У ПОРОГА

На сердце непонятная тревога,

Предчувствий непонятньи бред.

Гляжу вперед — и так темна дорога,

Что, может быть, совсем дороги нет.

Но словом прикоснуться не умею

К живущему во мне — и в тишине.

Я даже чувствовать его не смею:

Оно как сон. Оно как сон во сне.

О, непонятная моя тревога!

Она томительней день ото дня.

И знаю: скорбь, что ныне у порога,

Вся эта скорбь — не только для меня!

1913

С. Петербург

ОТРЫВОЧНОЕ

Красная лампа горит на столе,

А вокруг, везде — стены тьмы.

Я не хочу жить на земле,

Если нельзя уйти из тюрьмы.

Красная лампа на круглом столе.

Никто не хочет тьму пройти.

А если весь мир лежит во зле -

То надо мир спасти.

Красная лампа на круглом столе…

Сердце твердит: не то! не то!

Сердце горит — и гаснет во мгле:

Навстречу ему нейдет никто.

Лето 1905

СПБ

А ПОТОМ…?

Ангелы со мной не говорят.

Любят осиянные селенья,

Кротость любят и печать смиренья.

Я же не смиренен и не свят:

Ангелы со мной не говорят. Темненький приходит дух земли.

Лакомый и большеглазый, скромный.

Что ж такое, что малютка — темный?

Сами мы не далеко ушли…

Робко приползает дух земли. Спрашиваю я про смертный час.

Мой младенец, хоть и скромен,— вещий.

Знает многое про эти вещи,

Что, скажи-ка, слышал ты о нас?

Что это такое — смертный час? Темный ест усердно леденец.

Шепчет весело: «И все ведь жили.

Смертный час пришел — и раздавили.

Взяли, раздавили — и конец.

Дай-ка мне четвертый леденец. Ты рожден дорожным червяком.

На дорожке долго не оставят,

Ползай, ползай, а потом раздавят.

Каждый, в смертный час, под сапогом,

Лопнет на дорожке червяком. Разные бывают сапоги.

Давят, впрочем, все они похоже,

И с тобою, милый, будет то же,

Чьей-нибудь отведаешь ноги…

Разные на свете сапоги. Камень, нож иль пуля, всё — сапог.

Кровью ль сердце хрупкое зальется,

Болью ли дыхание сожмется,

Петлей ли раздавит позвонок -

Иль не всё равно, какой сапог?» Тихо понял я про смертный час.

Я ласкаю гостя, как родного,

Угощаю и пытаю снова:

Вижу, много знаете о нас!

Понял, понял я про смертный час. Но когда раздавят — что потом?

Что, скажи? Возьми еще леденчик,

Кушай, кушай, мертвенький младенчик!

Не взял он. И поглядел бочком:

«Лучше не скажу я, что — потом».

Январь 1911

Канн

НЕ БУДЕМ КАК СОЛНЦЕ

Ропшину

О нет. Не в падающий час закатный,

Когда, бледнея, стынут цветы дня,

Я жду прозрений силы благодатной…

Восток — в сияньи крови и огня:

Горело, рдело алое кадило,

Предвестный ветер веял на меня,

И я глядел, как медленно всходило,

Багряной винностью окроплено,

Жестокое и жалкое светило.

Во славе, в пышности своей, оно,

Державное Величество природы,

Средь голубых пустынь — всегда одно;

Влекутся соблазненные народы

И каждому завидуют лучу.

Безумные! Во власти — нет свободы,

Я солнечной пустыни не хочу,-

В ней рабье одиночество таится,-

А ты — свою посмей зажечь свечу,

Посмей роптать, но в ропоте молиться,

Огонь земной свечи хранить, нести,

И, покоряя,— вольно покориться.

Умей быть верным верному пути,

Умей склоняться у святых подножий,

Свободно жизнь свободную пройти

И слушать… И услышать голос Божий.

Январь 1911

Канн

НЕ СКАЗАНО

Тебя проведу я, никем не замеченного…

Со мной ключи.

Я ждал на пороге молчанием встреченного…

И ты молчи.

Пусть сердце угрюмое, всеми оставленное,

Со мной молчит.

Я знаю, какое сомненье расплавленное

В тебе горит.

Законы Господние дерзко пытающему

Один ответ:

Черту заповеданную преступающему -

Возврата нет.

Но вот уж не друг и не раб тебе преданный я -

Сообщник твой.

Придя — перешел ты черты заповеданные,

И я с тобой.

В углу, над лампадою, Око сияющее

Глядит, грозя.

Ужель там одно, никогда не прощающее,

Одно — нельзя?

Нельзя: ведь душа, неисцельно потерянная,

Умрет в крови.

И… надо! твердит глубина неизмеренная

Моей Любви.

Пришел ты с отчаяньем — и с упованиями…

Тебя я ждал.

Мы оба овиты живыми молчаниями,

И сумрак ал.

В измене обету, никем не развязанному,

Предел скорбей.

И все-таки сделай по слову несказанному:

Иди. Убей.

Август 1911

СПБ

ПОЭТУ РОДИНЫ

А. Меньшову

Угодила я тебе травой,

зеленями да кашками,

ширью моей луговой,

сердцами золотыми — ромашками.

Ты про них слагаешь стихи,

ты любишь меня играющей…

Кто же раны мои да грехи

покроет любовью прощающей?

Нет, люби ядовитый туман,

что встает с болотца поганого,

подзаборный сухой бурьян,

мужичка моего пьяного…

А коль тут — презренье и страх,

коли видишь меня красивою,

заблудись же в моих лесах,

ожигайся моей крапивою!

Не открою тому лица,

кто красу мою ищет показную,

кто не принял меня до конца,

безобразную, грязную…

Август 1911

СПБ

МИНДАЛЬНЫЙ ЦВЕТОК

О теплый, о розово-белый,

О горький миндальный цветок!

Зачем ты мой дух онемелый

Проклятой надеждой ожег?

Надежда клятая — упорна,

Свиваются нити в клубок…

О белые, хрупкие зерна,

О жадный миндальный цветок!

Изъеденный дымом и гарью,

Задавленный тем, что люблю,-

Ползу я дрожащею тварью,

Тянусь я к нему — к миндалю.

Качаясь, огни побежали,

Качаясь, свиваясь в клубок…

О кали, цианистый кали,

О белый, проклятый цветок!

Ноябрь 1911

СПБ

ЕГО ДОЧКА

Ее, красивую, бледную,

Ее, ласковую, гибкую,

Неясную, зыбкую,

Ее улыбку победную,

Ее платье странное,

Серое, туманное,

Любовницу мою -

Я ненавижу.

И ненависть таю.

Когда в саду смеркается,

Желтее листья осенние,

И светы изменнее -

Она на качелях качается…

Кольца стонут, ржавые,

Складки вьются лукавые…

Она чуть видна.

Я ее ненавижу:

Знаю, кто — она.

Уйду ли из паутины я?

От сказок ее о жалости,

От соблазнов усталости…

Ноги у нее гусиные,

Волосы тягучие,

Прозрачные, линючие,

Как северная ночь.

Я ее ненавижу:

Это — Дьявола дочь.

Засну я — бежит украдкою

К Отцу — старику, властителю,

К своему Учителю…

Отец ее любит, сладкую,

Любит ее, покорную,

Ласкает лапой черною

И шлет назад, грозя.

Я ее ненавижу,

А без нее — нельзя.

От нее не уйдешь…

Я ее ненавижу:

Ей имя — Ложь.

Ноябрь 1911

СПБ

ПРОТЯЖНАЯ ПЕСНЯ

Амалии

Звени,

звени, кольцо кандальное,

завейтесь в цепи, злые дни…

Тянись,

мой путь, в изгнанье дальное,

где вихри бледные сплелись.

В полночь,

когда уснут вожатые,

бесшумно отползу я прочь.

Собью,

собью кольцо проклятое,

переломлю судьбу мою.

Прими,

прими, тайга жестокая,

меня, гонимого людьми.

Сокрой,

укрой, ледяноокая,

морозной ризой, колкой мглой.

Бегут

пути, никем не слежены,

куда бегут? куда ведут?

Иди,

иди тайгой оснеженной,

и будь что будет впереди.

Звезда,

звезда горит — та самая,

которую любил всегда.

Гори,

гори, меж туч, звезда моя,

о вольной воле говори.

Поет

мне ветер песню смелую,

вперед свободного зовет.

Метель,

метель свивает белую,

свивает вечную постель -

Любви,

любви тоску незримую,

о Смерть, о Мать, благослови.

Прильну,

склонюсь на грудь любимую

и, вольный,— вольно я усну.

Декабрь 1911

СПБ

КРЫЛАТОЕ

И. А. Бунину

В дыму зеленом ивы…

Камелии — бледны.

Нежданно торопливы

Шаги чужой весны.

Томленье, воскресанье

Фиалковых полей.

И бедное дыханье

Зацветших миндалей.

По зорям — все краснее

Долинная река,

Воздушней Пиренеи,

Червонней облака.

И, средь небес горящих,

Как золото, желты —

Людей, в зарю летящих,

Певучие кресты.

Февраль 1912

По

ПОСЛЕДНИЕ СНЫ

О сны моей последней ночи,

О дым, о дым моих надежд!

Они слетелись ко мне с полночи,

Мерцая тлением одежд.

Один другим, скользя, сменялся,

И каждый был как тень, как тень…

А кто-то мудрый во мне смеялся,

Твердя: проснись! довольно! День.

Май 1912

Париж

ВОЗНЯ

Остов разложившейся собаки

Ходит вкруг летящего ядра.

Долго ли терпеть мне эти знаки?

Кончится ли подлая игра?

Всё противно в них: соединенье,

И согласный, соразмерный ход,

И собаки тлеющей крученье,

И ядра бессмысленный полет.

Если б мог собачий труп остаться,

Яркопламенным столбом сгореть!

Если б одному ядру умчаться,

Одному свободно умереть!

Но в мирах надзвездных нет событий,

Всё летит, летит безвольный ком.

И крепки вневременные нити:

Песий труп вертится за ядром.

Ноябрь 1912

СПБ

ЛЮБОВЬ — ОДНА

…Не может сердце жить изменой: Измены нет — любовь одна. 1896 г.

Душе, единостью чудесной,

Любовь единая дана.

Так в послегрозности небесной

Цветная полоса — одна.

Но семь цветов семью огнями

Горят в одной. Любовь одна,

Одна до века, и не нами

Ей семицветность суждена.

В ней фиолетовость, и алость,

В ней кровь и золото вина,

То изумрудность, то опалость…

И семь сияний — и одна.

Не все ль равно, кого отметит,

Кого пронижет луч до дна,

Чье сердце меч прозрачный встретит,

Чья отзовется глубина?

Неразделимая нетленна,

Неуловимая ясна,

Непобедимо-неизменна

Живет любовь,— всегда одна.

Переливается, мерцает,

Она всецветна — и одна.

Ее хранит, ее венчает

Святым единством — белизна.

Ноябрь 1912

СПБ

ПСАЛМОПЕВЦУ

Вл. Бестужеву

О тайнах подземных и звездных

Поешь ты в пустынной тиши.

О вечных стихиях и безднах

Своей одинокой души.

Но своды небесные низки,

Полны голубой простоты,

А люди так жалобно близки

И так же одни, как и ты.

Уйдешь? Но не пить мы не смеем

Святого земного вина.

Уйдешь — но смеющимся змеем

Ползет за тобою вина.

Не ты ль виноват, что голодный

Погиб у забора щенок?

Что где-то, зарею холодной,

Под петлей хрустит позвонок?

Не ты ли зажег крепостную

Над белой рекою иглу?

Не ты ли сгущаешь земную,

Седую, полынную мглу?

Твоей человеческой воле

Одной — не ответит Господь.

Ты ждешь и поешь — но Его ли,

Приявшего бедную плоть?

Не в звездных пространствах — Он ближе,

Он в прахе, в пыли и в крови.

Склонись, чтобы встретил Он, ниже,

Склонись до земли — до любви.

Декабрь 1912

СПБ

СЛОВА ЛЮБВИ

Любовь, любовь… О, даже не ее -

Слова любви любил я неуклонно.

Иное в них я чуял бытие,

Оно неуловимо и бездонно.

Слова любви горят на всех путях,

На всех путях — и горных и долинных.

Нежданные в накрашенных устах,

Неловкие в устах еще невинных,

Разнообразные, одни всегда

И верные нездешней лжи неложной,

Сливающие наши «нет» и «да»

В один союз, безумно-невозможный,-

О, всё равно пред кем, и для чего,

И кто, горящие, вас произносит!

Алмаз всегда алмаз, хотя его

Порою самый недостойный носит.

Живут слова, пока душа жива.

Они смешны — они необычайны.

И я любил, люблю любви слова,

Пророческой овеянные тайной.

Декабрь 1912

СПБ

БЕРЕГИСЬ…

Не разлучайся, пока ты жив,

Ни ради горя, ни для игры.

Любовь не стерпит, не отомстив,

Любовь отнимет свои дары.

Не разлучайся, пока живешь,

Храни ревниво заветный круг.

В разлуке вольной таится ложь.

Любовь не любит земных разлук,

Печально гасит свои огни,

Под паутиной пустые дни.

А в паутине — сидит паук.

Живые, бойтесь земных разлук!

Январь 1913

СПБ

СЕРОЕ ПЛАТЬИЦЕ

Девочка в сером платьице… Косы как будто из ваты…

Девочка, девочка, чья ты?

Мамина… Или ничья.

Хочешь — буду твоя.

Девочка в сером платьице… Веришь ли, девочка, ласке?

Милая, где твои глазки?

Вот они, глазки. Пустые.

У мамочки точно такие.

Девочка в сером платьице, А чем это ты играешь?

Что от меня закрываешь?

Время ль играть мне, что ты?

Много спешной работы.

То у бусинок нить раскушу,

То первый росток подсушу,

Вырезаю из книг странички,

Ломаю крылья у птички…

Девочка в сером платьице, Девочка с глазами пустыми,

Скажи мне, как твое имя?

А по-своему зовет меня всяк:

Хочешь эдак, а хочешь так.

Один зовет разделеньем,

А то враждою,

Зовут и сомненьем,

Или тоскою.

Иной зовет скукою,

Иной мукою…

А мама-Смерть — Разлукою,

Девочку в сером платьице…

Январь 1913

СПБ

КОЛОДЦЫ

Слова, рожденные страданьем,

Душе нужны, душе нужны.

Я не отдам себя молчаньям,

Слова как знаки нам даны.

Но сторожит молчаний демон

Колодцы черные свои.

Иду — и знаю: страшен тем он,

Кто пил от горестной струи.

Слова в душе — ножи и копья…

Но воплощенные, в устах -

Они как тающие хлопья,

Как снежный дым, как дымный прах.

Ты лет мгновенный их не встретил,

Бессильный зов не услыхал,

Едва рожденным — не ответил,

Детей, детей не удержал!

Молчанье хитрое смеется:

Они мои, они во мне,

Пускай умрут в моем колодце,

На самом дне, на самом дне…

О друг последний мой! Кому же,

Кому сказать? Куда идти?

Пути всё уже, уже, уже…

Смотри: кончаются пути.

Февраль 1913

СПБ

НАПРАСНО

Я и услышу, и пойму,

А все-таки молчи.

Будь верен сердцу своему,

Храни его ключи.

Я пониманьем — оскорблю,

Не оттого, что не люблю,

А оттого, что скорбь — твоя,

А я не ты, и ты не я.

И пусть другой не перейдет

Невидимый порог.

Душа раскрытая — умрет,

Как сорванный цветок.

Мы два различных бытия.

Мы зеркала — и ты, и я.

Я всё возьму и углублю,

Но, отражая,— преломлю.

Твоя душа… Не оттого ль

Даю так много ей,

Что всё равно чужая боль

Не может быть моей?

Страдать достойней одному.

Пусть я жалею и пойму -

Любви и жалости не верь,

Не открывай святую дверь,

Храни, храни ее ключи,

И задыхайся — и молчи.

Февраль 1913

СПБ

ВСЁ МОЕ

И.А. Бунину

День вечерен, тихи склоны,

Бледность, хрупкость в небесах,

И приземисты суслоны

На закошенных полях.

Ближний лес узорно вышит

Первой ниткой золотой

И, притайный,— тайной дышит,

Темной свежестью грибной.

В бело-перистом тумане,

Зыбко взреявшем, сыром,

Грезят сизые елани

Об осеннем, о ночном.

Чуть звенит по глади росной

Чья-то песня, чей-то крик…

Под горой, на двуколесной

Едет пьяненький мужик,

Над разлапистой сосною

Раскричалось воронье.

Всё мне близко. Все родное.

Всё мне нужно. Все мое.

Октябрь 1913

СПБ

L'IMPRÉ VISIBILITÉ

По слову извечно Сущего,

Бессменен поток времен,

Чую лишь ветер грядущего,

Нового мига звон.

С паденьем идет, с победою?

Оливу несет иль меч?

Лика его я не ведаю,

Знаю лишь ветер встреч.

Летят нездешними птицами,

В кольцо бытия, вперед,

Миги с закрытыми лицами,

Как удержу их лет?

И в тесности, в перекрестности,

Хочу, не хочу ли я,-

Черную топь неизвестности

Режет моя ладья.

1 января 1914

СПБ

БАНАЛЬНОСТЯМ

Не покидаю острой кручи я,

Гранит сверкающий дроблю.

Но вас, о старые созвучия,

Неизменяемо люблю.

Люблю сады с оградой тонкою,

Где роза с грезой, сны весны

И тень с сиренью — перепонкою,

Как близнецы, сопряжены.

Влечется нежность за безбрежностью,

Все рифмы-девы,— мало жен…

О как их трогательной смежностью

Мой дух стальной обворожен!

Вас гонят… Словно дети малые,

Дрожат мечта и красота…

Целую ноги их усталые,

Целую старые уста.

Создатели домов лучиночных,

Пустых, гороховых домов,

Искатели сокровищ рыночных -

Одни боятся вечных слов.

Я — не боюсь. На кручу сыпкую

Возьму их в каменный приют.

Прилажу зыбкую им зыбку я…

Пусть отдохнут! Пусть отдохнут!

Январь 1914

СПБ

ПЕРЕМЕННО

Какой сегодня пятнистый день:

То оживляю дугу блестящую,

То вижу солнца слепого тень,

По ширмам рдяной иглой скользящую.

Какой на сердце бесстыдный страх!

Какие мысли во мне безумятся!

И тьмы и светы в моих стенах.

Автомобили поют на улице.

Неверно солнце и лжет дождем.

Но дождь январьский еще невернее.

Мороз ударит, как кистенем.

В кристаллы мгленье сожмет вечернее.

А я не выйду,— куда во мгу

Пойду по льду я, в туманы талые?

Там жгут, колдуя, во льду, в снегу,

На перекрестках жаровни алые.

Январь 1914

СПБ

ТИШЕ!

Громки будут великие дела. Сологуб, 7.8.14

Поэты, не пишите слишком рано,

Победа еще в руке Господней.

Сегодня еще дымятся раны,

Никакие слова не нужны сегодня.

В часы неоправданного страданья

И нерешенной битвы

Нужно целомудрие молчанья

И, может быть, тихие молитвы.

8 августа 1914

СПБ

АДОНАИ

Твои народы вопиют: доколь?

Твои народы с севера и юга.

Иль ты еще не утолен? Позволь

Сынам земли не убивать друг друга.

Не ты ль разбил скрижальные слова,

Готовя землю для иного сева?

И вот опять, опять ты — Иегова,

Кровавый Бог отмщения и гнева!

Ты розлил дым и пламя по морям,

Водою алою одел ты сушу.

Ты губишь плоть… Но, Боже, матерям -

Твое оружие проходит душу!

Ужели не довольно было Той,

Что под крестом тогда стояла, рано?

Нет, не для нас, но для Нее, Одной,

Железо вынь из материнской раны!

О, прикоснись к дымно-багровой мгле

Не древнею грозою,— а Любовью.

Отец, Отец! Склонись к Твоей земле:

Она пропитана Сыновней кровью!

Ноябрь 1914

СПБ

ОТДЫХ

Слова — как пена,

Невозвратимы и ничтожны.

Слова — измена,

Когда молитвы невозможны.

Пусть длится дленье.

Не я безмолвие нарушу.

Но исцеленье

Сойдет ли в замкнутую душу?

Я знаю, надо

Сейчас молчанью покориться.

Но в том отрада,

Что дление не вечно длится.

Ноябрь 1914

СПБ

«ПЕТРОГРАД»

В. Н. Аргутинсному

Кто посягнул на детище Петрово?

Кто совершенное деянье рук

Смел оскорбить, отняв хотя бы слово,

Смел изменить хотя б единый звук?

Не мы, не мы… Растерянная челядь,

Что, властвуя, сама боится нас!

Все мечутся да чьи-то ризы делят,

И все дрожат за свой последний час.

Изменникам измены не позорны.

Придет отмщению своя пора…

Но стыдно тем, кто, весело-покорны,

С предателями предали Петра.

Чему бездарное в вас сердце радо?

Славянщине убогой? Иль тому,

Что к «Петрограду» рифм гулящих стадо

Крикливо льнет, как будто к своему?

Но близок день — и возгремят перуны…

На помощь, Медный Вождь, скорей, скорей!

Восстанет он, все тот же, бледный, юный,

Всё тот же — в ризе девственных ночей,

Во влажном визге ветреных раздолий

И в белоперистости вешних пург,

Созданье революционной воли -

Прекрасно-страшный Петербург!

14 декабря 1914

СПБ

ВСЁ ОНА

Медный грохот, дымный порох,

Рыжелипкие струи,

Тел ползущих влажный шорох…

Где чужие? где свои?

Нет напрасных ожиданий,

Недостигнутых побед,

Но и сбывшихся мечтаний,

Одолений — тоже нет.

Все едины, всё едино,

Мы ль, они ли… смерть — одна.

И работает машина,

И жует, жует война…

Декабрь 1914

ЧЕРНЕНЬКОМУ

Н. Г.

Радостно люблю я тварное

Святой любовью, в Боге.

По любви восходит тварное,

Наверх, как по светлой дороге.

Темноту, слепоту любовию

Вкруг тварного я разрушу.

Тварному дает любовь моя

Бессмертную душу.

Декабрь 1914

СПБ

НАШЕ РОЖДЕСТВО

Вместо елочной, восковой свечи

бродят белые прожекторов лучи,

сверкают сизые стальные мечи

вместо елочной, восковой свечи.

Вместо ангельского обещанья

пропеллера вражьего жужжанье,

подземное страданье ожиданья

вместо ангельского обещанья.

Но вихрям, огню и мечу

покориться навсегда не могу.

Я храню восковую свечу,

я снова ее зажгу

и буду молиться снова:

родись, Предвечное Слово!

Затепли тишину земную.

Обними землю родную…

Декабрь 1914

СПБ

НЕИЗВЕСТНАЯ

Что мне делать со смертью — не знаю.

А вы, другие,— знаете? знаете?

Только скрываете, тоже не знаете.

Я же незнанья моего не скрываю.

Как ни живи — жизнь не ответит.

Разве жизнью смерть побеждается?

Сказано — смертью смерть побеждается.

Значит, на всех путях она встретит.

А я ее всякую — ненавижу.

Только свою люблю, неизвестную.

За то и люблю, что она неизвестная,

Что умру — и очей ее не увижу.

Февраль 1915

СПБ

ЗЕЛЕНЫЙ ЦВЕТОК

Зеленолистому цветку привет!

Идем к Зеленому дорогой красною,

Но зелен зорь весенних тихий цвет,

И мы овеяны надеждой ясною.

Пускай он спит, закрыт — но он живет!

В Страстном томлении земля весенняя…

Восстань, земля моя! И расцветет

Зеленопламенный в день воскресения!

Март 1915

СПБ

МОЛОДОЕ ЗНАМЯ

Развейся, развейся, летучее знамя!

По ветру вскрыли, троецветное!

Вставайте, живые, идите за нами!

Приблизилось время ответное.

Три поля на знамени нашем, три поля:

Зеленое — Белое — Алое.

Да здравствует молодость, правда и воля!

Вперед! Нас зовет Небывалое.

Mapт 1915

СПБ

НЕРАЗНИМЧАТО

В нашем Прежде — зыбко-дымчато,

А в Теперь — и мглы, и тьмы.

Но срослись мы неразнимчато -

Верит Бог! И верим мы.

Mapт 1915

СПБ

ЕМУ

3. Р.

Радостные, белые, белые цветы…

Сердце наше, Господи, сердце знаешь Ты.

В сердце наше бедное, в сердце загляни…

Близких наших, Господи, близких сохрани!

Март 1915

СПБ

ОН

Он принял скорбь земной дороги,

Он первый, Он один.

Склонясь, умыл усталым ноги

Слуга — и Господин.

Он с нами плакал, Повелитель

И суши, и морей.

Он царь и брат нам, и Учитель,

И Он — еврей.

Май 1915

СПБ

«СВОБОДНЫЙ СТИХ»

Молодым поэтам

Приманной легкостью играя,

Зовет, влечет свободный стих.

И соблазнил он, соблазняя,

Ленивых, малых и простых.

Сулит он быстрые ответы

И достиженья без борьбы.

За мной! За мной! И вот, поэты -

Стиха свободного рабы.

Они следят его извивы,

Сухую ломкость, скрип углов,

Узор пятнисто-похотливый

Икающих и пьяных слов…

Немало слов с подолом грязным

Войти боялись… А теперь

Каким ручьем однообразным

Втекают в сломанную дверь!

Втекли, вшумели и впылились…

Гогочет уличная рать.

Что ж! Вы недаром покорились,

Рабы не смеют выбирать.

Без утра пробил час вечерний,

И гаснет серая заря…

Вы отданы на посмех черни

Коварной волею царя!

А мне — лукавый стих угоден.

Мы с ним веселые друзья.

Живи, свободный! Ты свободен -

Пока на то изволю я.

Пока хочу — играй, свивайся

Среди ухабов и низин.

Звени, тянись и спотыкайся,

Но помни: я твой властелин.

И чуть запросит сердце тайны,

Напевных рифм и строгих слов -

Ты в хор вольешься неслучайный

Созвучно-длинных, стройных строф.

Многоголосы, тугозвонны,

Они полетны и чисты -

Как храма белого колонны,

Как неба снежного цветы.

Ноябрь 1915

СПБ

НЕ О ТОМ

(ОТВЕЧАВШИМ)

Два ответа: лиловый и зеленый,

два ответа, и они одинаковы;

быть может, и разны у нас знамена,

быть может — своя дорога у всякого,

и мы, страдая, идем, идем…

Верю… Но стих-то мой не о том.

Стих мой — о воле и о власти.

Разве о боли? Разве о счастьи?

И кем измерено, и чем поверено

страданье каждого на его пути?

Но каждому из нас сокровище вверено,

и велено вверенное — донести.

Зачем же, «бездомно скучая», ищем

на «мерзлом болоте» вялых вех,

гордимся, что слабы, и наги, и нищи?

Ведь «город прекрасный» — один для всех.

И надо,— мы знаем,— навек ли, на миг ли,

надо, чтоб города мы достигли.

Нищий придет к белым воротам

в рубище рабства, унылый, как прежде…

Что, если спросят его: кто там?

Друг, почему ты не в брачной одежде?

Мой стих не о счастьи и не о боли:

только о власти, только о воле.

Ноябрь 1915

СПБ

СВЕТ!

Стоны,

Стоны,

Истомные, бездонные,

Долгие, долгие звоны

Похоронные,

Стоны,

Стоны…

Жалобы,

Жалобы на Отца…

Жалость язвящая, жаркая,

Жажда конца,

Жалобы,

Жалобы…

Узел туже, туже,

Путь все круче, круче,

Всё уже, уже, уже,

Угрюмей тучи,

Ужас душу рушит,

Узел душит,

Узел туже, туже…

Господи, Господи,— нет!

Вещее сердце верит.

Тихие ветры веют.

Боже мой, нет!

Мы под крылами Твоими.

Ужас. И стоны. И тьма…-

а над ними

Твой немеркнущий Свет!

Декабрь 1915

СПБ

БЕЛОЕ

Рождество, праздник детский, белый,

когда счастливы самые несчастные…

Господи! Наша ли душа хотела,

чтобы запылали зори красные?

Ты взыщешь, Господи, но с нас ли, с нас ли?

Звезда Вифлеемская за дымами алыми…

И мы не знаем, где Царские ясли,

но все же идем ногами усталыми.

Мир на земле, в человеках благоволенье…

Боже, прими нашу мольбу несмелую:

дай земле Твоей умиренье,

дай побеждающей одежду белую…

Декабрь 1914

СПБ

БЕЗ ОПРАВДАНЬЯ

Нет, никогда не примирюсь.

Верны мои проклятья.

Я не прощу, я не сорвусь

В железные объятья.

Как все, живя, умру, убью,

Как все — себя разрушу,

Но оправданием — свою

Не запятнаю душу.

В последний час, во тьме, в огне,

Пусть сердце не забудет:

Нет оправдания войне,

И никогда не будет.

И если это Божья длань -

Кровавая дорога,-

Мой дух пойдет и с ним на брань,

Восстанет и на Бога.

Апрель 1916

СПБ

СТРАШНОЕ

Страшно оттого, что не живется — спится…

И всё двоится, всё четверится.

В прошлом грехов так неистово много,

Что и оглянуться страшно на Бога.

Да и когда замолить мне грехи мои?

Ведь я на последнем склоне круга…

А самое страшное, невыносимое,-

Это что никто не любит друг друга…

Август 1916

СПБ

СЕНТЯБРЬ

Полотенца лунно-зеленые

На белом окне, на полу.

Но желта свеча намоленая

Под вереском, там, в углу.

Протираю окно запотелое,

В двух светах на белом пишу…

О зеленое, желтое, белое!

Что выберу?..

Что решу?..

Сентябрь 1916

СПБ

«ГОВОРИ О РАДОСТНОМ»

В. Злобину

Кричу — и крик звериный…

Суди меня Господь!

Меж зубьями машины

Моя скрежещет плоть.

Свое — стерплю в гордыне…

Но все? Но если все?

Терпеть, что все в машине?

В зубчатом колесе?

Ноябрь 1916

СПБ

СЕГОДНЯ НА ЗЕМЛЕ

Есть такое трудное,

Такое стыдное.

Почти невозможное -

Такое трудное:

Это поднять ресницы

И взглянуть в лицо матери,

У которой убили сына.

Но не надо говорить об этом.

20 сентября 1916

СПБ

НЕПОПРАВИМО

Н. Ястребову

Невозвратимо. Непоправимо.

Не смоем водой. Огнем не выжжем.

Нас затоптал — не проехал мимо!-

Тяжелый всадник на коне рыжем.

В гуще вязнут его копыта,

В смертной вязи, неразделимой…

Смято, втоптано, смешано, сбито —

Всё. Навсегда. Непоправимо.

Октябрь 1916

СПБ

БОЖЬЯ

Милая, верная, от века Суженая,

Чистый цветок миндаля,

Божьим дыханьем к любви разбуженная,

Радость моя,— Земля!

Рощи Лимонные — и березовые,

Месяца тихий круг,

Зори Сицилии, зори розовые,-

Пенье таежных вьюг,

Даль неохватная и неистовая,

Серых болот туман,-

Корсика призрачная, аметистовая

Вечером, с берега Канн,

Ласка нежданная, утоляющая

Неутолимую боль,

Шелест, дыхание, память страдающая,

Слез непролитых соль -

Всю я тебя люблю, Единственная,

Вся ты моя, моя!

Вместе воскреснем, за гранью таинственною,

Вместе,— и ты, и я!

Ноябрь 1916

СПБ

НА СЕРГИЕВСКОЙ

Окно мое над улицей низко,

Низко и открыто настежь.

Рудолипкие торцы так близко

Под окном, раскрытым настежь.

На торцах — фонарные блики,

На торцах все люди, люди…

И топот, и вой, и крики,

И в метании люди, люди…

Как торец, их одежды и лица.

Они, живые и мертвые,— вместе.

Это годы, это годы длится,

Что живые и мертвые — вместе!

От них окна не закрою.

Я сам,— живой или мертвый?

Всё равно… Я с ними вою,

Всё равно, живой или мертвый.

Нет вины, и никто — в ответе.

Нет ответа для преисподней.

Мы думали, что живем на свете…

Но мы воем, воем — в преисподней.

Декабрь 1916

СПБ

РЕВОЛЮЦИЯ

ЮННЫЙ МАРТ

Allons, enfants de la patrie… ^[1]

Пойдем на весенние улицы,

Пойдем в золотую метель.

Там солнце со снегом целуется

И льет огнерадостный хмель.

По ветру, под белыми пчелами,

Взлетает пылающий стяг.

Цвети меж домами веселыми,

Наш гордый, наш мартовский мак!

Еще не изжито проклятие,

Позор небывалой войны.

Дерзайте! Поможет нам снять его

Свобода великой страны.

Пойдем в испытания встречные,

Пока не опущен наш меч.

Но свяжемся клятвой навечною

Весеннюю волю беречь!

8 марта 1917

СПБ

ГИБЕЛЬ

С. И. Осовецкому

Близки

кровавые зрачки,

дымящаяся пеной пасть…

Погибнуть? Пасть?

Что — мы?

Вот хруст костей… вот молния сознанья

перед чертою тьмы…

и — перехлест страданья…

Что — мы! Но — Ты?

Твой образ гибнет… Где Ты?

В сияние одетый,

бессильно смотришь с высоты?

Пускай мы тень.

Но тень от Твоего Лица!

Ты вдунул Дух — и вынул?

Но мы придем в последний день,

мы спросим в день конца, —

за что Ты нас покинул?

Сентябрь 1917

СПБ

ПОЧЕМУ?

О Ирландия, океанная,

Мной не виденная, страна!

Почему ее зыбь туманная

В ясность здешнего вплетена?

Я не думал о ней, не думаю,

Я не знаю ее, не знал…

Почему так режут тоску мою

Лезвия ее острых скал?

Как я помню зори надпенные?

В черной алости чаек стон?

Или памятью мира пленною

Прохожу я сквозь ткань времен?

О Ирландия неизвестная!

О Россия, моя страна!

Не единая ль мука крестная

Всей Господней земле дана?

Сентябрь 1917

СПБ

ТЛИ

Припав к моему изголовью,

ворчит, будто выстрелы, тишина,

запекшейся черной кровью

ночная дыра полна.

Мысли капают, капают скупо,

нет никаких людей…

Но не страшно. И только скука,

что кругом — все рыла тлей.

Тли по мартовским алым зорям

прошли в гвоздевых сапогах.

Душа на ключе, на тяжком запоре.

Отврат… тошнота… но не страх.

28 октября 1917. Ночью

ВЕСЕЛЬЕ

Блевотина войны — октябрьское веселье!

От этого зловонного вина

Как было омерзительно твое похмелье,

О бедная, о грешная страна!

Какому дьяволу, какому псу в угоду,

Каким кошмарным обуянный сном

Народ, безумствуя, убил свою свободу,

И даже не убил — засек кнутом?

Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой,

Смеются пушки, разевая рты…

И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,

Народ, не уважающий святынь!

29 октября 1917

СПБ

ЛИПНЕТ

«Hовой Жизни»

Не спешите, подождите, соглашатели,

кровь влипчива, если застыла;

пусть сначала красная демократия

себе добудет немножко мыла…

Детская-женская — особо въедчива,

вы потрите и под ноггями.

Соглашателям сесть опрометчиво

на Россию с пятнистыми руками.

Нету мыла — достаньте хоть месива,

чтоб каждая рука напоминала лилею…

А то смотрите: как бы не повесили

мельничного жернова вам на шею!

30 октября 1917

СПБ

СЕЙЧАС

Как скользки улицы отвратные,

Какая стыдь!

Как в эти дни невероятные

Позорно — жить!

Лежим, заплеваны и связаны,

По всем углам.

Плевки матросские размазаны

У нас по лбам.

Столпы, радетели, водители

Давно в бегах.

И только вьются согласители

В своих Це-ках.

Мы стали псами подзаборными,

Не уползти!

Уж разобрал руками черными

Викжель — пути…

9 ноября 1917

СПБ

У. С.

Наших дедов мечта невозможная,

Наших героев жертва острожная,

Наша молитва устами несмелыми,

Наша надежда и воздыхание,-

Учредительное Собрание,-

Что мы с ним сделали…?

12 ноября 1917

СПБ

14 ДЕКАБРЯ 17 ГОДА

Д. С. Мережковскому

Простят ли чистые герои?

Мы их завет не сберегли.

Мы потеряли все святое:

И стыд души, и честь земли.

Мы были с ними, были вместе,

Когда надвинулась гроза.

Пришла Невеста… И невесте

Солдатский штык проткнул глаза.

Мы утопили, с визгом споря,

Ее в чану Дворца, на дне,

В незабываемом позоре

И в наворованном вине.

Ночная стая свищет, рыщет,

Лед по Неве кровав и пьян…

О, петля Николая чище,

Чем пальцы серых обезьян!

Рылеев, Трубецкой, Голицын!

Вы далеко, в стране иной…

Как вспыхнули бы ваши лица

Перед оплеванной Невой!

И вот из рва, из терпкой муки,

Где по дну вьется рабий дым,

Дрожа, протягиваем руки

Мы к вашим саванам святым.

К одежде смертной прикоснуться,

Уста сухие приложить,

Чтоб умереть — или проснуться,

Но так не жить! Но так не жить!

БОЯТСЯ

Щетинятся сталью, трясясь от страха,

Залезли за пушки, примкнули штык.

Но бегает глаз под серой папахой,

Из черного рта — истошный рык…

Присел, но взгудел, отпрянул кошкой…

А любо! густа темь на дворе!

Скользнули пальцы, ища застежку,

По смуглым пятнам на кобуре…

Револьвер, пушка, ручная граната ль,-

Добру своему ты господин.

Иди, выходи же, заячья падаль!

Ведь я безоружен! Я один!

Да крепче винти, завинчивай гайки.

Нацелься… Жутко? Дрожит рука?

Мне пуля — на миг… А тебе нагайки,

Тебе хлысты мои — на века!

12 января 1918

СПБ

ОПЯТЬ

Опять она? Бесстыдно в грязь

Колпак фригийский сбросив,

Глядит, кривляясь и смеясь

И сразу обезносев.

Ты не узнал? Конечно — я!

Не те же ль кровь и раны,

И пулеметная струя,

И бомбы с моноплана?

Живу три года с дураком,

Целуюсь ежечасно.

А вот, надула колпаком

И этой тряпкой красной!

Пиши миры свои — ты мой!

И чем миры похабней -

Тем крепче связь твоя со мной

И цепи неослабней.

Остра, безноса и верна,

Я знаю человека…

Ура! Да здравствует Война

Отныне и до века!

Февраль 1918

СПБ

ЕСЛИ

Если гаснет свет — я ничего не вижу.

Если человек зверь — я его ненавижу.

Если человек хуже зверя — я его убиваю.

Если кончена моя Россия — я умираю.

Февраль 1918

СПБ

МОСТЫ

Говорить не буду о смерти,

без слов все кругом — о смерти;

кто хочет и не хочет — верьте,

что живы мертвые…

Не от мертвых — отступаю,

так надо — я отступаю,

так надо — я мосты взрываю,

за мостами — не мертвые…

Перекрутились, дымясь, нити,

оборвались, кровавясь, нити,

за мостами остались — взгляните!-

живые — мертвее мертвых…

Февраль 1918

СПБ

НА ПОЛЕ ЧЕСТИ

Памяти В. А. Р. Р.

О сделай, Господи, скорбь нашу светлою,

Далекой гнева, боли и мести,

А слезы — тихой росой предрассветною

О нем, убиенном на поле чести.

Свеча ль истает, Тобой зажженная?

Прими земную и, как невесте,

Открой поля Твои озаренные

Душе убиенного на поле чести.

Февраль 1918

СПБ

ДВЕРЬ

Мы, умные,— безумны,

Мы, гордые,— больны,

Растленной язвой чумной

Давно заражены.

От боли мы безглазы,

А ненависть — как соль

И ест, и травит язвы,

Ярит слепую боль.

О черный бич страданья!

О ненависти зверь!

Пройдем ли покаянья

Целительную дверь?

Замки ее суровы

И створы тяжелы.

Железные засовы,

Медяные углы.

Дай силу не покинуть,

Господь, пути Твои,

Дай силу отодвинуть

Тугие вереи!

Mapт 1918

СПБ

КТО OH?

Проклятой памяти безвольник,

И не герой — и не злодей,

Пьеро, болтун, порочный школьник,

Провинциальный лицедей,

Упрям, по-женски своенравен,

Кокетлив и правдиво-лжив,

Не честолюбец — но тщеславен,

И невоспитан, и труслив…

В своей одежде неопрятной

Развел он нечисть наших дней,

Но о свободе незакатной

Звенел, чем дале, тем нежней…

Когда распучившейся гади

Осточертела песнь Пьеро,-

Он, своего спасенья ради,

Исчез, как легкое перо.

Ему сосновый скучен шелест…

Как претерпеть унылый час?

А здесь не скучно: гадья челюсть,

Хрустя, дожевывает нас.

Забвенья нет тому, что было.

Не смерть позорна — пусть умрем…

Но увенчает и могилу

Пьеро — дурацким колпаком.

Март 1918

СПБ

ИМЯ

Безумные годы совьются во прах,

Утонут в забвеньи и дыме.

И только одно сохранится в веках

Святое и гордое имя.

Твое, возлюбивший до смерти, твое,

Страданьем и честью венчанный.

Проколет, прорежет его острие

Багровые наши туманы.

От смрада клевет не угаснет огонь,

И лавр на челе не увянет.

Георгий, Георгий! Где верный твой конь?

Георгий Святой не обманет,-

Он близко! Вот хруст перепончатых крыл

И брюхо разверзтое Змия…

Дрожи, чтоб Святой и тебе не отметил

Твои блудодейства, Россия!

Апрель 1918

СПБ

ГДЕ OH?

Близкому — далекому

Я знаю, что жизнь размерена,

и круг ввивается в круг.

Но где он, опять потерянный,

опять далекий друг?

Горя каким томлением

и судьбы чьи — верша,

стремит к своим достижениям

уверенная душа?

Мне милы ее огромности,

то срыв — то всплеск огня.

И все ее сложные темности,

прозрачные для меня.

Я знал, какие извилины

лежат на его путях.

Но конь не споткнется взмыленный -

поводья в крепких руках.

Спокойно в алые дали я

гляжу — совершений жду.

И что бы ни было далее -

я верю в его Звезду!

Апрель 1918

СПБ

ЖЕЛТОЕ ОКНО

Иди сюда, взгляни-ка

Сквозь желтое стекло.

Взгляни, как небо дико,

Подземно и светло.

Клубясь, ползет червивый

И дымный ворох туч.

Мертво рудеют ивы

Над желтью жарких круч.

Ручей по дну оврага -

Как черное вино.

Как жженая бумага -

Трава в мое окно.

Бессмысленно-кровавы

Тела апрельских рощ.

Накрапывает ржавый,

Сухой и горький дождь.

И всюду эти стекла

Проклятого окна.

Земля моя поблекла,

Земля опалена!

Апрель 1918

«По торцам оледенелым…»

По торцам оледенелым,

В майский утренний мороз,

Шел, блестя хитоном белым,

Опечаленный Христос.

Он смотрел вдоль улиц длинных,

В стекла запертых дверей.

Он искал своих невинных

Потерявшихся детей.

Все — потерянные дети,-

Гневом Отчим дышат дни,-

Но вот эти, но вот эти,

Эти двое — где они?

Кто сирот похитил малых,

Кто их держит взаперти?

Я их знаю, Ты мне дал их,

Если отнял — возврати…

Покрывало в ветре билось,

Божьи волосы крутя…

Не хочу, чтоб заблудилось

Неразумное дитя…

В покрывале ветер свищет,

Гонит с севера мороз…

Никогда их не отыщет,

Двух потерянных — Христос.

Май 1918

СПБ

«По камням ночной столицы…»

Всем, всем, всем

По камням ночной столицы,

Провозвестник Божьих гроз,

Шел, сверкая багряницей,

Негодующий Христос.

Темен лик Его суровый,

Очи гневные светлы.

На веревке, на пеньковой,

Туго свитые узлы.

Волочатся, пыль целуют

Змиевидные концы…

Он придет, Он не минует,

В ваши храмы и дворцы,

К вам, убийцы, изуверы,

Расточители, скопцы,

Торгаши и лицемеры,

Фарисеи и слепцы!

Вот, на празднике нечистом

Он застигнет палачей,

И вопьются в них со свистом

Жала тонкие бичей.

Хлещут, мечут, рвут и режут,

Опрокинуты столы…

Будет вой и будет скрежет -

Злы пеньковые узлы!

Тише город. Ночь безмолвней.

Даль притайная пуста.

Но сверкает ярче молний

Лик идущего Христа.

Май 1918

СПБ

A. БЛОКУ

Дитя, потерянное всеми…

Всё это было, кажется, в последний,

В последний вечер, в вешний час…

И плакала безумная в передней,

О чем-то умоляя нас.

Потом сидели мы под лампой блеклой,

Что золотила тонкий дым,

А поздние распахнутые стекла

Отсвечивали голубым.

Ты, выйдя, задержался у решетки,

Я говорил с тобою из окна.

И ветви юные чертились четко

На небе — зеленей вина.

Прямая улица была пустынна,

И ты ушел — в нее, туда…

------------------------------

Я не прощу. Душа твоя невинна.

Я не прощу ей — никогда.

Апрель 1918

СПБ

НАПРАСНО

Всю душу не тебе ли я

Несу — но тщетно:

Как тихая Корделия,

Ты неответна.

Заря над садом красная,

Но сад вечерен.

И, может быть, напрасно я

Тебе так верен.

1918

СПБ

ЕСТЬ РЕЧИ…

У каждого свои волшебные слова.

Они как будто ничего не значат,

Но вспомнятся, скользнут, мелькнут едва,-

И сердце засмеется и заплачет.

Я повторять их не люблю; я берегу

Их от себя, нарочно забывая.

Они мне встретятся на новом берегу:

Они написаны на двери Рая.

Июнь 1918

СПБ

СВЕЧА НЕНАВИСТИ

Рабы, лгуны, убийцы, тати ли -

Мне ненавистен всякий грех.

Но вас, Иуды, вас, предатели,

Я ненавижу больше всех.

Со страстью жду, когда изведаю

Победный час, чтоб отомстить,

Чтоб вслед за мщеньем и победою

Я мог поверженным — простить.

Но есть предатели невинные:

Странна к ним ненависть моя…

Ее и дни, и годы длинные

В душе храню ревниво я.

Ревниво теплю безответную

Неугасимую свечу.

И эту ненависть заветную

Люблю… но мести не хочу.

Пусть к черной двери искупления

Слепцы-предатели идут…

Что значу я? Не мне отмщение,

Не мой над ними будет суд,

Мне только волею Господнею

Дано у двери сторожить,

Чтоб им ступени в преисподнюю

Моей свечою осветить.

Июнь 1918

МОЖЕТ БЫТЬ…

Скоро изменятся жизни цветы,

я отойду ото всех, кто мил,

буду иные искать ответы,

если здешние отлюбил.

И не будет падений в бездны:

просто сойду со ступень крыльца,

просто совьется свиток звездный,

если дочитан — до конца.

Июнь 1918

СПБ

НЕ БЫВАЕТ

Нет, не бывает, не бывает,

Не будет, не было и нет.

Зачем нас этот сон смущает,

На безответное ответ?

Он до сих пор кому-то снится,

И до сих пор нельзя забыть…

Он никогда не воплотится:

Здесь — ничего не может быть.

Август 1918

СПБ

ЗА КОПЬЯМИ

Горят за копьями ограды,

В жестокой тайне сочетаний,

Неугасимые лампады

Моих сверкающих мечтаний.

Кто ни придет к ограде,— друг ли,

Иль враг,— войти в нее не смея,

Лампады меркнут, точно угли,

Во тьме дыша и ало рдея.

Не знать огней моих лампадных

Тому, кого страшат потери.

Остры концы мечей оградных,

И нет в ограде этой — двери.

Сверкайте, радужные цепи

Моих лампад, моих мечтаний,

В бесплодности великолепий,

В ненужности очарований.

Август 1918

СПБ

ЧАС ПОБЕДЫ

…Он ушел, но он опять вернется. Он ушел и не открыл лица… Что мне делать, если он вернется? Не могу я разорвать кольца… «В черту» (1905)

Он опять пришел — глядит презрительно

(Кто — не знаю, просто Он, в плаще)

И смеется: «Это утомительно,

Надо кончить — силою вещей.

Я устал следить за жалкой битвою,

А мои минуты на счету.

Целы, не разорваны круги твои,

Ни один не вытянут в черту.

Иль душа доселе не отгрезила?

Я мечтаний долгих не люблю.

Кольца очугуню, ожелезю я

И надежно скрепы заклеплю».

Снял перчатки он с улыбкой гадкою

И схватился за концы кольца…

Но его же черною перчаткою

Я в лицо ударил пришлеца.

Нет! Лишь кровью может быть запаяно

И распаяно мое кольцо!..

Плащ упал, отвеянный нечаянно,

Обнажая мертвое лицо.

Я взглянул в глаза его знакомые,

Я взглянул… И сник он в пустоту.

В этот час победное кольцо мое

В огненную выгнулось черту.

Сентябрь 1918

СПБ

КАК ПРЕЖДЕ

Твоя печальная звезда

Недолго радостью была мне:

Чуть просверкнула,— и туда,

На землю,— пала темным камнем.

Твоя печальная душа

Любить улыбку не посмела

И, от меня уйти спеша,

Покровы черные надела.

Но я навек с твоей судьбой

Связал мою — в одной надежде.

Где б ни была ты — я с тобой,

И я люблю тебя, как прежде.

Сентябрь 1918

СПБ

ДНИ

Все дни изломаны, как преступлением,

Седого Времени заржавел ход.

И тело сковано оцепенением,

И сердце сдавлено, и кровь — как лед.

Но знаю молнии: всё изменяется…

Во сне пророческом иль наяву?

Копье Архангела меня касается

Ожогом пламенным — и я живу.

Пусть на мгновение,— на полмгновения,

Одним касанием растоплен лед…

Я верю в счастие освобождения,

В Любовь, прощение, в огонь — в полет!

Ноябрь 1918

СПБ

ТЯЖЕЛЫЙ СНЕГ

В. А. Злобину

Звезда субботняя лампады,

За окнами — тяжелый снег,

Пространств пустынные преграды,

Ночных мгновений четкий бег…

Вот 3 удара, словно пенье

Далекое — колоколов…

И я, чтоб задержать мгновенья,

Их сковываю цепью слов.

Ноябрь 1918

СПБ

14 ДЕКАБРЯ 18 г.

Нас больше нет. Мы всё забыли,

Взвихрясь в невиданной игре.

Чуть вспоминаем, как вы стыли

В карре, в далеком декабре.

И как гремящий Зверь железный,

Вас победив,— не победил…

Его уж нет — но зверь из бездны

Покрыл нас ныне смрадом крыл.

Наш конь домчался, бездорожен,

Безузден, яр,— куда? куда?

И вот, исхлестан и стреножен,

Последнего он ждет суда.

Заветов тайных Муравьева

Свились напрасные листы…

Напрасно, Пестель, вождь суровый,

В узле пеньковом умер ты,

Напрасно всё: душа ослепла,

Мы преданы червю и тле,

И не осталось даже пепла

От «Русской Правды» на земле.

Декабрь 1918

СПБ

ЗНАЙТЕ!

Она не погибнет,— знайте!

Она не погибнет, Россия.

Они всколосятся,— верьте!

Поля ее золотые.

И мы не погибнем,— верьте!

Но что нам наше спасенье?

Россия спасется,— знайте!

И близко ее воскресенье.

Декабрь 1918

СПБ

ТИШЬ

На улицах белая тишь.

Я не слышу своего сердца.

Сердце, отчего ты молчишь?

Такая тихая, такая тихая тишь…

Город снежный, белый — воскресни!

Луна — окровавленный щит.

Грядущее всё неизвестней…

Сердце мое, воскресни! воскресни!

Воскресение — не для всех.

Тихий снег тих, как мертвый.

Над городом распростерся грех.

Тихо плачу я, плачу — обо всех.

Декабрь 1918

СПБ

КАЧАНИЕ

Всё «Я» мое, как маятник, качается,

и длинен, длинен размах.

Качается, скользит, перемежается -

то надежда — то страх.

От знания, незнания, мерцания

умирает моя плоть.

Безумного качания страдание

ты ль осудишь, Господь?

Прерви его, и зыбкое мучение

останови! останови!

Но только не на ужасе падения,

а на взлете — на Любви!

Февраль 1919

СПБ

ТЩЕТА

Я шел по стылому, седому льду.

Мой каждый шаг — ожоги и порезы.

Искал тебя — и знал, что не найду,

Как синтез не найду без антитезы.

Смотрело маленькое солнце зло

(Для солнца нет ни бывших, ни грядущих) -

На хрупкое и скользкое стекло,

На лица синие мимоидущих.

Когда-нибудь и ты меня искать

Пойдешь по той же режущей дороге.

И то же солнце будет озарять

Твою тщету и раненые ноги.

Mapт 1919

СПБ

ПОКА

Я ненавижу здешнее «пока»:

С концами всё, и радости, и горе.

Ведь как бы ни была длинна река -

Она кончается, впадая в море.

Противны мне равно земля, и твердь,

И добродетель, и бесчеловечность;

Одну тебя я принимаю, Смерть:

В тебе единой не пока — но вечность.

Апрель 1919

СПБ

С ВАРЕВОМ

Две девочки с крошечными головками,

ужасно похожие друг на дружку,

тащили лапками, цепкими и ловкими,

уёмистую, как бочонок, кружку.

Мне девчонки показались занятными,

заглянул я в кружку мимо воли:

суп,— с большими сальными пятнами,

а на вкус — тепловатый и без соли.

Захихикали, мигнули: «Не нравится?

да он из лучшего кошачьего сала!

наш супец — интернационально славится;

а если тошнит,— так это сначала…»

Я от скуки разболтался с девчонками;

их личики непрерывно линяли,

но голосами монотонно-звонкими

они мне всё о себе рассказали:

«Личики у нас, правда, незаметные,

мы сестрицы, и мы — двойняшки;

мамаш у нас количества несметные,

и все мужчины наши папашки.

Я — Счастие, а она — Упокоение,

так зовут нас лучшие поэты…

Совсем напрасно твое удивление:

или ты, глупый, не веришь в это?»

Такой от девчонок не ждал напасти я,

смеюсь: однако, вы осмелели!

Уж не суп ли без соли — эмблема счастия?

Нет, как зовут вас на самом деле?

Хохоток их песочком сеется…

«Как зовутся Сказать ему, сестрица?

Да Привычкой и Отвычкой, разумеется!

наших имен нам нечего стыдиться.

Мы и не стыдимся их ни крошечки,

а над варевом смеяться — глупо;

мы, Привычка и Отвычка,— кошечки…

Подожди, запросишь нашего супа…»

Апрель 1919

СПБ

ЛЕТОМ

О, эти наши дни последние, Обрывки неподвижных дней! И только небо в полночь меднее Да зори голые длинней…

Хочу сказать… Но нету голоса.

На мне почти и тела нет.

Тугим узлом связались полосы

Часов и дней, недель и лет.

Какою силой онедвижена

Река земного бытия?

Чьим преступленьем так унижена

Душа свободная моя?

Как выносить невыносимое?

Чем искупить кровавый грех,

Чтоб сократились эти дни мои,

Чтоб Он простил меня — и всех?

Июль 1919

СПБ

ОСЕНЬЮ

(СГОН НА РЕВОЛЮЦИЮ)

На баррикады! На баррикады!

Сгоняй из дальних, из ближних мест…

Замкни облавой, сгруди, как стадо,

Кто удирает — тому арест.

Строжайший отдан приказ народу,

Такой, чтоб пикнуть никто не смел.

Все за лопаты! Все за свободу!

А кто упрется — тому расстрел.

И все: старуха, дитя, рабочий -

Чтоб пели Интер-национал.

Чтоб пели, роя, а кто не хочет

И роет молча — того в канал!

Нет революций краснее нашей:

На фронт — иль к стенке, одно из двух.

…Поддай им сзаду! Клади им взашей,

Вгоняй поленом мятежный дух!

На баррикады! На баррикады!

Вперед, за «Правду», за вольный труд!

Колом, веревкой, в штыки, в приклады…

Не понимают? Небось поймут!

25 октября 1919

СПБ

НОЧЬ

…Не рассветает, не рассветает…

На брюхе плоском она ползет.

И всё длиннеет, всё распухает…

Не рассветает! Не рассветет.

Декабрь 1919

СПБ

ПЕСНЯ БЕЗ СЛОВ

Как ясен знак проклятый

Над этими безумными!

Но только в час расплаты

Не будем слишком шумными.

Не надо к мести зовов

И криков ликования:

Веревку уготовав -

Повесим их в молчании.

Декабрь 1919

СПБ

ТАМ И ЗДЕСЬ

Там — я люблю иль ненавижу,-

Но понимаю всех равно:

И лгущих,

И обманутых,

И петлю вьющих,

И петлей стянутых…

А здесь — я никого не вижу.

Мне все равны. И всё равно.

Январь 1920

Бобруйск

ВИДЕНИЕ

(ЭТЮД НА «АНТЕ»)

На Смольном новенькие банты

из алых заграничных лент.

Закутили красноармейские франты,

близится великий момент.

Жадно комиссарские аманты

мечтают о журнале мод.

Улыбаются спекулянты,

до ушей разевая рот.

Эр-Эс-Эф-ка — из адаманта,

победил пролетарский гнев!

Взбодрились оба гиганта,

Ульянов и Бронштейн Лев.

Завели крепостные куранты

(кто услышит ночной расстрел?),

разработали все пуанты

европейских революционных дел.

В цене упали бриллианты,

появился швейцарский сыр…

………………………

Что случилось? А это Антанта

с большевиками заключает мир.

Январь 1920

Минск

ОТТУДА?

Д. П. С.

Она никогда не знала,

как я любил ее,

как эта любовь пронзала

всё бытие мое.

Любил ее бедное платье,

волос ее каждую прядь…

Но если б и мог сказать я -

она б не могла понять.

И были слова далеки…

И так — до последнего дня,

когда в мой путь одинокий

она проводила меня…

Ни жалоб во мне, ни укора…

Мне каждая мелочь близка,

над каждой я плачу, которой

касалась ее рука…

Не знала — и не узнает,

как я любил ее,

каким острием пронзает

любовь — бытие мое.

И, может быть, лишь оттуда,-

если она уж там,-

поймет любви моей чудо

она по этим слезам…

Май 1920

Варшава

ГЛАЗА ИЗ ТЬМЫ

О эти сны! О эти пробуждения!

Опять не то ль,

Что было в дни позорного пленения,

Не та ли боль?

Не та, не та! Стремит еще стремительней

Лавина дней,

И боль еще тупее и мучительней,

Еще стыдней.

Мелькают дни под серыми покровами,

А ночь длинна.

И вся струится длительными зовами

Из тьмы,— со дна…

Глаза из тьмы, глаза навеки милые,

Неслышный стон…

Как мышь ночная, злая, острокрылая,

Мой каждый сон.

Кому страдание нести бесслезное

Моих ночей?

Таит ответ молчание угрозное,

Но чей? Но чей?

Август 1920

Варшава

РОДНОЕ

Т. И. М.

Есть целомудрие страданья

И целомудрие любви.

Пускай грешны мои молчанья -

Я этот грех ношу в крови.

Не назову родное имя,

Любовь безмолвная свята.

И чем тоска неутолимей,

Тем молчаливее уста.

Декабрь 1920

Париж

КЛЮЧ

Струись,

Струись,

Холодный ключ осенний.

Молись,

Молись,

И веруй неизменней.

Молись,

Молись,

Молитвой неугодной.

Струись,

Струись,

Осенний ключ холодный…

Сентябрь 1921

Висбаден

БУДЕТ

И. И. Манухину

Ничто не сбывается.

А я верю.

Везде разрушение,

А я надеюсь.

Все обманывают,

А я люблю.

Кругом несчастие,

Но радость будет.

Близкая радость,

Нездешняя — здесь.

1922

МОЛОДОМУ ВЕКУ

Тринадцать лет! Мы так недавно

Его приветили, любя.

В тринадцать лет он своенравно

И дерзко показал себя.

Вновь наступает день рожденья…

Мальчишка злой! На этот раз

Ни празднества, ни поздравленья

Не требуй и не жди от нас.

И если раньше землю смели

Огнем сражений зажигать -

Тебе ли, Юному, тебе ли

Отцам и дедам подражать?

Они — не ты. Ты больше знаешь.

Тебе иное суждено.

Но в старые меха вливаешь

Ты наше новое вино!

Ты плачешь, каешься? Ну что же!

Мир говорит тебе: «Я жду».

Сойди с кровавых бездорожий

Хоть на пятнадцатом году!

1914

О ПОЛЬШЕ

Я стал жесток, быть может…

Черта перейдена.

Что скорбь мою умножит,

Когда она — полна?

В предельности суровой

Нет «жаль» и нет «не жаль»…

И оскорбляет слово

Последнюю печаль.

О Бельгии, о Польше,

О всех, кто так скорбит,-

Не говорите больше!

Имейте этот стыд!

1915

ТОГДА И ОПЯТЬ

Просили мы тогда, чтоб помолчали

Поэты о войне;

Чтоб пережить хоть первые печали

Могли мы в тишине.

Куда тебе! Набросились зверями:

Война! Войне! Войны!

И крик, и клич, и хлопанье дверями…

Не стало тишины.

А после, вдруг,— таков у них обычай,-

Военный жар исчез.

Изнемогли они от всяких кличей,

От собственных словес.

И, юное безвременно состарив,

Текут, бегут назад,

Чтобы запеть, в тумане прежних марев,-

На прежний лад.

1915

МИЛАЯ

Где-то милая? Далеко,

На совдепской на земле.

Ходит, бродит одиноко,

Ест солому, спит в золе.

Или, может, изменила,

Поступила в Нарпродком?

Бриллианты нацепила

И сидит с большевиком?

Провожала, так недаром

Говорила мне: ну что ж?

Подружусь я с комиссаром,

Если скоро не придешь.

Нет, не верю! Сердце чисто,

И душа ее верна.

Не полюбит коммуниста,

Не таковская она.

Голодает, холодает,-

Не продаст чертям души.

Наше войско дожидает:

Где мой милый? Поспеши!

Я в томленьи ежечасно,

Где же друг? Освободи!

Убери ты этих красных…

Милый, белый мой, приди!

Слышу, слышу, верь заклятью!

Мы готовы, мы идем!

Все нагрянем буйной ратью,

Красных дьяволов сметем.

Или кони наши — клячи?

Братья, други, все ко мне!

Иль у вас никто не плачет

На родимой стороне?

РВАНЬ

Видали ль вы, братцы,

Какой у нас враг,

С кем будем сражаться,

Какой у них флаг?

Эй, красное войско!

Эй, сборная рать!

Ты ль смертью геройской

Пойдешь умирать?

Китайцы, монголы,

Башкир да латыш…

И всякий-то голый,

А хлебца-то — шиш…

И немцы, и турки,

И черный мадьяр…

Командует юркий

Брюнет-комиссар.

Плетется, гонимый,

И русский дурак,

Столкуемся с ним мы,

Не он же наш враг.

_____

Мы скажем: ты с нами.

Сдавайся своим!

Взгляни, что за знамя

Над войском твоим?

Взгляни, как чернеет,

Чернеет насквозь.

Не кровью ль твоею

Оно запеклось?

Очнись от угара

И с Богом — вперед!

Тащи комиссара,

А сброд — удерет.

Погоним их вместе,

Дорогу, воры!

Мы к семьям, к невесте,

В родные дворы!

КОМИССАР

Комиссар! Комиссар!

Отрастил ты брюхо.

Оттого-то наш народ

Душит голодуха.

Комиссар! Комиссар!

Эй, не зарывайся.

Не спасет тебя Че-Ка,

Сколько ни старайся.

Комиссар! Комиссар!

Нам с тобой не внове.

Мы теперь — не дураки,

Попил нашей крови.

Комиссар! Комиссар!

Трусишь, милый? Вольно!

Наших баб нацеловал,

А теперь — довольно.

Комиссар! Комиссар!

Пуля — много чести.

На веревке повиси,

На своей невесте!

КРАСНАЯ ЗВЕЗДА

Повалили Николая,

Ждали воли, ждали рая -

Получили рай:

Прямо помирай.

Воевать не пожелали,

Мир похабный подписали,

Вместо мира, вот -

Бьемся третий год.

Додушив буржуев, сами

Стать хотели буржуями,

Вот те и буржуй:

Паклю с сеном жуй.

Видим, наше дело чисто…

Записались в коммунисты,

Глядь, взамен пайка -

Сцапала Че-Ка.

Не судили — осудили,

И китайцев пригласили…

К стенке под расстрел -

Окончанье дел.

Заклинаем люд рабочий,

Трудовой и всякий прочий,

До последних дней:

Будьте нас умней!

Не сидите вы в Совете!

Всех ужасней бед на свете

Черная беда -

Красная Звезда.

ТОВАРИЩ

Неспокойствие во взоре,

Ловок, юрок, брит.

Чепуху такую порет,

Даже слушать — стыд.

Врет, что вырос на Урале,

Этакий нахал!

В плен его мы что ли взяли,

Как сюда попал?

Всюду трется, всюду вьется,

Всюду лезет в спор:

«Что в Совдепии живется

Плохо — сущий вздор.

Этих басен ходит много

Про советский край.

Там, не верите? ей-Богу,

Не житье — а рай.

Что душе твоей угодно,

Можешь всё купить.

Кормят, поят превосходно,

Весело служить.

Все обуты, все одеты,

Не на что роптать.

Опекают всех Советы,

Как родная мать.

Говорят, что пулеметы

Ставят за спиной.

Эка, не было заботы!

Сами рвутся в бой.

Всё честь-честью. Всё как надо.

Никаких Че-Ка.

Дисциплина и порядок.

Русские войска.

И охота вам сражаться,

На своих идти?

Так ли думаете, братцы,

Родину спасти?»

Ах ты, бритая лисица,

Вот куда ты гнешь!

Только стоит ли трудиться:

Нас не проведешь!

Ишь нашелся примиритель!

Видим, кто таков!

Не умеришь нашей прыти

Бить большевиков.

Знаешь, пуля есть шальная?

Не уйти в кусты:

Для такого негодяя

Отлита, как ты.

ПИСЬМО ИЗ СОВДЕПИИ

С аэроплана посылаю

Письмо — кому? Кому-нибудь.

Хочу сказать, что умираю,

Что тяжкий камень давит грудь.

Знакомый летчик, парень смелый,

Мне обещался сбросить лист.

(Я знаю, летчик этот — белый,

Хоть говорит, что коммунист.)

Кому б листочки ни попались,

Пусть он поверит, пусть поймет:

Мы ныне в муке все сравнялись,

Нет ни рабочих, ни господ.

Я сам рабочий, пролетарий,

Из Петрограда — металлист;

Схватили, заперли в подвале

За то, что я — социалист.

Жена сидела и сынишка,

Сидели с нами мужики -

Зачем не ссыпали «излишка»

Армейцам красным в сундуки.

В допросах мы хлебнули горя:

Ходил кулак, свистела плеть…

Жена моя скончалась вскоре,

Да что ж! И лучше помереть.

О мне не толк — мы все страдальцы.

На землю нашу пала тень.

Впились в нас дьявольские пальцы,

И недалек последний день.

Скажите всем — ужель не знают?

Ужель еще не пробил час?

Что красный дьявол замышляет,

Прикончив здесь — идти на вас.

Скажите всем, что небо грозно,

Что гибель наша — гибель вам.

Скорей, скорей, пока не поздно!

Идите все на помощь к нам!

Труслив наш враг, хотя и ловкий,

Легко с ним справимся и мы…

Но развяжите нам веревки,

Освободите из тюрьмы!

Зовем из вражеского стана,

Из преисподней мы кричим…

Лети, письмо с аэроплана,

К свободным, честным и живым!

РОДИНЕ

1

Не знаю, плакать иль молиться,

Дождаться дня, уйти ли в ночь,

Какою верой укрепиться,

Каким неверием помочь?

И пусть вины своей не знаем,

Она в тебе, она во мне;

И мы горим и не сгораем

В неочищающем огне.

2

Повелишь умереть — умрем.

Жить прикажешь — спорить не станем.

Как один, за тебя пойдем,

За тебя на тебя восстанем.

Видно, жребий у нас таков;

Видно, велено так законом,

Откликается каждый зов

В нашем сердце, тобой зажженном.

Будь, что будет. Нейти назад:

Покорились мы Божьей власти.

Подымайся на брата брат,

Разрывайся душа на части!

БОЖИЙ СУД

Это, братцы, война не военная,

Это, други, Господний наказ.

Наша родина, горькая, пленная,

Стонет, молит защиты у нас.

Тем зверьем, что зовутся «товарищи»,

Изничтожена наша земля.

Села наши — не села, пожарищи,

Опустели родные поля.

Плачут дети, томясь в испытании

И от голода еле дыша,

Неужель на такие страдания

Не откликнется наша душа?

Мы ль не слышим, что совестью велено?

Мы ль не двинемся все, как один,

Не покажем Бронштейну да Ленину,

Кто на русской земле господин?

Самодержцы трусливые, куцые,

Да погибнут под нашим огнем!

Знамя новой, святой революции

В землю русскую мы понесем.

Слава всем, кто с душой неизменною

В помощь Родине ныне идут.

Это, други, война не военная,

Это Божий свершается суд.

ГОСТЬ

Как приехал к нам англичанин-гость,

По Гостиному по Двору разгуливает,

В пустые окна заглядывает.

Он хотел бы купить — да нечего.

Денег много — а что толку с того?

Вот идет англичанин завтракать,

Приходит он в Европейскую гостиницу,

А ее, сердечную, и узнать нельзя.

Точно двор извозчичий заплевана,

Засорена окурками да бумажками.

Три года скреби — не выскребешь,

Не выскребешь, не выметешь.

Ни тебе обеда, ни ужина,

Только шмыгают туда-сюда

Ловкачи — комиссары бритые.

Удивился гость, покачал головой

И пошел на Садовую улицу

Ждать трамвая номер тринадцатый.

Ждет он час, ждет другой,— не идет трамвай.

А прохожие только посмеиваются:

«Ишь нашелся какой избалованный.

Что ж, пожди, потерпи, коли время есть,

Долго ли до второго пришествия?»

И прождал бы он так до вечера,

Да терпение аглицкое лопнуло.

И побрел он пешком к Покрову, домой.

Наплывали сумерки осенние,

Фонарей не видать, не светятся,

Ни души кругом, тишина да мгла,

Только слышно: журчит где-то около

Ручеек, по камушкам прыгая,

Да скрипит-шуршит, мягко стелется

Под ногою трава забвения.

Вот пришел он домой измученный,

Не горит камин, темно-холодно,

Керосину в лампе ни капельки,

Хлеба ни крошки, ни корочки,

Трубы лопнули — не идет вода,

Не идет, только сверху капает,

С потолка на голую лысину.

Покорился гость, делать нечего.

Доплелся до кровати ощупью

И улегся спать, не поужинав.

Как заснул он — выползла из щелочки

Ядовитая вошь тифозная.

Поглядела, воздуха понюхала,

Очень запах ей аглицкий понравился,

Подползла она тихонько, на цыпочках,

И… кусь! англичанина в самый пуп,

Пролежал англичанин в сыпном тифу,

Пролежал полтора он месяца.

А как выздоровел, сложил чемодан

И удрал, не теряя времени,

Прямо в Лондон через Финляндию.

Вот приехал к себе он на родину,

Обо всем Ллойд Джоржу докладывает:

«Ваше, говорит, Превосходительство,

Был я в русской советской республике,

Еле ноги унес, еле душу спас.

Никого там нет, ничего там нет,

Только белая вошь да голый шиш,

С кем торговлю вести, мир заключать,

Не со вшой ли сыпнотифозною?»

А Ллойд Джорж сидит, усмехается,

Пузом своим потряхивает,

На соседнюю дверь подмигивает:

«Обману, говорит, я обманщиков,

Самого товарища Красина.

Штуку выкину, только дайте срок.

Время терпит, а дело трудное».

_____

Врет, иль правду говорит?

Спорить неуместно.

Кто кого перехитрит,

Ой, неизвестно.

СИЯНЬЯ

Сиянье слов… Такое есть ли?

Сиянье звезд, сиянье облаков -

Я всё любил, люблю… Но если

Мне скажут: вот сиянье слов -

Отвечу, не боясь признанья,

Что даже святости блаженное сиянье

Я за него отдать готов…

Всё за одно сиянье слов!

Сиянье слов? О, повторять ли снова

Тебе, мой бедный человек-поэт,

Что говорю я о сияньи Слова,

Что на земле других сияний нет?

ИДУЩИЙ МИМО

У каждого, кто встретится случайно

Хотя бы раз — и сгинет навсегда,

Своя история, своя живая тайна,

Свои счастливые и скорбные года.

Какой бы ни был он, прошедший мимо,

Его наверно любит кто-нибудь…

И он не брошен: с высоты, незримо,

За ним следят, пока не кончен путь.

Как Бог, хотел бы знать я все о каждом,

Чужое сердце видеть, как свое,

Водой бессмертья утолять их жажду -

И возвращать иных в небытие.

МЕРА

Всегда чего-нибудь нет,-

Чего-нибудь слишком много…

На всё как бы есть ответ -

Но без последнего слога.

Свершится ли что — не так,

Некстати, непрочно, зыбко…

И каждый не верен знак,

В решеньи каждом — ошибка.

Змеится луна в воде,-

Но лжет, золотясь, дорога…

Ущерб, перехлест везде.

А мера — только у Бога.

НАД ЗАБВЕНЬЕМ

Я весь, и сердцем и телом,

Тебя позабыл давно,

Как будто в дому опустелом

Закрылось твое окно.

И вот, этот звук случайный,

Который я тоже забыл,

По связи какой-то тайной

Меня во мне изменил.

Душу оставил всё тою,

Уму не сказал ничего,

Лишь острою теплотою

Наполнил меня всего.

Не память, — но воскресенье,

Мгновений обратный лет…

Так бывшее над забвеньем

Своею жизнью живет.

РОЖДЕНИЕ

Беги, беги, пещерная вода,

Как пенье звонкая, как пламя чистая.

Гори, гори, небесная звезда,

Многоконечная, многолучистая.

Дыши, дыши, прильни к Нему нежней,

Святая, радостная, ночь безлунная…

В тебе рожденного онежь, угрей,

Солома легкая, золоторунная…

Несите вести, звездные мечи,

Туда, туда, где шевелится мга,

Где кровью черной облиты снега,

Несите вести, острые лучи.

На край земли, на самый край, туда -

Что родилась Свобода трехвенечная

И что горит восходная Звезда,

Многоочитая, многоконечная…

24 декабря

ЖЕНСКОСТЬ

Падающие, падающие линии…

Женская душа бессознательна,

Много ли нужно ей?

Будьте же, как буду отныне я,

К женщине тихо-внимательны,

И ласковей, и нежней.

Женская душа — пустынная,

Знает ли, какая холодная,

Знает ли, как груба?

Утешайте же душу невинную,

Обманите, что она свободная…

Всё равно она будет раба.

ВEЧНОЖЕНСТВЕННОЕ

Каким мне коснуться словом

Белых одежд Ее?

С каким озареньем новым

Слить Ее бытие?

О, ведомы мне земные

Все твои имена:

Сольвейг, Тереза, Мария…

Все они — ты Одна.

Молюсь и люблю… Но мало

Любви, молитв к тебе,

Твоим — твоей от начала

Хочу пребыть в себе,

Чтоб сердце тебе отвечало -

Сердце — в себе самом,

Чтоб Нежная узнавала

Свой чистый образ в нем…

И будут пути иные,

Иной любви пора.

Сольвейг, Тереза, Мария,

Невеста-Мать-Сестра!

НЕОТСТУПНОЕ

Я от дверей не отойду.

Пусть длится ночь, пусть злится ветер.

Стучу, пока не упаду.

Стучу, пока Ты не ответишь.

Не отступлю, не отступлю,

Стучу, зову Тебя без страха:

Отдай мне ту, кого люблю,

Восстанови ее из праха!

Верни ее под отчий кров,

Пускай виновна — отпусти ей!

Твой очистительный покров

Простри над грешною Россией!

И мне, упрямому рабу,

Увидеть дай ее, живую…

Открой!

Пока она в гробу,

От двери Отчей не уйду я.

Неугасим огонь души,

Стучу — дрожат дверные петли,

Зову Тебя — о, поспеши!

Кричу к Тебе — о, не замедли!

ЗА ЧТО?

Качаются на луне

Пальмовые перья.

Жить хорошо ли мне,

Как живу теперь я?

Ниткой золотой светляки

Пролетают, мигая.

Как чаша, полна тоски

Душа — до самого края.

Морские дали — поля

Бледно-серебряных лилий…

Родная моя земля,

За что тебя погубили?

ЛЯГУШКА

Какая-то лягушка (всё равно!)

Свистит под небом черно-влажным

Заботливо, настойчиво, давно…

А вдруг она — о самом важном?

И вдруг, поняв ее язык,

Я б изменился, все бы изменилось,

Я мир бы иначе постиг,

И в мире бы мне новое открылось?

Но я с досадой хлопаю окном:

Всё это мара ночи южной

С ее томительно-бессонным сном…

Какая-то лягушка! Очень нужно!

ЖАРА

Опять черна, знакома и чиста,

Свой звездный купол ночь вскружила.

Давно мне сердце эта пестрота

Неотвратимостью своею утомила.

И Млечный Путь — застывшая река,

Где не текут и не мерцают струи…

О, тени Божьих мыслей,— облака!

Я вас любил… И как о вас тоскую!

ДОЖДЬ

И всё прошло: пожары, знои,

И всё прошло, — и всё другое:

Сереет влажно полог низкий.

О, милый дождь! Шурши, шурши,

Родные лепеты мне близки,

Как слезы тихие души.

ПЯТНО

Кривое, белое пятно

Комочком смято-мутным

Висит бесцельно и давно

Над морем неуютным.

Вздымая водные пласты,

Колеблет море сваи.

А солнце смотрит с высоты,

Блистая и скучая.

Но вот, в тот миг, когда оно

Сердито в тучу село,

Мне показалось, что пятно

Чуть-чуть порозовело.

Тревожит сердце кривизна,

И розовые тени,

И жду я втайне от пятна

Волшебных превращений…

СТЕНА

В полусверкании зеленом,

Как в полужизни — полусне,

Иду по крутоузким склонам,

По бело-блещущей стене.

И тело легкое послушно,

Хранимо пристальной луной.

И верен шаг полувоздушный

Над осиянной пустотой.

Земля, твои оковы сняты,

Твои законы сменены.

Как немо, вольно и крылато

В высоком царствии луны!

И вьется в полусмертной тени

Мой острый путь — тропа любви…

О мать, земля! моих видений

Далеким зовом — не прерви!

Ужель ты хочешь, чтоб опять я

Рабом очнулся и в провал -

В твои ревнивые объятья -

Тяжелокаменно упал?

БЫТЬ МОЖЕТ

Как этот странный мир меня тревожит!

Чем дальше — тем все меньше понимаю.

Ответов нет. Один всегда: быть может.

А самый честный и прямой: не знаю.

Задумчивой тревоге нет ответа.

Но почему же дни мои ее все множат?

Как родилась она? Откуда?

Где-то -

Не знаю где — ответы есть… быть может?

ЯСНОСТЬ

В. А. Мамченко

Невинны нити всех событий,

Но их не путай, не вяжи,

И чистота, единость нити

Всегда спасет тебя от лжи.

ПРОРЕЗЫ

Здесь — только обещания и знаки:

Игла в закатном золоте вина,

Сияющий прорыв, прорез на мраке…

Здесь только счастье — голубого сна.

Но я земным обетам жадно внемлю.

Текут мгновения, звено к звену.

И я люблю мою родную Землю,

Как мост, как путь в зазвездную страну.

И этот вечер, весь под лунным жалом

(Все вечера, все вечера — один!),

Лишь алый знак, написанный кинжалом

На терпком холоде зеленых льдин.

И чем доверчивее, тем безгрешней

Люблю мое высокое окно.

Одну Нездешнюю люблю я в здешней,

Люблю Ее… Она и ты — одно.

КАК ОН

Георгию Адамовичу

Преодолеть без утешенья,

Всё пережить и всё принять.

И в сердце даже на забвенье

Надежды тайной не питать,-

Но быть, как этот купол синий,

Как он, высокий и простой,

Склоняться любящей пустыней

Над нераскаянной землей.

ГОРНОЕ

Освещена последняя сосна.

Под нею темный кряж пушится.

Сейчас погаснет и она.

День конченый — не повторится.

День кончился. Что было в нем?

Не знаю, пролетел, как птица.

Он был обыкновенным днем.

А все-таки — не повторится.

ЕЙ В ГОРАХ

1

Я не безвольно, не бесцельно

Хранил лиловый мой цветок.

Принес его, длинностебельный,

И положил у милых ног.

А ты не хочешь… Ты не рада…

Напрасно взгляд твой я ловлю.

Но пусть! Не хочешь — и не надо;

Я все равно тебя люблю.

2

Новый цветок я найду в лесу.

В твою неответность не верю, не верю!

Новый, лиловый я принесу

В дом твой прозрачный, с узкою дверью.

Но стало мне страшно там, у ручья:

Вздымился туман из ущелья, стылый,

Тихо шипя, проползла змея…

И я не нашел цветка для милой.

НАСТАВЛЕНИЕ

Молчи. Молчи. Не говори с людьми,

Не подымай с души покрова,

Все люди на земле — пойми! Пойми! —

Ни одного не стоят слова.

Не плачь. Не плачь. Блажен, кто от людей

Свои печали вольно скроет.

Весь этот мир одной слезы твоей,

Да и ничьей слезы не стоит.

Таись, стыдись страданья твоего,

Иди — и проходи спокойно.

Ни слов, ни слез, ни вздоха, — ничего

Земля и люди недостойны.

КЛЮЧ

Был дан мне ключ заветный,

И я его берег.

Он ржавел незаметно…

Последний срок истек.

На мост крутой иду я.

Речная муть кипит.

И тускло бьются струи

О сумрачный гранит,

Невнятно и бессменно

Бормочут о своем,

Заржавленною пеной

Взлетая под мостом.

Широко ветер стужный

Стремит свистящий лет…

Я бросил мой ненужный,

Мой ключ — в кипенье вод.

Он скрылся, взрезав струи,

И где-то лег, на дне…

Прости, что я тоскую.

Не думай обо мне.

ПРОШЛА

На выгибе лесного склона

Я увидал Ее в закатный час.

Зеленая прозрачная корона,

Печальность неподвижных глаз.

Легко прошла, меж алых сосен тая,

Листом коричневым не прошурша,

Корона изумрудела сквозная…

И плакала моя душа.

Любил Ее, люблю, не зная…

Узнаю ль в мой закатный час?

Сверкнет ли мне в последний раз

Ее корона тонкая, сквозная,

Зеленая осеннесть глаз?

ВТАЙНЕ

Сегодня имя твое я скрою,

И вслух — другим — не назову,

Но ты услышишь, что я с тобою,

Опять тобой — одной — живу.

На влажном небе Звезда огромней,

Дрожат — струясь — ее края.

И в ночь смотрю я, и сердце помнит,

Что эта ночь — твоя, твоя!

Дай вновь увидеть родные очи,

Взглянуть в их глубь — и ширь — и синь.

Земное сердце великой Ночью

В его тоске — о, не покинь!

И всё жаднее, все неуклонней

Оно зовет — одну — тебя.

Возьми же сердце мое в ладони,

Согрей,— утишь,— утешь, любя…

ST. THÉ RÉ SE DE L'ENFANT JÉSUS

Девочка маленькая, чужая,

Девочка с розами, мной не виденная,

Ты знаешь все, ничего не зная,

Тебе знакомы пути неиденные -

Приди ко мне из горнего края,

Сердцу дай ответ, неспокойному…

Милая девочка, чужая, родная,

Приди к неизвестному, недостойному…

Она не судит, она простая,

Желанье сердца она услышит,

Розы ее такою чистою,

Такой нежной радостью дышат…

О, будь со мною, чужая, родная,

Роза розовая, многолистая…

ЗЕРКАЛА

А вы никогда не видали?

В саду или в парке — не знаю,

Везде зеркала сверкали.

Внизу, на поляне, с краю,

Вверху, на березе, на ели.

Где прыгали мягкие белки,

Где гнулись мохнатые ветки,-

Везде зеркала блестели.

И в верхнем — качались травы,

А в нижнем — туча бежала…

Но каждое было лукаво,

Земли иль небес ему мало,-

Друг друга они повторяли,

Друг друга они отражали…

И в каждом — зари розовенье

Сливалось с зеленостью травной;

И были, в зеркальном мгновеньи,

Земное и горнее — равны.

ВОСКРЕСЕНЬЕ

Д. М.

Не пытай ни о чем дорогой,

Легкой ткани льняной не трогай,

И в пыли не пытай следов,-

Не ищи невозможных слов.

Посмотри, как блаженны дети;

Будем просты сердцем и мы.

Нету слов об этом на свете,

Кроме слов — последних — Фомы.

ДОСАДА

Когда я воскрес из мертвых,

Одно меня поразило:

Что это восстанье из мертвых

И все, что когда-нибудь было,-

Всё просто, все так, как надо…

Мне раньше бы догадаться!

И грызла меня досада,

Что не успел догадаться.

ВСЁ РАВНО

… Нет! из слабости истощающей

Никуда! Никуда!

Сердце мое обтекающей

Как вода! Как вода!

Ужель написано — и кем оно?

В небесах,

Чтоб въедались в душу два демона,

Надежда и Страх?

Не спасусь, я борюсь,

Так давно! Так давно!

Всё равно утону, уж скорей бы ко дну…

Но где дно?..

8 НОЯБРЯ

Тихие сумерки… И разноцветная

медленно меркнущая морская даль.

Тоже тихая и безответная,

розово-серая во мне печаль.

Пахнет розами и неизбежностью,

кто поможет, и как помочь?

Вечные смены, вечные смежности,

лето и осень — день и ночь…

Свечи кудрявятся за тихой всенощной,

к окнам узким мрак приник,

пахнет розами… Как мы немощны!

Радуйся, радуйся, Архистратиг!

ETERNITÉ FRÉ MISSANTE

В.С. Варшавскому

Моя любовь одна, одна,

Но всё же плачу, негодуя:

Одна,— и тем разделена,

Что разделенное люблю я.

О Время! Я люблю твой ход,

Порывистость и равномерность.

Люблю игры твоей полет,

Твою изменчивую верность.

Но как не полюбить я мог

Другое радостное чудо:

Безвременья живой поток,

Огонь, дыхание «оттуда»?

Увы, разделены они -

Безвременность и Человечность.

Но будет день: совьются дни

В одну — Трепещущую Вечность.

РАВНОДУШИЕ

… Он пришел ко мне, а кто — не знаю, Он плащом закрыл себе лицо… 1906

Он опять пришел, глядит презрительно, Кто — не знаю, просто, он в плаще… 1918

Он приходит теперь не так.

Принимает он рабий зрак.

Изгибается весь покорно

И садится тишком в углу

Вдали от меня, на полу,

Похихикивая притворно.

Шепчет: «Я ведь зашел, любя,

Просто так, взглянуть на тебя,

Мешать не буду, — не смею…

Посижу в своем уголку,

Устанешь — тебя развлеку,

Я разные штучки умею.

Хочешь в ближнего поглядеть?

Это со смеху умереть!

Назови мне только любого.

Укажи скорей, хоть кого,

И сейчас же тебя в него

Превращу я, честное слово!

На миг, не навек!— Чтоб узнать,

Чтобы в шкуре его побывать…

Как минуточку в ней побудешь -

Узнаешь, где правда, где ложь,

Всё до донышка там поймешь,

А поймешь — не скоро забудешь.

Что же ты? Поболтай со мной…

Не забавно? Постой, постой,

И другие я знаю штучки…»-

Так шептал, лепетал в углу,

Жалкий, маленький, на полу,

Подгибая тонкие ручки.

Разъедал его тайный страх,

Что отвечу я ? Ждал и чах,

Обещаясь мне быть послушен.

От работы и в этот раз

На него я не поднял глаз,

Неответен — и равнодушен.

Уходи — оставайся со мной,

Извивайся, — но мой покой

Не тобою будет нарушен…

И растаял он на глазах,

На глазах растворился в прах,

Оттого, что я — равнодушен…

КОГДА?

В церкви пели Верую,

весне поверил город.

Зажемчужилась арка серая,

засмеялись рои моторов.

Каштаны веточки тонкие

в мартовское небо тянут.

Как веселы улицы звонкие

в желтой волне тумана.

Жемчужьтесь, стены каменные,

марту, ветки, верьте…

Отчего у меня такое пламенное

желание — смерти?

Такое пристальное, такое сильное,

как будто сердце готово.

Сквозь пенье автомобильное

не слышит ли сердце зова?

Господи! Иду в неизвестное,

но пусть оно будет родное.

Пусть мне будет небесное

такое же, как земное…

ИГРА

Совсем не плох и спуск с горы:

Кто бури знал, тот мудрость ценит.

Лишь одного мне жаль: игры…

Ее и мудрость не заменит.

Игра загадочней всего

И бескорыстнее на свете.

Она всегда — ни для чего,

Как ни над чем смеются дети.

Котенок возится с клубком,

Играет море в постоянство…

И всякий ведал — за рулем -

Игру бездумную с пространством.

Играет с рифмами поэт,

И пена — по краям бокала…

А здесь, на спуске, разве след -

След от игры остался малый.

Пускай! Когда придет пора

И все окончатся дороги,

Я об игре спрошу Петра,

Остановившись на пороге.

И если нет игры в раю,

Скажу, что рая не приемлю.

Возьму опять суму мою

И снова попрошусь на землю.

ВЕЕР

Смотрю в лицо твое знакомое,

Но милых черт не узнаю.

Тебе ли отдал я кольцо мое

И вверил тайну — не мою?

Я не спрошу назад, что вверено,

Ты не владеешь им,— ни я:

Всё позабытое потеряно,

Ушло навек из бытия.

Когда-то, ради нашей малости

И ради слабых наших сил,

Господь, от нежности и жалости,

Нам вечность — веером раскрыл.

Но ты спасительного дления

Из Божьих рук не приняла

И на забвенные мгновения

Живую ткань разорвала…

С тех пор бегут они и множатся,

Пустое дление дробя…

И если веер снова сложится,

В нем отыщу ли я тебя?

СЛОЖНОСТИ

К простоте возвращаться — зачем?

Зачем — я знаю, положим.

Но дано возвращаться не всем.

Такие, как я, не можем.

Сквозь колючий кустарник иду,

Он цепок, мне не пробиться…

Но пускай упаду,

До второй простоты не дойду,

Назад — нельзя возвратиться.

ЛАЗАРЬ

Нет, волглая земля, сырая;

только и может — тихо тлеть;

мы знаем, почему она такая,

почему огню на ней не гореть.

Бегает девочка с красной лейкой,

пустоглазая, — и проворен бег;

а ее погоняют: спеши-ка, лей-ка,

сюда, на камень, на доски, в снег!

Скалится девочка: «Везде побрызжем!»

На камне — смуглость и зыбь пятна,

а снег дымится кружевом рыжим,

рыжим, рыжим, рыжей вина.

Петр чугунный сидит молча,

конь не ржет, и змей ни гу-гу.

Что ж, любуйся на ямы волчьи,

на рыжее кружево на снегу.

Ты, Строитель, сам пустоглазый,

ну и добро! Когда б не истлел,

выгнал бы девочку с лейкой сразу,

кружева рыжего не стерпел.

Но город и ты — во гробе оба,

ты молчишь, Петербург молчит.

Кто отвалит камень от гроба?

Господи, Господи: уже смердит…

Кто? Не Петр. Не вода. Не пламя.

Близок Кто-то. Он позовет.

И выйдет обвязанный пеленами:

«Развяжите его. Пусть идет».

1918-1938

ГРЕХ

И мы простим, и Бог простит.

Мы жаждем мести от незнанья.

Но злое дело — воздаянье

Само в себе, таясь, таит.

И путь наш чист, и долг наш прост:

Не надо мстить. Не нам отмщенье.

Змея сама, свернувши звенья,

В свой собственный вопьется хвост.

Простим и мы, и Бог простит,

Но грех прощения не знает,

Он для себя — себя хранит,

Своею кровью кровь смывает,

Себя вовеки не прощает -

Хоть мы простим, и Бог простит.

ДОМОЙ

Мне —

о земле —

болтали сказки:

«Есть человек. Есть любовь».

А есть —

лишь злость.

Личины. Маски.

Ложь и грязь. Ложь и кровь.

Когда предлагали

мне родиться —

не говорили, что мир такой.

Как же

я мог

не согласиться?

Ну, а теперь — домой! домой!