всегда влюблен,

А с девочкою ясною — играю.

И каждую изменчивость я длю.

Мне равно святы все твои мгновенья,

Они во мне — единой цепи звенья.

Терзаю ли тебя, иль веселю,

Влюбленности ли час, иль час презренья,-

Я через всё, сквозь всё — тебя люблю.

3. «Не знаю я, где святость, где порок…»

Б. Б-у

…И не мог совершить там никакого чуда…

Не знаю я, где святость, где порок,

И никого я не сужу, не меряю.

Я лишь дрожу пред вечною потерею:

Кем не владеет Бог — владеет Рок.

Ты был на перекрестке трех дорог,-

И ты не стал лицом к Его преддверию…

Он удивился твоему неверию

И чуда над тобой свершить не мог.

Он отошел в соседние селения…

Не поздно, близок Он, бежим, бежим!

И, если хочешь,— первый перед Ним

С бездумной верою склоню колени я…

Не Он Один — все вместе совершим,

По вере,— чудо нашего спасения…

1907

Париж

ТОЛЬКО О СЕБЕ

Haт. Гиппиус

Мы,— робкие,— во власти всех мгновений.

Мы,— гордые,— рабы самих себя.

Мы веруем,— стыдясь своих прозрений,

И любим мы,— как будто не любя.

Мы,— скромные,— бесстыдно молчаливы.

Мы в радости боимся быть смешны,-

И жалобно всегда самолюбивы,

И низменно всегда разделены!

Мы думаем, что новый храм построим

Для новой, нам обещанной, земли…

Но каждый дорожит своим покоем

И одиночеством в своей щели.

Мы,— тихие,— в себе стыдимся Бога,

Надменные,— мы тлеем, не горя…

О, страшная и рабская дорога!

О, мутная последняя заря!

1904

СПБ

ВОЗЬМИ МЕНЯ

Открой мне, Боже, открой людей!

Они Твои ли, Твое ль созданье,

Иль вражьих плевел произрастанье?

Открой мне, Боже, открой людей!

Верни мне силу, отдай любовь.

Отдай ночные мои прозренья,

И трепет крыльев, и озаренья…

Отдай мне, Боже, мою любовь.

И в час победы — возьми меня.

Возьми, о, жизни моей Властитель,

В Твое сиянье, в Твою обитель,

В Твое забвенье возьми меня!

1904

ЧАС ТРЕТИЙ

Три раза искушаема была Любовь моя.

И мужественно борется… сама Любовь, не я.

Вставало первым странное и тупо-злое тело.

Оно, слепорожденное, прозрений не хотело.

И яростно противилось, и падало оно,

Но было волей светлою Любви — озарено.

Потом душа бездумная,— опять слепая сила,-

Привычное презрение и холод возрастила.

Но волею горячею растоплен колкий лед:

Пускай в оврагах холодно,— черемуха цветет!

О, дважды искушенная, дрожи пред третьим разом!

Встает мой ярко-огненный, мой беспощадный разум!

Ты разум человеческий, его огонь и тишь,

Своей одною силою, Любовь,— не победишь.

Не победишь, живущая в едином сердце тленном,

Лишь в сердце человеческом, изменном и забвенном.

Но если ты не здешнего — иного сердца дочь,-

Себя борьбою с разумом напрасно не порочь.

Земная ярость разума светла, но не бездонна.

Любовь! Ты власти разума, как смерти, неподклонна.

Но в Третий час к Создавшему, приникнув, воззови,-

И Сам придет Защитником рожденной Им — Любви.

1906

В ЧЕРТУ

Он пришел ко мне,— а кто, не знаю,

Очертил вокруг меня кольцо.

Он сказал, что я его не знаю,

Но плащом закрыл себе лицо.

Я просил его, чтоб он помедлил,

Отошел, не трогал, подождал.

Если можно, чтоб еще помедлил

И в кольцо меня не замыкал.

Удивился Темный: «Что могу я?»

Засмеялся тихо под плащом.

«Твой же грех обвился,— что могу я?

Твой же грех обвил тебя кольцом».

Уходя, сказал еще: «Ты жалок!»

Уходя, сникая в пустоту.

«Разорви кольцо, не будь так жалок!

Разорви и вытяни в черту».

Он ушел, но он опять вернется.

Он ушел — и не открыл лица.

Что мне делать, если он вернется?

Не могу я разорвать кольца.

1905

СВЯТОЕ

Печали есть повсюду…

Мне надоели жалобы;

Стихов слагать не буду…

О, мне иное жало бы!

Пчелиного больнее,

Змеиного колючее…

Чтоб ранило вернее -

И холодило, жгучее.

Не яд, не смерть в нем будет;

Но, с лаской утаенною,

Оно, впиваясь,— будит,

Лишь будит душу сонную.

Чтобы душа дрожала

От счастия бессловного…

Хочу — святого жала,

Божественно-любовного.

1905

ОНА

В своей бессовестной и жалкой низости,

Она, как пыль, сера, как прах земной.

И умираю я от этой близости,

От неразрывности ее со мной.

Она шершавая, она колючая,

Она холодная, она змея.

Меня изранила противно-жгучая

Ее коленчатая чешуя.

О, если б острое почуял жало я!

Неповоротлива, тупа, тиха.

Такая тяжкая, такая вялая,

И нет к ней доступа — она глуха.

Своими кольцами она, упорная,

Ко мне ласкается, меня душа.

И эта мертвая, и эта черная,

И эта страшная — моя душа!

1905

СПБ

ОНА

А. А. Блоку

Кто видел Утреннюю, Белую

Средь расцветающих небес,-

Тот не забудет тайну смелую,

Обетование чудес.

Душа, душа, не бойся холода!

То холод утра,— близость дня.

Но утро живо, утро молодо,

И в нем — дыхание огня.

Душа моя, душа свободная!

Ты чище пролитой воды,

Ты — твердь зеленая, восходная,

Для светлой Утренней Звезды.

1905

СПБ

ОПЯТЬ

Бор. Буг.

Ближе, ближе вихорь пыльный,

Мчится вражеская рать.

Я — усталый, я — бессильный,

Мне ли с вихрем совладать?

Одинокие послушны,

Не бегут своей судьбы.

Пусть обнимет вихорь душный,

Побеждает без борьбы.

Выйду я к нему навстречу,

Силе мглистой поклонюсь.

На призыв ее отвечу,

В нити серые вовьюсь.

Не разрежет, не размечет,

Честной сталью не пронзит,-

Незаметно изувечит,

Невозвратно ослепит.

Попируем мы на тризне…

Заметайся, пыльный след!

Распадайтесь, скрепы жизни,

Ночь прошла, но утра нет.

Едко, сладко дышит тленье…

В сером вихре тает плоть…

Помяни мое паденье

На суде Твоем, Господь!

1906

КАМЕНЬ

Камень тела давит дух,

Крылья белые, шелестящие,

Думы легкие и творящие…

Давит камень тела — дух.

Камень тела душит плоть,

Радость детскую, с тайной свитую,

Ласку быструю и открытую…

Душит камень тела — плоть.

Камню к камню нет путей.

Мы в одной земле — погребенные,

И собой в себе — разделенные…

Нам друг к другу нет путей.

1907

ШУТКА

Не слушайте меня, не стоит: бедные

Слова я говорю; я — лгу.

И если в сердце знанья есть победные,-

Я от людей их берегу.

Как дети, люди: злые и невинные,

Любя, умеют оскорблять.

Они еще не горные — долинные…

Им надо знать,— но рано знать.

Минуют времена узаконенные…

Заветных сроков ждет душа.

А до времен, молчаньем утомленные,

Мы лжем, скучая и — смеша.

Так и теперь, сплетая речь размерную,

Лишь о ненужностях твержу.

А тайну грозную, последнюю и верную -

Я всё равно вам не скажу.

1905

POCHOE ИМЯ

Вал. Нувелю

Мы вчера говорили, говорили…

Прекрасные, ясные цветы вырастали,

тонкие, стройные травы всходили,

вырастали, всходили — и вяли…

Сухие стебли поникли, повисли,

и не было ничего, что было…

Нас связали слова и мысли,

а Страшное Имя разделило.

Мы разошлись забвенно и косно,

Не знаю — праведно иль греховно…

Ужели навек все меж нами безросно,

и безросно, и безлюбовно?

1904

ИМЕТЬ

Вас. Успенскому

В зеленом шуме листьев вешних,

В зеленом шорохе волны,

Я вечно жду цветов нездешних

Еще несознанной весны.

А Враг так близко в час томленья

И шепчет: «Слаще — умереть…»

Душа, беги от искушенья,

Умей желать,— умей иметь.

И если детски плачу ночью

И слабым сердцем устаю -

Не потеряю к беспорочью

Дорогу верную мою.

Пусть круче всход — белей ступени.

Хочу дойти, хочу узнать,

Чтоб там, обняв Его колени,

И умирать,— и воскресать.

1905

ВОДОСКАТ

А. А. Блоку

Душа моя угрюмая, угрозная,

Живет в оковах слов.

Я — черная вода, пенноморозная,

Меж льдяных берегов.

Ты с бедной человеческою нежностью

Не подходи ко мне.

Душа мечтает с вещей безудержностью

О снеговом огне.

И если в мглистости души, в иглистости

Не видишь своего,-

То от тебя ее кипящей льдистости

Не нужно ничего.

1905

МАЛИНКА

…А в ком дух слабел, тому дед давал ягодки, вроде малинки. И кто кушал, тот уже смерти не пугался, а  шел на нее мирно, как бы в полусне… Раскольники-самосожженцы

Лист положен сверху вялый,

Переплет корзинки туг.

Я принес подарок алый

Для души твоей, мой друг.

Темно-ярки и пушисты,

Все они — одна к одной.

Спят, как дети, чисты, чисты,

В колыбели подлиствой.

Томь полудня вздохом мглистым

Их, лаская, обвила.

Дымом легким и огнистым

Заалели их тела.

Погляди ж в мою корзинку,

Угостить себя позволь…

Любит вещую малинку

Человеческая боль.

Сердце плачет? Кушай, кушай,

Сердце — ворог, сердце — зверь.

Никогда его не слушай,

Никогда ему не верь.

Обрати, душой покорной,

Трепет в тихость, пламень в лед…

От малинки наговорной

Все забудешь, всё пройдет.

Кушай, кушай… Всюду бренность,

Радость — с горем сплетена…

Кушай… В ягодках забвенность,

Мара, сон и тишина…

1907

АВГУСТ

Пуста пустыня дождевая…

И, обескрылев в мокрой мгле,

Тяжелый дым ползет, не тая,

И никнет, тянется к земле.

Страшна пустыня дождевая…

Охолодев, во тьме, во сне,

Скользит душа, ослабевая,

К своей последней тишине.

Где мука мудрых, радость рая?

Одна пустыня дождевая,

Дневная ночь, ночные дни…

Живу без жизни, не страдая,

Сквозь сон все реже вспоминая

В тени угасшие огни.

Господь, Господь мой, Солнце, где Ты?

Душе плененной помоги!

Прорви туманные наветы,

О, просияй! Коснись! Сожги…

1904

БОЛЬ:

«Красным углем тьму черчу,

Колким жалом плоть лижу,

Туго, туго жгут кручу,

Гну, ломаю и вяжу.

Шнурочком ссучу,

Стяну и смочу.

Игрой разбужу,

Иглой пронижу.

И я такая добрая,

Влюблюсь — так присосусь.

Как ласковая кобра, я,

Ласкаясь, обовьюсь.

И опять сожму, сомну,

Винт медлительно ввинчу,

Буду грызть, пока хочу.

Я верна — не обману.

Ты устал — я отдохну,

Отойду и подожду.

Я верна, любовь верну,

Я опять к тебе приду,

Я играть с тобой хочу,

Красным углем зачерчу.»

1906

ЗЕМЛЯ

Пустынный шар в пустой пустыне,

Как Дьявола раздумие…

Висел всегда, висит поныне…

Безумие! Безумие!

Единый миг застыл — и длится,

Как вечное раскаянье…

Нельзя ни плакать, ни молиться…

Отчаянье! Отчаянье!

Пугает кто-то мукой ада,

Потом сулит спасение…

Ни лжи, ни истины не надо…

Забвение! Забвение!

Сомкни плотней пустые очи

И тлей скорей, мертвец.

Нет утр, нет дней, есть только ночи…

Конец.

1908

ГРОЗА

А. А. Блоку

Моей души, в ее тревожности,

Не бойся, не жалей.

Две молнии,— две невозможности,

Соприкоснулись в ней.

Ищу опасное и властное,

Слиянье всех дорог.

А всё живое и прекрасное

Приходит в краткий срок.

И если правда здешней нежности

Не жалость, а любовь,-

Всесокрушающей мятежности

Моей не прекословь.

Тебя пугают миги вечные…

Уйди, закрой глаза.

В душе скрестились светы встречные,

В моей душе — гроза.

1905

ТАК ЛИ?

Бегу от горько сложной боли я,

От праздных мыслей, праздных слов.

Бегу от судорог безволия

И перепутанных узлов.

О, эти злобные туманности,

Порывный взлет,— падений пыль…

Не лучше ль в тихой безжеланности

Уснуть, как спит степной ковыль?..

1907

ОНО

Ярко цокают копыта…

Что там видно, у моста?

Всё затерто, все забыто,

В тайне мыслей пустота…

Только слушаю копыта,

Шум да крики у моста.

Побежало тесно, тучно

Многоногое Оно.

Упоительно — и скучно.

Хорошо — и все равно.

И слежу, гляжу, как тучно

Мчится грозное Оно.

Покатилось, зашумело,

Раскусило удила,

Всё размыло, всё разъело,

Чем душа моя жила.

И душа в чужое тело

Пролилась — и умерла.

Жадны звонкие копыта,

Шумно, дико и темно,

Там — веселье с кровью слито,

Тело в тело вплетено…

Всё разбито, всё забыто,

Пейте новое вино!

Жадны звонкие копыта,

Будь, что будет — всё равно!

Октябрь 1905

СПБ

ЗАКЛИНАНЬЕ

Расточитесь, духи непослушные,

Разомкнитесь, узы непокорные,

Распадитесь, подземелья душные,

Лягте, вихри, жадные и черные.

Тайна есть великая, запретная.

Есть обеты — их нельзя развязывать.

Человеческая кровь — заветная:

Солнцу кровь не велено показывать.

Разломись, Оно, проклятьем цельное!

Разлетайся, туча исступленная!

Бейся, сердце, каждое, — отдельное,

Воскресай, душа освобожденная!

Декабрь 1905

СПБ

ВЕСЕННИЙ ВЕТЕР

П. Соловьевой

Неудержимый, властный, влажный,

Весельем белым окрылен,

Слепой, безвольный — и отважный,

Он вестник смены, сын Времен.

В нем встречных струй борьба и пляска,

И разрезающе остра

Его неистовая ласка,

Его бездумная игра.

И оседает онемелый,

Усталый, талый, старый лед.

Люби весенний ветер белый,

Его игру, его полет…

1907

СЫЗНОВА

Хотим мы созидать — и разрушать.

Всё сызнова начнем, сначала.

Ужели погибать и воскресать

Душа упрямая устала?

Всё сызнова начнем; остановись,

Жужжащая уныло прялка,

Нить, перетлевшая давно,— порвись!

Мне в прошлом ничего не жалко.

А если не порвешься — рассечем.

Мой гнев, удар мой, непорочен.

Разделим наше бытие мечом:

Клинок мерцающий отточен…

1907

ВНЕЗАПНО…

Тяжки иные тропы…

Жизнь ударяет хлестко…

Чьи-то глаза из толпы

взглянули так жестко.

Кто ты, усталый, злой,

путник печальный?

друг ли грядущий мой?

враг ли мой дальный?

В общий мы замкнуты круг

боли, тоски и заботы…

Верю я, всё ж ты мне друг,

хоть и не знаю,— кто ты…

1908

ЧЕРНЫЙ СЕРП

Спеленут, лежу, покорный,

Лежу я очень давно;

А месяц, черный-пречерный,

Глядит на меня в окно.

Мне страшно, что месяц черный…

А, впрочем,— не вс ль равно?

Когда-то я был упорный,

Вил цепь, за звеном звено…

Теперь, как пес подзаборный,

Лежу да твержу одно:

И чем мой удел позорный?

Должно быть, так суждено.

Водицы бы мне наговорной,-

Да нет ее, не дано;

Чьей силою чудотворной

Вода перейдет в вино ?

И страх мой — и тот притворный:

Я рад, что кругом темно,

Что месяц корявый, черный,

Глядит на меня в окно.

1908

ТОСКЕ BPEMEH

Пришли — и стали тени ночи… Полонский

Ты, уныльница, меня не сторожи,

Ты хитра — и я хитер, не обморочишь.

Глубоко я провожу мои межи,

И захочешь, да никак не перескочишь.

Я узнал тебя во всех твоих путях,

Ты сближаешь два обратные желанья,

Ты сидишь на перепутанных узлах,

Ищешь смешанности, встречности, касанья.

Я покорных и несчастных не терплю,

Я рабом твоим, запутчица, не стану.

Ты завяжешь,— я разрежу, разделю,

Не поддамся надоевшему обману.

Буду весел я и прост,— пока живу…

Если в сердце, в самом сердце, петлю стянешь,-

Я и этот страшный узел разорву…

Не поймаешь, не обманешь, не обманешь…

1907

ЖУРАВЛИ

Ал. Меньшову

Там теперь над проталиной вешнею

Громко кричат грачи,

И лаской полны нездешнею

Робкой весны лучи…

Протянулись сквозистые нити…

Точно вестники тайных событий

С неба на землю сошли.

Kaкой мерою печаль измерить?

О дай мне, о дай мне верить

В правду моей земли!

Там под ризою льдиной, кроткою

Слышно дыханье рек.

Там теперь под березкой четкою

Слабее талый снег…

Не туда ль, по тверди глубинной,

Не туда ль, вереницею длинной,

Летят, стеня, журавли?

Какою мерою порыв измерить?

О дай мне, о дай мне верить

В счастье моей земли!

И я слышу, как лед разбивается,

Властно поет поток,

На ожившей земле распускается

Солнечно-алый цветок…

Напророчили вещие птицы:

Отмерцали ночные зарницы,-

Солнце встает вдали…

Какою мерою любовь измерить?

О дай мне, о дай мне верить

В силу моей земли!

Mapт 1908

Париж

ДЬЯВОЛЕНОК

Мне повстречался дьяволенок,

Худой и щуплый — как комар.

Он телом был совсем ребенок,

Лицом же дик: остер и стар.

Шел дождь… Дрожит, темнеет тело,

Намокла всклоченная шерсть…

И я подумал: эко дело!

Ведь тоже мерзнет. Тоже персть.

Твердят: любовь, любовь! Не знаю.

Не слышно что-то. Не видал.

Вот жалость… Жалость понимаю.

И дьяволенка я поймал.

Пойдем, детеныш! Хочешь греться?

Не бойся, шерстку не ерошь.

Что тут на улице тереться?

Дам детке сахару… Пойдешь?

А он вдруг эдак сочно, зычно,

Мужским, ласкающим баском

(Признаться — даже неприлично

И жутко было это в нем) -

Пророкотал: «Что сахар? Глупо.

Я, сладкий, сахару не ем.

Давай телятинки да супа…

Уж я пойду к тебе — совсем».

Он разозлил меня бахвальством…

А я хотел еще помочь!

Да ну тебя с твоим нахальством!

И не спеша пошел я прочь.

Но он заморщился и тонко

Захрюкал… Смотрит, как больной…

Опять мне жаль… И дьяволенка

Тащу, трудясь, к себе домой.

Смотрю при лампе: дохлый, гадкий,

Не то дитя, не то старик.

И всё твердит: «Я сладкий, сладкий…»

Оставил я его. Привык.

И даже как-то с дьяволенком

Совсем сжился я наконец.

Он в полдень прыгает козленком,

Под вечер — темен, как мертвец,

То ходит гоголем-мужчиной,

То вьется бабой вкруг меня,

А если дождик — пахнет псиной

И шерстку лижет у огня.

Я прежде всем себя тревожил:

Хотел того, мечтал о том…

А с ним мой дом… не то, что ожил,

Но затянулся, как пушком.

Безрадостно-благополучно,

И нежно-сонно, и темно…

Мне с дьяволенком сладко-скучно…

Дитя, старик,— не все ль равно?

Такой смешной он, мягкий, хлипкий,

Как разлагающийся гриб.

Такой он цепкий, сладкий, липкий,

Всё липнул, липнул — и прилип.

И оба стали мы — единый.

Уж я не с ним — я в нем, я в нем!

Я сам в ненастье пахну псиной

И шерсть лижу перед огнем…

Декабрь 1906

Париж

ЖЕНСКОЕ «НЕТУ»

Где гниет седеющая ива,

где был и ныне высох ручеек,

девочка, на краю обрыва,

плачет, свивая венок.

Девочка, кто тебя обидел?

скажи мне: и я, как ты, одинок.

(Втайне я девочку ненавидел,

не понимал, зачем ей венок.)

Она испугалась, что я увидел,

прошептала странный отрет:

меня Сотворивший меня обалдел,

я плачу оттого, что меня нет.

Плачу, венок мой жалкий сплетая,

и не тепел мне солнца свет.

Зачем ты подходишь ко мне, зная,

что меня не будет — и теперь нет?

Я подумал: это святая

или безумная. Спасти, спасти!

Ту, что плачет, венок сплетая,

взять, полюбить и с собой увести…

— О, зачем ты меня тревожишь?

мне твоего не дано пути.

Ты для меня ничего не можешь:

того, кого нет,— нельзя спасти.

Ты душу за меня положишь,-

а я останусь венок свой вить.

Ну скажи, что же ты можешь?

это Бог не дал мне — быть.

Не подходи к обрыву, к краю…

Хочешь убить меня, хочешь любить?

я ни смерти, ни любви не понимаю,

дай мне венок мой, плача, вить.

Зачем я плачу — тоже не знаю…

высох — но он был, ручеек…

Не подходи к страшному краю:

мое бытие — плача, вить венок.

1907

Париж

ОН — ЕЙ

Разве, милая, тебя люблю я

как человек

человека?

Я людей любить, страдая и ревнуя,

не умею,

не умею.

Но как тайную тебя люблю я радость,

простую,

простую…

Как нежданную и ведомую сладость

молитвы,

молитвы.

Я люблю тебя, как иву ручьевую,

тихую,

тихую,

Как полоску в небе заревую,

тонкую,

тонкую.

Я люблю тебя, как весть оттуда,

где всё ясное,

ясное.

Ты в душе — как обещанье чуда,

верное,

верное.

Ты — напоминание чего-то дорогого,

вечного,

вечного.

Я люблю тебя, как чье-то слово,

вещее,

вещее.

1907

ТВАРЬ

Царица вечно-ясная,

Душа моей души!

Зову тебя, прекрасная,

Зову тебя, спеши!

Но знаю, на свидание

Придешь ты не одна:

Придет мое страдание,

Мой грех, моя вина.

И пред тобой, обиженной,

Склоняться буду ниц.

И слезы пить униженно

С опущенных ресниц.

Прости мне! Бесконечности

В любви я не достиг.

Творю тебя не в вечности,-

Творю на краткий миг.

Приходишь ты, рожденная

Лишь волею моей.

И, волею зажженная,

Погаснешь вместе с ней.

Шатаясь, отодвинешься,-

Чуть ослабею я…

И молча опрокинешься

Во мглу небытия.

1907

ZEPPLIN III

Еще мы здесь, в юдоли дольней…

Как странен звон воздушных струн!

То серо-блещущий летун

Жужжит над старой колокольней.

Его туманные винты,

Как две медузы, дымноструйны.

И мнится — вот он, юный, буйный,

Заденет древние кресты.

Но взмыл,— и режет облак пыльный

Своим сверкающим ребром.

И пар небес, под острием,

Растаял, нежный и бессильный.

Дрожит волнистая черта,

На нем и в нем все что-то дышит…

И ласково его колышет,

Смиряясь, злая пустота.

Нет, мы не здесь, в юдоли дольней,

Мы с ним, летим, к завесе туч!

И серый луч скользит, колюч,

Над удивленной колокольней.

Francfurt а. М.

1909

ДОВОЛЬНО

С. П. К-ву

Мы долго ей, царице самозванной,

Курили фимиам.

Еще струится дым благоуханный,

Еще мерцает храм.

Но крылья острые Времен пронзили,

Разбили тайну тьмы.

Мы поняли, прозрев, кому служили,-

И содрогнулись мы.

Сладка была нам воля Самозванки,

Пред нею сладко пасть…

Мы не царице отдали — служанке

Бессмысленную власть.

Довольно! С опозоренного трона

Столкнем ее во прах.

Дрожи, закройся складками хитона,

Лежи на ступенях.

Лежи, смирись — и будешь между нами,

Мы не отгоним прочь.

Лежи на ступенях, служи при храме,

Но храма не порочь.

Ты все равно не перейдешь отныне

Заветную черту.

Мы, сильные, свергаем власть рабыни,

Свергаем — Красоту.

1909

14 ДЕКАБРЯ

Ужель прошло — и нет возврата?

В морозный день, в заветный час,

Они на площади Сената

Тогда сошлися в первый раз.

Идут навстречу упованью,

К ступеням Зимнего Крыльца…

Под тонкою мундирной тканью

Трепещут жадные сердца.

Своею молодой любовью

Их подвиг режуще-остер,

Но был погашен их же кровью

Освободительный костер.

Минули годы, годы, годы…

А мы всё там, где были вы.

Смотрите, первенцы свободы:

Мороз на берегах Невы!

Мы — ваши дети, ваши внуки…

У неоправданных могил

Мы корчимся всё в той же муке,

И с каждым днем всё меньше сил.

И в день декабрьской годовщины

Мы тени милые зовем.

Сойдите в смертные долины,

Дыханьем вашим — оживем.

Мы, слабые,— вас не забыли,

Мы восемьдесят страшных лет

Несли, лелеяли, хранили

Ваш ослепительный завет.

И вашими пойдем стопами,

И ваше будем пить вино…

О, если б начатое вами

Свершить нам было суждено!

14 декабря 1909

СПБ