Русская культура в опасности...
Впрочем, это все знают. Опасность не смертельная, но такая, однако, что относиться к ней беспечно -- нельзя. Особенно страшна, непозволительна эта беспечность для русской эмиграции. Потому что на ней, на эмиграции, и лежит сейчас главная ответственность за русскую культуру.
Но чтобы достойно принять ответственность, надо понимать и себя, свое положение, и то, за что отвечаешь. Понимает ли себя эмиграция? Понимает ли, что такое культура? Где она? В ком она?
Русская культура -- не Пушкин, не Чаадаев, не декабристы, не западники, не славянофилы, не литература, не философия... она все это вместе, все эти (и еще многие другие) вместе: она в Пушкине -- и в декабристах; в Белинском -- и Вл. Соловьеве; в Герцене -- и в Аксакове; в реформах Александра II -- и в раскольничьем сыне Егоре Сазонове; в Петре (особенно Петре!) -- и начале февральской революции; она и в Чаадаеве -- и в святителе Гермогене... Она -- некая цельность, струна, свитая из множества нитей, которые тянутся отовсюду, от всех сторон жизни. Если народ (беру это понятие в полной широте) -- живой организм, культура -- его дыханье.
Можно ли убить народ, совсем прекратить его дыханье? Нет; но прекращать, на время, это дыханье, делать его редким, затрудненным, и даже -- если перейдена мера -- как бы незаметным, -- можно. Тогда прекращается и культура. Для дыханья нужна мера свободы.
Культура -- дух свободы, и только свободы. Культура лишь там, где был свободный вздох, где дыханье прорвалось, хотя бы вопреки противодействующей силе, т. е. где была над ней победа.
В цельном, едином, образе русской культуры, -- если мы именно в цельности возьмем его, -- нет больших и маленьких людей (как нет и мертвых: все живые). Каждый свободный вздох входит в нее необходимой и неотъемлемой частью, живет, пока жива она. Мертвая сила отпадает -- остается то, что ее победило. И вся история русской культуры, история борьбы двух сил, -- есть цепь победы свободного дыханья.
Но вот -- наше время. Никогда еще не было в России (да и в другой стране) такого разрастания мертвой силы; такой чудовищной мертвой руки, сдавившей горло народа. Мера перейдена/ И дыханье прекратилось (или почти прекратилось).
...Беспамятство, как Атлас, давит душу...
Беспамятство? Не есть ли основа, корень, суть культуры, проходящей сквозь ряды поколений, -- память? И враги, лишившие Россию свободного дыхания, стремятся уничтожить в народе и память, корни культуры.
Нам в прошлом ничего не жалко! --
возглашает один советский поэт, а другой прибавляет:
Довольно повозились с покойницей,
Наконец-то ее угробили...
Торжество преждевременное. Конечно, стоило бы вырастить 3--4 поколения беспамятных, чтобы культуре пришла смерть. Но, к счастью, это невозможно.
Как бы то ни было мы с полным правом можем повторить: русская культура в опасности. И если мы, здесь, -- не случайное собрание беженцев, а действительные эмигранты, мы должны сознать наш долг и перед культурой нашей, и перед Россией. Всякий смысл в том, что люди, -- целый народ по количеству, -- никогда не знавшие совершенно свободного дыханья, очутились в условиях свободы и могут свободе учиться. Едва умеющие плавать -- они сразу брошены в воду. Не для того ли брошены, чтобы уметь?
Громадная работа лежит перед эмиграцией. И работа патриотическая. Были ли мы когда-нибудь настоящими патриотами? До сих пор есть между нами склонные к лжепатриотизму, не далеко ушедшему от своего рода шкурничества. Что мол, мне, я хочу России, я хочу на ее травке поваляться, а какая она -- не наше дело.
Это надо забыть. Настоящий патриотизм бескорыстен. Он требует отказа от себя. Мы никогда не увидим России? В чужую землю нас зароют? Пускай, но пока не зарыли -- будем делать наше дело, то, которое нам предназначено, которое именно мы только и можем делать сейчас, ибо только у нас, лишенных земли, -- есть свобода. И не для себя будем стараться сохранять и приумножать ценности родной земли, -- а для нее.
Великая ценность -- культура, -- вся соткана из свободных веяний духа. Дух дышит, где хочет. Россия не забыта; но если его дыханье там для нас еще не приметно -- от своего дела отказываться нельзя. Пусть боязливые занимаются вопросом, -- что лучше, земля без свободы, или свобода без земли? Не прямее ли, не любовнее ли, служить нашей свободой -- земле?
В одном общем деле -- нет малых, нет великих. Лишь бы отдавал каждый всю силу. Лишь бы твердо знал, что на каждые, данные ему, "два таланта" он должен возвратить другие дела.
Но это -- нужно; иначе как "войти ему в радость", когда наступит день восстания? А день наступит: ибо Россия "не умерла, но спит".
КОММЕНТАРИИ
Впервые: Последние Новости. Париж, 1926. 8 июня. No 1903. С. 2.
Гермоген (Долганев Георгий Ефремович; 1858--1918) -- епископ Саратовский и Царицынский (до 1912 г.).